Текст книги "Наследник фаворитки"

Автор книги: Георгий Марчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Вавуля

 В недолгую студенческую пору случилось ему в составе студенческого строительного отряда провести какое-то время в одной деревне – там они сооружали животноводческий комплекс. Вкалывали, как полагается. Не обходилось и без разных проказ.

Однажды ребята сбросились и послали его, дежурного, купить у крестьян пару куриц. Захотелось полакомиться. Он вернулся весь в пыли, рот до ушей, жестом победителя бросил на пол палатки двух бездыханных хохлаток. А сверх того достал из широких карманов куртки и торжественно водрузил на стол две бутылки вина.

Зарок не пить здесь соблюдался неукоснительно.

– А у меня сегодня день рождения, – непринужденно развеял Алик мелькнувшее в лицах ребят сомнение.

Ну, день рождения – это день рождения. Куриц с аппетитом слопали, вино мигом выпили за здоровье новорожденного.

Потом прибежала старуха, у которой пропали куры. Обнаружила у костра перья. Подняла шум.

На совет отряда вызвали всю палатку. Спросили что да как. Все угрюмо молчали. Они ни о чем заранее не успели договориться, просто стояли и молчали, глядя прямо перед собой.

Командир отряда сурово повторил вопрос:

– Кто это сделал?

Наконец, когда молчать стало невмоготу, Алик с отчаянием самоубийцы шагнул вперед:

– Это я…

Командир с укором посмотрел на него, покачал головой:

– Что же ты, Архипасов? Мы ведь договорились, чтобы без глупостей.

– Я не думал, что так получится. Я не хотел, честное комсомольское… – забормотал Алик, не поднимая взгляда.

– Молчал бы ты лучше со своим честным комсомольским! – в сердцах сказал командир. – Какой ты комсомолец?!

Алик ждал – будут ругать, вышибут из отряда. Но никто даже слова больше не сказал.

Старухе, конечно, заплатили. Алик сердился на ребят – молчат, глаза отводят. Ну, чего они воображают, словно он и впрямь жулик какой-нибудь? Тоже преступление – прихватил двух несушек! Не для себя же старался.

Постепенно, правда, все сгладилось. Но осадок остался. Такое не забывается и не прощается никогда. Вот он открыл перед всеми душу – они мимоходом заглянули в нее и отвернулись. Будто и впрямь увидели нечто не совсем подходящее.

И что самое неприятное – ведь раньше он выкидывал коленца похлеще. И ничего. Сходило. Потому что никто ничего не знал.

Прав был поэт: «Молчи, скрывайся и таи и мысли и дела свои…»

Совсем некстати вспомнились Галины слова, пропитанные непонятным недоумением: «Ты какой-то не такой, как все…»

«Не такой, как все! – запоздало возмутился Алик. – А разве это так уж плохо? А почему я должен быть такой, как все? А какой не такой? Лучше, хуже? Благороднее, умнее? А какой должен быть? Кто это знает?»

Шли они однажды с Вавулей Христарадисом по летней улице. Навстречу сама юность и грация – стройная, стремительная девушка в такой короткой юбке, что даже непуританин Алик присвистнул:

– Ну, это уж слишком!

Вавуля, проводив девушку одобрительным взглядом, насмешливо посмотрел на него:

– Что слишком?

– Слишком много открытых ног, – радостно ответствовал Алик.

– А сколько надо? – философски заметил Вавуля. – Ты знаешь? Не знаешь… Я тоже не знаю. И никто не знает… А ты разве против?

– Я не против, – засмеялся Алик, прищуриваясь на солнышке. – Мне нравится…

– Вот и смотри, если не против. Благо, платить за это не надо. – Христарадис положил свою легкую руку на плечо Алика, с грустным сожалением покачал головой. – Это все напоказ, мой мальчик. Как товар в витрине. Это еще не настоящее.

– А что настоящее? – спросил Алик, готовый расхохотаться циничной шутке.

