Текст книги "В Стране странностей"
Автор книги: Георгий Кублицкий
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
И снова странности…
В ночь на воскресенье мы проснулись от чьих-то криков. Взывают о помощи? Нет, не похоже. Рассыпалась барабанная дробь, что-то загремело по улице, будто шалопаи пинали ногами пустое железное ведро. И опять крикливые мальчишеские голоса.
Утром мы спросили у служащего гостиницы, не было ли в Амстердаме сегодняшней ночью каких-либо происшествий? Сначала он удивился, потом рассмеялся:
– Ах да, да! Сегодня была «ночь сонь». Хорошо, что окна вашего номера выходят во двор!
Выясняется, что в «ночь сонь» хозяевами улицы становятся… дети в возрасте от семи до пятнадцати лет. Они слоняются до утра, стараясь шуметь как можно громче. Чтобы никому не дать заснуть, ребята звонят у дверей, дудят в трубы, бьют в барабаны. Обыватели заранее отключают звонки, а самые сердитые запасаются водой, чтобы окатывать из окон слишком настойчивых «будильников».
В «ночь сонь» особенно много дела у пекарей, полицейских и учителей. Пекари торгуют на улицах дешевыми булочками, полиция следит за тем, чтобы молодые люди постарше не сталкивали машины в каналы и не забрасывали велосипеды на сучья платанов.
А учителя… Директор школы, в которой учатся дети нашей знакомой, судил футбольный матч между командами школ-соперниц. Матч был назначен на четыре часа утра, и солидный директор, который, вероятно, вечерами чинно сидит с газетой в своей гостиной, резво бегал по стадиону в майке и трусиках.
«Ночь сонь» – традиция. В эту воскресную летнюю ночь традиция допускает бесшабашное веселье, необычное поведение детей и столь же необычное поведение взрослых. За исключением булочников, полицейских и учителей, взрослые не должны показываться на улицах, а тем более слишком явно проявлять беспокойство о своих беспутно веселящихся детях.
Досадно, что мы приехали в Страну странностей к началу лета, когда занятия в школах уже кончались. Нам хотелось узнать, не сохранила ли голландская школа кое-что от тех времен, когда в ней учился Ханс Бринкер, герой «Серебряных коньков», единственный ученик своего класса, который ни разу не стоял в «углу ужасов». В этом углу над висевшим страшным хлыстом красовалась надпись:
«Учись, учись, лентяй, не то он тебя проучит!»
Сегодня в Голландии, как это было когда-то и в царской России, кроме городских, действуют еще церковноприходские начальные школы. В некоторых городах на одну школу, принадлежащую городу, приходятся три, принадлежащие церкви. При этом все три – разные. В одной учатся дети протестантов и слово божье преподают протестантские пасторы. Другая тоже протестантская, но чем-то отличающаяся от первой: ее называют протестантской сектантской. Наконец, третья – католическая.
Мы все же успели заглянуть на один из последних уроков в городскую школу. Это было невысокое здание из красного кирпича. На лестнице нас встретил вежливым поклоном мальчик лет двенадцати и по-английски сказал, что нас ждут в первом классе, поскольку в старших классах сейчас горячая пора и директор школы не хотел бы отвлекать школьников от занятий.
– Пойдемте, я провожу вас, – предложил мальчик. Он говорил спокойно, с большим достоинством, не испытывая ни малейшего смущения или неловкости при виде гостей.
По дороге в класс нам повстречались дежурные. Они несли подносы, на которых были стаканы с молоком и румяные булочки. Дежурные заранее расставляют завтрак по столам, чтобы на перемене не было очередей и толкучки.
В классе мы потихоньку осмотрелись, ища глазами подобие «угла ужасов». Но ничего похожего нигде не было, а были рисунки самих учеников, и на этих рисунках преобладали мельницы и тюльпаны. Молодая учительница сказала ребятам, откуда мы приехали.
– Вы можете задать нашим гостям несколько вопросов, – предложила она.
Тотчас поднялись три руки. Первой встала девочка с короткими косичками:
– Расскажите, пожалуйста, про ваших медведей.
