Текст книги "Наследник фаворитки"

Автор книги: Георгий Марчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

– Так… – кивнул Юраша. Он смотрел на Алика и не узнавал его. Перед ним сидел совсем другой человек, возмужавший, уверенный в себе, с дерзким взглядом голубовато-зеленых глаз.

– Ну, что будем делать дальше, мсье Шариков? – ласково спросил Алик. Он наслаждался. Он цвел и благоухал.

– Знаешь, я не жалею, – сказал Юраша и вздохнул. – Здоровье важнее. Я пожить хочу в свое удовольствие.

– А то! – широко махнул рукой Алик. – Конечно, дороже, милый. Хороший ты мой. Кто нам вернет здоровье, потерянное на полях жизненных сражений? Никто. Ни самый добрый лекарь, ни самый гуманный собес.

– Вот то-то и оно, – сказал Юраша и потянулся длинными губами к краю своей кружки.

– А как ты думаешь, – с подначкой спросил Алик, – сколько можно прожить, если не работать?

– Точно не знаю, – серьезно ответил Юраша, – но, наверное, не меньше черепахи.

– Подходяще, – улыбнулся Алик. – Не меньше черепахи. Или эвкалипта. Главное, не волноваться из-за пустяков. Обтекать препятствия, как вода камни. Верно?

– Обтекать – это хорошо, – с кислой улыбкой согласился Юраша, закидывая ногу за ногу и доставая сигарету «Шипка» из пачки. – Я уже целый год их обтекаю.

– А я два года, – засмеялся Алик.

– Я бы хотел найти такую работу, – задумчиво сказал Юраша, – чтобы ни за что не отвечать.

– Дворником пойдешь? – Алик приставил указательный палец к груди Юраши. – Или сторожем? На две ставки?

– Зачем дворником? – обиженно спросил Юраша, отстраняя от себя чужой палец. Он был чувствителен и не выносил ничего такого. – Дураков и без нас много. Понял – нет?

– Браво! – радостно закричал Алик. – Молто браво, дружок. Да это же настоящая философская концепция! – Немного выпуклые, голубовато-зеленоватые глаза Архипасова весело крутанулись в глазницах.

Выказывая расположение к старому знакомому, Юраша впервые широко улыбнулся, показал свои великолепные, один к одному, ослепительной белизны зубы. Модницы не раз говорили Юраше, что ему идет улыбка. С улыбкой он и впрямь становился чуть-чуть похожим на красавца с рекламных картинок зубной пасты. Юраша знал это и, когда хотел понравиться, щедро показывал зубы.

Он сидел в расслабленной позе, откинув руку за спинку стула. На нем была спортивного типа куртка из темно-синего вельвета с карденовым воротником, на шее повязан пестрый шелковый шарф. Юноша не только довольно экстравагантно одевался, но и обожал потолковать о новейших достижениях моды, о клапанах, вытачках, застежках, фижмах, рюшах, швах, кантах, планках, вырезах и прочих аксессуарах портняжного дела.

– Тогда женись! – забавляясь, советовал Алик. – Женись, к примеру, на двухкомнатной квартире. Разошелся – однокомнатная в кармане. Понял? Все легально. Квартиру загнал – снова женился.

– Я уже три раза женился, – пожимая плечами, честно признался Юраша. – Веришь ли, надоело… Все надоело. Иметь жену? Это в наш коммуникабельный век? Нет, шалишь, жена – как гиря на ногах человека. Все пристает, чего-то требует, чего-то хочет… Понял – нет? Я мечтаю о чистой любви. А мне попадаются какие-то крикливые, расчетливые особы. У всех одно на уме…

– Что именно, позволь полюбопытствовать? – хмыкнул Алик.

– Не чувства, конечно. Как узнают, что я шью, – все пропало. Им уже не я нужен, понял – нет? Тряпки. Обидно бывает до слез.

– Еще бы! – поддержал Алик, с нарастающим интересом всматриваясь в старого знакомого. В отличие от Юраши, Алик Архипасов сейчас имел твердокаменную натуру без малейших признаков каких бы то ни было размягчающих рефлексов и комплексов. Его, конечно, растрогали не наивные откровения Юраши и не его любовные неудачи. Видал он таких красавцев. Нет, каким-то особым чутьем Алик почуял в нем своего возможного партнера. Ему уже изрядно надоело промышлять в одиночку. Не приглашать же в компанию одного из бывших одноклассников!

