Текст книги "Наследник фаворитки"

Автор книги: Георгий Марчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)

Великолепный Павлик

 Рубля с мелочью и начатой книжечки троллейбусных билетов Юраше хватило ненадолго.

Несколько знакомых, у которых он по телефону попросил взаймы, отказали под разными предлогами, не слишком при этом утруждая себя вежливостью. Продавать свои вещи? Нет, на это он пока еще не пойдет. Одежда – неотъемлемая и составная часть его самого. Продать замшевую куртку было для него примерно тем же самым, что лишиться, к примеру, руки или ноги. Оставалось взять какую-нибудь срочную халтуру. Юраша во всем великолепии южного загара и блеска заграничных шмоток направился в свое старое ателье.

Встретили его хорошо.

Юраша даже растрогался.

Предлагали: возвращайся, забудем старое, примем. Но Юраша заважничал:

– Не могу, я пошел на повышение. Вот халтуру бы взял… – Он гордо покручивал свои блеклые чумацкие усики.

Побочных заказов в ателье не оказалось.

С тем и удалился.

Когда желудок начал прилипать к позвоночнику, Юраша решился. Некогда два или три дня он стажировался как агент по распространению театральных билетов. Теперь, как видно, пришла пора использовать полученные знания.

Юраша бездумно шел по скользкой дорожке…

На этот раз мачеха-судьба, та самая, что послушного ведет, а упрямого тащит, свела его с Павликом Запорожцем. Тоже в своем роде примечательной личностью.

Павлик Запорожец так и остался заурядным человеком. У него не хватило духу окончить даже два курса института. Он начал свою карьеру комендантом молодежного общежития. Но тем не менее «выбился в люди». Помог слепой случай – личных заслуг Павлика в этом не было ни на грош.

Павлик любил прихвастнуть, что он автор-новатор самого эффективного метода воспитания молодежи – пытался внедрить в своем общежитии систему штрафных очков, подобную той, которая практикуется на спортивных состязаниях за нарушение правил игры. Но его не оценили. Пришлось искать новое поле для применения своих способностей.

На первых порах семейной жизни, обуреваемый планами личного культурно-эстетического развития, Павлик как одержимый покупал книги, выстаивал очереди за подписными изданиями. Он любил, словно завзятый книголюб, порассуждать о художественной литературе. Двух прочитанных книг, как он считал, было вполне достаточно для этого.

В его большой квартире прибавлялось книжных полок – на них выстраивались ряды книг, сверкающие золотым тиснением на разноцветных корешках. Это было эффектно, это было по-настоящему красиво. Супруге надоело любоваться разноцветными корешками. Начался отлив. Книги стали раздражать. Они собирали пыль и занимали слишком много места.

– Ну что ты понимаешь в художественной литературе? – пристала к Павлику жена. – И туда же… О господи, ты писатель, что ли? Или литературный критик? Зачем столько бумаги в доме? Ведь есть библиотеки… Стоят и только пыль собирают.

– Как тебе не стыдно, Евгения! – с ложным пафосом воскликнул Павлик, выпячивая грудь. (Он любил важничать.) – Мы собираем только классиков. Хемингуэй, Экзюпери, Фолкнер. Разве ты не знаешь, с каким трудом я доставал их? Чем лучше пишет писатель, тем труднее купить его книги.

Евгения с сожалением посмотрела на мужа:

– Ну что ты болтаешь? Достать-то ты достал, но не прочитал ни одной. Зачем они тебе?

– Ну и что? – возмутился Павлик. – Разве это мешает мне разбираться в их содержании? Есть же у меня хоть капля здравого смысла. Кроме того, я знаю мнение других людей. Я не читал, потому что занимаюсь на курсах мотоциклистов. Но когда освобожусь… – Как всякий недалекий и не очень грамотный человек, он был самоуверен и агрессивен в своем невежестве.

Супруга вздохнула и промолчала. Однако зерно было брошено и стало прорастать.

И вот настало субботнее утро. Павлик заказал по телефону такси и вместе с женой погрузил в него две тяжелые связки томов классиков отечественной и зарубежной литературы. На первый раз выручка составила сто сорок рублей.

