Текст книги "В Стране странностей"
Автор книги: Георгий Кублицкий
Жанр:
Путешествия и география
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)
Линия маршрута нашей поездки поперек страны оказалась ужасно путаной. Она перечеркивала несколько плоскогорий, местами поворачивала назад под острым углом, дважды выписывала замысловатые петли.
Нас обдували ветры многих перевалов. Мы видели по крайней мере сотню озер и несчетное число водопадов. Наш путь извивался по долинам. В центре страны, неподалеку от Ютунхеймен, мы неожиданно пересекли ветвь Согне-фиорда – так далеко протянулась в пределы горного мира голубая рука океана.
Но не пора ли кончать главу о горах и долинах Норвегии? Нам предстоит еще знакомство с западным побережьем и севером «длинной страны», не похожим на ее восток и центр. Задержимся на плоскогорьях еще немного ради знакомства с Пекки и Лиссой и разговора на озере Ванг, а потом без промедления пустимся дальше.
По дороге к этому горному озеру скатываемся из горной мшистой тундры в яблоневые сады долины. Едем мимо древней деревянной церкви, поставленной восемь веков назад и готовой, на радость туристам, простоять еще долгие годы – так крепко ее построили и надежно просмолили. Едем вдоль склонов, где крестьяне окучивают картофель, пятясь в гору – иначе осыпается земля вдоль косогоров, – где сено возят на легких санках, потому что любая повозка тут перевернется. Едем над веселой речкой, где устроены платные мостки для рыболовов. Едем вдоль старой дороги, проглядывающей кое-где сквозь поросль кустарника насыпями и каменными устоями разрушенных мостов.
Древняя церковь в Боргунде напоминает деревянные церкви нашего Севера.
Ивар, сложив руки рупором, выразительно трубит: по этой древней дороге ездили из Восточной Норвегии в Западную короли, рыцари, носились гонцы, основатели славной профессии почтальонов, к которой имеет честь принадлежать Ивар. Еще не доезжая до постоялого двора, гонец трубил в рог, вот так, – Ивар оглашает трубным звуком автобус, – чтобы ему поскорее приготовили смену лошадей.
Тем временем в придорожной зелени замелькали одинаковые плакаты, – два медведя и подпись: «Пекка и Лисса». Реклама порошка, предохраняющего меха от моли? Приглашение посетить зоопарк? Но в Норвегии закон запрещает держать диких зверей в неволе и особенно получать деньги за их показ.
Ага, вот и разгадка! Пекка и Лисса – два раскормленных бурых медведя. Они разгуливают за большой бетонной оградой, над которой со стороны дороги натянута мелкая, как сито, металлическая сетка. У сетки – толпа зрителей.
– Зачем это? – спрашивает Марк, внимательно ощупывая сетку. – Ведь медведь разорвет ее одним ударом лапы.
– Да, – соглашается один из зрителей. – Но зато вы не можете просунуть сквозь нее фотоаппарат, чтобы сфотографировать медведей. Вам придется купить их фото вон в том киоске.
У киоска огромный щит с надписью на нескольких языках. «Нас зовут Пекка и Лисса, – прочел я, – мы родились в Финляндии». До чего же толковые медведи – собственнолапно написали автобиографию!
«Мы приехали в Норвегию семи месяцев от роду. Нас выпустили в лес, но мы переплыли через озеро Миклеваттен и с радостью зашли в первый попавшийся двор».
Далее словоохотливые медведи рассказывали, как после разных приключений они попали сюда, в этот бетонный загон.
«Здесь нам хорошо, – лицемерно уверяли Пекка и Лисса. – Но как долго это продлится?»
Чтобы читающий плакат не ломал зря голову над смыслом последней фразы, в которой медведи почему-то выражали неуверенность в будущем, рядом крупными буквами было написано: «Купите один медвежий значок за две кроны. Это наш единственный доход!»