– С другой стороны, – продолжал делиться самым заветным Юраша, – я мечтаю купить машину. Выходит, опять иди работай. Какой-то заколдованный круг. Куда ни кинь – всюду клин. – Он налил в свою кружку пива, сдул на пол пену и, как водку, единым махом осушил ее.

– Загнать бы какому-нибудь новому Мефистофелю за кругленькую сумму свою душу, – мечтательно сказал Алик. – А что? Я согласен. Только боюсь, на наши продырявленные души не польстится уже ни один черт.

– Молодость проходит, а еще ничего не сделано, ничего не достигнуто, – покачал головой Юраша.

– Не волнуйся, дружок, старость тоже проходит, – усмехнулся Алик.

Юраша укоризненно посмотрел на него.

– И мне нужны деньги! – в раздумье заметил Алик. – Но не на машину – гораздо больше. – Он уже не посмеивался над Юрашей.

– Сколько? – прищурил тот один глаз.

– Гораздо больше. Пока еще я и сам точно не знаю сколько. Один или два, а может быть, даже все три мешка.

– Какого мешка? – не понял Юраша и усиленно наморщил лоб.

– Какого? – исподлобья глянул на него Алик. – Большого. Во всяком случае, не меньше тех, в каких их возят инкассаторы.

– Зачем тебе так много? – спросил Юраша, с недоумением и даже с легким испугом тараща глаза. – На женщин? На кооператив?

– Ну вот еще! – Алик свысока глянул на него. – Я не настолько стар, чтобы тратить деньги на женщин. Понял, голубчик?.. Вижу – не понял, – с тонкой усмешкой продолжал Алик. – Институт не кончал? Только академию кройки и шитья. Не отчаивайся. Это тоже не так плохо. Так вот слушай. Когда отправляешься куда-нибудь, то сперва покупаешь билет. Верно? Вот и я. Сначала достану валюту, а там видно будет, как ее с толком спустить. Понял?

– Понял… – протянул Юраша, хотя по беспокойным глазам его было видно, что он так-таки ничего и не понял.

– Должен честно признаться, – продолжал разглагольствовать Алик, прикидывая, на что может сгодиться этот лопоухий портняжка, – что, в отличие от тебя, я считаю, нам с тобой совсем не обязательно работать, чтобы иметь деньги. Кстати, о творчестве. Есть у меня мыслишка! Давай вместе провернем одну скромненькую операцию с книгами. Да не бойся ты… Это совершенно невинно, в рамках приличия.

Юраша нахмурился, глянул на Алика рассерженным вепрем, подернул плечами, словно удерживая на месте сползающие бретельки майки, взял двумя руками кружку, поднес ее к лицу, вытянул вперед губы, допил пиво, перевернул кружку вверх дном и поставил на стол.

– Все! – сказал он. – Я решил. Поеду по контракту на Север. Надоело болтаться как неприкаянный!

– Вкалывать там будешь ой-ой-ой! – разочарованно хмыкнул Алик. – Смотри – пожалеешь!

– Ничего, – кивнул Юраша. – Не понравится – вернусь. Силой там держать не будут.

– Я полагаю, нам предстоит долгая разлука, Юраша, контракт – штука серьезная, – сказал поскучневший Алик. – Я все-таки не понимаю тебя, Шариков. На кой ляд тебе это? Неужели здесь мы не сможем делать деньги?

– Когда я учился в школе, – начал Юраша, – на одном вечере объявили: «Слово имеет почетный пионер нашей школы…» Фамилию я не расслышал. Смотрю, на трибуне появилась какая-то бабуся и что-то говорит, говорит. А я сижу с открытым ртом и ничего не понимаю. Где, думаю, почетный пионер, откуда взялась эта старушка? А стал старше, все понял.

– Ты это к чему? – спросил Алик.

– Не знаю. Сам догадайся. Дай мне на всякий случай свой адрес. Может, черкану. Мало ли что…

Синий конверт

 Алик лихорадочно изыскивал способы раздобыть деньги. Сейчас они нужны были ему не на пьянки, не на развлечения, не на барахло. А на то, чтобы перебиться. На хлеб насущный. Призрак голода порождал страх и неуверенность. Было от чего впасть в уныние.