Деньги во внутреннем боковом кармане – это всегда приятно. Чувствуешь себя настоящим мужчиной, этаким гулякой. Павлик шел по улице гоголем, наполеончиком посматривал на мужчин и снисходительно – на хорошеньких женщин. Казалось, весь мир принадлежал ему, был у него вот здесь, во внутреннем кармане. Денежки согревали душу, поднимали тонус лучше всякого черного кофе.

Весь день, валяясь на диване, он планировал, что купит за проданные книги. Много отличных вещей можно купить на сто сорок рублей. Например, охотничье ружье. И с ним ходить на охоту. Убить медведя или лося. Или уничтожить выводок волков. И тогда о нем обязательно напишут в газете. И как это было бы кстати для дальнейшего продвижения по службе. Можно купить рыболовные снасти. Шерстяной тренировочный костюм. Модельные туфли. И выиграть кучу вещей. И разом утереть нос всем знакомым, чтобы не точили о него свои длинные ядовитые языки.

– Павлик, ты опять валяешься на диване?! – заныла жена, прерывая сладостный ход мужниных мечтаний и отравляя радость его существования. – До чего ты ленив! Ешь и спишь. Хоть бы раз квартиру убрал или помыл посуду. Ведь я тоже работаю…

– Когда мы вступали в брак, то есть добровольно объединили наши судьбы, мы четко разграничили наши обязанности, – невозмутимо ответил Павлик. – Я, как мужчина, выполняю в доме всю тяжелую физическую работу, а ты – всю традиционно женскую.

– Но ты никогда ничего не делаешь! – удивилась жена. – Какую тяжелую работу ты выполняешь, хотела бы я знать?

– Нужны примеры? Пожалуйста. – Павлик, лежа на спине, закинул ногу на ногу. – Кто отвез в букинистический магазин книги? Кто колол бы дрова и носил уголь, не будь у нас парового отопления? Кто носил бы воду, если бы у нас не было водопровода? А? – Павлик, торжествуя, приподнялся на локте. – Кто?

– До чего же ты глуп, – коротко подвела жена итог спору. – Просто сил моих нет.

Павлик не на шутку обиделся и молчал весь вечер.

Назло жене так и остался спать на диване. Даже раздеваться не стал. Из принципа спал в одежде.

Утром внимание Павлика привлекла группка людей у доски объявлений в вестибюле его учреждения. Подгоняемый любопытством, он подошел к толпе, прочитал объявление, написанное красным и синим карандашами: «Внимание! Любители искусства! Сегодня в обеденный перерыв здесь будет производиться запись желающих приобрести билеты на гастроли всемирно известного Марселя Марсо. Число билетов ограничено. Представитель Госконцерта».

По инициативе одной предприимчивой общественницы в самодеятельном порядке уже производилась предварительная запись. Павлик засуетился. Честно говоря, он не знал, кто такой Марсель Марсо, а спросить – значило бы уронить себя в глазах других. Природная сообразительность помогла ему, однако, сделать вывод, что Марсель Марсо какой-то знаменитый артист. Кто-то вроде Аркадия Райкина. Вот почему Павлик тоже поспешил записаться в предварительный список. Он был уже тридцать девятым.

В рабочей комнате Павлика до обеда все только и говорили о Марселе Марсо. Павлик начал кое-что улавливать. И чем ближе был перерыв, тем сильнее росло его нетерпение. То и дело он беспокойно посматривал на часы. Уязвленное женой самолюбие требовало возмездия. Оно рисовалось ему примерно так. Он возвращается домой со службы и небрежно сообщает, что заказал два билета на Марселя Марсо. Пусть выкусит. Но почему два? Четыре. Теще и тестю. Этим вредным недобиткам. Пусть знают. Но почему четыре? А соседям?

Инициативная группа облегчила задачу представителя Госконцерта – щегольски одетого молодого человека лет двадцати пяти с блеклыми влажными глазами и чумацкими усиками на загоревшем лице. Ему вручили список. И деньги на билеты. Вокруг собралась толпа… Многие лезли напролом, совали деньги. Молодой человек – это был Юраша – стал нервничать. Его правый ус запрыгал в тике. Он и сам не ожидал, что его маленькое объявление вызовет такой ажиотаж. Пора было сматываться…

– Граждане, не толкайтесь. У меня всего пятьдесят билетов, – объявил Юраша, положил в картонную папку списки и в карман – деньги.

