Текст книги "Наследник фаворитки"

Автор книги: Георгий Марчик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– А-а-а? Что? – Дверьченко, словно тугую резину, растянул свои губы в насильственную улыбку. – Да, да, так точно. Совершенно с вами согласен. Искусство овладевает массами…

– Но это не стихийный процесс, – с воодушевлением продолжал разглагольствовать Алик, будто и не замечая директорского транса. – Художественные идеи привносятся в массы с помощью современных технических средств. Вот почему сегодня, как никогда, стоит задача усилить охват населения самодеятельными формами…

Дверьченко в упор смотрел на вдохновенного чудодея. Какой блестящий и острый, как скальпель хирурга, язык у этого начинающего киносценариста или консультанта-методиста, бог их там разберет! Так и режет, так и режет. Из его слов и блеснула молнией идея-спасительница. Ну конечно же. Он реализует эти проклятые излишки в киноаппаратуру для любительской киностудии при Дворце культуры. Тогда сам дьявол не подступится, не возьмет его голыми руками. Ну, ошибся. Ну, допустил промашку. Ну, слукавил. Но не для себя же. Для народа старался. Вот и племянника Сергея Сергеева пригласил в худруки…

Тяжелая рука легла на плечо Алика. Дверьченко пристально, испытующе смотрел ему в глаза. Но Алику такие взгляды не внове. Он легко выдержал его. Смотрел в ответ честными, ясными глазами. И не моргнул.

– Послушайте, молодой человек, – душевно сказал Дверьченко, не снимая мясистой, одутловатой руки с его плеча. – Вы уж простите мне эту дружескую фамильярность. А ведь вас мне сам, – он значительно указал пальцем вверх, – всевышний послал. Вы мой ангел-хранитель. Верите?

Архипасов кротко, аки агнец божий, вновь поднял невинные глаза на директора.

– Как у вас со временем? – окончательно взбодрился директор. – Прошу совместно отужинать. Уж не побрезгуйте, дорогой. Заодно и потолкуем. Приятно встретиться со сведущим человеком, знатоком. Тем более из большого культурного центра.

– Что вы, что вы, – засмущался хитрый Алик. – Мне, право, неловко. Польщен такой честью…

Они прошли приемную, где сидела за старинным громоздким «ундервудом» сникшая, непричесанная секретарь-машинистка. Дверьченко проковылял мимо, стараясь прикрыть ее от визитера своим мощным торсом. Но тот уже понял: «Ну, дает, провинция».

Всю дорогу до ресторана, расположенного на берегу водохранилища, Архипасов вдохновенно развивал планы развития любительского киноискусства. Иногда помогал себе жестами. Дверьченко ковылял молча.

Они удобно расположились в плетеных креслах на веранде, выпили по первой стопке, и тогда Дверьченко предложил Алику должность руководителя киносекции.

Для приличия Алик чуть-чуть поломался и с достоинством согласился за соответствующее вознаграждение наладить работу.

Дверьченко обещал завтра вручить ему аванс и деньги на покупку аппаратуры. Потом исповедался в грехе с секретаршей. Алик легко отпустил его матерому шалунишке.

Подошла официантка. Дверьченко смотрел сквозь нее.

– Горячее подавать? – спросила она.

– Какое горячее? – спросил Дверьченко, не воспринимая ее как живого человека. – Еще две бутылки, икру и крабов. И живо, жи-во!..

– Крабики, крабики!.. – захлопал Алик в ладоши, как дошкольник на кукольном представлении. Ему все больше нравился его новый знакомый. Явно незаурядная личность. Полководец. Только без войска.

– А ведь ты любого можешь обмануть, – приблизил Алик свое восторженное, улыбающееся лицо к расплывшейся квашне визави. – Раз – и ваших нет… – он громко щелкнул пальцами. – И рука бы не дрогнула…

– Пошел к черту! Что ты понимаешь, сосунок, в таких делах.

– Ну, признавайся! По глазам вижу – можешь. Скажи, голубчик. Сделай одолжение.

– Много будешь знать, скоро состаришься. Это тебе не ручку кинокамеры крутить. Нравишься ты мне, парень, – с иронией сказал Дверьченко, нетвердой рукой наполняя вином бокалы. – Я ви-и-и-жу-у-у… понимаю… Что-то в тебе есть… Я ведь таких, как ты, прытких, встречал… Знаю вас, прыгунков…

Алик даже оцепенел от такого разворота.