Мы в меру сил осветили этот вопрос со всех точек зрения.
– Теперь ты, Ханс, – обратилась учительница к мальчугану, тоже поднявшему руку.
– И я хотел спросить про медведей, – сказал тот.
– А ты, Питер?
– Про медведей…
– Тогда споем для наших гостей, – решительно сказала учительница.
Ребята спели песенку о мельницах, которые машут крыльями, но никуда не хотят улетать из прекрасной Голландии.
После этого один мальчик поднял руку.
– О, Якоб хотел бы показать вам русский танец! – оживилась учительница.
Толстенький Якоб вышел к доске и с очень серьезным лицом пустился вприсядку. Это у него, в общем, получалось, хотя попка плясуна временами почти перевешивала, и мы с минуты на минуту ожидали катастрофы. Якоба никто не учил, но он видел по телевидению русский фильм, где очень здорово танцевали.
После того как Якоб, утирая пот, удалился, поднял руку еще один мальчик.
Он раскланялся и вдруг прошелся колесом, подпрыгнул, сделал сальто. Мы стали аплодировать, он снова раскланялся и сел на свое место.
– У него старший брат в «Елебооге», и Ламберт выучился у него, – пояснила учительница.
«Елебоог»? Что же это за место, где учат акробатике?
– Вы не слышали о «Елебооге»? – изумилась учительница.
Она пояснила, что это детский цирк. Нет, не цирк для детей, а именно детский цирк. Его создали амстердамские рабочие. Они рассудили так: чем ребята будут в свободное время попусту подпирать стены домов, пусть лучше «циркачат».
Ведь каждый мальчишка, да и девчонка, побывав в цирке, обязательно стараются подражать понравившимся артистам. Девочки редко идут дальше попыток дрессировать кошку. Но многих пареньков не охлаждает подзатыльник за разбитую при жонглировании тарелку из любимого маминого сервиза, и они с удовольствием учатся делать сальто.
Так вот, продолжала учительница, детский цирк быстро приобрел известность и теперь дает представления в здании, переделанном из большого старого гаража. Артистом может быть каждый школьник в возрасте от семи до пятнадцати лет, – конечно, если ему есть чем удивить народ. Одно из главных правил: никаких «звезд», кончил выступать на манеже, раскланялся с публикой – иди и подметай в коридорах, или помогай раскрашивать декорации, или делай еще что-нибудь полезное, а не разыгрывай из себя утомленную знаменитость.
Мы до сих пор жалеем, что не посмотрели представление «Елебоога»: сразу как-то не собрались, а потом артисты разъехались на каникулы.
Школа приучает маленьких голландцев к самостоятельности. Они дежурят на самых бойких уличных перекрестках. В первый же день своей голландской жизни мы наблюдали, как две маленькие девочки в белых портупеях, с красными дисками на палочках, какими пользуются у нас в метро, переводили через улицу молодых людей и девиц своего возраста. Девочки были крайне серьезны, особенно одна, в очках. Она так поднимала свой диск, будто это был жезл фельдмаршала. Скрежетали тормоза, и спешившие по делам господа, чертыхаясь про себя, ангельски улыбались серьезным девицам.
Но быть регулировщиком – это, что ни говорите, каждому приятно. А вот копаться в земле… Однако все ребята должны обязательно работать на школьном огороде.
– Моя дочь каждый понедельник приносит домой свежие овощи. Это ее доля, – с гордостью говорила нам служащая гостиницы.
Тот школьник, который встретил нас на лестнице, мог бы, вероятно, обратиться к нам и по-немецки. В шестом классе ребята уже изучают два, три, а то и четыре языка. Кроме современных европейских языков, некоторые занимаются латинским, который может пригодиться будущим историкам, литераторам, врачам, ботаникам.
Богатые родители отправляют своих детей на каникулы в другие страны, чтобы там они совершенствовали разговорную речь на чужом языке. Изучение языков – одна из давних традиций голландцев. Известно, например, что принц Вильгельм Оранский свободно владел шестью языками. Спесивых испанских завоевателей, которые обычно могли изъясняться только на родном языке, голландцы считали неучами.