Но не покривили ли медведи душой? Возле их жилища бойко торгует магазинчик, на котором написано, что Пекка и Лисса любят яблоки, апельсины, кексы и шоколад. Соседний киоск прямо-таки завален медвежьими сувенирами: открытками, вымпелами, фарфоровыми тарелками, вышивками по шелку. И всюду – Пекка и Лисса. Их изображение красуется даже на игрушечном ночном горшочке.
Но чьи же все-таки Пекка и Лисса? Кто их благодетель и кормилец? Оказывается, господин Нюстюен, которому принадлежит и земля, огороженная бетоном, и ближайшее озеро, и магазинчики.
Нарушает господин Нюстюен закон? Что вы! Звери не в клетке, а на свободе; бетонную же ограду каждый волен поставить на своей земле там, где ему заблагорассудится.
Требует господин Нюстюен деньги с тех, кто смотрит на его медведей? Нет, боже сохрани! Это частное дело самих Пекка и Лисса – обращаться к господам туристам с просьбой о двух кронах…
Разговор со сказочным концом
Ванг лежит в горной котловине. Воды озера спокойны, холодны, прозрачны. Лодки возле пристани приглашают поразмять мускулы. Тропки, уходящие в горы, сулят восхитительные прогулки.
Горное озеро Ванг.
Хозяйка гостиницы «Ванг» заверила нас, что завтра будет хорошая погода. Ивар Андерсен фыркнул и тут же рассказал о владельце заезжего двора, которому удивительно помогало эхо. Если постояльцы, глядя на хмурый закат, собирались уезжать, то хозяин приглашал их на крыльцо и, сложив руки трубой, вопрошал:
– Будет завтра хорошая по-го-да?
И «эхо» отвечало весьма членораздельно:
– Хорошая по-го-да-а-а…
Как-то гость, довольный предсказанием, крикнул:
– Спасибо! Хочешь рюмочку?
– Да! – радостно и громко ответило «эхо».
…Хозяйка сдержала обещание – погода на другой день в самом деле была как по заказу.
Досыта нагулявшись в горах и накатавшись на лодках, мы собрались вечером в зале гостиницы. Задымили трубки, появился кофе, потом бутылка зеленоватого старого ликера. Лица раскраснелись, обычная сдержанность исчезла.
– Скажите, что вы думаете о Норвегии? Вы, конечно, представляли ее совсем другой, верно? – спросил, подмигивая мне, датчанин, о котором мы знали, что он – владелец маленькой фабрики с двенадцатью рабочими.
– Почему? – удивился я. – У нас довольно много книг о Норвегии.
– Нет-нет, я не о том! Ну, вот вы, наверное, думали увидеть тут всюду жирных ужасных капиталистов, которые только и делают, что душат несчастных рабочих…
Ах, вот он о чем! Другие наши спутники внимательно прислушивались к разговору.
– А разве в Норвегии уже нет капиталистов?
– Это нельзя отрицать, – серьезно ответил датчанин. – Но они хотят счастья и процветания рабочим…
– Тогда почему же рабочие бастуют? – вмешался Марк. – Я читал о забастовке строителей. Потом бастовали рабочие целлюлозно-бумажных заводов. А полицейские? Ведь даже полицейские забастовали в Осло, требуя прибавки. Правда, им пригрозили, что лишат их формы и навсегда запретят служить в полиции, и они быстро сдались. Потом бастовали штурманы. Потом…
– Человек никогда не бывает доволен тем, что имеет, – прервал его со вздохом датчанин.
Марк заметил, что акционерные компании норвежских и иностранных капиталистов, напротив, могут всем быть довольны – они выплачивают владельцам акций большие деньги из своих огромных прибылей.
– Но не будете же вы отрицать, что и рабочие тоже стали жить лучше! – несколько нервно перебил датчанин.
Тут разговор стал общим. Все подтвердили, что норвежские рабочие живут сейчас действительно лучше, чем лет тридцать или сорок назад, когда в Норвегии была слаба промышленность и ее считали бедной страной. Но верно и то, что цены на продукты не уменьшаются, а растут. Повысилась плата за телефон, за проезд в метро, поднялся в цене бензин. А разве налоги уменьшаются? Или плата за квартиру?