– Да ты не тушуйся, – миролюбиво продолжал Дверьченко. – Ты действуй. У каждого свой номер. Это я понимаю. Ты меня выручишь, я тебя. Все по правилам: «Ты человек, и я человек. Ты хам, и я хам». И кто ты ни есть, все равно тебе кушать хочется. И погулять, наверное, любишь. Отвечай – любишь?

– Люблю, – охотно признался Алик, не сводя внимательно-восхищенных глаз с лица директора.

Дверьченко беззвучно захохотал.

– «Ты хам, и я хам». Это хорошо, это мне нравится, – вторя ему, засмеялся Алик. – Послушай, – Алик наклонился к директору, но на этот раз без улыбки, всерьез. – Ты, видно, человек бывалый, поделись, сделай милость, как добиться успеха? Есть же какой-то секрет…

Дверьченко кивнул и надолго задумался. Алику показалось даже – уснул. Тот наконец тряхнул массивной головой, нехорошо, внутрь себя усмехнулся:

– Уборщицы, как увидят меня, во фрунт вытягиваются. Или прячутся. А у женщин, у первых, заметь, нюх на страх. Понял? Нужна хитрость, чтобы в дождь меж капель пройти и сухим остаться. А я чересчур откровенный, открытый. Это меня и погубило. Извини уж за откровенность…

– Да, у тебя широкая натура, – с готовностью подтвердил Алик. – Ну а как деньги? Только пойми меня правильно. Лично я не раб денег. А все-таки почему они обладают такой властью над нами? Помнишь арию «Люди гибнут за металл»? – Алик, подавшись вперед, напряженно ждал.

Дверьченко глянул на него, негодующе протянул:

– Н-у-у-у… Деньги… Главное… А штаны – главное? А хлеб – главное? Ничего ты не понимаешь. Главное другое. Другое… – повторил он презрительно, словно силясь вспомнить что-то очень далекое и важное.

– Лично мне деньги не нужны. Я бессребреник, – поспешно отступил Алик и расслабленно в знак отрицания поводил в воздухе руками.

– Знаю, знаю, – хитро усмехнулся директор – Все такие, только хуже притворяются…

– Нет, честное слово, – обиделся Алик. – Я серьезно. Мне на деньги плевать. Тьфу! – Он издал губами смачный звук плевка.

– Ладно, давай опрокинем еще по стакашке, – тускло предложил Дверьченко. – А уж потом еще по одному. Пить будем, гулять будем, а смерть придет, помирать будем. А? – он поднял пустые глаза на Архипасова.

– Я пас, – сказал Алик, увиливая от его взгляда. – Все. И хотел бы, не могу больше – желудок маленький. Лить некуда.

– Эх ты, – устало вздохнул Дверьченко. – Желудок маленький. Требуха, а не люди. Пить и то не умеют.

Какая жизнь за его широкой, как печь, спиной? Что сделало его таким? Даже пьяному Алику стало жутковато. Он не мог заставить себя смотреть в глаза собеседнику, закрытые пеленой беспричинной ненависти. У того снова опустилась на грудь в тяжелых думах голова, призакрылись веки.

– А еще с мягким знаком, – укоризненно покачал головой Алик.

– А? Что? – бессмысленно уставился на него Дверьченко.

– Ничего, ничего, Яков Никитич. Это я про себя. Отгадайте загадку: какая разница между шизом и психом?

– Не знаю, – с надеждой поднял на него взгляд директор.

– Шизофреник думает, что дважды два – пять, и злится, не поймет почему. А псих знает, что дважды два – четыре, и это его ужасно раздражает.

– Очень глупо, – с мрачным неудовольствием объявил Дверьченко. – При чем здесь я, убей, не понимаю.

– Бога ради, бога ради, – испугался за нечаянную дерзкую шутку Алик.

Но тот не сердился. Он только дал понять, чтобы стригунок не зарывался. А вообще же он ему чем-то понравился, располагал. Племя молодое. Далеко пойдет. По глазам видно. А его, Дверьченко, песенка, кажется уже спета. И тут уж никакое волевое усилие не поможет.