В этот момент на Павлика нашло.

– Запишите мне еще десять билетов, – возбужденно потребовал он, протискиваясь к столику.

– Не могу. Билетов больше нет, – огрызнулся усатик. – Пропустите меня, граждане. – Он пробрался сквозь толпу и быстро пошел к выходной двери. Павлик догнал его уже на улице.

– Будьте настолько добры. Я вас очень прошу, – горячо заговорил он, трогая «уполномоченного» за рукав.

Тот вздрогнул, обернулся и дико сверкнул глазами:

– Что вам надо? В чем дело? Кто вы такой?

– Я вас очень прошу, – внушительно повторил Павлик и многозначительно подмигнул. – Это вам, – он протянул молодому человеку смятый в потной ладони рубль. Тот, недоумевая, принял его. И тогда Павлик быстро сунул ему в руку еще тридцать рублей. – Это дополнительно на десять билетов для меня, – искательно сказал Павлик. – Сердце его замирало. Он боялся, что представитель Госконцерта откажется принять деньги. Но тот – о счастье! – оглянулся по сторонам, кивнул головой, что-то стенографически черкнул у себя в папке. Поднял руку в приветственном жесте и удалился быстрой неспортивной походкой. А Павлик так и остался стоять с застывшей улыбкой на лице до тех пор, пока представитель не скрылся из виду.

…Ах, жаль, не дали ему развернуться в должности коменданта молодежного общежития! А то бы он показал всем этим божьим коровкам кузькину мать. А сейчас ему самому приходилось улыбаться всем, кто стоял хоть чуточку выше его по служебной лестнице. Если бы только им… Гнусная привычка прилипла крепче пластыря, и вот нате-ка: ну чего ради он стоял, как обалдуй, с заискивающей улыбкой провожая взглядом спину какого-то случайного кассира? Вот он, непостижимый фокус раздвоения личности.

Билеты на концерт Марселя Марсо пришлись как нельзя кстати. Весь остаток рабочего дня у Павлика было превосходное настроение. Он мурлыкал песенки, острил, приподнимался на носки – это означало признак благодушия высшей степени. Еще бы – он вложил часть своего наличного капитала в выгоднейшее с точки зрения престижа предприятие. И утер нос всем. Пусть теперь ухмыляются за его спиной сколько хотят.

Жена тоже была поражена. Она подступила вплотную к Павлику и спросила, сжимая кулаки:

– Ты что же? Тридцать рублей на билеты истратил, дубина стоеросовая? Зачем тебе столько билетов?

Павлик не стал ничего объяснять, оправдываться или возмущаться. Он вдруг поник, сжался, молча отошел к окошку. Черное подозрение пронзило его насквозь: от макушки до пяток. Он вспомнил, что молодой человек – представитель Госконцерта – черкнул что-то у себя в бумажке, даже не спросив у него фамилии. А сам он, возбужденный, взволнованный, не догадался назвать себя.

Павлик понял: его, как и других сослуживцев, бессовестно надули. Но что ему до сослуживцев! Никто из них слишком не пострадал. Но он? Ай-ай-ай! Какой легковерный болван! Выходит, этот усатый прохвост украл у него часть библиотеки. Круг замкнулся.

Вот ради кого он бегал с высунутым языком по книжным магазинам. Как жук навозный собирал ценные издания. Ай-ай-ай! Какой позор! Какой удар! Стать жертвой такого мелкого и пошлого обмана! Надо немедленно найти этого проходимца. Решение зажгло, пробудило все жизненные силы, воодушевило Павлика.

Прежде всего он набрал в библиотеке ворох справочной литературы, начиная от Уголовного и Процессуально-гражданского кодексов, юридических справочников и журналов, кончая несколькими сборниками детективов, и с неприступно-серьезным видом погрузился в изучение вопроса.

Когда дочь, ученица второго класса, вздумала побеспокоить его какой-то пустяковой просьбой, он сердито шикнул на нее. «Не видишь, я работаю? Не мешай!» Весь вечер семья ходила на цыпочках и разговаривала шепотом. Павлик настолько глубоко ушел в чтение, что даже, вопреки обыкновению, отказался от чая. Утром он сообщил жене:

– Жаль, комиссар Мегрэ служит в буржуазной полиции. Он мог бы стать моим кумиром. Весь вечер я оторваться не мог от описания его методов!