Впрочем, Алик умел быстро перестраиваться. Ему хватило двух рублей, полученных за пустые бутылки, чтобы оклематься.

В отличном настроении, словно только что ему удалось провести за нос самого черта, возвращался он к себе домой. И вдруг увидел в почтовом ящике знакомый синий конверт. Внутри у него так и екнуло. То был новый вызов в милицию.

Алик вспомнил постное лицо соседа, и ему стало тошно. Решил игнорировать вызов. Просто не ходить никуда – и баста.

Да тут еще совсем некстати добежал слушок: двух пьянчуг привлекли к ответственности как злостных тунеядцев… Алика как ошпарило. А он-то был уверен, что никому нет никакого дела до того, как он живет, чем занимается. По дороге домой Алик оторопело повторял, словно оправдывался перед кем-то: «Я не злостный. Меня не тронут».

Он вспомнил, как у него едва не отнялись от страха ноги, когда его вызвали на допрос к следователю по делу Володи. Вначале с перепугу он, заикаясь, даже отказался от самого факта знакомства с этим человеком, но когда сообразил, что лично ему ничего не грозит, охотно и чистосердечно во всем признался. Хотя, собственно, признаваться-то, кроме случая с облигациями, было не в чем. Следователь – благожелательный рослый капитан милиции – нисколько не удивился рассказу об облигациях.

– Аферист ваш Вавуля, а не сценарист, – сказал он Алику и с укором добавил: – А вы, молодой человек, будьте осмотрительней в выборе своих знакомых.

Алик с благоговейным видом внимал следователю и поддакивал каждому его слову. От какого-то подлого животного страха у него урчало в животе и мелко стучали зубы.

Конечно, готовил себе напарника. Теперь это стало ясно, как божий день. Чего ради тогда он отдал ему пакет с облигациями – а ведь там, худо-бедно, была не одна тысяча.

Уже на суде Алик узнал, что Володя взял облигации, чтобы вернуть пай одному взбунтовавшемуся члену жилкооператива. Правда, воспользовавшись моментом, он попутно проверил облигации и получил выигрыш. Механика его мошенничества была нехитрой. Он создавал лжекооперативы, а полученные у пайщиков деньги клал в сберкассу на свое имя. Ровно через год Вавуля возвращал деньги до последней копейки всем страждущим улучшить свой быт. Себе он оставлял лишь проценты.

Зато какой это был приличный, респектабельный человек! Алик не осуждал Володю. В конце концов каждый стрижет купоны, как умеет. Однажды Володя сказал: «Важно не то, кто ты, а то, за кого тебя принимают. Проследи за людьми, и ты увидишь, как это справедливо».

Бедный Вавуля! Он любил жить на широкую ногу.

Алик снова вспомнил суд – деревянный барьер, за которым сидел Христарадис, вспомнил его поникшую, остриженную наголо маленькую голову.

Бр-р-р! Как неприятно. Вот из чего он должен извлечь жестокий урок – никогда, никогда, никогда самому не оказаться в таком положении.

Ирония судьбы. Володя был божеством, кумиром, и вот в одно мгновение, как кукла, ниспровергнут со своего царственного трона и полетел в тартарары.

Что ж, Алик извлечет из всего этого хороший урок. Только, конечно, не тот, о котором толковал капитан милиции. На ошибках, конечно, учатся. На чужих тоже.

С этого дня он лишился той наглой самоуверенности и бездумной дерзости, которые вызволяли его из самых рискованных предприятий. Улетучились легкость и беспечность, что вносили в жизнь привкус артистичности и веселой игры. Он стал чего-то опасаться, вертел головой, беспричинно оглядывался.

Через неделю еще один синий конверт в почтовом ящике заставил его вздрогнуть.

Еще через три дня утром в комнату Архипасова вежливо постучали.

– Войдите! – спросонья ошалело крикнул он и тут же прикусил язык.

К нему, приятельски улыбаясь и кивая головой, входил участковый – тот самый лейтенант милиции, что уже бывал у него. Держался он просто, хотя и был, так сказать, при исполнении своих служебных обязанностей.