В стране, где столько каналов, где бывают наводнения, где многие служат на морских кораблях, каждый должен уметь плавать. Обучают плаванию в бассейнах, за пользование которыми надо платить. Потом школьникам устраивают строгие экзамены и выдают дипломы. Дипломов три. Один подтверждает, что пловец вынослив и может долго продержаться на воде. Второй получают выполнившие норму по скорости плавания. Наконец, третий дается хорошо окончившему курс спасания тонущих.
Школьницы из рыбацкого поселка. Здесь еще одеваются по старинке.
Мы уже говорили, что школьники младших классов не учатся по средам. В некоторых школах в обычные дни занятия идут с девяти до двенадцати часов, затем ребят отпускают до двух домой, а потом они занимаются еще два часа.
Удобно ли это?
– Так было заведено издавна, – пояснили нам в школе. – Дети могут пойти домой, пообедать, немного отдохнуть и с новыми силами продолжать занятия.
Но и наша Анни, и уборщица гостиницы, и другие знакомые голландки, которые имеют детей, а днем заняты на работе, говорили, что им не нравится такой порядок. По их мнению, он устарел и теперь уже не годится. Да, ребятам приятно пообедать дома. Но каково тем матерям, которые днем не могут отлучиться с работы? Они с тревогой думают, что их дети где-то попусту болтаются два часа.
Потом, ближе познакомившись с жизнью голландцев, мы поняли, что дело тут не только в домашних обедах для школьников. Голландская традиция требует, чтобы женщина была работящей домохозяйкой. Белоручек презирали и презирают. Но согласно той же традиции, рожденной «в добрые старые времена» разбогатевшей за счет колоний страны, женщина должна трудиться только в своем доме и лишь для украшения семейного очага.
Когда голландец собирался жениться, заботливые родители невесты прежде всего спрашивали его, способен ли он содержать будущую жену так, чтобы ей не пришлось краснеть перед соседками. Ничто не давало более подходящего повода для злословия кумушек, чем недотепа муж, который настолько низко пал, что жена его вынуждена работать на чужих людей. Подобные предрассудки были распространены больше всего среди купечества, но они не были чужды также и некоторой части ремесленников.
А времена-то давно изменились. Одному работающему сейчас трудно тянуть семью. Многие отцы семейств по субботам помогают в магазинах, в пекарнях, в сапожных мастерских, чтобы принести домой несколько дополнительных гульденов.
Сначала голландка старается подработать дома. Как правило, она умеет шить, вязать, плести кружева. Но если с приработком не получается, то домохозяйка, поступив на фабрику или в контору, и сегодня старается как можно дольше скрывать это от всех, «чтобы не позорить мужа».
Встречаются знакомые, у одной в руках изящная сумка для рукоделий.
– Куда это вы, дорогая?
– О, собираюсь навестить школьную подругу, давно не виделись, захотелось вспомнить старое.
А в сумке свежевыстиранный рабочий халатик и бутерброды на обед…
Нам говорили, что в Голландии еще очень мало заботятся о том, чтобы облегчить жизнь работающей женщины. И то, что малыши свободны от школы в среду, а старшие – два часа в середине школьного дня, создает лишь дополнительную обузу для матери-работницы.
На ферме, где варят сыр
«Настоящий голландский домашний сыр» – красовалось на указателе у обочины бойкого шоссе.
Боковая дорога привела нас в деревню, на окраине которой стоял старый дом зажиточного крестьянина. Все тут было спрятано под одну общую крышу – и жилье, и надворные постройки.
Любопытно, что общую кровлю возводит над двором и сибирский крестьянин в низовьях Енисея. Сибиряк спасает свое добро от зимних заносов. Без защиты сверху его двор так завалило бы снегом, что для прохода в хлев понадобилось бы рыть траншею. Голландец же защищает двор от частых дождей.