Утром на службе Павлик удобно устроился за рабочим столом, воткнул себе в зубы трубку, раскурил ее и погрузился в аналитико-синтетические индуктивно-дедуктивные раздумья. К обеду плод напряженного умственного труда созрел: надо сообщить в милицию.

Ни один из прохожих, идущих навстречу исполненному важности толстенькому мужчине с непроницаемым лицом и трубкой в зубах, не подозревал и не мог подозревать, куда и зачем идет этот человек. Впервые в жизни Павлик переступил с такой важной миссией порог отделения милиции и страшно волновался – у него обильно потело под мышками и почему-то нестерпимо зачесалась спина. Он подошел к первому попавшемуся косяку и потерся о него спиной. Потом вздохнул и успокоенный, как бы умиротворенный решил вначале зайти посоветоваться в жэк. Уж там-то сидят люди бывалые. Они подскажут, что делать.

В помещении жэка Павлик приосанился, повел себя увереннее.

Путь его лежал мимо паспортного стола. И тут Павлик, будто битюг-тяжеловоз, замер на полном скаку. Да, ошибки быть не могло: тот самый загоревший тип стоял и как ни в чем не бывало разговаривал с миловидной женщиной. Даже пошлые бесцветные усики, уныло висевшие три дня назад книзу, теперь, как у кота, топорщились вверх.

Павлик рванулся вперед животом, намереваясь тут же на месте сокрушить и растоптать этого выродка. Но, толкнувшись всем корпусом вперед, остановился. Закралось сомнение: а если этот пошлый усатик вовсе не жулик, а порядочный человек? А если он работник уголовного розыска, выполнявший спецзадание? Что тогда? Сомнения, раздвоенность всю жизнь подводили Павлика. Он заколебался, решил увериться окончательно, получить веские доказательства. Бочком, отворачивая лицо, приблизился к тупичку, вернее, к нише в стене, рядом с которой тот тип разговаривал с женщиной, прислушался, делая вид, что погрузился в изучение инструкции о прописке, наклеенной прямо на стену.

– Лично мне ничего… – доносился до него приглушенный, тусклый голос типа. – Начальник паспортного стола мечтает… Если уж вам так хочется… Дарите пятьсот рублей, а я попрошу помочь… Практически это бескорыстно… Вы мне просто очень нравитесь…

– Я и вам подарю пятьсот рублей, только пропишите, – воркующим голосом сказала женщина, открывая сумочку. Лицо усатика вытянулось, как у лисы возле курятника.

И тут Павлик, начисто забыв комиссара Мегрэ и его методы, с негодующим криком: «А где билеты на Марселя Марсо?» – ринулся в атаку. Однако мошенник оказался проворнее. Он бросился вперед головой и угодил ею прямо в толстый живот Павлика. С жалобным стоном Павлик сел на пол.

Мошенник переступил через него и уже почти улизнул, но Павлик, превозмогая боль, в решительном, отчаянном броске поймал ноги убегающего, и тот со всего маху шмякнулся на пол. Павлик стал взгромождаться на противника, но тот успел перевернуться и, когда Павлик все-таки взобрался на него, они оказались лицом к лицу и крепко обнялись, как друзья после долгой разлуки.

Миловидной женщины давно и след простыл. На шум и стук в коридор выходили жэковские работники. Они не спешили принимать действенные меры, поставленные в тупик столь редким и неожиданным в стенах их уважаемого учреждения происшествием.

Противники между тем пыхтели, скрежетали зубами.

Сотрудники жэка внимательно наблюдали за разыгравшейся на полу битвой, резонно полагая, что она должна когда-нибудь кончиться, что преступник, раз уж он здесь, никуда от них не уйдет и что рано или поздно добродетель восторжествует, а порок будет наказан.

– Получай, собака! – рычал Павлик, пытаясь короткими пальцами захватить губу противника. – Вот тебе дюжина билетов! Вот тебе Марсель Марсо! Вот тебе всемирно известный клоун!

