Текст книги "Наследник фаворитки"

Автор книги: Георгий Марчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Они сели на деревянную скамью под деревом.

– Ну-с, – начал «профессор», изучая Алика взглядом строгим и пытливым, словно тот и в самом деле был только что пойманным редкостным экземпляром бабочки, – у вас была тетя. У тети были камешки. А вы оказались счастливым наследником. Что же вы намерены делать дальше?

Ни одна жилка, ни один самый мелкий мускул не дрогнули предательски на добродушном, простецком лице Алика. Зато Юраша выказывал некоторую нетерпеливую неуверенность – ерзал на скамье и оглядывался, высматривая путь к возможному отступлению. Дворик был, как ловушка, закрыт со всех сторон стенами домов и глухим забором. За ним высилось три или четыре похожих на громадные цапли строительных крана. Юраше показалось, что его и Алика постоянно, как волков, преследует иная, отвергнутая ими жизнь. Она постоянно напоминает о себе людьми, стройками, новыми домами, фильмами, газетами, спутниками, фестивалями, загоняет вот в такие огороженные дворики, темные подъезды, чужие затхлые квартиры, заставляет жить двойной жизнью, бежать куда-то в пустоту неизвестности, поминутно оглядываясь и боясь чего-то…

– Мне нужны деньги, – бесхитростно сказал Архипасов, – поэтому я хочу продать несколько камешков.

– Тэк-с, – протянул «профессор», лаская его взглядом. – А нельзя ли взглянуть на эти камешки?

Алик откровенно лукаво улыбнулся и покачал головой.

– Неужели я похож на сумасшедшего, чтобы носить их с собой? – спросил он, невинно хлопая ресницами.

– Разумно, – подумав, согласился «профессор». – В этом есть своя логика. – Перед его мысленным взором всеми цветами радуги сверкали горы драгоценных камней. – Как же все-таки я смогу посмотреть их?

– Видите ли, – деловито начал Алик, закуривая сигарету и забрасывая ногу на ногу. От его наивности не осталось и следа. – Я бы не стал продавать камни себе в убыток. – Но мне сделали заманчивое предложение: купить дачный участок с коттеджем. Там есть и гараж для моей машины. Все это стоит восемь тысяч рублей. Деньги нужны крайне срочно. Вот в чем причина. Именно столько я хочу вот за эту диадему. В госскупке дадут, по меньшей мере, пятнадцать тысяч. Но надо оформлять. Сами понимаете… – с этими словами Алик извлек из бокового кармана роскошный желтый кожаный бумажник, а из него – фотография диадемы. «Профессор», ставший к этому моменту вновь «приват-доцентом», а затем и просто «ассистентом», внимательно рассматривал фотографию.

– За эту вещицу, – наконец выговорил он, откидываясь на спинку скамьи, – если она не подделка, – Алик, протестуя, дернул плечами, – я готов заплатить требуемую сумму.

Наступил самый щекотливый момент. Так сказать, взлет, кульминация, высшая точка сделки.

– Вам тоже придется пойти на некоторый риск, – сказал Алик и поднялся на ноги. – Ничего не попишешь…

Вслед за ним встали и другие.

– Увы, – продолжал Алик, многозначительно постукивая указательным пальцем по сигарете, чтобы сбить пепел, – моя тетя доживает последние дни. Не сегодня-завтра я провожу ее в последний путь. Врачи заявили – нет никакой надежды. Ведь ей почти девяносто лет. Но… участок, который мне приглянулся, будет уже продан. Поэтому я и назначаю столь низкую цену, разумеется, возникает вопрос о гарантии. Он решается просто. Я даю расписку, мы заверим ее у нотариуса. Вы посетите мою тетю, чтобы лично убедиться, насколько она плоха. Можно принять все меры предосторожности. Вот так… – Алик твердо и искренне смотрел в светлые лупоглазые очи соискателя. – А хотите – могу отколупнуть какой-нибудь мелкий камешек. Для проверки.