– Вот здесь настоящее, – легонько постучал двумя пальцами по своему лбу Вавуля. – А что здесь у каждого, никому не видно…

– Что верно, то верно.

Ему самому долго нравилось разыгрывать из себя пай-мальчика. Стенгазету выпустить? Пожалуйста! На воскресник пойти? Ах, ради бога!.. Нет, он не такой однозначный. У него дроби и в числителе и в знаменателе.

А уж если он сам не знает, какой он, что знают о нем другие?

Это смотря с какой стороны поглядеть. Вот и считают его одни отличным малым, а другие – ублюдком. Ну и на здоровье! Ему от этого ни холодно ни жарко.

Познакомились они с Вавулей в кафе. Как-то днем Алик сидел с дружком в полупустом зале. Они курили, тянули из соломинок молочный коктейль, болтали о том о сем. К ним приблизился невысокий, с хорошей выправкой мужчина. Чопорно попросил разрешения сесть за их столик.

Алик вежливо кивнул.

Незнакомец был в отлично сшитом костюме, модном широком галстуке, в котором блестела белая горошина жемчужины. На манжетах его белоснежной рубахи поблескивали квадратные запонки из благородного металла. Алик обратил внимание и на аккуратную стрижку незнакомца.

Тот сидел ровно, не сутулился, не делал лишних движений и не выказывал нетерпения, дожидаясь официанта. Четко сделал заказ.

Алику понравилась его сдержанная, уверенная, полная достоинства манера держаться. Однако он не показывал виду, что заинтересован. Незнакомец первый обратился к нему.

– Прекрасный перстень, – дружески улыбнулся он. – Наследственный?

– Нет, – хмыкнул Алик, поднимая левую руку с тяжелым золотым перстнем, чтобы мужчина мог лучше его рассмотреть. – Мамин подарок в честь совершеннолетия.

– Отличный подарок. А я почему-то решил – это фамильная ценность. Принял монограмму за дворянский герб.

– Ну что вы! – слегка смутился Алик и с обезоруживающей искренностью признался – Мой дедушка был кучером.

– Не так уж плохо, – одобрительно кивнул незнакомец и вдруг, как бы решившись, еще больше выпрямился и торжественно произнес – Ну, уж раз зашел разговор, разрешите представиться: сценарист Владимир Кириллович. Можете звать меня по имени. Для близких я просто Вавуля.

– Сценарист? – приподнимаясь из-за стола и вытирая руки салфеткой, приятно удивленный, спросил Алик.

Новое знакомство обещало развлечь их.

– Сценарист – не фамилия, а профессия, – поджал тонкие губы Владимир Кириллович, с укором глянув на Алика. – По моим сценариям будут снимать фильмы… Моя фамилия Христарадис.

– Очень приятно… – почтительно склонил голову Алик.

Через час они были уже друзьями и пили шампанское на брудершафт.

– Удача – вот главное в жизни, – многозначительно говорил Владимир, пытливо вглядываясь в глаза Алика. – Повезет – и каждый день ты станешь зарабатывать свою тысячу рублей, а у твоего подъезда будут терпеливо дожидаться тебя две гордые машины – «ситроен» и «роллс-ройс». Самого последнего выпуска.

К потолку летели пробки из бутылок – платил, разумеется, Алик. У него радостным хмелем кружилась голова. Вспомнив о своем неудачном опыте фарцовщика, он приосанился – погодите вы… Мелкие барыги, шакалы, крохоборы. Не люди, а пауки. Из-за копейки горло друг другу перегрызут, лебезят перед иностранцами, готовы лизать руку за каждую паршивую тряпку.

С этой публикой Алик познакомился еще в школе, когда увлекся поп-музыкой и доставал, переплачивая втридорога, пластинки. Он был тогда уверен, что нет ничего проще делать деньги таким примитивным способом. После школы, когда расходы росли день ото дня и денег требовалось все больше, сам однажды попробовал. Черта с два!