– Сам такой! – взвизгивал усатик, намеренно попадая пальцами в широкие ноздри Павлика. Борьба продолжалась с переменным успехом.

Диалог был неясен для удивленных жэковцев, чем и объяснялось их вынужденное бездействие.

В критический момент битвы усатик изловчился и, взвившись пружиной, нанес противнику запрещенный удар коленом. Павлик дернулся в конвульсии и замер. Загоревший молодой человек поднялся на ноги. Он был весь в пыли.

– Держите его! – тяжело дыша, он указал на распластавшегося у его ног Павлика. – Это опасный государственный преступник. Видели? Я едва справился с ним! Еще немного – и убежал бы. Сейчас стряхну с себя пыль, – добавил он, направляясь к выходу. На его вспотевшем лице не хватало половины правого уса.

Когда он усаживался на мотоцикл, в дверях показался начальник жэка. Он удивленно крикнул:

– Эй, минуточку!

Но человек на мотоцикле куда-то очень, как видно, торопился. Он даже не обернулся, включил зажигание, дал первую скорость и с треском вылетел на проезжую часть улицы. У конторы осталось лишь голубое облачко дыма. Но и оно растаяло через несколько мгновений.

Крещендо

 После обеда, который тетенька отметила комплиментом, она отправилась почивать, а Алик занялся хозяйством. Он тщательно все прибрал, помыл, вычистил, а потом, слегка волнуясь, занялся приготовлением к долгожданному свиданию. Принял хвойную ванну, вымыл голову душистым немецким шампунем, побрился, протер кожу лица одеколоном «Рижанин», отгладил брюки, начистил до блеска штиблеты, вставил в нагрудный карманчик пиджака платочек под цвет галстука, оделся и уже совсем было собрался уходить, как вспомнил, что надо предупредить тетеньку.

Он осторожно постучал в ее дверь костяшкой согнутого указательного пальца. Тетушка вопросительно кхекнула. Алик вошел, сверкая костюмом и счастливой улыбкой. Тетушка, к удивлению, была на ногах и одета.

– Я, голубчик, тоже собралась, – с кокетливой хитрецой сообщила она потрясенному Алику и дружелюбно покивала головой. – Мы сходим в кино, на «Войну и мир». Хоть глазочком взгляну на высший свет, на двор, на порядочных людей.

Алик стоял с опущенными руками, как провинившийся школяр, и скорбно молчал. Тетенька настолько привыкла к его послушанию, что ей и в голову не пришло, что он может отказаться. «Отказаться? Придумать что-нибудь? Слишком поздно». Он был захвачен врасплох. И, проклиная все и вся, Алик покорился своей участи. Он шел по улице, почтительно, по-сыновьи поддерживая ее под руку.

Кинофильм тете понравился. Всю дорогу домой она вздыхала и кхекала. А наутро Алик был щедро вознагражден за вчерашнюю потерю, с которой никак не мог смириться. За завтраком тетя вдруг с наивностью институтки спросила в упор, без предисловий и околичностей, как она всегда спрашивала, очевидно считая его ребенком:

– А есть ли у тебя мотоцикл, голубчик? Или, как это по-современному? Мотороллер?

У Алика перехватило дыхание: «Ничего себе подарочек! Во дает фаворитка! По-княжески».

Он встрепенулся, просиял, словно молодой месяц:

– Ах, тетя, я давно мечтаю о нем. Вы как в воду смотрите. – И вкрадчиво добавил: – Кабы я мог, купил бы «Москвич».

Тетушка одобрительно кашлянула. Алик замер в ожидании.

– Ну вот что, – вновь заговорила бесцветным скрипучим голосом тетушка. Лицо ее было непроницаемо, как африканская маска. – Когда ты будешь уезжать, я подарю тебе на покупку мотороллера сто рублей. Я твердо решила, так что не отказывайся и не отговаривай меня. Ты был очень внимателен и мил. – Слабая улыбка тронула узкие, темно-лиловые полоски ее губ. – И, пожалуйста, обещай, что будешь ездить на нем осторожно.