– Да-а, – разочарованно протянул тот – м-да, м-да, – он снова был «приват-доцентом», рассматривающим через лупу бабочку, которая оказалась не столь уж редкостной. – Все это, конечно, очень мило и даже заманчиво. Но купля-продажа имеет свои железные правила. Товар и деньги должны лежать на одной бочке. – Это был уже маститый «профессор». – Пожалуйста, молодой человек, – он как можно любезнее улыбнулся, полуобнимая одной рукой Алика за плечи, а другой указывая на арку, через которую они зашли во дворик, – прошу заходить, когда, сами понимаете… Честь имею… Кстати, молодой человек, не угодно ли: ведь я внучатый племянник бывшего хозяина нашей табачной фабрики, мельницы, пивзавода и тому подобное. Парамонов. Слыхали? Единственный, так сказать, наследник. Может быть, желаете обменять ваши камушки на табачную фабрику? Я готов хоть сейчас. – Слышать его ядовитый и скрипучий голос и смотреть на его отвратительную иезуитскую физиономию было в высшей степени неприятно. Алик и Юраша поспешили уйти.

– Ну и ну! – презрительно сказал Алик. – Уж этого бы я к магазинам не подпускал на пушечный выстрел. Внучатый племянник. Парамонов. Жулик чистых кровей. Потомственный бандит в приличном костюме. Пенсне нацепил на свою преступную рожу. Клещ. Нет, Юраша, с такими кашу не сваришь. Надо искать честных людей. Ну, чуть-чуть подпорченных. Абсолютно честные тоже не годятся, как и полные разложенцы.

В столовой на набережной реки Алик усиленно налаживал контакт с пышнотелой официанткой.

– Каждый человек – это открытие, – разглагольствовал он. – Я бы даже сказал – загадка, у которой нет отгадки. Но каждому хочется ее узнать. Хотите, расскажу притчу о двух кусочках сахара?

– Подождите, я сейчас вернусь, – официантка метнулась в сторону кухни.

Алик отдыхал. Вокруг была тишина и покой. Рядом лениво катились, играя в лучах солнца, серо-зеленые воды широкой реки. Женщина вернулась.

– Привет, – радостно вскрикнул Алик. – Итак, значит, договорились: в двенадцать я захожу за вами. – Он сделал ручкой вслед даме с вихляющей походкой.

– Ну, вот одна на крючке, – с удовольствием констатировал Алик по выходе из ресторана. – Если лучше ничего не найдем, остановимся пока у этой легковерной чародейки подносов и чаевых.

У Юраши лицо вдруг страдальчески съехало в левую сторону.

– Что с тобой? – удивился Алик, который не представлял, что в мире сейчас кто-то может страдать.

– Зуб заболел, – через силу выдавил Юраша. – У-у-у-у-у, проклятый! – Его глаза смотрели пронзительно прямо.

– У кого что болит, того не вырубишь и топором, – блаженно потянулся Алик. – Бегом к зубному врачу! – скомандовал он.

Птица феникс

 Юраша кивнул, явно ничего не соображая от боли.

Впрочем, отыскать частнопрактикующего зубного врача оказалось не так уж просто.

Вначале они пробежали по центральной улице, тщетно выискивая глазами спасительную вывеску на фасадах новых и старых зданий. Нужной вывески нигде не было.

– Ну, дела, – протянул Алик, останавливаясь и вытирая носовым платком взмокшее лицо и шею. – Что же делать? Не умирать же тебе от зубной боли! Слушай-ка, есть отличный выход: давай я выдерну тебе этот проклятый зуб.

– М-м-м-м, нет, – промычал Юраша, мотая головой, – у меня вся челюсть болит…

– Вся челюсть? Вот свинство! Всю челюсть я, пожалуй, не осилю. Тогда побежали на прилегающие улицы.

Расчет оказался верным. Вскоре они нашли то, что искали. Прошли через замусоленный подъезд, поднялись по широкой обшарпанной лестнице на второй этаж. На белой эмалированной дощечке, укрепленной на стене рядом с высокой дверью, обитой посеревшим от времени дерматином, черными буквами было написано:

«ДИПЛОМИРОВАННЫЙ СТОМАТОЛОГ-СПЕЦИАЛИСТ

АНТОНИН СТЕПАНОВНА ПОКЕР».

Юраша перевел страдающий взгляд на Алика:

– Это мужчина или женщина?

– Сейчас узнаем, – Алик уверенно надавил пальцем кнопку звонка. – Надеюсь, это все-таки женщина. Женщины гуманнее. Видишь, у Антонины сколота последняя буква?

Дверь приотворилась, и в узкой щели показалось широкое припухлое лицо немолодой темноволосой женщины.