Дверьченко поднял тяжелые глаза на Алика, пожевал толстыми губами, соображая.

– Вижу, – наконец просипел он, – ты парень серьезный, раз хочешь знать, отчего все зависит. – Он прищурился как от дыма, подвигал бровями. – Ты мне загадал загадку – и я тебе загадаю. Встретился я тут на днях с одним гражданином. Вместе были на именинах. Это, парень, не простой человек. У него тетка была когда-то фавориткой великого князя. Сохранила две старинные статуэтки. Им цены нет. Старуха на ладан дышит. Сей малый мечтает заполучить сокровище в наследство и сбыть по хорошей цене… Да, повезет кому-то. А теперь сам соображай…

Алик встрепенулся, будто в него заново вдохнули жизнь.

– Да знаете ли вы сами, что это значит? – в восторге закричал он. – Нет, кажется, для вас это просто забавный анекдот. Да это же открытый клад. Приходи и бери.

– Как сказать, бери… – покачал засыпающей головой Дверьченко. – Не так это просто. От того все и зависит, как взять. А ты интересуешься, что главное, а что не главное. Эх, молодость, молодость… Был бы я помоложе… Не помню, как кличут того гражданина. Постой, постой, кажется, он называл себя Барсуковым. Послали их в леспромхоз. Выпить он тоже не дурак. И морда какая-то невообразимая. А так ничего, хоть и бездельник. Где они, лодыри, получают такие морды, ума не приложу.

– Спасибо, – пролепетал Алик. Он смотрел новыми глазами на своего собеседника – вместо массивного, обрюзгшего лика Алик видел сейчас перед собой чуть ли не красавца. – Большое-пребольшое спасибо.

В голове Алика задымились радужные мысли…

Расстались они душевными друзьями.

Сильный организм Архипасова легко справился с выпитым, наутро он был бодр и свеж. А Яков Никитич занемог и не вышел на работу.

Леночка

 Алик чуть не плакал от досады. Ему позарез хотелось еще раз поговорить с Дверьченко, воочию убедиться, что весь вчерашний разговор был явью, а не пьяным сном.

Мысли его теперь были целиком отданы леспромхозу.

Он навел справки. До ближайшего с леспромхозом поселка, куда он решил без промедления двинуться, «кукурузник» летал по расписанию каждый день – в двенадцать часов. Выходило – уже завтра он будет там.

Алик почувствовал себя птицей, которую долго держали в клетке и вот выпустили в голубой простор Вселенной. Целый час бесцельно, как озорной весенний ветер, шатался он по улицам. Заходил в магазины, балагурил с продавщицами, подходил к автобусным остановкам, книжным киоскам, у которых толпился народ. Так, от нечего делать, купил билетик книжной лотереи. С любопытством развернул его: «Ваш билет без выигрыша». Алик нахмурился:

– Ну, нет. Это мы еще посмотрим. – Стоящие рядом с ним рассмеялись, посчитали, что он шутит.

В половине десятого вечера он принял душ в своем номере гостиницы, расположенной на окраине городка в сосновом лесу, у самого крутояра обширного водохранилища. Чтобы скоротать время до сна, направился через пустырь в ресторан – длинное одноэтажное деревянное строение. Берег в этом месте почти до самой воды зарос статными соснами и лиственницами. Вид великолепный для поэтической души.

Скучающий Алик зашел в ресторан, принюхался, скривился, но больше для форсу, потому что вчера уже был здесь с Дверьченко. Поискал взглядом свободное место и направился к одному из столиков. Вежливо попросив разрешения, чинно уселся и стал присматриваться к окружающим.

Прежде всего сделал вывод в отношении своих соседей. Это были два молодых парня, примерно одного с ним возраста, рослые, крепкие, с обветренными лицами. Один из них коротко подстрижен, отчего выглядел почти мальчишкой. На нем свободно висела бог весть какого мешковатого фасона голубовато-серая кофта; второй не в меру волосат – густая челка закрывала весь лоб и едва не достигала глаз, нижнюю часть лица скрывала лопатообразная борода. В зубах он держал трубку, сделанную в виде головы Мефистофеля, которая, как понял Алик, и служила в данный момент предметом разговора.

– Это пошло, по-моему, курить такую трубку, – категорически утверждал тот, что был в кофте.