Меньше чем за сутки она наносила ему второй мощный, прямо-таки нокаутирующий, потрясший его до основания удар. Алик вздрогнул. Глаза его крутанулись в глазницах. Собрав в кулак всю волю, он выдержал, но так расстроился, что даже слезы выступили на глазах. Тетя, разумеется приняла их за знак благодарности. Едва Алик, еще не до конца овладев собой, запинаясь, начал благодарить, как тетя царственным жестом остановила его:

– Не надо, не надо. Я же сказала – благодарить не надо. Это от души. А завтра утром мы пойдем с тобой в ателье на примерку.

– На какую примерку? – пролепетал окончательно обалдевший Алик.

– Гм… Какую? – проворчала старуха, кокетливо глянув на него. – Самую обыкновенную. В ателье высшего разряда. Я заказала себе два новых платья. Да не забудь напомнить, голубчик, чтобы я купила коробку самых лучших конфет. Закройщицы, они народ капризный. – Она искоса глянула на него прищуренными хитрющими глазками и хихикнула. – Как видишь, я еще не собираюсь на тот свет. Мне и на этом неплохо живется.

– Браво, тетя! – наконец-то овладел собой Алик. – Я просто преклоняюсь перед вами. У меня есть знакомый – дамский портной. Изумительно шьет. Вы были бы в восторге. Хотите, я вызову его сюда? Он с удовольствием приедет.

– Нет-нет, не надо, – поспешно остановила его тетка. – Это будет слишком накладно. Раньше, конечно, я могла себе позволить такое.

– Не беспокойтесь, тетушка, это не будет стоить вам ни копейки. Ведь он мой лучший друг, – загорелся Алик.

– Откуда у тебя такой друг? – удивилась тетка. – Какой-то дамский портной…

– Мы учились в одном классе, – нашелся Алик.

Утром, после завтрака, когда они собирались на примерку, в прихожей раздался резкий длинный звонок. Алик и тетя замерли от неожиданности. За все время, сколько здесь жил Алик, к тете позвонили первый раз – она была нелюдима, чуждалась визитеров.

Пользуясь возможностью улизнуть, Алик поспешно направился в прихожую, открыл дверь. Как видно, злой рок с упрямой, бессмысленной, жестокой беспощадностью преследовал его по пятам.

За дверью на лестничной площадке стоял, широко расставив ноги, серый, насквозь пропыленный, ободранный Юраша. Стоял и жалко улыбался. На голове у него была круглая шапочка с козырьком. И – о наглость! о неслыханное нахальство и беспредельный цинизм! – он отрастил себе дурацкие, с редкими, торчащими щетинками усы. Впрочем, половина правого уса вообще отсутствовала, придавая лицу до крайности подозрительный вид.

– Алик, прости, – начал он тонким вздрагивающим голосом, подмигивая и дергая головой. – У меня беда. Выручай, друг.

– Милостыню не подаем, – ошарашивая до беспамятства Юрашу, вдруг рявкнул во весь голос Алик. Из глаз его вылетели молнии, испепеляя непрошеного гостя.

– Алик, это я, Юраша, – испуганно забормотал тот. – Это я, твой друг. У меня беда, несчастье. Выручай…

– Вам, кажется, ясно сказали, милостыню не подаем! – снова ледяным, свистящим от возмущения тоном прогремел Алик. – Сволочь, – зашипел он, наклоняясь к лицу отпрянувшего Юраши. – Что я тебе писал? Приходи днем в городской сад. Там встретимся… Убирайся отсюда, чертов босяк! – снова громко закричал он и, повернув растерявшегося Юрашу за плечи к себе спиной, дал ему в зад могучий пинок. Счастье Юраши, что Алик был обут в домашние тапочки.

…Примерка в ателье продолжалась битых два часа. Тетка оказалась невыносимой привередой и, мало того, вовлекла и Алика в обсуждение разных портняжных штучек-дрючек. Исполненный усердия, он деликатно давал советы, проклиная в душе старуху. Только после обеда ему удалось улизнуть на свидание с Юрашей.

– Тебя надо судить сразу по трем статьям, – сердито говорил Алик, протыкая прутиком один за другим желтые листья на земле у скамьи.

– Почему? – дерзко спросил Юраша, глядя прямо в глаза приятелю. В трудные минуты жизни глаза его смотрели, как у всех людей, прямо.