– Визит пять рублей, – безо всяких околичностей сказала она.

– Оплата по перечислению или наличными? – в тон ей деловито спросил Алик.

Женщина открыла дверь:

– Проходите.

Юраша шел первым, как обреченный на казнь, слепо глядя перед собой. Алик осторожно, не поворачивая головы, обвел взглядом прихожую и затем комнату.

«М-да, не очень, – про себя отметил он. – Частный сектор переживает трудные времена».

У дипломированного специалиста была одна большая комната с балконом, перегороженная ширмой, за которой у окна и размещался так называемый кабинет.

– Покажите зубы, – обратилась хозяйка к Юраше.

Тот, не заставляя просить себя, широко раскрыл рот, почему-то высунул язык и жалобно сказал:

– А-а…

– Где болит? – спросила женщина.

– Вот здесь, – перекосившись и вытаращив глаза произнес Юраша, не закрывая рта.

– Все ясно, – сказала женщина. – Посидите. Я сейчас приготовлю инструмент.

Вот уж поистине послушного судьба ведет, упрямого тащит. Пока Юрашу пользовала женщина-врач, Алик расположился в салоне, то бишь в части комнаты, отгороженной ширмой, расписанной китайскими драконами.

Здесь он познакомился с вошедшим вслед за ним остролицым общительным моложавым мужчиной, одетым довольно крикливо, хотя и бедновато. Алик еще и рта не успел открыть, как тот уже рассказывал историю заболевания своего зуба. Со всеми ужасными подробностями. Алик любил таких непосредственных людей. Он первый протянул руку.

– Будем знакомы, – представился он, – старший инженер проектного института из Москвы. Здесь в командировке.

– А-а-а-а, очень приятно, очень приятно, – с сердечностью отозвался мужчина, крепко пожимая протянутую руку. Они смотрели друг на друга и щедро, радостно, светло улыбались. Новый знакомый церемонно назвался – Виктор Шалай-Квитинский. – И тут же, как бы извиняясь, объяснил, почему у него двойная фамилия – Не подумайте ничего такого. Просто когда папа с мамой поженились, они соединили свои судьбы и свои фамилии. Но я, видите ли, для удобства пользуюсь только одной. Зовите меня только по имени…

Шалай-Квитинский был страховым агентом. Ему всю жизнь не везло. Не повезло и сейчас, ибо он встретился с Аликом Архипасовым. Много лет подряд Шалай пытался постичь, в чем суть метода, с помощью которого можно разбогатеть, и страстно мечтал об этом.

По-видимому, эта жгучая роковая страсть и привела его в ряды служителей полисов долгосрочной и кратковременной страховки. Все ближе к деньгам. Хотя бы к чужим. Шалай был мечтателем и прожектером, а по своей наивности и доверчивости мог бы дать фору даже теленку. Он горячо поведал Алику, что страхование на несчастный случай жизни – верный способ сразу получить крупную сумму денег.

– Вы напомнили мне одного директора рекламного бюро, который приглашал меня на работу, – мягко сказал Алик. – «Поступайте к нам в бюро – не пожалеете – убеждал он меня. – Вы будете зарабатывать колоссальные деньги». «Зачем колоссальные? – сказал я ему. – Я согласен и на нормальные. А вы сколько получаете?» Директор смутился: «Сто двадцать…» – «То-то же…»

– Я понимаю ваш намек. Но это совсем другая тема. Обязательно все-таки застрахуйте свою жизнь, – убеждал Шалай Алика. – Это очень выгодно вам и государству.

– Зачем? У меня пока нет наследников, – искрился весельем Алик. – К тому же я не собираюсь умирать, по крайней мере, еще сто лет. Все мои родственники очень живучи. – Он вспомнил тетушку Леона.

– Допустим, – не унимался Шалай, обнажая в профессиональной улыбке свои отменные, один к одному зубы, – но в таком случае застрахуйте себя на случай несчастного случая.

– Я суеверный человек, – притворно вздохнул Алик. – Я боюсь спугнуть птицу феникс, которую уже почти держу за хвост. Такое бывает только раз в жизни. Зачем дважды испытывать судьбу.

Шалай вспыхнул, точно факел, и дернулся, как будто не Юраша, а он сидел в зубоврачебном кресле и игла бормашины пронзила его обнаженный нерв.