– Здравствуйте, – доброжелательно сказал он, оглядываясь в поисках стула.

– Чем обязан? – спросил Алик, подпрыгивая на одной ноге, а вторую просовывая в узкую брючину.

– Извините, – сказал лейтенант милиции, с любопытством ровесника наблюдая за хозяином комнаты. – Вам придется пройти со мной…

– Пройти с вами? – испуганно перебил его Алик. Он уже пришел в себя и мучительно соображал, что бы все это значило.

Ему примерещились всякие страхи. Суд. Высылка, конфискация комнаты – этого утлого, единственного прибежища его жизни.

– Я, видите ли, не совсем здоров. У меня давление ни к черту. И радикулит проклятый совсем извел. А, впрочем, куда пройти?

– Вас приглашает майор Алексеев, – усмехаясь умными карими глазами, сказал лейтенант. – Так что прошу, пожалуйста.

На душе Алика немного отлегло, хотя он и шел на встречу с майором, как на каторгу. Всю дорогу мучительно морщил лоб, лихорадочно придумывал, как бы поубедительнее соврать.

Едва они вошли в кабинет, Алика осенило.

– Зря беспокоитесь, товарищ командующий, – с наигранной обидой заявил он. – Я ведь по комсомольской путевке на ударную стройку в Сибирь еду.

Майор так и замер с открытым ртом. Экспромт удался. А то, что он сам попал в собственную ловушку, Алик понял несколько позже.

Вечером Алик ужинал с одним бывалым человеком – то ли конферансье, то ли администратором. Бывалый человек был высок ростом, с кривым хищным носом на узком лице и цепким взглядом темных глаз. Сильными пальцами он разодрал на куски жареного цыпленка и сосредоточенно ел. Время от времени он бросал быстрый взгляд на Алика.

– На фига тебе, парень, эти путевки? – грассируя, спросил он, со вкусом обгладывая косточку. – Ты кто, артист?

– Да, – неопределенно кивнул Алик. – Конечно… Но видите ли…

– А-а-а… понимаю… Не продолжай. Значит, не дают хорошую роль. Ну что ж. Это бывает. Только не надо горячиться. Все образуется. Зачем изменять своей мечте? Оставайся артистом. Поезжай на время куда-нибудь. Тебя везде с удовольствием примут. И вообще, кончай болтаться без дела, бегать за бабами.

– Я не бегаю, – возразил Алик. – Я лечусь от сплина.

– Вижу, – хмыкнул его собеседник. – Я бы советовал тебе немножко серьезней отнестись к своему будущему. Хочешь, я устрою тебе командировку? Попробуй. Ты неглупый парень и, кто знает, может быть, найдешь свое призвание как консультант-методист по клубной работе.

– Я согласен! – загоревшись, воскликнул Алик. – Эта идея меня вдохновляет. Кожаная папка, суточные, квартирные. Проезд в оба конца. Ну что ж, попробую. Но самое главное – будет спасено мое реноме порядочного человека. Огромное спасибо, дружище.

Уже перед сном Алик вспомнил совет «немножко серьезней отнестись к своему будущему» и почему-то запоздало обиделся.

– Кретин, – пробормотал он, удобнее устраиваясь на кровати. – И советы его дурацкие. Тем не менее я непременно воспользуюсь его помощью. – Алик развеселился и так, с неостывшей улыбкой на устах, уснул.

Через два дня, размахивая командировочным удостоверением – вещественным доказательством своей полезности обществу, Алик бежал к внушавшему ему ужас майору.

Романтика дальней дороги на время всерьез увлекла его. Всем знакомым и незнакомым он с гордостью показывал командировочный бланк. Маленькая бумажка с печатью почему-то по-детски радовала и воодушевляла его.

Это было новое, незнакомое Алику чувство окрыленности и подъема. Он испытывал горделивое ощущение собственной значимости. В душе, рождая легкую полуулыбку на губах, бродило предчувствие какого-то счастливо уготованного перелома в его судьбе.

Чудилось, что где-то там, далеко, за долами и горами, его ждет другая, незнакомая, прекрасная жизнь. Без вечной погони за рублем, без трусливой оглядки по сторонам, без суматошного поиска призрачного счастья. Поиска, в который он отправлялся ежедневно в моднейшем макинтоше и драных носках.