– Да, – охотно согласился волосатый. – Действительно, пошло. Что поделаешь, привык. – Он стал заряжать трубку новой порцией табака из коробки с этикеткой «Золотое руно».

Архипасов огляделся по сторонам. Неподалеку за сдвинутыми столиками разместилась шумная компания. Ребята все при галстуках и с ними веселые, нарядные девушки. Алик даже позавидовал, что им весело и что ребятам не надо хитрить и никого обольщать – их любят и так. За остальными столиками ели, курили, оживленно разговаривали приезжие.

Соседи, как можно было понять инженеры-строители, заговорили между тем о своей работе, вспоминали знакомых, упоминали, и чувствовалось с гордостью, какие-то странно звучащие для непосвященного уха названия мест, где закладываются огромные строительные площадки.

Сидеть в ожидании неторопкой официантки пришлось долго, Алик скучал и томился. Он попытался вклиниться в дружескую беседу соседей, но те не обратили на него внимания. Правда, бородатый вынул трубку изо рта и поинтересовался, откуда да кто он. На что Архипасов, дурачась, ответил, что служит в архивном ведомстве и, следовательно, является архивариусом. Собеседники на следующее его замечание попросту не отреагировали.

Наконец официантка подала заказ. Соседи Алика из пузатенького кофейника налили себе по чашке кофе и лихо чокнулись. Тот, что в кофте, внушительно сказал: «За любовь!» Бородатый согласно кивнул головой.

Алика словно бес дернул за язык. Он негромко и внятно добавил:

– За чужую!

Молодой человек в кофте лишь повел плечом – как бы отгоняя муху, а бородатый, коснувшийся было губами края чашки, на миг повернул голову в сторону непрошеного соседа, скользнул недоуменным взглядом и тоже, ничего не сказав, отпил.

«Дурачки какие-то. Игнорируют, – с досадой решил Алик. – Кофе чокаются. Пить и то не умеют. Ну, герои… А что смыслят в любви? И гляди-ка, туда же…»

Спустя какое-то время молодые люди вновь лихо чокнулись, и тот, что в кофте, быстро сказал:

– За любовь!

Бородатый грустно кивнул, а Алик вновь насмешливо добавил:

– За чужую!

На этот раз они вообще не обратили никакого внимания на его реплику. Их разговор шел своим чередом. А затем все повторилось в третий раз:

– За любовь!

– За чужую!

Развеселившийся Алик поглядывал на них с нескрываемой насмешкой: «Вот чудики, придумали ритуал».

Рассчитавшись, он небрежно кивнул соседям и с достоинством удалился. Было двадцать минут одиннадцатого, когда он подошел к своему «отелю» и в нерешительности остановился у подъезда. Гостиница была обыкновенным двухэтажным коттеджем, с обыкновенными квартирами, приспособленными под номера. Вокруг стояла настороженная тишина. Замерли без движения величественные сосны и лиственницы, в черной высоте хитро изогнулся белым щегольским серпиком месяц, откуда-то издалека, по-видимому с танцплощадки, доносились бравурные звуки музыки, всплески голосов и смеха.

Здоровый, полный сил Алик чувствовал себя совершенно бесполезным, никому не нужным, словно он и в самом деле стал каким-то неодушевленным предметом. Алик пожалел, что такой прекрасный вечер пропадает вхолостую, и он подосадовал, что не «закадрил» хотя бы секретаршу из отдела культуры. Все было бы не так одиноко.

Он ковырял горькой веточкой в зубах и совсем уж собрался идти к себе в номер, как вдруг заметил, что из соседнего коттеджа вышла и быстрой, легкой походкой направилась в его сторону стройная женская фигурка. Сердце у Алика екнуло. Он сделал несколько шагов вперед и вышел на асфальтовую дорожку, по которой шла женщина.

Едва она приблизилась, Алик вежливо начал:

– Извините, пожалуйста, – давая возможность рассмотреть себя и убедиться, что он внушает доверие. Девушка замедлила шаги. Алик вкрадчиво, не давая ей опомниться, мягко и проникновенно продолжал – Такой изумительный вечер, не правда ли? Я никогда не испытывал столь глубокого чувства природы. Ах, простите. Стою и думаю: боже, как хорошо. Только феи не хватает. И вот, как в сказке, появляетесь вы…

Молодая прелестная женщина улыбнулась, и Алик вдруг узнал ее:

– Боже мой! Леночка! Вы!.. Что вы тут делаете? Я безумно рад. Счастлив, как мальчишка.