– Вы, вы, вы поймали птицу феникс? – запинаясь, спросил он и схватил Алика за руку.

«Он», – отчетливо сказал себе Алик, с неотвратимой очевидностью понимая, что Шалай есть именно тот, кто купит у него камешки.

– Я давно жду свой счастливый случай, – горячо говорил Шалай. – Я трачу половину зарплаты на лотерейные билеты. Я приобретаю накануне каждого розыгрыша на все наличные облигации трехпроцентного займа, – он виновато улыбнулся, – но мне пока не везло. Я до сих пор еще не женился, хотя, как видите, уже не так молод. Я все еще надеюсь сорвать крупный куш. Знаете одним ударом…

– Так ни разу ничего и не выиграли? – посочувствовал Алик, с искренним состраданием глянув на собеседника.

Юраша тихо стенал за перегородкой. За свои деньги он получал сполна. Его мучили на совесть.

– Нет, по крохам выигрывал, – признался Шалай. – Холодильник, пылесос и стиральную машину. Зачем они мне? Я живу на частной квартире.

– Вы ставите не на ту лошадь, – задумчиво сказал Алик. – Вам надо переходить в сферу крупной игры. Там настоящие ставки. И настоящие выигрыши.

– Я понимаю, – с грустью согласился Шалай, – очевидно, в этом все дело. Я не знаю, где эта сфера. Уж лучше бы я откладывал деньги на сберкнижку. Я получал бы проценты, а так имею одни неприятности.

– Хотите сразу, одним махом, заработать десять тысяч рублей в новом исчислении, а не размениваться на лотерейные билеты?

– Вы шутите, – недоверчиво, даже испуганно ответил Шалай, одергивая за борта свой пиджак, – разве это возможно?

– Нисколько не шучу, – с притворным вздохом отвечал Алик и доверительно положил свою ладонь на конопатую руку Шалая. – Вы мне понравились с первого взгляда. Скажите честно, могу я вам довериться?

– О, целиком и полностью! Как отцу, как брату, как самому себе! – трепыхался Шалай, вытягивая свою физиономию в сторону Архипасова. – Одна хорошая хиромантка сказала, что у меня такая же линия жизни, как у Леонардо да Винчи… Мне неловко признаться – я немножко повеса, типа Евгения Онегина. Да, да, люблю быть барином… Что поделаешь… – В нем сейчас было столько самоотверженной готовности отдать, если понадобится, даже жизнь за птицу феникс, что Алик немного растрогался.

– Ну хорошо, – словно пересиливая себя, с трудом решился Алик. – Так и быть. У вас интеллигентное лицо. Я поспособствую. Пусть даже себе в убыток. Через два дня у вас будут эти подлые камешки. Я не продам их профессору. Черта с два! Не дождется!

– Какие камешки? – не смея дохнуть, спросил побледневший Шалай.

– Те, что я получил в наследство. И ввиду острой нужды в наличных хочу продать. Пусть даже себе в убыток, – с некоторой горечью и сожалением сказал Алик. – Они дадут вам минимум двести процентов с оборота! – с пафосом добавил он. – А может быть, и все триста.

Из-за ширмы вышел Юраша, томный, опустошенный, левый глаз его смотрел вверх, правый вниз.

– Пять зубов отремонтировал. Один за другим. И каждый с нервами. Отмучился за двадцать пять рублей. Пожалуйста, ваша очередь, – вяло улыбнулся он Шалаю. Тот ничего не слышал и, пожалуй, не видел, кроме светлого лика Альберта-спасителя.

– Если вы позволите, я пойду с вами, – попросил он, искательно заглядывая в глаза Алику, – зубы мне не к спеху. Я и завтра могу их починить.

– Конечно, – охотно согласился Алик, приятельски подмигивая ему. – По дороге окончательно и договоримся. А пока знакомьтесь! – снисходительно кивнул Алик. – Это мой друг Юраша. Очень порядочный светский юноша.

Шалай окинул Юрашу быстрым профессиональным взглядом и подобострастно улыбнулся:

– Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, сколько ты зарабатываешь.

Недоумевающий Юраша таращился одним глазом на Шалая, другим на Алика.

У гостиницы «Интурист» – самой роскошной в городе – они остановились. Лицо Шалая было сосредоточено. Глаза горели зеленым алчным огнем. Он был в крайней степени возбуждения.