Алик, конечно, не знал и не ведал, что совсем скоро, где-то там впереди, его ждет встреча с очень в чем-то похожим на него человеком, но значительно больше преуспевшим в ничегонеделании, – Леоном Кобыльским. Не знал и не ведал Алик, какую роль в его дальнейшей судьбе сыграет эта непредумышленная встреча.

«Крабики!»

 Алик вылетел в Сибирь. После шестичасового полета на реактивном гиганте предстояла пересадка на самолет местной линии. Алик бесцельно слонялся по высоким, застекленным залам аэровокзала сибирского города, скользил взглядом охотника по скучным лицам авиапассажиров.

Утром под мелким моросящим дождем он садился в полупустой холодный Ил-14. Высмотрел местечко рядом с хорошенькой девушкой. Она искоса следила за ним.

– Здесь не занято? – церемонно наклонился он к ней.

– Пожалуйста, – поспешно кивнула девушка. – Садитесь!

Когда самолет вырулил на взлетную дорожку, Алик с участливой улыбкой спросил, кто она и куда направляется.

На девушку сразу же произвел впечатление вежливый, со вкусом одетый молодой человек, не сказать чтобы красивый, но с приятными манерами. Общительная, непосредственная, она охотно поддержала разговор, отвечала, как струна на каждое движение смычка, на все его вопросы. Ей самой нравилось быть предельно искренней и откровенной, говорить о себе без уловок и утаиваний.

Мимолетная встреча в пути никого ни к чему не обязывает. Ты ничего не знаешь о собеседнике, кроме того, что он сам тебе сейчас рассказывает, и он ничего не знает о тебе. И никому нет нужды что-то утаивать или приукрашивать. И каждый словно бы листает сейчас новую увлекательную книгу.

Оказалось, Леночка – выпускница строительного института – тоже летит в командировку. Ей двадцать три года. Что она читает? Все стоящее, что попадает в руки. Последняя книга – «Семья Тибо». Очень понравилась. Обожает музыку. Особенно камерную. Любит Брамса, Моцарта…

О, это очень смелый вопрос, но она ответит, не будет скрывать. Да, любила. Да, да, да. Когда они целовались, она зажмуривалась, и ей казалось, она летит в прекрасную бездну.

Алик быстро входил в роль. Теперь его путешествие будет окрашено мимолетным романом с этой миленькой кареглазой девушкой, с головкой, похожей на цветок ромашки.

Доверительным жестом он коснулся, будто и сам этого не заметил, ее руки, потом плеча. Разговор, начавшись тоненьким ручейком, уже бурлил стремительным потоком.

Взгляд Алика загорелся восхищением. Ему и на самом деле понравилось ее курносенькое лицо и какая-то своеобразная, прелестная манера разговаривать, улыбаться при этом краешками припухлых, красиво очерченных губ.

– Знаете, – откровенно сообщила она, – иногда мне бывает так скучно, что я все бросила бы, сорвалась и махнула куда глаза глядят – хоть на край света. Я так счастлива, что лечу сюда! Мне кажется, здесь даже воздух другой.

– Какая вы милая фантазерка!

Она с доверчивым ожиданием смотрела на Алика. Ему почудилось, будто она открыла ему свою душу и он сквозь эти темные неподвижные зрачки ее глаз проскользнул туда – в светлую сказку.

– Я смотрю на вас, – заговорил он задумчиво, перебирая ее мягкие, теплые пальцы и ощущая, как, волнуясь, стучит в них кровь, – и словно наяву вижу нас обоих на лесной поляне, где с цветка на цветок перелетают бабочки и где солнечные лучи запутались в тонкой, прозрачной паутине. И мне кажется, я давно, давно знаю вас… Послушайте, как гулко, словно прибой о скалы, стучит мое сердце. А знаете отчего?

Девушка с молчаливым ожиданием смотрела на него.

– Человек создан для любви. Ведь любовь – это основа жизни. Без нее нет ничего. Ни поэзии, ни счастья.

– Нет, нет, Алик. Пожалуйста, не надо обнимать меня…

– Но почему же, Леночка? Ведь вы мне нравитесь. С вами так приятно.

– Мы едва познакомились. Это даже не совсем прилично.

