Текст книги "Отзвук"
Автор книги: Георгий Черчесов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
Глава девятнадцатая
На следующее утро Эльза не приехала. Не появилась она и в обед, и вечером, когда артисты ансамбля стали заполнять автобус, чтоб отправиться на концерт.
– Может быть, мы вчера сделали что-то не так? – высказал предположение Алан.
– Не знаю, – я и сам терялся в догадках.
Место рядом со мной никто не занимал, и каждый входивший в автобус бросал на меня недоуменный взгляд.
Эльза не появилась и на концерте. Я все глаза проглядел, всматриваясь в зал.
– Что-то случилось, – забеспокоился я.
– Это все Кофман, – мрачно изрек Алан. – Он мне с первой минуты не понравился. Озлобленный и жестокий. Такой на все способен.
– После концерта махну к ним, – решил я.
– Поставим в известность Аслана Георгиевича, – и к ней.
Но Аслан Георгиевич категорически возразил:
– На ночь глядя? Нет. Вы возвратитесь вместе с ансамблем в отель и ни шаг не отойдете от меня. А завтра я сам с тобой поеду. Договорились?
… Автобус приблизился к отелю. Из-под козырька, нависшего над входом, шагнула навстречу тень. Алан закричал на весь салон:
– Это она, Олег!
Я пулей выскочил из автобуса.
– Где ты была?
– Я сегодня сделала большой дело, – заявила она, и сияющие глаза ее подтвердили это.
– Я волновался, – признался я. – Этот Кофман…
– О-о, не напоминай о нем. Несчастный человек, он несет неприятности и другим.
– Вчера мы не подвели тебя? – спросил я. – Отец не очень ругал нас?
– Я ему сказала, что мне кроме тебя никто не нужен.
– Ты отчаянная… – прошептал я и с удвоенной нежностью прижал ее к себе.
И как она только отважилась на такое признание? Ведь, в сущности, ей приходится выбирать между мной и отцом, и я понимал, как это нелегко. И все же, и все же… выходит, любовь ко мне оказалась сильнее? И ради этой любви она приносит в жертву взаимоотношения с отцом и вообще все свое благополучие? А что, если разразится скандал?
– Еще я сказала, что уезжаю…
От счастья губы у меня растягивались в улыбке сами собой, и я имел, наверно, довольно глупый вид. Полчаса назад я изнывал от несправедливости устройства мира, усталость от гастролей усугубляла горечь. Мюнхен, погруженный в яркую иллюминацию неоновых светильников, казался муравейником, по которому сновали туда-сюда приземистые стальные чудовища с глазищами-фарами, ослепляя прохожих и проносясь мимо со зловещим шипением. Теперь я готов был обнять этот несправедливый мир, простить ему все. Лица людей стали добрыми, приветливыми. Носятся машины? Ну и пусть, они ничуть не мешают наслаждаться летним августовским вечером. И звездный шатер неба как нельзя кстати дополняет неоновый блеск площадей и улиц. Как можно в такой вечер спать?
– Пойдем, погуляем.
– Может, поедем? Я недалеко припарковала машину…
– Угу! – кивнул я, и мы поспешили к стоянке.
Это была удивительная поездка по ночному Мюнхену. Мелькали улицы, площади, толпящиеся у шоу-клубов подростки в черных кожанках и крагах, девицы с растрепанными волосами. Урывками обрушивалась на нас музыка, вырывавшаяся из поблескивающих разноцветными вспышками входов в рестораны, ночные бары, секс-шоу и другие, незнакомые мне, заведения. Какофония звуков и грохот ударных инструментов не раздражали, а, наоборот, завораживали, словно в них пульсировала ночная жизнь чужого города. Скоро, очень скоро мы окунемся совсем в другие, более родные мне волшебные звуки, рожденные самой природой: шум реки и журчание родников, грохочущие порывы разбойника-ветра перед грозой и барабанную дробь града.
– Перво-наперво мы с тобой позаботимся о средствах на «Жигули», чтоб ты не разучилась так залихватски водить машину, – сказал я.
Она засмеялась.
– Не произноси это слово. «Жигули» очень созвучно с французским словом, обозначающим мужчину, живущего за счет женщины. Для импорта вы, небось, дали этой машине другое имя.
– Хорошо, куплю тебе «Ладу», так и быть, – расщедрился я.
– Спасибо! Ой, держи руль, я умираю…
– А-а, ты не веришь?! Ничего. Через три года будешь извиняться за сегодняшний смех. – Я погрозил ей пальцем. – Но я тебя не прощу!
– Простишь, – заверила она меня. – Я буду нежная, послушная жена, и ты меня будешь носить на руках…
– Я готов делать это и сейчас!
– Лучше через десять лет, – попросила она серьезно.
Мы несколько минут ехали молча, не смея взглянуть друг на друга.
– Олег, ты… ты окончательно решил?
– Конечно! А ты?
Она молчала.
– Почему ты не отвечаешь?
Она была глуха и нема.
– Испытываешь мое терпение?
Не глядя на меня, она наконец произнесла:
– Чтоб ответить на такой вопрос, девушка сперва должна услышать предложение…
– А-а, – спохватился я. – Постой. А разве наши разговоры и поцелуи не то же самое?