– Итак, кажется, условились, – будто бы заколебавшись, сказал Алик. – Ох, неохота отдавать себе в убыток! Ладно, если решитесь, послезавтра в два жду на этом месте. Только с наличными. И не забудьте – десять тысяч. На меньшее я не согласен.

– Да, да, конечно. Я не передумаю. Я решил окончательно. Пожалуйста, вы уж сами не передумайте. Прошу вас, а я сделаю все, что могу. У меня много друзей и знакомых. Я займу, я достану, из-под земли выкопаю. До встречи. Послезавтра в два я сам жду вас на этом месте. Пожалуйста, не опаздывайте. Я буду волноваться. Я ужасно нервный и мнительный.

– Не беспокойтесь, Виктор. Можете не сомневаться – я заинтересован в этом не меньше вашего.

– Париж стоит обедни, – с самодовольной улыбочкой сказал Алик, когда они остались одни. – Мы движемся по восходящей к триумфу. Готовься к нему, Юраша. Триумф не за горами.

Когда Юраша, стыдливо потупившись, сообщил, что Антонина Степановна пригласила его прийти вечерком в гости, Алик захохотал:

– Ах, шалунишка! И когда это ты успел с ней договориться?! Ну иди, иди, дружочек, я тебя отпускаю. Но смотри, не вздумай делать ей ценных подарков. От тебя, сентиментальная душа, всего можно ожидать. Ты сам лучше самого ценного подарка. И, кстати: пожалуйста, самовольно ничего не бери у нее на память. Эта фря сразу же вызовет милицию.

– За кого ты меня принимаешь, – осклабился Юраша. Он повернулся и молодцевато пошагал в гости к дипломированному специалисту-стоматологу.

…Утром, когда они снова встретились на условленном месте, Алик, критически оглядывая припухшее, обесцвеченное лицо Юраши, участливо поинтересовался:

– Ну и как?

На лице Юраши появилось самодовольно-мечтательное выражение. Он с чувством потянулся.

– Алик, слышь, – в голосе Шарикова появились необычные нотки, и Архипасов насторожился.

– Что? – быстро спросил он, на ходу оборачиваясь к приятелю. Тот молчал. Алик остановил его, схватил за плечи. – Что случилось? Опять чего-нибудь натворил?

Юраша с усилием отцепил его руки.

– Ничего не случилось, – сказал он стыдливо, и слабый румянец показался на его бледных щеках. – Я хочу на ней жениться. Вернее, я уже сделал предложение. У нее хорошая комната, телевизор, приличный заработок. Она согласна. Она обещала вкусно кормить, ухаживать за мной… Немного отдохну, ты же знаешь, как я устал. Потом пойду работать. А то, чует сердце, влипну с тобой в какую-нибудь историю…

Алик задохнулся от гнева. Лоб его перерезала синяя жила. Глаза блеснули холодно-льдистыми кристаллами. Юраша в страхе отпрянул.

– Подлый провокатор! Поп Гапон. Мазепа. Ты всадил двенадцать ножей мне в спину. Хочешь спрятаться в кусты? Отсидеться? Продать идею за чечевичную похлебку? Променять товарища на корову?

– Чего ты оскорбляешь? – Юраша даже побледнел от обиды. – Да не решил я еще окончательно. Просто советуюсь с тобой.

– Но ты уже сделал предложение? – мгновенно успокаиваясь, спросил Алик.

– Мало ли что? – капризно возразил Юраша. – Предложение… Долго отказаться, что ли?

– Она тебя мигом скрутит в жгут. Телевизор, будет хорошо кормить… С этого всегда начинается, – уже добродушно ворчал Алик.

Петухов, и никаких гвоздей

 Петухов проснулся и понял, что в груди его бушует настоящий лесной пожар, который с бешеным ревом пожирает внутренности. Пламя уже перекинулось на верхушки легких, пожар стал верховым. Огонь прыгал, как белка по деревьям, все дальше и дальше. Вот-вот он переметнется через горло в мозг, подожжет его, и тогда все пропало. Погасить огонь могла только стопка. Но жена… А жены своей Петухов боялся.

Так что, говоря языком дипломатии, альтернативы не было. Поэтому он молча страдал да конца недели, терпеливо выжидая своего часа. Этот час пробил утром воскресного дня.