Фермой владела вдова, которой помогала дочь, миловидная тоненькая девушка в вельветовых брюках. Хозяйка вышла к гостям, строго поглядывая сквозь очки в толстой роговой оправе. Мы бы не сказали, что глаза ее источали радушие и гостеприимство. Она обратилась к нам, а дочь перевела:
– Вы знаете, что у нас нет колхозов?
– Да, слышали об этом…
– Но у нас есть кооперация.
Хозяйка добавила, что в Голландии сельскохозяйственная кооперация существует с прошлого века. Через свои кооперативы фермеры получают удобрения, машины и сбывают продукцию полей и скотных дворов.
– Но у каждого своя земля, свой скот, – продолжала хозяйка. – Это не похоже на ваши колхозы, вы понимаете?
Мы прекрасно понимали. Кооперативы фермеров в капиталистических странах прежде всего помогают тем, кто богат. У кого больше земли, больше скота, тот и верховодит всеми делами. Богачу легче получить через кооператив кредит в банке для расширения своего хозяйства.
Владелица фермы, поручив нас дочери, с достоинством удалилась.
– Теперь мы будем смотреть, как делается настоящий, не фабричный голландский сыр. – Девушка распахнула дверь в сыроварню. – Его варят только летом. Летний сыр гораздо вкуснее зимнего.
Чистота сыроварни, наверное, удовлетворила бы придирчивого хирурга, готовящегося к операции. Все блестело, все сверкало, все было начищено, натерто, надраено. Хотелось снять башмаки, как у входа в мечеть, и ходить в одних носках по цементному полу сыроварного святилища.
Дочь хозяйки – ее звали Мария – сообщила, что на ферме варят сыр только из молока, которое надаивают от своих двадцати восьми чистопородных коров. Каждая дает двадцать литров в день.
– Кто же ухаживает за скотом?
Мария на секунду замялась:
– Родственники.
Наверное, ей не хотелось заводить разговор о батраках с иностранными гостями, да еще приехавшими из такой страны. И она стала подробно рассказывать, как сырная масса сначала кладется под пресс в деревянные формы, выложенные внутри полотном, затем на три дня погружается в соленую воду, после этого выдерживается три месяца, наконец, опускается в парафиновую ванну, где и образуется внешняя оболочка или корка.
– Такой сыр не портится два года. Вы можете купить головку и сами убедиться.
В соседнем помещении на полках лежали сотни красных круглых сыров разных размеров. Мы купили самый маленький, чтобы он не занимал много места в чемодане. Эта головка пролежала у нас в Москве около года. Разрезали – свежий, превосходный сыр!
Мария оказалась любезнее своей матери. Она провела нас по всей ферме. Под крышей было полутемно, ветер свистел в узких незастекленных окошечках. Двор был вымощен маленькими красными кирпичами – и хоть бы одна выбоина!
– Мы пройдем через комнаты, хотите?
Большая комната с развешанными по стенам синими тарелками с изображениями мельниц и кораблей была обставлена современной мягкой мебелью с зеленой обивкой. В глубоком удобном кресле сидела старушка и вязала.
– Это бабушка, – сказала наша провожатая и стала что-то быстро говорить старушке по-голландски.
Мы поняли лишь слово «Россия». Бабушка внимательно посмотрела на нас и, кивнув величественно, словно королева, произнесла одно слово.
– Бабушка приветствует вас в нашем доме и желает вам приятного путешествия, – по-видимому, несколько вольно перевела внучка. – А здесь бабушка спит.
Бабушкина постель располагалась в таком же шкафу-кровати с закрывающимися на ночь дверцами, какой мы видели в домике Петра. Однако неподалеку от этого домашнего памятника старины стоял телевизор «Филипс».
В кухне за общим столом три здоровые розовощекие девицы с аппетитом уплетали суп. Это, конечно же, были родственницы…
Позднее мы побывали еще на трех фермах, а обработанные поля и пастбища мелькали перед нами почти ежедневно: они всюду тянутся вдоль дорог. При этом мы нигде не видели покосившихся заборов, неубранных куч навоза, засоренных сорняками хлебов, запущенных лугов, хилых коров и хотя бы небольшие пустоши.