– Господа! Вы знаете, почему все дорожает? Маленьким странам тяжело тратить много денег на оборону, – вздохнул датчанин. – Но нам приходится это делать.
Ну, началось! Сейчас наш собеседник заведет речь про хорошее НАТО и неизвестную плохую страну, которая угрожает бедной Норвегии и Дании. Это был бы еще один вариант сказки про белого бычка, и мы перевели разговор на другое. Вот допустим, как живет наш друг Ивар, и, если это не секрет, на что тратит деньги?
– Налог – семнадцать процентов, – говорит Ивар. – За квартиру не плачу – домик строил сам, вот этими руками. Сам взрывал камень, делал двери, окна – всё. Правда, это далеко за городом.
– Ну, а как у соседей?
– По-разному.
Начинаются сравнения. У квалифицированных рабочих заработки довольно высоки, но и налог выше, уже до тридцати процентов. И не все сами умеют строить дома, приходится дорого платить за квартиру.
Пенсии? Надо сначала дожить до семидесяти лет. Выплачивается пенсия отчасти из тех денег, которые сам же трудящийся вносил в ту пору, пока работал.
А как при безработице? Последние годы безработных было не так много. Но вообще-то оставшемуся за воротами завода плоховато. Небольшое пособие выдается только первые три месяца безработицы.
Разговор затянулся надолго.
Мы даже поспорили, без особой, впрочем, горячности, потому что спорить, собственно, было не о чем.
Люди живут, работают. В одних семьях сводят концы с концами да еще понемногу откладывают в банке кроны на «черный день». В других – залезают в долги. Одним посчастливилось получить квартиру в новом доме, другие годами терпеливо ждут очереди. И, хотя наш спутник-датчанин уверял, будто норвежские капиталисты только и знают, что пекутся о рабочих, эти «неблагодарные» рабочие бастуют, заявляя о своих правах и требуя улучшения своей доли.
Ивар же, наслушавшись датчанина, вдруг как будто ни к селу ни к городу стал рассказывать норвежскую сказку:
– У одного короля была дочь, которую никто не мог переврать. Какую бы чушь при ней ни рассказывали, она кивает головой:
«Да, да, так бывает», – и тотчас принимается плести еще большую небылицу.
И вот король объявил… гм! Ну, мы бы теперь сказали – конкурс вралей. Пусть, мол, кто-нибудь придумает такую невероятную штуку, чтобы королевская дочка сказала: «Этого не может быть!»
Многие лгуны пробовали и отступали. Однажды пришел к королевской дочери крестьянский парень. Стал он ей рассказывать про скотный двор, где с одного конца не видно другого.
«Бывает, бывает, твоя правда! – кричит та. – У нас вон скотный двор такой, что, пока корова с теленком из одного конца в другой идет, теленок вырасти успевает».
Много небылиц перебрал парень, да все попусту. Совсем уже бедняга выдохся, пот рукавом обтирает.
«Слушай, – говорит он под конец, – как-то раз иду я по полю, вдруг слышу – в мышиной норе кто-то кричит. Ну, остановился, смотрю. Это, оказывается, моя мать туда провалилась, а твой отец въехал в нору верхом на коне, подал ей руку и старается вытащить. А она…»
«Не может быть! – закричала королевская дочь и даже ногами затопала. – Так не бывает, не бывает! Станет мой отец мужичке помогать из беды выпутываться! Не может быть, не может быть!»
Рассказав это, Ивар подмигнул нам с Марком, взял под руку жену и заторопился к двери:
– Спать, спать! Хорошей ночи!
От мыса Линнеснес…
На юге Норвегия начинается мысом Линнеснес. Узким языком он далеко высовывается в море.
Норвежцы называют примыкающее к мысу побережье «южной страной». Они приезжают сюда отдыхать. Это «норвежский Крым». Тут далеко не так жарко, как на нашем юге, но справочники уверяют, что «южная страна» – земной рай «с мягким климатом, теплым и соленым морем».