– Ты совершил три проступка. Украл. Испохабил мою идею. Во-вторых, приехал сюда и, в-третьих, – и это, заметь, самое непростительное! – впутал в наши дела милицию. Убил бобра, называется. Ну?

Юраша молчал, ибо ему нечего было сказать в свое оправдание.

– А где, кстати, угнанный мотоцикл, усатый красавчик? Он нам может пригодиться.

– Я выбросил его, – понуро сказал Юраша, непроизвольно втягивая голову в плечи. – Мотоцикл – улика. Они могли записать номер. Я его не угнал, а просто взял у кого-то напрокат.

– Ай-ай-ай, – сокрушенно причмокнул языком Алик, – какая гениальная логика! Они могли записать номер, поэтому надо выбросить весь мотоцикл. А почему же вы, господин перестраховщик, не выбросили заодно и свою пустую голову? Ведь ваша физиономия с оторванным усом еще более веская улика.

– Усы я сбрею.

– Ах да… Усы он сбреет… А чем же вы будете прельщать легкомысленных женщин? Ведь они по вашей пошлой роже сразу же догадаются, что вы законченный дебил, то есть дегенерат. Извини, я оговорился. Нет, ты не законченный, ты недоразвитый дегенерат шизоидного типа. Врезать бы тебе пару раз по усам дохлой кошкой. Но, боюсь, тебе и это не поможет.

– Еще одно оскорбление – и я выбью тебе зубы, – Юраша усиленно задышал, и пористая кожа на его скулах покрылась румянцем. – На Севере за одно слово «козел» отрубили бы голову…

– Скажите пожалуйста, испугался! – мягче произнес тонкий психолог Алик. – Ладно, так и быть. Прощаю лишь потому, что у меня безвыходное положение. Не пойду же я доносить на тебя. А теперь обсудим наши планы, которые ты едва не погубил своим безрассудным поведением. Знаешь ли ты, щучий сын, что я вместе с этим призраком пою старинные романсы?

– Ну и что? – Юраша недоверчиво уставился на Архипасова левым глазом.

– Ну и ничего… Завоевываю доверие. Думаешь, зря на Западе завещают все состояние любимым животным? А если оно подыхает, ему ставят памятник. Неужели эти люди полоумные? Нет, они в своем уме. В чем же дело? В преданности и бескорыстной любви. То же практикуется и в отношениях между людьми. И тогда ближайшие родственники остаются с носом. А все достается какой-нибудь приблажной дуре, которая тихой сапой втерлась в доверие к отлетающей в небеса душе. Но боюсь, эта бабка переживет нас с тобой. Видел бы ты, как она смеется. Раскрывает рот и не издает ни одного звука. Настоящая улыбка смерти. Можно окочуриться от страха. Случается, ночью я просыпаюсь в холодном поту.

Юраша с сомнением взирал на приятеля.

– Ты, конечно, извини, но я опять ничего не понимаю.

– Сейчас поймешь, – с веселым воодушевлением продолжал Алик. Все-таки он был рад Юраше. – Если она не захочет покинуть этот мир по собственной воле, я приведу в исполнение, то есть реализую, свою заветную идею. Все хорошо, пока не поздно.

– Ты хочешь убить ее? – испуганно трепыхнулся Юраша.

– Нет, дружок, – загадочно улыбался Алик. – Она полетит туда, махая крылышками, на вполне законных основаниях. Но ты едва не разрушил здание, которое я соорудил с таким трудом. Нам временно придется перейти на нелегальное положение.

Юраша бессмысленно хлопал ресницами и смотрел на Алика. Пока он не понимал, куда ведут гениальные зигзаги философской мысли его напарника.

– Дело в том, – продолжал Алик с видом полководца, выступающего перед решающим сражением на заседании военного совета, – что старуха заподозрила неладное. Она слышала, как ты назвал меня по имени, и это не выходит у нее из головы. Посему я сегодня же покидаю ее двухкомнатную гробницу, где вот этими руками навел идеальный порядок. Скажем, меня срочно отзывают из отпуска. Пусть немного успокоится.

– А на что мы жить будем? – с наивной непосредственностью заговорившей дворняги спросил Юраша.