– Ну хорошо. Я уступаю. Вот видите, какой я послушный. Вы меня сделаете совсем ручным.

Внизу под самолетом змеилась на солнце в серебристых чешуйках синяя лента реки, топорщилась игрушечно ярко-зеленая, с желтыми спичками сосновых стволов тайга, по небу весело бежали табунчики кудрявых барашков, нестерпимо блестели белые крылья птицы-самолета.

«И вообще, все в жизни удивительно быстро меняется», – думал Архипасов, зажмуриваясь от полноты ощущений.

Из самолета они вышли вместе и сразу же окунулись в теплый, терпкий и душистый запах смолы и хвои. У выхода из аэропорта Лена в нерешительности остановилась. Она отфутболила своей ножкой еловую шишку и, немного смущаясь, с вызовом спросила:

– Ну и что же дальше?

До сих пор он сознательно не заговаривал о встрече. Он стремился к одному – возбудить в ней желание увидеться с ним, слушать его вкрадчивый голос, в котором продумана каждая интонация. И вот цель достигнута. Теперь можно спокойно договариваться о свидании. Победа не подлежала сомнению. А так как победитель мог быть великодушным, то, сверкая улыбкой, он заявил, что будет счастлив встретиться с ней, когда и где ей угодно.

– Вот и хорошо, – кивнула она. – А то ведь моя стройка в тридцати километрах от городка. Обязательно приезжайте, вы найдете меня там.

– Разумеется, – с застывшей на лице улыбкой промямлил Алик, чувствуя себя, словно рыбак, у которого сию минуту сорвалась с крючка и уплыла большая рыбина. – Разумеется, – бормотал он. Значит, лопнули все эти мыльные пузыри его разыгравшегося воображения. Ужин в ресторане, пылкое объяснение в любви в гостиничном номере…

А как эта птичка распелась: «Я покажу вам наш комбинат… Там столько чудесного… Чудесного…» – «Уж вы извините. Чудес на свете не бывает».

– Разумеется, разумеется, – машинально бормотал Алик. Он усадил ее в специальный рейсовый автобус, а сам направился к такси. На душе было в высшей степени пакостно.

В первый же день по приезде Алик направился в городской отдел культуры. Представился инспектору Ирине Васильевне – невысокой, далеко не первой молодости женщине. У нее обычное, широкоскулое, ничем не примечательное лицо, утиный нос. Одета не модно, но аккуратно.

Едва завидев Ирину Васильевну, он невольно поморщился – какая скука! Однако же по необходимости подчеркнуто вежливо представился, даже шаркнул ножкой и почтительно наклонил голову. Ничего не попишешь – инспектор была местной властью, от которой он теперь зависел.

Ирине Васильевне не внове манерность и этакий снобизм некоторых приезжих. А этот парень, сразу видно, хочет понравиться. Смешной, право слово. Что-то в нем женственное, изнеженное. Говорит нараспев, движения плавные, мягкие, смотрит кокетливо-томно. Ну, да это не порок. Зато умен, пылок и, кажется, искренен. Наверное, эта поездка – одна из его первых командировок. Не буду смущать юношу вопросами, решила она, пусть почувствует уважительное к себе отношение. Ирина Васильевна крепко, по-мужски, пожала Алику руку и приветливо осведомилась, как гость устроился.

– О! Превосходно! – сразу же взял верхнюю ноту Алик. – Очень признателен! Вы так внимательны! Мне, право, неловко…

– Ну что вы, что вы, – радушно возразила инспектор. – Мы всегда рады новым людям.

Алик понял, что недооценил Ирину Васильевну. Она оказалась умнее и тоньше, чем он предположил.

За ее сдержанными манерами скрывалась внутренняя сила. Вначале, когда она с жаром и энтузиазмом заговорила о самородках-талантах в балетной и художественной студиях, музыкальных и драматических кружках Домов культуры, Алик даже изумился – ох и лицемерка! Потом с удивлением понял – нет, не лицемерка!

Незаметно для себя он подпал под влияние ее убежденности, ее гордости – даже сам почувствовал непонятное возбуждение. Потом спохватился: «Да что это я?» Обрадовался, что сможет сказать искренний комплимент:

– Удивительно! Вы простой инспектор, а как будто здесь самая главная!