Почему особо оговаривается, что море здесь соленое? Солоны все моря, но в одних соли в воде больше, в других – меньше. Чем солонее вода, тем лучше она держит неопытного пловца.
Кстати, если вы вообще не знаете, почему море соленое, то легко можете узнать это из норвежской народной сказки.
Жили два брата, богатый и бедный. Бедняк иногда заходил к богатею съесть тарелку похлебки. Тот был очень жадный и задумал отвадить гостя раз и навсегда. Как-то показывает брату окорок:
– Хочешь, отдам тебе?
У бедняка даже слюнки потекли…
– Только пообещай, что сделаешь так, как я тебе скажу.
Бедняк согласился. Тогда богатей и говорит:
– Так вот, бери окорок и проваливай ко всем чертям!
Только что произнес он эти слова, как бедняк провалился сквозь землю и угодил прямо в ад, ко всем чертям в гости.
А в аду, оказывается, со свининой перебои. Черти же до нее большие охотники. Пристают к бедняку:
– Отдай окорок! Отдай окорок!
Тот перепугался, прижимает окорок к себе. Тогда один из чертей говорит:
– Ладно, вот тебе в обмен чудесная мельница. Что прикажешь, то она тебе и смелет. Забирай ее – и живей отсюда назад в свое село!
Бедняк не заставил себя просить дважды. Верно, мельница оказалась чудесной: прикажи ей – и она из воздуха начнет муку молоть, только мешки подставляй.
Узнал об этом брат-богатей, пришел к бедняку и требует:
– Отдай мельницу – ведь ты ее за мой окорок получил. Смотри, судья тебя все равно заставит отдать, да еще и накажет как вора!
Ну что бедняку делать? Пришлось отдать. Богатей купил корабль, поставил на него мельницу и приказал, чтобы она молола соль. Дело-то происходило давно, соль тогда ценилась, как серебро. Богатей поднял паруса и отправился в дальние страны, чтобы продать там то, что мельница намелет во время плавания. Она знай работает. Уже и трюмы полны, а жадному кажется, что все мало, все мало… До тех пор мельница молола, пока от тяжести корабль не пошел на дно вместе с хозяином.
Чертова же мельница и сейчас на дне. Мелет и мелет без устали, все моря просолила…
Берег «южной страны» весел и наряден. Норвежцы, как и шведы, нередко красят дома в темно-красный цвет. Но возле мыса Линнеснес предпочитают белый. Маленькие белые городки и деревушки, построенные еще моряками парусного флота, прикрыты с моря поясом шхер. Светлые дома, стоящие у моря на берегу удобных гаваней, это «шкипер хус» – «домики шкипера». Их фасад открыт морским ветрам, а со стороны суши упрятан в зелень сада.
Под потолком такого «шкипер хус» висит искусно сделанная модель корабля, на котором бороздил океаны его хозяин; красивые раковины, кокосовые орехи, японские лакированные коробочки и всякие безделушки из дальних стран занимают самое почетное место в комнате, где ушедший на покой моряк сосет свою трубку и листает книги о морских приключениях.
В «южной стране» любят белый цвет.
На северо-восток от мыса Линнеснес портовые и рыбацкие городки тянутся вдоль побережья до Осло.
Возле самого большого из них – Кристиансанна – начинается долина Сетесдал. До постройки горной дороги – а это случилось не так уж давно – только узкие тропки соединяли ее с остальным миром. Повстречав на такой «муравьиной» тропе соседа, ведущего под уздцы вьючную лошадь, сетесдалец должен был прижиматься к скале, чтобы животное могло обойти его.
В Сетесдале можно еще найти хижины с очагом посредине, дым которого уходил через отверстие в крыше; правда, в них уже не живут. Здесь увидишь и старинные народные костюмы, надеваемые в праздники. Самое же главное: сетесдальские парни и девушки сохранили искусство складывания «стев».
«Стев» – что-то вроде нашей частушки. Это коротенькая песенка. Она может быть грустной, но чаще всего в ней задорная насмешка. Парни и девушки, собравшись потанцевать, поют старые, всем известные «стев» и тут же сочиняют новые, злободневные.