Голландцы удивительные земледельцы и скотоводы. Из засоленной жижи бывшего морского дна, из дрянных болотных почв они своими руками создали землю, с которой собирают такие урожаи, какими могут похвалиться лишь очень немногие страны мира, да и то расположенные в других климатических поясах. По надою молока от коров, пасущихся на бывшем морском дне, голландцы прочно держат мировое первенство. У них – половина всех парников и теплиц земного шара. Это покажется неправдоподобным, но голландцы продают выращенный под стеклом виноград в такую южную страну, как Италия.
На голландской ферме можно увидеть коров, пасущихся на бывшем морском дне. Корабль скользит по каналу выше их пастбища.
Вспомните о невероятной плотности населения Голландии – 379 человек на квадратный километр, – и вы можете представить, что земли здесь хватает не для всех, кто хотел бы ее обрабатывать. Разорившиеся крестьяне либо нанимаются в батраки, либо уезжают в другие страны, особенно туда, где еще много неосвоенных земель. За послевоенные годы около полумиллиона голландцев эмигрировали в Канаду, Австралию, Новую Зеландию и Южную Африку.
Но почему бы им не остаться дома, чтобы поселиться на новых польдерах, которые отвоевываются у моря?
Потому, что новая земля сдается в аренду только большими участками, за которые приходится дорого платить. Тут с первых дней нужны машины, насосы, много удобрений. Нужно строить дом, рыть канавы. Все это требует денег, денег и денег. И если безземельный крестьянин селится на новом польдере, то лишь как рабочий богатого фермера. Но чаще он предпочитает скопить денег на билеты и попытать счастья в чужих странах.
На ярмарке, где сыром торгуют
Мефроу Анни едет с нами в Алкмар!
– Надеюсь, господа, вы не думаете, что меня интересует ярмарка сыров? – спрашивает она. – Первый раз видела ее, когда мне было лет шесть. В Алкмаре у меня тетка, она больна подагрой, и мне уже давно следовало бы навестить ее. В общем, если вы не возражаете…
Еще бы мы стали возражать! И как мило со стороны Анни, что она, договорившись со своим издателем, получила свободный день именно в пятницу!
– Поедем сырным поездом или на автобусе?
– Сырный поезд?!
– Он отправляется утром по пятницам и набит туристами, которые…
– Тогда, может, лучше автобусом?
– По пятницам автобусы тоже набиты. И тоже туристами. Но если вы не проспите…
Мы отправились одним из первых утренних автобусов. Велосипеды, поблескивая росой, еще стояли у подъездов. Легкий туман плыл над каналами, где крякали утки. Солнце освещало лишь треугольники крыш. Автобус мчался, как бы торопясь проскочить перекрестки, которые скоро будут основательно закупорены потоками спешащих на работу.
За окраинами Амстердама началась уже знакомая нам низменность провинции Северная Голландия: мельницы, польдеры, катера и барки, плывущие как будто прямо по зеленым пастбищам, черепичные крыши ферм. Вот на одной гнездо, и аист стоит над ним, только какой-то странный, совершенно застывший…
– Да он искусственный! – рассмеялась Анни. – У нас шутят, что, должно быть, со временем аисты останутся только на гербах Гааги. Вы знаете, конечно, что на гаагском гербе – аист, львы, корона?
– Ну, львов и короны можно увидеть на многих гербах. А вот почему аист?
– Боюсь, что на это вам не ответит даже бургомистр Гааги. Кажется, впервые аист был изображен на печати графа, в тринадцатом столетии построившего гаагский замок. Менять символ не стали.
– Анни, а что на гербе Алкмара? Лев, корона и головка сыра?
– Не знаю, – сухо отозвалась Анни. – Мы, голландцы, считаем, что со стойкости Алкмара во время осады началась наша победа над испанцами. Что же касается сыра…
– Простите, мефроу Анни.