Первый раз его обставил какой-то смуглый тип – то ли студент, то ли турист. Алик ему авансировал «Спидолу» и большую палехскую шкатулку, а взамен получил замызганные джинсы.

– И все? – упавшим голосом спросил он.

– Это отличная сделка, – горячо уверял его смуглый тип. – Ты прекрасно будешь в них выглядеть. Смотри, какая этикетка. Настоящий товар…

Спорить было унизительно, и Алик ушел с грязной рванью, которую не только постеснялся, но попросту побрезговал надеть на себя.

Второй раз он решил быть умнее и толкался у гостиницы, на ломаном русском языке предлагая иностранцам икону, имеющую большую художественную ценность. Очевидно, он был слишком активен – не было практики. Иностранцы поспешно отказывались.

В конце вечера покупатели сами подошли к нему – это были двое прекрасно одетых молодых мужчин в замшевых коричневых куртках. Они обратились к нему по-английски, потом по-немецки и страшно обрадовались, узнав, что у него есть старинная икона.

– О! Это очень замечательно! – говорили они. – Это есть то, что надо. О'кей! Чем хочешь платить – фунтами или долларами? – Они показали пачку инвалюты. У Алика аж дух захватило.

Сначала они свернули в переулок, а потом зашли через темную подворотню в какой-то плохо освещенный подъезд.

Алик дрожащими руками достал из портфеля семейную реликвию – дедушкину икону. Настоящую старую вещь.

Иностранцы впились в нее глазами, буквально выхватили из его рук, быстро спрятали. И вдруг – о боже! – стали на чем свет стоит материть его и бить кулаками в кожаных перчатках. Алик обмер и с перепугу не мог даже защищаться. Они сбили его с ног и некоторое время остервенело пинали ногами, угрожая убить, если он еще раз сунется сюда.

На прощание они прихватили его ондатровую шапку. Незнакомцы оказались матерыми фарцовщиками. Как он был наивен! Грустно вспомнить!..

Христарадис Володя оказался занятнейшим типом. В нем бурлила жажда наслаждений, бил через край напор жизненных сил.

«Какой человек! Настоящий джентльмен. Отлично одевается, красиво живет! – восхищался Алик. – Конечно, немножко заливает. Зато и треп у него – заслушаешься…»

Они стали встречаться – вместе обедать и ужинать. Разумеется, приглашал обычно Алик.

Однажды Алик наивно поинтересовался, по каким сценариям Володи сняты фильмы. Тот обиженно покачал своей аккуратной головкой:

– О! – Это «о» он произнес с трагическим придыханием. – Я не ждал, мой друг, что ты задашь этот вопрос. Или ты не знаешь, что лучшие пьесы те, что еще не поставлены?

Алик устыдился и больше не касался щекотливой темы. Но Володя сам поведал, как в одной киностудии был принят его сценарий, а затем куда-то исчез. На студии утверждали, будто он пропал, но сам-то Вавуля сразу догадался, что сценарий похищен.

– Надо было дать второй экземпляр, – посоветовал Алик. – Ведь у тебя должен был остаться второй экземпляр. Не такой ты, Володя, простак, я тебя знаю. – Алик с понимающей хитрецой погрозил Вавуле пальцем.

Христарадис многозначительно посмотрел на него:

– В том-то и дело, что не простак. Я доказал, что у меня был всего лишь один экземпляр, и потребовал уплатить за утерю сполна. Надо уметь пользоваться случаем, мой мальчик.

Они часами разговаривали, и Алик прямо-таки впитывал, как песок воду, откровения своего новоявленного друга. Он преданно смотрел ему в глаза и восхищался любым Володиным словом и его отличными манерами.

Особенно привлекательна была его философия, основанная на всепоглощающей любви к жизни. Правда, на практике выходило, что это не столько любовь к жизни, сколько любовь к удовольствиям. Ну да не все ли равно.