Если тебя задели в частушке – не дуйся, не хмурь брови, а тут же придумай ответную колючую «стев». Вот тогда о тебе скажут: «Этому парню не надо занимать красноречие у пастора».
Если бы вдруг повернул Гольфстрим
Вдоль западного побережья Норвегии синь моря на физических картах исчерчена неширокими полосами красных стрелок теплого течения.
Если бы мы с вами захотели проследить путь вод, приносящих тепло к берегам Скандинавии, то начинать пришлось бы с тропиков, от Флоридского пролива, родины всем известного Гольфстрима. Мощные теплые течения, порожденные им, разветвляются в Атлантике. Одна из ветвей Северо-Атлантического течения устремляется на север вдоль побережья Норвегии.
Что и говорить, повезло норвежцам: получили от природы безотказно действующее водяное отопление для целой страны! Сравните-ка зимние дожди Бергена с морозами Олекминска или Магадана, а ведь эти три города стоят примерно на одних параллелях.
– Послушай, – сказал как-то Марк, когда мы спустились с гор в теплынь побережья, – а можешь ты представить, что произойдет, если вдруг это водяное отопление испортится? Допустим, течение повернет в сторону.
– Норвежцам придется срочно конопатить стены и вставлять вторые оконные рамы.
– Только-то?
– Ну, пожалуй, яблони вымерзнут…
Марк усмехнулся.
– Я еще мальчишкой читал фантастический роман одного французского писателя о человеке, укравшем Гольфстрим, – сказал он. – Это был потомок уничтоженных европейцами ацтеков, древних обитателей Мексики, посвятивший жизнь мщению. Он нашел какие-то быстро растущие кораллы – не помню, как они там называются, – и создал коралловые рифы как раз на пути теплых вод. Он украл Гольфстрим у Европы, заставил его повернуть прочь от ее берегов. И что ты думаешь? Я не говорю уж о замерзших гаванях, о снежных заносах, но в Скандинавии начался чуть ли не новый ледниковый период. А ты – «яблони вымерзнут»…
Позже, уже в Москве, Марк, верный себе, показал мне вырезку из газеты. Там были приведены расчеты норвежского профессора Хакона Мосби. Если бы Норвегии понадобилось «водяное отопление» заменить нефтяным, то горючее пришлось бы возить в трюмах пятисот двадцати пяти тысяч гигантских танкеров. По мнению ученого, течение отдает Норвежскому морю три четверти своего тепла и только четверть уносит дальше, в Северный Ледовитый океан.
Последние годы в Гольфстриме что-то «испортилось». Он недодал тепла северо-восточным берегам Америки. Может быть, в его мощный поток поднялись охлажденные воды глубин? Для разгадки этой и многих других загадок Гольфстрима в особой подводной лодке – мезоскафе – ученые во главе с профессором Жаном Пикаром летом 1969 года проплыли в струях вод теплого течения 2700 километров. По выражению Пикара, были открыты многие тайны Гольфстрима, однако в его глубинах их осталось еще больше…
Но если северо-восточные берега Америки недополучили свое от Гольфстрима, то возле Скандинавии утеплитель действует пока почти безотказно. Западное побережье согрето его дыханием. Это важно не только для садоводов и земледельцев, но и для рыбаков. Благоприятная температура вод привлекает к Атлантическому побережью Норвегии несметные полчища сельди.
Уверяют, что в приморских городах маленькие норвежцы следом за словом «мама» учатся выговаривать слово «рыба»…
Большую часть года сельдь проводит в открытом море далеко от норвежских берегов. Обычно к середине декабря первые ее косяки трогаются на нерест в теплые воды.
Тем временем на протяжении нескольких сот километров западного побережья в гаванях накапливаются рыболовецкие суда, готовые по первому сигналу выйти в море. Этот сигнал дают с разведочных исследовательских кораблей, встречающих рыбу далеко в море. И вот радио сообщает:
– Сельдь идет!