Да, шутка была неуместной. Это для туристов Алкмар – сырная ярмарка. Прежде чем шутить в чужой стране, никогда не мешает лишний раз вспомнить ее историю и ее обычаи.
Алкмар оказался небольшим городком, пересеченным, как и полагается, каналами. Каменные мостики горбатились над ними. За красноватой черепицей старых крыш поднимался совсем уже древний собор.
Тесно прижавшиеся друг к другу узкие каменные дома, каналы, мосты – таков Алкмар, типичный древний город Голландии.
Чтобы снова как-нибудь не обидеть Анни, мы сказали, что, пожалуй, для начала не мешает посмотреть остатки крепости, которая так доблестно отражала натиск испанцев.
– Ладно, ладно! – засмеялась наша спутница. – Если бы сегодня была не пятница, то, конечно, я посоветовала бы вам пойти в крепость. Но в пятницу Алкмар – это прежде всего площадь у ратуши. И вы идите туда, а я загляну к тетке. Встретимся в полдень у входа в ратушу. Если я, паче чаяния, задержусь, дождитесь меня там.
Но мы уже знали, что никаких «паче чаяния» не будет, и отправились на площадь.
Когда кто-то из амстердамских знакомых посоветовал нам непременно съездить на сырный аукцион в Алкмар, мы удивились. Уж если нежнейшими розами и орхидеями торгуют так скучно, так механизированно-деловито, то чего же можно ожидать от зрелища купли-продажи такого прозаического товара, как сыр? Но наш советчик коротко сказал, что, разумеется, мы вольны в выборе, однако, по его мнению, сырный рынок должен видеть каждый, кто хочет узнать Голландию.
На площади у ратуши уже собралась толпа. Особенно много было ребят. Каждую минуту из боковых улиц прибывали подкрепления – новые и новые группы «путешествующих вопросительных знаков». Рассыпая извинения направо и налево, мы поспешили пробраться ближе к месту действия и оказались у каната, за который зрителей не пускали.
В центре площади были навалены тысячи, а может, десятки тысяч красных, ярко-вишневых, желтых, коричневых сыров. Горками пушечных ядер высились круглые сырные головки. Прямоугольные сыры, отливая тусклым восковым блеском, были уложены наподобие кирпичной кладки.
Какие-то пожилые господа в просторных белых костюмах и смешных разноцветных шляпах с широкими твердыми полями переговаривались в углу площади. Возле них лежали разноцветные штуки непонятного назначения, выгнутые наподобие опор для качалок. Из другого угла доносились звуки шарманки. Солнце светило вовсю, освещая ярко раскрашенные фасады средневековых домиков, окружавших площадь. Все нетерпеливо поглядывали на башню с часами.
Ровно в десять начался перезвон колоколов. Тотчас к сырным горам направились покупатели. Нет, не думайте, что все, кому не лень, полезли через канаты, отделявшие товар от толпы. Покупателей было несколько человек. Их послали крупные фирмы. Они покупали тоннами.
Вот один подошел к горке, выбрал головку не сверху, а из среднего ряда. Он как будто едва прикоснулся к ней ножом, однако сразу вырезал полукруглый ломоть и принялся мять его, растирать между пальцами, скатывать шарики. Покачал головой, покрошил на ладонь. Потом отрезал тонкий пластик, положил в рот, подержал, не жуя, затем стал жевать с таким видом, будто хотел сказать: «Интересно все-таки, почему люди едят такую дрянь?»
После этого начались переговоры, как видно, с владельцем партии сыра. Писались и зачеркивались какие-то цифры. Наконец высокие договаривающиеся стороны обменялись рукопожатиями, или, как говаривали у нас в старину на ярмарках, хлопнули по рукам. Такие же операции происходили и возле других горок.
Мы были разочарованы: только и всего?
Но тут настал черед господ в белых костюмах.
Странные разноцветные качалки оказались носилками без ручек, но с длинными широкими ремнями. Господа набросили лямки на плечи. Затем начался цирк. Сыры стали летать по воздуху из рук в руки и покорно укладываться на носилки. Когда вырастала изрядная пирамида, господа, не помогая себе руками – в этом-то и шик! – мелкой пружинистой походкой, почти рысью, неслись к старинным огромным весам с коромыслом, должно быть служившим торговцам сыром уже во времена Вильгельма Оранского.