– А я сразу вас узнала! – тихонько смеялась Леночка, не отнимая своей руки из горячих ладоней Алика. – Я сегодня здесь на новом объекте. Торопимся сдать. Не успела поужинать и вот не знаю, что делать, – идти в такой поздний час в ресторан одной неудобно, а есть зверски хочется…

Архипасов понял, что ему безумно нравится ее доверчивая, открытая улыбка. И лицо – смуглое, правильной, овальной формы. Но что больше всего в ней поражало – глаза. В них фантастически ярко блестел лунный свет.

У Алика даже дыхание перехватило: нет, нет, на этот раз он ее не упустит:

– Если позволите, я буду вашим телохранителем. Пойдемте, много не обещаю, но, если понадобится, жизнь за вас отдам, не задумываясь…

Леночка секунду помешкала, кивнула:

– Пошли. Выпью хоть чашечку кофе и буду спасена.

Они шли через пустырь. Алик ликовал, с удовольствием подумал, как утрет сейчас носы этим наглым аборигенам. Особенно бородатому. Пусть их полюбуются на чужую любовь… Его не на шутку задело пренебрежительное отношение к нему случайных соседей.

Они вошли в прокуренную духоту ресторана, Алик уверенно, не без умысла, направился к столику, который покинул всего лишь десяток минут назад. Леночка следовала за ним. Парень в кофте и бородатый по-прежнему важно толковали о чем-то своем. Оба они разом подняли глаза на подошедших. Алик с торжеством отметил, что бородатый буквально остолбенел – у него отвисла нижняя челюсть, а тот, что в кофте, в изумлении выпучил глаза.

Алик деловито выдвинул стул для своей дамы, галантным жестом предложил садиться. Но она, словно не замечая его, стояла рядом и в упор смотрела на бородатого, а тот на нее. Алик сразу смекнул, что здесь что-то неладно, и тотчас предложил:

– А не лучше ли нам приземлиться за другим столиком?

– Да, вам, пожалуй, лучше бы сесть за другой столик, – враждебно подтвердил молодой человек в кофте, буравя Алика недобрыми глазами.

– Да, да, конечно, – поспешно, каким-то чужим, глуховатым голосом согласилась элегантная спутница Алика, не отрывая пристального взгляда от бородатого. – Вы идите, я сейчас…

Архипасов походкой оскорбленного гвардейского офицера прошлого века направился в угол зала к освободившемуся столику. Его спутница, вероятно, о чем-то спорила с бородатым. Это можно было заключить по резкости и напряженности их поз, по сердитым выражениям лиц. Алику стало гадко при мысли, что он сейчас похож на вора, у которого украли дубинку. Будет сидеть здесь словно последний профан, а она останется с бородатым. А как все-таки хороша! Даже слишком хороша для этого таежного городка, для этого захолустного ресторана.

Все происходящее уже казалось нелепым фарсом, комической мелодрамой, в которой он сам стал одним пз главных действующих лиц. Алик совсем заскучал и уж подумывал, а не ретироваться ли тихо-тихо подобру-поздорову, как увидел, что девушка идет к его столику. Душа его вмиг встрепенулась и воспарила. Глаза зажглись огнем. Уста расплылись в сладкой улыбке.

– Наконец-то! – с облегчением воскликнул он. – Я уж заждался и, знаете ли, грешным делом подумал: а вот и не придет. Как было бы жаль.

Он заметил, что Лена бледна и расстроена.

– Кажется, у вас неприятности? Неужели этот пошлый субъект обидел вас?

Девушка положила локти на стол, кулаками уперлась в подбородок. Остановившимся взглядом смотрела прямо перед собой.

– Не надо, – тихо попросила она. – Я любила этого «пошлого субъекта»…

– Простите, это так неожиданно. Я понимаю. Есть обстоятельства… Конечно, вы… м-м-м… Я понимаю… Это так прекрасно…

Алик для вида стушевался и стал лихорадочно придумывать, как бы побыстрее смыться. Наступило продолжительное молчание. Леночка смотрела в одну точку и не двигалась. Прошло несколько минут. Девушка повернула к нему свое чистое лицо, усмехнулась кончиками губ:

– Между прочим, он спросил, откуда я знаю вас. Какого-то архивариуса…

– Я не архивариус, – гордо дернул плечом Алик. – Я артист. Не верите? Пожалуйста, вот мое удостоверение.