Тотчас пустеют гавани главных «сельдяных городов» – Хаугесунна, Молле, Олесунна. В море устремляются тысячи открытых моторных лодок, среди которых движутся и большие траулеры, оборудованные по последнему слову техники. Хорошо, если море спокойно. Но бываем, что флот уходит навстречу свирепому зимнему шторму, и тогда во многих домах с тревогой ждут известий о затонувших судах.
В тот год, когда струи течения недостаточно теплы, сельдь не идет к берегу, и ее приходится искать далеко в океане. Это «черный год»: маленькие суда, которые годны лишь для лова в прибрежных водах, возвращаются с пустыми трюмами. Уныние охватывает не только рыбаков, но и рабочих большого города Ставангера, где находятся главные консервные заводы страны. Отсюда по всему свету расходятся миллионы коробок с очень вкусными сардинами «брислинг».
Ни один город в мире не продает столько рыбных консервов, сколько Ставангер в годы хороших уловов. Если же наступает «черный год», то на консервных заводах останавливают машины, и рабочие оказываются без дела.
В удачливый год норвежские рыбаки добывают свыше миллиона тонн сельди. Однако до половины улова идет на фабрики, где вкусную, жирную селедку превращают в селедочное масло и горы рыбной муки, которой откармливают скот.
Чудесны клады Норвежского моря, огромны здесь запасы живого серебра, и волшебник Гольфстрим помогает его добыче.
Всегда ли в Бергене идет дождь?
В Бергене всегда идет дождь. Так, по крайней мере, говорят об этом господствующем на западном побережье городе, втором по значению в стране, давнем сопернике столицы.
Уверяют, что при виде человека без зонтика бергенские лошади испуганно шарахались в сторону.
Рассказывают об иностранце, который недолго жил в Бергене, а несколько лет спустя, встретив знакомого бергенца где-то в Италии, спросил, продолжается ли еще бергенский дождь, неизвестно когда начавшийся и исправно ливший при нем три месяца.
Рассказывают и о голландском капитане, который последними словами изругал лоцмана за то, что тот привел его корабль совсем не туда, куда надо:
– Я нанимал тебя до Бергена, мошенник! Не хочешь ли ты сказать, что этот город и есть Берген? Я был в Бергене пять раз и очень хорошо его помню!
Напрасно лоцман клялся, что капитан просто не узнал города. Пять раз, как и полагается, лил дождь. На этот же раз случайно выглянуло солнце, а в такую погоду даже старожилы не узнают свой Берген…
Шутка шуткой, но дожди в Бергене действительно часты. Осадков здесь выпадает за год больше, чем под Москвой за несколько лет. Горы, окружающие Берген, задерживают бегущие с океана тучи и заставляют их выплакаться над городом. Коньки бергенцу не нужны вовсе, зонтик же он берет с собой даже в январскую непогоду, которую бергенцы метко окрестили «кислой».
Зелень в Бергене сочная, яркая, пышная, не знающая пыли на листьях. В парках, где масса диких уток, мы с удивлением заметили некоторые теплолюбивые растения, которые у нас встретишь в Ялте или в Сочи: вот что делает волшебник Гольфстрим.
Выглянуло солнце после затяжного дождя – и Берген, вымытый, нарядный всем своим видом говорит: «Чем я хуже столицы? Посмотрите, как удачно застроены мои кварталы по семи холмам, которые в иной равнинной стране считались бы высокими горами!»
Бергенцы всегда держались несколько обособленно от других норвежцев. Да, соглашались бергенцы, конечно, есть на свете города и побольше Бергена, но все-таки они – не Берген. Даже речь бергенца заметно отличается от разговора жителей других норвежских городов.
Еще не так давно можно было услышать:
– Вы норвежец?
– Нет, бергенец.
Профессора Бергенского университета начинали лекцию обращением:
– Господа норвежцы и бергенцы!
Бергенцы слывут за весельчаков и любят повторять старое изречение: «Пусть будет нам хорошо и пусть никому не будет плохо, а кто думает по-другому, то пусть того заберет дьявол».