Петухов лихорадочно собирался, пальцы его дрожали. Во взгляде, который ни на чем не останавливался, слабо отсвечивал красноватый, как на заслонке мартена, всепоглощающий внутренний огонь.

– Папочка, ты куда? – спросила старшая дочь Наденька, девочка восьми лет. – Мама сказала, чтобы ты никуда не ходил. Она ушла на базар и скоро вернется.

– А что, я уже и в баню не могу пойти? – усмехнулся Петухов. – Может, у меня в груди лесной пожар и мне надо потушить его?

– Какой пожар, папуля? – подбежал к Петухову Витька – шестилетний сын, отличавшийся крайней любознательностью. – Где пожар?

– Вот здесь у меня пожар, – ткнул себя пальцем в грудь Петухов. С детьми он всегда разговаривал серьезно и уважительно, и они ценили это. – Его надо потушить.

Наденька смотрела на отца с недоумением, а сын, напротив, с полным доверием.

– А разве в груди бывают лесные пожары? – допытывался он. – В груди грудные…

– Правильно, – невозмутимо подтвердил Петухов, – но они еще хуже лесных.

– А ты потуши его в ванне, – посоветовал Витька.

– В ванне нельзя – она маленькая, – вздохнул Петухов.

Он заторопился – ему не хотелось встретиться с женой и объяснять ей, какой пожар он идет тушить в бане.

– Ребята, я пошутил, – спохватился он у самых дверей квартиры. – Никакого пожара не было и нет. Просто я иду в баню. Так и скажите матери: папка пошел в баню и скоро придет. Ладно?

Было восемь часов утра. В это время открывалась баня. Буфет начинал работать в девять. В буфете всегда имелось бутылочное жигулевское пиво. В числе верных и неизменных друзей бани был и Петухов. Он и некоторые другие составляли своеобразный клуб любителей попариться.

Спустя час после своего прихода свежевымытый, румяный Петухов уже сидел в буфете и пил жигулевское пиво. По его лицу разливалось блаженство. Рядом стояли две пустые бутылки. Пожар в груди, шипя и потрескивая, постепенно утихал. Петухов время от времени вытирал мохнатым полотенцем обильно потеющее лицо. Мимо буфета в предбанник проходили почему-то на носочках знакомые. Как заговорщики или масоны поднятием руки, кивком головы они обменивались приветствием с Петуховым.

– А-а-а-а, Николай Иванович, мое почтение, милости прошу, – величаво описывая рукой полукруг, приглашал Петухов.

– Сейчас попаримся – и мигом сюда, – ответствовали ему. Знакомые любители попариться оказывались людьми обстоятельными и запасливыми. В портфеле или чемоданчике у них были припрятаны четвертиночки. Петухова угощали охотно. Он был своим, компанейским человеком и судьей по спорту.

В седьмом часу вечера Петухов вернулся домой. Как ему казалось, он совсем негромко и прочувственно напевал лирическую песенку.

Жены Петухов сейчас ни капельки не боялся. Больше того. Он даже бросал ей вызов. Он был готов к борьбе.

– Где ты шлялся целый день? – еле сдерживаясь, спросила жена, не глядя на него и бесцельно перебирая руками какие-то предметы на серванте. Лучи заходящего солнца золотили ее волосы.

– Почему так грубо, дорогая? – бодро спросил Петухов. – Тебе совсем – ик! – не идет такой тон. Такой оча-очароват – ик! – тельной женщине.

– Ты обещал детям сегодня погулять с ними, сводить их в зоопарк. Они целый день прождали тебя, – тихо сказала она, не поднимая глаз на Петухова. Увы, и это его не насторожило.

– Ну, подумаешь, обещал, – деланно удивился он. – Ведь детям – ик! – не взрослым. Детям не считается.

– Нет, считается! – закричала Наденька, подбегая к матери и обхватывая ее руками.

– А ты молчи! – оборвал отец. – Я сказал, не считается – значит, не считается. Я лучше знаю. Сходим в следующее воскресенье. – Он вздохнул: – Вот язва. Не дает человеку отдохнуть, как ему хочется.

– Пьяница проклятый! – сказала жена с горькой ненавистью. – Откуда ты взялся на мою голову? Всю жизнь, мерзавец, отравил. Долго еще ты будешь меня мучить?