– Если хочешь быть счастливым, лови текущее мгновение – неверен завтрашний день… Да, прав был старик Гораций. – Володя откинулся на спинку стула, победоносно выпятил грудь и гордо поджал губы, словно старик Гораций и впрямь был его близким приятелем и в минуту откровения лично ему выдал чрезвычайно важную мысль. – Сколько я упустил прекрасных возможностей! Но ты, я верю, возьмешь от жизни все. Выпьешь до дна уготованную судьбой прекрасную чашу, – с надменным пафосом продолжал он. – К ней будут тянуться грязными руками другие, чтобы отнять у тебя. А ты будь жесток и непреклонен. Я верю, ты победишь всех своих врагов, мой мальчик, и одержишь блистательную победу. За тебя!

Володя запрокинул назад голову и единым глотком осушил рюмку коньяку. Потом выпрямился и сидел, твердо сжавши рот, – строгий и неподкупный, как настоящий учитель.

На височке его маленькой аккуратной головки тикала синенькая жилка. А вообще он больше был похож сейчас на нахохлившегося лесного воробушка. Алик подавил улыбку:

– Спасибо, Вавуля! Очень хорошо ты говоришь…

Вавуля, не сгибая спины, доверительно наклонился к нему:

– Сорви маски с тех, кто окружает нас, – ты увидишь клыки хищников. Кажется, Фолкнер остроумно заметил: разденьте высокую худую женщину, и она окажется не столь уж худой. Так и люди. Присмотрись повнимательней к самому доброму человеку, и он окажется не таким уж добрым. Нет, недаром еще Ницше сравнивал людей с ядовитыми мухами.

– Да, ты совершенно прав! – охотно согласился Алик, вспомнив избивших его фарцовщиков.

Он был очарован своим новым знакомым. Было в нем что-то как магнит влекущее к себе.

От его циничных сентенций у Алика сладко кружилась голова, сильнее стучало сердце.

Володя был необычайно участлив и внимателен. Алик поделился, как ему трудно жить в семье, где все пронизано духом мещанской наживы и где совершенно не понимают его духовных запросов. Христарадис посочувствовал:

– Ты мне симпатичен. Погоди, вот устроюсь со своим новым сценарием и возьмусь за тебя. Введу в общество полезных людей и научу делать деньги. С твоими способностями ты быстро пробьешь себе дорогу.

Володя был отличный собеседник и мог поддерживать разговор на любую тему.

Рюмки давно уже стояли пустыми, и Алик поспешно потянулся к бутылке:

– Наливать?

Володя кивнул:

– Пить тоже нужно с умом. Один лектор приехал в колхоз прочитать лекцию о вреде алкоголя. Но прежде его угостили обедом. Да так, что он едва забрался на трибуну. Стоит, качается, не может вспомнить, зачем он здесь. Увидел пустой стакан, схватил его и протянул председателю: «Наливай!»

Алик хохотал. Вавуля кривил губы.

Алика занимало, как Вавуля относится к женщинам. Он давно приготовил свой вопрос, но все не мог решиться задать его. Наконец выбрал удачный момент. Вавуля тщательно вытер чистой салфеткой губы и пальцы, многозначительно помолчал, как он всегда делал в особо ответственных случаях, и наконец напыщенно заговорил:

– Покажи мне самую красивую девушку, и через час она будет моей! Деньги, мой мальчик, и красноречие решают все! Но я ценю, представь, не любовь женщин, а дружбу мужчин. Настоящий друг никогда не изменит. Он первый придет на помощь в трудную минуту. У французов есть великолепное выражение – «ами кошон». То есть буквально: «мой друг – свинья». Это о тех, кто ведет себя в дружбе, как свинья. Я поднимаю тост за то, чтобы мы с тобой имели только настоящих друзей.

– Кажется, ты играешь на рояле? – полузакрыв задумчивые глаза, однажды спросил он. – Окончил что-нибудь?