– Ну что вы, не надо, – покачала головой Лена. – Я верю. Это, как и замки в квартирах, только для честных людей. А вы больше похожи на музыканта. Артистов я представляю немножечко другими.

– Какими, любопытно?

– Не сердитесь. Более уверенными в себе, и, ничего не попишешь, с более характерными лицами.

Алик не стал защищать честь своего временного мундира, а лишь соглашательски улыбнулся:

– Возможно. Не спорю.

– То-то же! – дружески-снисходительно заметила Лена.

«Всегда так, – ворчливо подумалось Алику. – Вы такие, вы сякие. А вы какие? Прав был Вавуля – все одинаковые, все бегают, все кушать хотят…»

– Ваш друг тоже инженер? – на всякий случай осторожно осведомился Алик.

– Друг? – в раздумье переспросила Лена.

Алик с удовольствием рассматривал ее лицо – неподвижные карие глаза, нервные губы, чуть курносый нос, высокий лоб. Улыбка преображала ее строгое, непреклонное и прекрасное лицо, делала доверчивым и нежным.

– Нет, – она покачала головой. – Теперь уже нет. Это мой муж, – неожиданно закончила она. – То есть бывший муж. – Она открыла сумочку, достала пачку сигарет, вынула длинными пальцами сигарету и, прикурив, глубоко затянулась. – Мы с ним прожили один год, словно один день. Знаете, бывают такие солнечные дни, которые надолго запоминаются. А вы женаты? – безо всякого перехода спросила она.

– Нет, – притворно вздохнул Алик и поспешил добавить – К сожалению, нет. – Он понял, в чем найдет сочувствие. – Я тоже был женат, но, увы, семья не сложилась. Развод… Все так ужасно. Я до сих пор не могу прийти в себя от этого потрясения.

Молодая женщина с явным интересом ждала продолжения.

– Да, – сказал Алик, обдумывая, что бы такое соврать потрогательней. – А вы давно расстались с ним?

– Уже больше года. С тех пор я не видела его. И вот случайно встретила. – Она посмотрела Алику прямо в глаза, и губы ее дрогнули, будто она чему-то удивлялась. Алик состроил сочувственную гримасу.

Лена подняла бокал с сухим вином к своему лицу, долго смотрела через него и затем, отпив несколько маленьких глотков, поставила на место.

Алик поднял свой:

– За ваше мужество, – сказал он с приличествующей одобрительной интонацией.

– Он меня любит, – снова безо всякого перехода, как бы удивляясь чему-то, сказала Лена. – Предлагает помириться. Но требует, чтобы я училась в аспирантуре. То есть сидела дома. Он болезненно ревнив. Не хочет, чтобы я ездила в командировки, в экспедиции. А я задыхаюсь без свежего ветра. Привязанная к одному месту, я изменяю своей мечте. Я не могу жить со связанными крыльями, без неба над головой. – Она смотрела в глаза Алику, и он стойко выдерживал ее внимательный, вопрошающий взгляд. Как ни был он закален во вранье, ему было нелегко выдержать ее изучающий взгляд, но, выдержав его, Алик почувствовал себя увереннее.

– Говорите, говорите, – тихо, с мягким придыханием попросил он, и голос его дрогнул в неподдельной искренности.

– Вы не думайте – он парень что надо, не феодал какой-нибудь. Ребята его уважают за одержимость, за преданность делу. Он всегда с теми, кто вбивает первые колышки. Очень добрый и честный, за товарища жизнь готов отдать. И вот нате-ка, сам убил свою любовь. Опомнился, а исправить сломанное уже невозможно. Хоть казните – не могу вернуться к нему. Вспомню наш последний ужасный разговор – все во мне холодеет. – Лена зябко поежилась, повела плечиками, искательно, словно выпрашивая сочувствие или жалость, взглянула на Алика. Тот, наклонившись к ней, виновато улыбнулся и развел руками: дескать, извините-с, ничем-с не могу-с…

Лена махнула рукой: не надо, я не к тому. И продолжала уже по-другому – удивленно и даже насмешливо:

– Да что я разоткровенничалась? Это вы меня разговорили, – она шутливо-укоризненно покачала головой. – Признавайтесь, какой отмычкой пользовались? Обычно я скрытный человек.