Петухов плюхнулся на диван и стал снимать туфли, которые больно жали. Непослушные пальцы соскальзывали, не могли поймать кончики шнурков.

– Папочка, дай я развяжу, – подбежал к нему сын. Он мигом стащил с отца туфли. Тот остался в ядовито-желтых носках.

– Что же дальше? – спросил Петухов, обиженно кривя губы. – Что же вы предлагаете, мадемуазель? Каков выход из тупика? – Он поднялся, качнулся и неуверенно схватился рукой за край стола. – Итак, двое не сошлись характерами. Что подсказывают нам жизненный опыт и судебная практика? Ну?

– Я не знаю, – сказал Витька.

Жена подошла к Петухову и влепила ему крепко прозвучавшую пощечину, потом вторую. Голова его мотнулась сначала в одну, а потом и в другую сторону. Петухов икнул и обиженно уставился на жену.

– Так… употребляем грубую физическую силу. Что ж, учтем как усугубляющее вину обстоятельство. За что вы сядете на пятнадцать суток, сударыня. Ясно? Я сам позабочусь…

– Убирайся, – тихо попросила жена. По ее щекам струились слезы, но Петухов не видел их. – И чтобы, окаянный, ноги твоей здесь не было! Как мне детей воспитать с таким мужем? Витька уже курил сегодня.

– Я только один раз попробовал, мамочка, – запротестовал сын. Он разрывался на части между матерью и отцом, не знал, чью сторону принять. Отец был добрее матери, дарил патроны и давал поиграть стартовым пистолетом.

Петухов взбодрился.

– Не жди, что я буду валяться в ногах и просить пощады, – надменно заявил он. – Когда меня прогоняют, я ухожу. Они – свидетели, – он указал пальцем на детей. Взгляд его был тошнотворно туп.

– Убирайся хоть на край света! – крикнула жена.

– Хорошо, – охотно согласился Петухов. – Уберусь хоть на край света. На Северный полюс.

Сын наконец сделал выбор. Он бросился к отцу, обхватил его колени:

– И меня возьми с собой на Северный полюс, папочка!

– Хорошо, сынок. Тебя возьму, а Надьку не возьму. Пусть остается со своей прекрасной мамочкой, – в голосе и взгляде Петухова был сарказм. Он искренне верил, что отправится сейчас на Северный полюс. Пусть неблагодарная жена пеняет на себя. Петухов снял с вешалки пиджак, в котором ходил на службу, то бишь выполнял свои судейские обязанности, надел его, с трудом попадая руками в рукава, отстранил сына и громко хлопнул дверью.

– Вот так уходят оскорбленные люди, – говорил он сам себе, спускаясь по лестнице с четвертого этажа.

Петухов шел по улице с гордо поднятой головой, изо всех сил стараясь идти строго по линейке и в ногу с воображаемой колонной спортсменов. Он считал себя абсолютно трезвым. Его непреднамеренный путь лежал в сторону городского сада, неподалеку от которого он жил. Из сада доносились призывные звуки духового оркестра. Петухов был в черном костюме и ядовито-желтых носках. Туфли он забыл дома. Впрочем, их отсутствие он как-то и не замечал. Да и, признаться, идти без туфель было гораздо удобнее. У пивного ларька он выпил кружку пива, пососал пустую клешню рака, которую кто-то с коварной улыбкой подсунул ему, и затопал дальше.

Стемнело. В городском саду зажглись голубоватые огни фонарей. Петухов шагал по центральной аллее в сторону, откуда доносилась игривая танцевальная музыка. Он вспомнил молодость – ему захотелось потанцевать. Сидящие на скамейках с недоумением смотрели на его ноги в ядовито-желтых носках, но не успевали ничего понять: Петухов исчезал из поля их зрения.

На танцплощадку в суматохе его пропустили беспрепятственно по служебному удостоверению. Петухову было около тридцати, к тому же он второй день не брился, и в глазах юных посетительниц танцев он выглядел безнадежно старым. Но он считал себя неотразимым и потому смертельно обиделся, когда три девицы подряд отвергли его приглашение.

И если бы сейчас ему поднесли конец бикфордова шнура, привязанного к земному шару, он, не задумываясь, поджег бы его огнем своей папиросы.