– Да, я немного учился, – нехотя признался Алик. – Но мне помешала кошка.

– Какая кошка? – крайне удивился Володя.

– Обыкновенная, – замешкался Алик, – серая. Понимаешь, как услышит звуки рояля, словно с ума сойдет – рвется в мою комнату. Сядет напротив и смотрит. Я не мог вынести ее дурацкого желтого взгляда.

– Понимаю, – улыбнулся Вавуля и шутливо подмигнул – Смотри, будь осторожен. Я схватываю всякий штрих для своего нового сценария.

– Надеюсь, хоть меня ты пощадишь? – польщенно спросил Алик. – Неужели ради искусства ты способен пожертвовать даже другом? Скажи, пожалуйста, а ты сам что любишь больше всего – музыку, театр или живопись?

– Больше всего в этом смысле я люблю кладбище, – со всей серьезностью отвечал Вавуля ошеломленному Алику. – Видишь ли, очень скучно быть похожим на всех.

– Ты даже шутишь оригинально, – с завистью сказал Алик. – Как бы я хотел быть похожим на тебя! У тебя есть призвание. Ты занимаешься любимым делом. Твоя жизнь полна впечатлений. Ты счастлив. А я живу как неприкаянный. Зачем? Для чего? Все так глупо устроено. Ах, Вавуля, я тоже хотел бы найти свое место в жизни. Я тоже хочу приносить пользу, делать что-то нужное, служить людям, помогать им. Так отвратительно быть эгоистом, думать только о себе. Ты все знаешь. Вот и скажи, пожалуйста, в чем все-таки смысл жизни?

Вавуля задумался, потом покачал своей аккуратной седеющей головкой:

– Не знаю…

– Ну хорошо. А твоей собственной жизни?

Христарадис затянулся дымом сигареты, прищурился. Алик привалился грудью к краю стола.

– Смысл и цель моей жизни, – четко, по-военному выговаривая каждое слово, заговорил Вавуля, – заключается в том, чтобы служить людям и заставить их служить себе…

Алик даже задохнулся от неожиданности, откинулся на спинку стула, в восторге зааплодировал:

– Люблю тебя, Вавуля, за остроумие. Какая ты прелесть!

Они расставались, досыта наговорившись.

Вавуля не забыл оделить щедрыми чаевыми гардеробщика и швейцара, и те, поясно кланяясь, провожали гостей.

Алика распирала гордость. Рядом с Вавулей он чувствовал себя настоящим аристократом и со дня на день ждал блистательной перемены в своей судьбе.

В один прекрасный вечер, примерно через месяц после знакомства, Христарадис был особенно задумчив и даже грустен. Вопреки обыкновению, он почти не говорил, мало пил и ел.

– Что с тобой, Вавуля? – растревожился Алик. – Уж не заболел ли ты? Какая печаль гложет твою светлую душу?

– О, голубчик, даже ты не сможешь мне помочь, – вздохнул Володя и по привычке положил свою легкую руку на плечо Алика. – Один я никогда ничем не считаюсь ради друзей…

– Но почему же?! Скажи хоть одно слово – и я сделаю все! – горячо возразил Алик.

– Так уж и все? – недоверчиво протянул Володя.

– Все! – подтвердил Алик, не спуская с Христарадиса горящего взгляда. – Даже… даже… – он не находил нужного слова, – даже…

Володя пристально посмотрел на него, решительно повел рукой:

– Не надо. Я знаю, ты отличный парень и умеешь ценить настоящую дружбу! – он многозначительно покивал своей маленькой, аккуратно причесанной головкой. – Но я все равно не хочу. Зачем утруждать тебя?

Разумеется, Алик стал требовать, чтобы Вавуля признался, в чем дело.