Алик с покорным видом – ну что вы, что вы, я сама невинность! – опустил голову. Потом резко поднял ее, решительно заговорил:

– Буду откровенен. Как много бы я потерял, если бы не встретил вас… Вы правы – вас нельзя держать в клетке, пусть даже из чистого золота. Сегодня мне улыбнулась сама фортуна. Знаете, здесь рядом сохранилась деревянная башня-острог, в которой три с лишним века назад томился протопоп Аввакум. Он голодал, мерз, накрывался драной дерюжкой, но не запросил милости у местного воеводы. Я преклоняюсь перед такими людьми.

– Преклоняться мало, – усмехнулась Лена. – Это даже приятно – преклоняться. Не требуется никаких усилий. Вот самому быть таким труднее. Не задумывались над этим?

Алик на секунду замешкался, метнул взглядом туда-сюда, растерянно попросил:

– Минуточку, дайте подумать.

Она посмотрела на него глазами, в которых веселыми бубенчиками звенел смех. И Алик с острой, сосущей под ложечкой тоской понял, что еще никогда в жизни ничего так страстно не желал, как скрутить ей руки за спиной, чтобы она не рвалась в звонкое небо…

– Поймите меня правильно, – медленно заговорил он, бесцельно перебирая чуткими пальцами все, что лежало перед ним на столе – нож, вилку, пепельницу, сигареты, зажигалку. – Я всегда казнил себя за то, что я такой обыкновенный. Каждый хочет быть героем, но не каждый способен на подвиг. – Алик скромно опустил взгляд. – Возможно, случись со мной такое, я преклонил бы колени перед силой. Этого я не знаю. Я уверен в другом – я хочу приносить людям пользу. И еще – мне кажется, я могу подчинить всего себя, – Алик поднял неподвижные глаза – в них стыла свинцовая решимость, – достижению поставленной цели. – Он замолчал и сцепил пальцы в ожидании приговора.

По сценарию, который он мгновенно набросал в уме, Лена должна сейчас похвалить его, игриво воскликнуть: «Браво!» – и тогда он переведет разговор в шутливое русло. При всем том он и в самом деле отвечал Лене вполне искренне, с юношеской горячностью и непосредственностью. Вот она, необъяснимая загадка раздвоения личности. Но Лена, увлекшись разговором, чуть-чуть перешла грань.

– А какая же у вас цель, если не секрет? – пытливо спросила она, как будто по-новому примеряясь к Алику. Однако он посчитал опасным развивать эту щекотливую тему и решил отшутиться:

– О ля-ля! Сегодня моя цель – завоевать ваше сердце! Я предлагаю этот тост за вашу неповторимую улыбку, ваши прекрасные глаза, – он осторожно, как бесконечно дорогую, хрупкую вещь, взял ее пальцы в свою руку и не отпустил, а она и не высвобождала их. – За вашу красоту! Она сама гармония. – Глаза Алика горели неподдельным вдохновением. – Не будем грустить, – проникновенно попросил он. – Слава богу, все уже позади. – Он нехотя разжал свои пальцы, улыбнулся – Выпьем за счастье, в котором энергия собственных мускулов, сила воли, страстность и полет мысли!

Оркестр гремел каким-то бурным танцем, звенели бокалы, в нестройный гул сплетались шумные голоса.

– Я готов убить этого человека! – вдруг вспылил Алик. – Да как он смел обидеть вас?

С сердитым порывом он обернулся к столику, за которым сидел бывший муж Лены, но она положила свои пальцы на его плечо.

– Не надо. Все кончено. Теперь уже не имеет значения, сидит он здесь или нет.

– Вы правы, – охотно согласился Алик, сразу успокаиваясь.

Он пригласил Лену на танец, крепко обнял доверчиво прильнувшую к нему юную женщину и, покачиваясь в ритм музыки, бережно вел по маленькой площадке. Ему казалось, что в руках у него дрожит и волнуется ее доверчивое, отважное сердечко. Танец закончился. Он, галантно склонившись, поцеловал ее руку.