Ирина Васильевна засмеялась и – сразу стала молодой и красивой. Серые глаза ее смотрели с веселым вызовом.

– Да, я вот такая – считаю себя ответственной за все. Это еще с фронта. Была санитаркой – вытаскивала под огнем раненых. Представьте – и в разведку ходила. Сейчас даже самой не верится.

– Вы были на фронте? – поразился Алик.

– А что, непохоже? – мягко улыбнулась Ирина Васильевна.

– Это прекрасно. Я восхищен, – залепетал Алик. – Я преклоняюсь…

– Вот и здесь, – посерьезнев, продолжала инспектор, – я руководствуюсь тем же принципом: никто за нас ничего не сделает. Все вокруг – дело наших собственных рук.

Уже потом, хорошенько все обдумав и взвесив, Алик сделал в отношении инспектора свои выводы – о, с ней надо держать ухо востро! Отчасти он был удовлетворен – ему удалось представить себя вполне серьезным, заслуживающим доверия человеком. Это было приятно. Но… немножко утомительно. А кроме того, ему почему-то претило иметь дело с такими прямолинейными людьми. Почему? Да он и сам не мог бы объяснить этого. Они вызывали у него опасение, внушали невольный страх.

Ирина Васильевна повезла его на стройку завода-гиганта, и там он тоже без устали восхищался. Что поделаешь…

Алик едва не четверть часа страстно говорил в защиту самобытных форм искусства, хотя потом упрекал себя за ненужную горячность, за бессмысленную трату нервной энергии. Настроение было никудышное. Почему-то появилось ощущение своей ненужности, бесполезности.

Остаток дня они провели в заводском клубе. С Ириной Васильевной дружески, как добрые знакомые, здоровались парни и девушки. По всему было видно, что инспектор здесь свой человек. Ирину Васильевну просили о помощи, советовались о репертуаре. Она внимательно слушала, кивала, что-то записывала в свой блокнотик. Инспектор интересовалась и личными делами юношей и девушек, ее приглашали в гости – на новоселье, свадьбы, именины…

Ирина Васильевна и Алик побывали на репетиции хорового и драматического кружков. Алика спросили, не знает ли он слов входящей в моду песни. Он скромно улыбнулся и сел за рояль. Сносно спел, сам себе аккомпанируя. На репетиции драматического кружка Алик дал толковый совет. Ирина Васильевна была очень довольна.

Они вышли из клуба. Ирина Васильевна, лукаво улыбнувшись, спросила, не согласился бы Алик остаться хотя бы на некоторое время в этом городе и поработать во Дворце культуры. Алика прошиб холодный пот. Он остановился и молча вопросительно посмотрел на собеседницу: в своем ли она уме?

Ирина Васильевна по-своему истолковала его молчание и, воодушевляясь, продолжала:

– А что? Подумайте. Вы видели, какие у нас замечательные люди. Подавляющее большинство строителей и рабочих – это молодежь. Здесь все строится заново – создается буквально новый мир. С такими людьми работать одно удовольствие. И для вас это будет хорошей школой.

– Э-э-э, – замычал растерявшийся Алик. – М-м-м… Да, здесь изумительные люди. У меня просто нет слов, чтобы выразить свое восхищение. – Он уже овладел собой. Сокрушенно развел руками, с горечью вздохнул: – Ах, Ирина Васильевна, Ирина Васильевна! Это действительно было бы для меня большим счастьем. Но, увы, совсем недавно скончалась моя бедная мама. Мой отец совсем сдал. А без меня ему, увы, не обойтись.

– Я понимаю, – сказала Ирина Васильевна. – Очень вам сочувствую.

Опасность миновала, и Алик тотчас приободрился:

– А что за человек директор Дворца?

– Директор пока работает, но он, скажу откровенно, не совсем чистоплотный человек, и мы собираемся его заменить. Такой нам не нужен…

– Конечно, конечно! – охотно поддакнул Алик.

Ирина Васильевна проводила Алика до гостиницы и душевно распрощалась с ним. «Такой директор вам не нужен, – подумал Алик, провожая инспектора задумчивым взглядом. – А нам нужен именно такой. На ловца и зверь бежит. Сегодня же нанесу ему визит».

Алик смело переступил порог кабинета директора Дворца культуры. Во что бы то ни стало нужно было разжиться деньгами.