Вокруг заохали и заахали:
– Черт возьми! Эти парни умеют работать!
– Нет, дети, вы посмотрите на господина в роговых очках, с брюшком! Ему, наверное, больше шестидесяти!
Мы тоже посмотрели на господина с брюшком. Наверное, бухгалтер или банковский служащий. А здесь подрабатывает. Однако как резво бегает! Ведь на носилки нагружено килограммов восемьдесят, если не сто.
Должно быть, все эти носильщики – патриоты своего города. Вон сколько туристов собралось посмотреть на них! А туристы – как-никак валюта.
Торг на площади продолжался. Господа все той же резвой рысцой бегали к весам и обратно. Мальчишки, снуя в толпе, предлагали сувениры: ловко сплетенных из веревочек носильщиков в разноцветных картонных шляпах. К шляпам были приделаны длинные резинки, фигурки, дергаясь, забавно вскидывали ноги.
Церемонии на ярмарке в Алкмаре остаются неизменными не одну сотню лет.
Насмотревшись на бег с сырами, мы двинулись туда, где, окруженный школьниками, за стародавним гончарным кругом сидел дремуче заросший молодой человек. Босой ногой, оттопырив большой палец, он крутил привод гончарного круга. Податливая глина при прикосновении его рук, которые он то и дело смачивал водой, вытягивалась и превращалась в кувшинчик с узким горлом.
Волосатик, дымя трубкой, ногтем наносил на влажную глину узор – и под аплодисменты ставил свое изделие на доску для просушки. Аплодировали ему искренне, ребята смотрели на гончара, словно на кудесника. Где еще в наш машинный век могут они увидеть, как делали посуду их прадеды?
По соседству с гончаром трудился башмачник. Впрочем, правильно ли назвать его башмачником? Скорее, он был резчиком по дереву. Он не тачал сапоги, а вырезал из обрубка знаменитые голландские кломпен – деревянные башмаки.
Липа, конечно, мягкое и податливое дерево, но он резал ее так, будто это вообще кусок масла. Как же сильны были его руки, как безупречно точны движения!
Прежде в деревянной обуви ходили и крестьяне, и городские простолюдины. Носят ее и сейчас. Прошел человек по траве, по сырому двору и оставил деревяшки у порога дома. Вышел – опять надел.
Кломпен самый ходкий, самый типичный голландский сувенир. Вы можете подобрать пару деревянных башмаков себе по ноге, а можете купить брошку из двух крохотных кломпен. Возле магазина сувениров был выставлен деревянный башмак-гигант. В случае прорыва плотин в него могла бы погрузиться небольшая семья, причем в этом Ноевом ковчеге нашлось бы местечко и для любимых домашних животных.
Было уже около полудня, когда мы присоединились к зевакам, толпившимся возле шарманки. Вы, может, думаете, что это был ящик на ремне, перекинутом через плечо, а на жердочке сидел попугай и выкрикивал какие-нибудь глупости или вытаскивал билетики «на счастье»? Ведь приблизительно так описывается шарманка в старых повестях и рассказах.
Голландская шарманка сооружение солидное, если не сказать – монументальное. Это повозка на трех или четырех колесах высотой в два человеческих роста. Ее можно не только слушать, но и разглядывать. Она украшена резьбой, позолотой, фигурками музыкантов, танцовщиц, а также весьма важных господ в мундирах и треуголках. Фигуры аляповатые, наивные, но уж зато сразу видно, что все это не подделка, что перед вами действительно старинная шарманка.
Это странное сооружение – всего лишь шарманка.
Фигурки резво дергаются в такт музыке. Туристы с новейшими кинокамерами и фотоаппаратами лучших фирм мира азартно снимают и шарманку, и шарманщика, который время от времени обходит зрителей с жестяной кружкой, похожей на вскрытую консервную банку. Он ловко подставляет ее, ловя скудные монетки.