– Хорошо, – досадливо поморщившись, уступил наконец Вавуля. – Я скажу. Ты сам меня вынудил. Вчера я сделал большой карточный проигрыш. Уплатить без задержки – долг чести. Тем более здесь замешана женщина. – Как бы собираясь с духом, он помолчал, выразительно посмотрел прямо в глаза Алику и жестко закончил – Разве я не прав? Разве ты можешь помочь мне?

– Я выручу тебя, – не колеблясь, сказал Алик.

Недавно в минуту откровения он похвастал, что знает, где мама хранит облигации золотого займа. Хорошо, он докажет, что способен на настоящую мужскую дружбу.

Вечером Алик отнес большой пакет облигаций Вавуле, и тот сразу же заспешил с ними куда-то.

– Через три дня я верну тебе все сполна! – уверенно пообещал он.

Два дня Алик, томимый смутным беспокойством, с нетерпением ждал назначенного срока. На третий день не выдержал – пошел к Христарадису. Тот жил один в большой однокомнатной, замечательно устроенной квартире. Алик уже бывал у него. Володя застеклил лоджию и превратил ее в настоящий зимний сад.

Он чрезвычайно гордился этим и утверждал, что во всем городе второго такого сада не сыщется.

На долгий звонок Володя наконец приоткрыл дверь, но цепочку не снял. Увидел Алика, недовольно нахмурился:

– Я не один. Что тебе? Надо было по телефону условиться о встрече.

Алик стушевался. Говорить об облигациях было крайне неловко, и он промямлил что-то вроде того, что вот-де мама сказала, что собирается проверить облигации. Вчера был тираж.

– Ну и что? – с ошеломившей Алика сухостью спросил Володя. – Какое мне дело? – После этих слов у него сделалось совершенно каменное лицо. Он прямо-таки прокалывал Алика злым, надменным взглядом.

– А если она хватится пропажи? – пролепетал Алик. – Извини, но я хочу знать, когда ты отдашь их? – Нет, он не требовал. Он лишь просил гарантий. Но то, что сделал Володя, буквально потрясло Алика.

– Ты просто пьян, мой друг, – сказал Володя четким категорическим голосом. – Поди проспись. Ты должен был прийти за ними завтра, а не сегодня. За такие вот штучки офицеры бьют обидчиков по физиономии. Но ты не мужчина. Ты трус и фигляр. Подожди минутку. Я сейчас вернусь.

Алику показалось, что сейчас Вавуля вернется с пистолетом и разрядит в него всю обойму. Сердце болезненно заныло, а ладони покрылись влажным потом.

Через некоторое время Вавуля протянул в щель тот самый пакет, который Алик передал ему накануне:

– Получай и убирайся.

Вечером Алик позвонил Вавуле по телефону. К этому времени тот уже отошел и сменил гнев на милость. Мягким тоном, как будто ничего не случилось, он пригласил Алика приехать к нему да захватить по дороге хорошего мяса и пару бутылок сухого красного вина: «Попируем у меня!»

Алик мчался к нему на такси с сумкой, набитой всякой снедью. Он позвонил и с трепетом ждал, пока откроется дверь. Володя широким церемонным жестом пригласил Алика зайти.

– Прости меня, Вавуля! – начал Алик, запинаясь. – Я совсем не хотел… Ты не думай, пожалуйста…

– Не надо. Не оправдывайся, – твердо остановил тот гостя. – Неужели ты решил, что я буду пачкаться из-за каких-то нескольких тысяч. Нет, мой милый, мне действительно срочно понадобились деньги, но я обошелся. Ладно, поставим крест и забудем все… Сегодня у меня удачный день, и я отпускаю грехи всему человечеству.

После этого случая Алик проникся к Володе еще большим доверием и в течение трех месяцев всячески старался загладить, если не искупить полностью, свою вину. Мамина коробка с облигациями трехпроцентного займа таяла день ото дня.

Когда дома открылась пропажа облигаций, с мамой сделался тяжелый сердечный приступ.

Алик, по обыкновению, упорно отпирался…