Его встретил настороженным, бычьим взглядом грузный мужчина с набрякшим, изъеденным дырочками от угрей лицом. Алик держался просто и мягко. Он назвал свою фамилию, имя, отчество, крепко пожал руку директору, расположился скромно и вместе с тем непринужденно, как свой человек, достал пачку сигарет «Мальборо» и только тогда как бы спохватился:

– Ах, простите, совсем запамятовал. Ваш покорный слуга – консультант-методист. Кроме того, по поручению киностудии пишу сценарий. Ну, разумеется, не такой, какие пишет мой родной дядя – Сергеев Сергей Аверьянович. Слыхали, конечно?

Лицо директора подобрело, стало мягче, шире, мясистей.

– Как же, наслышаны, – утробным голосом откликнулся он, и даже щеки его слабо колыхнулись, словно в знак приязни к посетителю. – Кто же не знает Сергея Сергеева? Разве босяк какой-нибудь… Очень-очень рад познакомиться. Дверьченко. С мягким знаком. – Директор поднялся и, прихрамывая, сделал несколько шагов в обход стола к Алику, с протянутой для пожатия рукой.

– Как? С мягким знаком? Ах да. Очень приятно, – Архипасов ловко поймал его ладонь. – Кстати, – деловито заметил он, когда они закончили ритуал знакомства и светлый поток взаимных улыбок поугас, – я, кажется, еще не предъявил документы. Вот командировочное. Дружба дружбой, а все-таки… – Из нагрудного карманчика зеленой замшевой курточки он уверенно извлек на свет божий командировочное удостоверение.

– Что вы, что вы! – запротестовал директор всем выражением своего лица. – Будет вам. Какие там документы? Я и так верю, слава богу.

– Нет уж, – настаивал Алик, – проверьте, пожалуйста. Нам предстоит обсудить серьезные вопросы, и вы должны знать, с кем имеете дело.

Сегодня он делал ставку на искусство. Он уже навел справки и знал, что Дворец культуры подыскивал руководителя для самодеятельной киностудии. Директор еще не успел опомниться от первого впечатления, как Алик доверительно рассказывал одну за другой небылицы из интимной жизни актеров, называя при этом имена звезд сверхгигантской величины.

Лицо директора стало сосредоточенно серьезным, как у каменной бабы. Все это, конечно, было очень, очень мило и оригинально, и в другое время он с удовольствием посмаковал бы истории этого чудодея, но мысли его сейчас поминутно убегали или, лучше сказать, рокировались в другую сторону.

У него произошла пренеприятная накладка с билетами, не проштампованными в финотделе, и теперь он был на грани… М-да… Материал попал к следователю… Но и это бы полбеды… Да вот еще одна закавыка…

Мутные мысли, словно грязные пятна мазута по воде, плавали в голове Дверьченко. Матильда, господи прости. Ну и имечко. Сидит в приемной с промокшими глазами и вслушивается в себя. И глаза, как у овцы. Девятнадцать лет дылде, а ума на полушку. Спросил: «И что же дальше?» Уставилась на него, словно он стоит с ножом, сейчас прирежет. «Да ты хоть понимаешь, что тебе нельзя ребенка?» – «Почему же нельзя, Яков Никитич?»

Вот бессмысленное существо. Никакого соображения. «А может, у тебя был еще какой-нибудь мужчина? Признавайся». – «Что вы, Яков Никитич? Как вы можете? Никого. Ведь говорили, что любите меня. Что жить без меня не можете. Помните?»

Взял бы сейчас ремень, задрал этой шкоде юбку и спокойно так, не торопясь отхлестал. Чтобы на всю жизнь отбить охоту к глупостям. Глазки ему строила. Это он ее любит? Жить без нее не может?!

Скажи на милость, какие Ромео и Джульетта! Ему сорок девять. Тридцать лет разницы. А семья? Этого она, тупица, в соображение не берет.

Э-э-э, черт, будто на колючку наступил голой ступней. Что теперь возразишь? Разве она поймет, что он женат, что жена есть жена. А дура набитая есть дура набитая. С билетами как-нибудь обойдется. А уж если и это раскроется, то все вместе в совокупности – худо. Так худо, что дальше некуда…