Через несколько минут они покинули ресторан. Ночь сразу поглотила их. Алик накинул свой плащ на плечи Лены, обнял ее за талию. Они вышли к берегу водохранилища и долго молча стояли здесь, вслушиваясь в тихий плеск волн. Алик медленно повернул Лену за плечи к себе.

– Я никогда, – хриплым, прерывающимся голосом заговорил он, – не представлял, что могу встретить такую прекрасную женщину…

Алик словно опьянел – он говорил, говорил, говорил. Он чувствовал себя боксером, который выигрывает бой. Каждое слово – удар. Точный, меткий, неотразимый.

– Мне не нужны ни деньги, ни слава…

Алик говорил, говорил, говорил…

– Жизнь – это борьба, трудности, ветер странствий, едкий дымок костра, встречи, вечное движение…

Лена зябко пожимала тонкими плечиками, потом, как ребенок, прильнула к нему и смотрела неподвижным взглядом куда-то в темную даль. Ей было славно с этим человеком, который, казалось, так хорошо сумел понять ее.

В душе Алика на миг шевельнулось что-то незнакомое, теплое. Сердце стучало, голова слегка кружилась, по телу разлилась истома.

«А как же деньги? – спохватился он. – Ни копья не осталось. Экая досада! Но не упускать же момента? Отдам как-нибудь при встрече…»

Чаши весов, на одной из которых была Любовь, а на второй – Деньги, нервно закачались…

– Поверь, мне очень неловко тебя просить… Видишь ли, я немного поиздержался в пути. Извини, ради… – смущенно закашлялся он. Чаша с деньгами перетянула…

– Какая чепуха! – воскликнула Лена. – Пожалуйста! Это все, что у меня есть. И больше ни слова об этом.

– Ты добрая, – обрадовался Алик, – ты самая лучшая.

На прощание он порывисто обнял Лену, поцеловал:

– До встречи, мое солнышко. Как мне будет не хватать тебя!

Он стоял у ее коттеджа до тех пор, пока Лена не скрылась из виду. В ее записной книжке были записаны вымышленные адрес и номер телефона Алика.

…С душевным подъемом, легко и празднично вбежал он утром по широким ступеням Дворца культуры, быстро прошел пустынный, сумрачный вестибюль с белыми, под мрамор, колоннами, направляясь к шикарным директорским апартаментам. Не без усмешки взглянул на группу оживленно судачивших уборщиц в синих халатах и как-то мимолетно при этом отметил, что уже одна эта скученность их не совсем обычна при таком грозном командующем.

Так, со светлой улыбкой на устах, и влетел, не стучась, в кабинет Дверьченко. Матильды в приемной не оказалось. Кабинет был пуст. Что-то враждебное, отчужденное почудилось в его торжественной величавой тишине, и Алик попятился. Будто кабинет, заставленный тяжелой дубовой мебелью, с массивной хрустальной люстрой, роскошным ковром на полу и кожаными черными креслами, был не кабинетом, а волчьей ямой, ловушкой, которая в любую секунду сомкнет за ним решетчатые железные челюсти.

Осторожно прикрыл за собой дверь и уже не прытко и бойко, как входил, а деликатно, в высшей степени предупредительно, едва ли не на носочках, Алик отправился восвояси по длинному паркетному коридору к выходу. Скорей, скорей. К солнцу, к свету. Подальше от греха, будь он неладен, этот директор со своими унтер-офицерскими замашками, волевыми усилиями и прочими атрибутами неуемной мелкопоместной власти.

– Бу-бу-бу, – приглушенно донеслось со стороны судачивших уборщиц. Алик мгновенно пресек невольное движение в их сторону с вопросом, повисшем на кончике языка, и прошмыгнул мимо, словно то был вовсе не он, а его тень, ненароком попавшая сюда.

На улице вздохнул с таким облегчением, будто удачливо выскочил из западни или проскочил засаду. Сердце медленно остывало от испуга. Ну и наваждение! Примерещится же такое среди белого дня. Дрожащими пальцами размял сигарету, вдохнул в себя клуб дыма, выдохнул и уж только тогда с облегчением, как мальчишка, громко, на всю улицу расхохотался. И еще некоторое время удивлял прохожих совершенно нелепой, идиотской улыбкой.