Непонятно, как бедняга сводит концы с концами. После дождей шарманку, наверное, надо то и дело подкрашивать, подновлять. Это денежек стоит, и немалых. А повози-ка такую махину! Поверти целый день ее колесо!
Переговариваясь о незавидной доле шарманщика, мы заглянули за фасад шарманки. Нет, вертеть колесо не было нужды: его вращал маленький электромотор. Может, и длинная ручка для ручной перевозки этой махины – только видимость? Уж не стала ли шарманка самоходной? Или так: подцепил к мотоциклу – и поехал? Впрочем, едва ли: растрясешь все сооружение.
– Я так и знала, что найду вас именно здесь! – Это была мефроу Анни. – Мне удалось освободиться несколько раньше. Как вам нравится шарманка?
Мы поделились с Анни своими мыслями.
– Ах, вот что! Бедняга шарманщик? Ну, во-первых, это не его шарманка. Он только арендатор, так что о ремонте пусть заботится фирма Перли. Этой фирме, если не ошибаюсь, принадлежат все действующие шарманки, а их в Голландии осталось не то сорок, не то шестьдесят. И потом: голландец не подаст ломаного гроша нищему, но он считает своим долгом поддерживать национальные традиции. Шарманка – одна из них. Мы просто не представляем себе рынок без шарманки. А как вы нашли церемонию продажи сыра? Знаете ли вы, что эта церемония сохраняется почти неизменной три с половиной века?
Мы сказали, что ярмарка нам понравилась. Конечно, все это рассчитано прежде всего на зрителей. Ну и что тут плохого? Что дурного в том, что узнаёшь старинный обычай, смотришь народные одежды, любуешься ожившими картинками прошлого?
С представителями одной незнакомой вам профессии – с голландскими шарманщиками – вы уже познакомились. А кто этот человек? Рулевой у штурвала корабля? Нет, мельник ветряной мельницы.
Разумеется, торговать сыром можно и попроще, щелкая арифмометрами и записывая сделки не на доске, а на бланках, заложенных в пишущую машинку. Как раз нечто подобное и происходит на аукционе цветов в Алсмере. Так пусть уж лучше будет невинное представление, развлекающее гостей. Ведь, наверное, нет же среди туристов таких глупцов, которые принимали бы все всерьез, думали бы, что торговать сыром можно только так картинно и никак иначе. А такая ярмарка дает возможность подработать и местным жителям. Мы заметили среди носильщиков человека солидного, должно быть бухгалтера…
– Бухгалтера? – прервала тут Анни. – Ну, едва ли! Вы обратили внимание, что у носильщиков разные цвета шляп: красные, желтые, голубые, зеленые? И такого же цвета носилки. Так вот, эти носильщики принадлежат к четырем сохранившимся от средних веков гильдиям разносчиков сыров. Их двадцать восемь человек, и у каждой семерки свой старший. Это выборная должность, которая утверждается самим бургомистром. А на весах священнодействует главный мастер. Все члены гильдии очень дорожат своими правами и заработками. Это вовсе не любители. Нам с вами просто не поднять носилки, а если мы все-таки поднимем и пробежим до весов, то с площади нас увезет «скорая помощь». А в общем, я рада, что вам понравилась ярмарка. У вас тоже прежде все было очень живописно, я читала у Гоголя про сочинскую ярмарку.
– Сорочинскую, Анни?
– Боже мой, извините! Это когда мы ездили к вам, наши туристы прожужжали все уши: Сочи, Сочи! Очень им понравилось. Конечно же, у Гоголя сорочинская ярмарка. А хотите типичный голландский анекдот про ярмарку? У стиральной машины – знаете, есть такие с окном из толстого стекла, через которое видно, как переворачивается белье, – стоит крестьянин. Внимательно смотрит пять… десять… пятнадцать минут. «Не хотите ли купить?» – предлагает продавец. «Да, жена сказала, чтобы я без телевизора не возвращался, но мне что-то не нравится ваша программа».