Эх, этот Юраша, ну какой же он бестолковый, тупой, недалекий человек, никакой фантазии, игры воображения. Просто жалкий эпигон. Алик не рассердился, напротив, взял его за руку и посмотрел в его глазки долгим добрым взглядом:

– Ешь больше рыбы, дружок.

– Это еще зачем? – нахмурился Юраша.

– Будешь… догадливее. В рыбе много фосфора. Все очень просто – завтра же мы начнем продавать камешки.

– Как, уже? Ты уже? – язык Юраши начал заплетаться. Это было похоже на шок.

– Нет, еще не уже. Но скоро, очень скоро, – мягко и проникновенно, словно домашний врач любимому пациенту, говорил Алик. – Рано или поздно наследство будет нашим. Значит, можно считать, практически оно уже наше. А если так, – Алик вкрадчиво усмехнулся, – ну кто, спрашивается, помешает нам продать один-два камешка? Заранее. Ведь нам жить не на что. Денежки получим сейчас. А камешки вручим владельцу несколько позже. Зато сделаем ему соответствующую скидку. В этом и заключается точный психологический расчет. Даже самая осторожная рыбка клюнет, если есть стоящая приманка, а крючка не видно.

– Алик, ты Иммануил Кант. Ты бы мог стать великим философом, – вырвалось у Юраши. – Ты настоящий гений.

– Увы, никто не ценит таких людей, как я. Впрочем, еще не все потеряно. – Лицо Алика стало задумчивым. – В одном ты прав, дружок: талант и инициатива – это большая сила, такая же, как… – он не нашел нужного сравнения и выразительно посмотрел в глаза воспрянувшего духом Шарикова.

– Алик, я не выбросил мотоцикл. Я продал его за сто пятьдесят рублей. Можешь распоряжаться ими, как хочешь, – самоотверженно признался Юраша.

– Ах, шалунишка! – растроганно воскликнул Алик. – Совесть у тебя есть?

– А что это такое?

Оба рассмеялись.

– Ну и славно, – облегченно вздохнул Алик. – Ну и ладненько.

– Алик, а кто купит камешки? – озабоченно спросил Юраша.

– Вот в этом-то вся закавыка, дружок. Мы сами должны найти покупателя и прельстить. Чтобы он сразу выложил наличными крупную сумму… Для начала потолкаемся у ювелирной комиссионки.

Весь день они без устали прогуливались по Садовой, толкались в магазинах. Это был тот беззаботный образ жизни, по которому оба так истосковались. После небольшой разведки Юраша по наущению Алика пустил пробный шар.

– Ну и фраер вон тот чувак! – кивнув в сторону Алика, Юраша доверительно нагнулся к одному типу, который давно крутился у магазина и, судя по всему, был перекупщиком валюты. – Первый раз в жизни встречаю такого.

– А что? – не понял тот, поправляя пенсне на своем одутловатом приват-доцентском челе.

– Получил в наследство камешки и хочет поскорее сбыть их. Были бы у меня деньги, я бы накрыл его как миленького.

– Минуточку, – сказал человек в пенсне с видом естествоиспытателя, поднявшего сачок, чтобы поймать редкую бабочку. – А какие у него камешки?

– Бриллианты, алмазы. Его тетя еще с того времени сохранила драгоценности, – Юраша подмигнул, как заговорщик. – Да у нас об этом вся улица знает.

Видит бог, Юраша держался молодцом. Насмешливо и независимо.

– Так-так-так, – быстро сказал лысый перекупщик в пенсне. – Вся улица, говорите, знает? Нуте-ка попросите его подойти.

Когда Алик приблизился, личность «приват-доцента» уже каким-то чудом преобразилась в профессорскую.

– Пожалуйста, говорите тихо, – сказал он, тараща глаза и пальцами протирая запотевшие стекла пенсне. – У меня идеальный слух. Итак, у вас была тетя… Впрочем, минуточку. Не лучше ли нам пройти во дворик? Там чудесный воздух да и обстановка располагает к серьезному разговору.

Во дворике действительно можно приятно отдохнуть, поговорить на деловую тему. Здесь на клумбе и газончиках росли со вкусом подобранные львиный зев, резеда, настурции, астры, табак, левкои. А несколько пышнокронных молодых каштанов, тронутых осенней желтизной, завершили картину прелестного райского уголка.