Петухов разочарованно сел на скамейку. Мыслей в голове не было. Ни одной. Даже самой завалящей. Он просто сидел, покачивался и слюнявил потухшую папиросу.

Напротив остановились два молодых человека.

– Жулики? – в упор спросил Петухов, обливая молодых людей презрительным взглядом. – Я вашего брата по запаху за километр чую. Одни бегают за рублем, другие за бабами. Разницы никакой.

– Нет, уважаемый, мы не бегаем, – учтиво ответил Алик, ибо это был именно он. – Мы копаем. Честь имею – младшие научные сотрудники, археологи. Специалисты, так сказать, по части раскопок. Типа Шлимана. И этого, как его… академика…

Петухов с сомнением покачал головой:

– Может быть… Но откуда у нас раскопки? На кладбище разве что…

Алик и Юраша отошли от пьяного.

Пока Юраша галантно приглашал на очередной танец приглянувшуюся ему девицу внушительных габаритов, Алик вновь, повинуясь какому-то безотчетному порыву, подошел к пьяному в желтых носках. Тот уже неподалеку от выхода держался рукой за ограду.

– Дань новой моде? – осведомился Алик, по-приятельски трогая его плечо и кивая на ноги в желтых носках. – Или пощечина общественному вкусу?

Как видно, ирония не понравилась Петухову: он насупился и брезгливо пожевал губами.

– Хочешь в компанию по рваному? – угрюмо спросил Петухов. Его охватила небывалая апатия. А тут еще этот тип пристал с дурацкими вопросами.

– О чем бормочет ясновельможный пан? – наклонился к нему Алик. – О какой рваной компании?

– Не о компании, а о рубле, – досадливо дернулся всем корпусом Петухов.

– А сам ты уже готов, накосился на горлышко, – глядя на Петухова как на неодушевленный предмет, изрек Алик. – Ишь, пропойца, шары выкатил. Чего уставился?

Петухов, не мигая, смотрел на ухмыляющегося Архипасова и молчал. Тот достал пачку «Нашей марки», размял папиросу, пошарил спички, не нашел, попросил:

– Дай-ка огоньку, приятель.

Петухов полез в карман пиджака и вытащил пустую красную скорлупу рака с выпученными черными дробинками глаз и длинными усами. Недоумевая, он долго рассматривал находку. Алик тихо смеялся. Петухов осоловело глядел на него.

– Чего зубы скалишь? – он вяло взмахнул рукой. – Врежу – и с катушек. Мигом улетишь на Северный полюс. – Мстительная мысль приласкала душу. Петухов желчно улыбнулся – Ишь, ублюдки, блайзеры нацепили.

– Спичек дай и не шуми, а то схлопочешь.

– Я отхвачу? На, выкуси, – Петухов поднес к носу Алика вялый кукиш. – Вот где они у меня сидят, понял? – Петухов похлопал себя по карману. Там что-то хрустнуло. Он полез туда и вытащил двумя пальцами за длинный ус еще одну скорлупу рака. – Сволочи! Мои карманы им не мусорная яма! – выкрикнул он и качнулся на ногах. – Чего тебе, жулик, надо?

– Мне нужны спички, – рассердился Алик. – II не ори, какой я тебе жулик?

– Спички? А может, и брюки дать? – с пьяным дурашливым вызовом спросил Петухов.

– А то! – с подначкой согласился Алик. Ему захотелось проучить наглого и грубого пьянчугу. – Ведь не дашь, побоишься.

– Это я не дам? – с полуоборота завелся Петухов. – А ну идем.

Пошатываясь, Петухов пробрался сквозь толпу у прохода. За ним следовал Алик. Из предосторожности он оглянулся по сторонам – милиции нигде не было. Петухов напролом лез через кусты. На небольшом, слабо освещенном пятачке сухой бугристой земли остановился, ни слова более не говоря, стал стаскивать брюки. Алик поддерживал его под руку.

Петухов аккуратно сложил брюки, с глупой ухмылкой протянул их Алику. Какие фантастические мысли бороздили кору его головного мозга? Алик принял подарок, прижал его локтем, кивком поблагодарил и направился прочь. Он решил вывесить свой трофей для всеобщего обозрения у входа на танцплощадку.

– Эй! – окликнул его пьяный. Алик, не сделавший и двух шагов, остановился, обернулся. – Может, и бумажник с деньгами возьмешь?