Стоит полюбоваться Бергеном сверху, с горы Флон: парки, скверы, восьмигранное озерко в центре, красные черепичные крыши, выглядывающие из зелени по уступам гор, и рядом – белые корабли на синей воде…
В Бергене есть Новый город, похожий на перестроенные современные центры многих европейских городов: магазины, конторы, стекло, бетон. Он возник на месте пожарища. Берген выгорел в начале века. Огонь бушевал сутки, сильный ветер с моря помогал ему. От многих городских кварталов остались дымящиеся головешки да печные трубы.
Новый город хорош, но старый интереснее. Кто хочет убедиться, что Бергену не девяносто, а девятьсот лет, что Берген не зря был одно время столицей страны, тот идет в порт. В порту – знаменитые Немецкие набережные; впрочем, после нашествия гитлеровцев бергенцы чаще называют их просто Набережными. Там притиснуты друг к другу дома с узкими окнами и остроконечными крышами. Их осталось уже не так много, они теряются теперь рядом с поднявшимися над ними нашими современниками, отражающими небо и землю стеклом своих плоских высоких стен.
Уголок старого Бергена.
Старые дома на Набережных строила Ганза, союз северонемецких городов, который в XIV веке захватил в свои руки торговлю в соседних странах. Ганзейские купцы, используя и кошелек, и меч, объявляли войны тем, кто им противился.
В Норвегии Ганза облюбовала Берген. Два столетия немецкие купцы чувствовали себя хозяевами в этом городе. Они заставляли норвежских рыбаков привозить в Берген на продажу всю рыбу, выловленную у побережья. Цену купцы назначали сами.
На лучшей набережной ганзейцы построили свои дома и свои церкви. Купцы предпочитали долго не задерживаться на чужбине. Дома предназначались для приказчиков и стражи, охранявшей богатства.
Зайдемте-ка в один из этих домов. Над входом – растрескавшиеся деревянные гномы с длинными бородами и резные дубовые гербы ганзейских купеческих фирм с излюбленной эмблемой – кабаном. Осторожнее, не споткнитесь в полутемных коридорах, не заблудитесь в закоулочках и узких лестницах, не разбейте голову о низкие притолоки!
Так вот где Ганза держала свои богатства! На прибитых к стене оленьих рогах висели кожаные мешочки с золотом. Вряд ли вы увидите еще где-нибудь такие огромные и толстые приходо-расходные книги, какие лежат на деревянных конторках. А гири! Ганзейцы обожали известное правило: не обманешь – не продашь. Одни гири, полегче, купцы клали на весы, когда отпускали зерно; другие, потяжелее – когда покупали рыбу.
В нижних этажах лежали тюки тканей и пеньки. Сюда же ссыпались пшеница и рожь, которые ганзейцы привозили морем. Своего хлеба норвежцам никогда не хватало, и ганзейцы пользовались этим, угрожая уморить голодом непокорных рыбаков.
Не сладко жилось и купеческим приказчикам. Купцы запрещали своим служащим жениться. Они считали, что женатому человеку труднее удержаться от соблазна обворовать своего благодетеля. Хозяева понастроили своим верным слугам крохотные каморки с деревянными ящиками вместо кроватей. Боясь пожара, купцы не разрешали зажигать свет и топить печки. Ослушников нещадно пороли – плеть до сих пор висит на стене дома, превращенного в музей.
На ночь двери ганзейских домов закрывались тяжелыми замками. И все же молодые приказчики удирали ночной порой из этой тюрьмы через потайное окошко. Вот и легкая веревочная лестница, по которой они спускались вниз, пугливо озираясь на задремавшего стражника.
В XVI веке Ганза стала слабеть, распадаться. Но немецкое влияние сохранялось в Бергене еще долго.
Оккупируя Норвегию, гитлеровцы думали, что в Бергене, где почти все понимают немецкий язык, их примут лучше, чем в других городах страны. Однако взрывы зданий, занятых оккупантами, и взлетевшие на воздух в Бергенском порту военные корабли заставили их изменить мнение.