Она медленно повела головой из стороны в сторону:
– Не-ет, дорогой. Ни одна девушка в мире не захочет упустить такой важный момент. Услышать от любимого: «Выходи за меня замуж», – и отвечать не сразу, зная, что теперь от твоего слова все зависит… О-о, это необыкновенное счастье! Как ни хочется девушке поскорее произнести «да!», она медлит, продлевая эта минута! Олег, не лишай меня такого удовольствия…
– Ну-ка, останови машину!
– Зачем?
– Не стану же я на ходу делать тебе предложение. Да и жизнь мне дорога, еще закружится твоя хмельная голова…
– Ты… хочешь… прямо сейчас?
– Прямо сейчас. Зачем тебя мучать?
Машина замерла. Мимо шли люди и никому не было дела, какое великое таинство совершается в «Ауди».
– Эльза… – прошептал я. – Наступил долгожданный момент!
Принимая эту взрослую игру, я поразился тому, с каким серьезным видом приготовилась меня слушать Эльза. И опять, в который раз я подумал: как же мы, мужчины, плохо знаем женскую душу… Или суровый быт начисто лишил нас природной интуиции? Ей хотелось, чтобы этот день сохранился в памяти, как яркое событие, о котором можно было бы вспоминать, закрыв глаза. И совершенно не имело значения, что обстановка была, мягко говоря, не соответствующая, что тесен салон машины, который освещается тревожным прерывистым неоновым светом, придающим нашим лицам бледно-синеватый оттенок. Сейчас произойдет самое-самое важное событие в нашей жизни, и, сказав друг другу «да», мы соединим не только свои судьбы, но и своих родителей, родственников, будущие поколении. Два рода, две фамилии, до этого не связанные никакими узами, станут близкими, а на свете станет одной семьей больше… И, конечно, тысячу раз правы женщины, что ждут этой минуты, мечтают о ней. Это мы, мужчины, сухи, бесчувственны, для нас важен итог, а не сам процесс, и мы поскорее стремимся достичь определенного результата, забывая, что есть и другие минуты, когда нужно остановиться и задуматься, и принять единственно важное решение, чтобы потом не спотыкаться в жизни и не жалеть ни о чем. И минуты эти не менее упоительны, чем воплощение мечты, ведь рядом – любимая, и вы творите новую, теперь уже общую, судьбу…
– Ты что-то хочешь сказать? – Эльза старалась не смотреть на меня.
– Да, хочу, – прошептал я.
– Я слушаю, – она опустила голову.
– Эльза… – начал я и запнулся: какими-то очень холодными показались мне традиционные слова: предлагаю руку и сердце… – Эльза… – повторил я и взял ее за руку, она была безвольной и горячей. Лихорадочно перебрав в уме все возможные варианты и не найдя нужных слов, я сдался. – Нам нельзя врозь, Эльза, – выдохнул я.
Шутливо-укоризненно глянув на меня, она покачала головой:
– Ты не все сказал…
– Конечно, не все. Эльза, – очень торжественно продолжил я – Будь моей женой. – И, не выдержав тона, поспешно добавил: – Все равно ж я тебя никому не отдам.
Улыбнувшись одними глазами, Эльза отвернулась.
– Эльза…
– Не мешай. Я думаю…
– О чем?
– Как о чем? Какой ответ тебе дать…
– И какой же…
– Да! Ну, конечно, да! – воскликнула Эльза и прижалась горячими губами к моим, онемевшим от счастья.
Мне показалось, что «Ауди», единственный свидетель нашего разговора, закружился на месте, завертелся и взлетел ввысь, унося нас на какую-то другую планету, непохожую на нашу…
… Когда ансамбль заполнил салон автобуса, Аслан Георгиевич сообщил, что сегодня у нас весьма ответственный концерт, на котором пожелали присутствовать представители городских властей. В зале будут находиться и компаньоны Елизаветы Фридриховны, владельцы фирм-поставщиков сырья и фирм-посредников по реализации продукции. Видимо, она рассчитывала на то, что в шоковом состоянии они будут более податливы при переговорах об условиях взаимовыгодного сотрудничества.
– Бизнес… – усмехнулся Алан.
– Да, бизнес, – подтвердил министр. – В бизнесе все средства хороши, важно одно – опередить конкурентов. Вот она и старается. – В его голосе послышались насмешливые нотки: – Или вы не желаете принимать участия в бизнесе? Мне понятна такая позиция, сам до последнего времени придерживался ее. Но в этом мире без бизнеса не обойтись. Или протягивай ножки, или дерись, как боксер на ринге. Слава богу, в данном случае грязи нет. Более того, я думаю, что такой способ воздействия на своих компаньонов оригинален и интересен.
Перед началом концерта к нам подошел старший сын Елизаветы Фридриховны, худой и довольно высокий молодой человек. Впрочем, относительно молодой. Я был озадачен, заметив на его лице множество морщин, которые старили его, видимо, на десяток лет. Но глаза – живые, с искорками веселья – располагали к себе. Он представил нам свою спутницу – смазливую девицу, лет на двадцать младше его:
– Госпожа Луиза Ейтс, – он смело говорил на своем слабом русском языке, умудрившись сделать неправильное ударение в слове «госпожа».
– Добро пожаловать на наш концерт, – вежливо поклонился Аслан Георгиевич. – Надеюсь, вы не пожалеете, что пришли.
В антракте Карл подозвал фрау Тишман и что-то прошептал ей, отчего она расплылась в улыбке и поспешила к выходу.
– Я сегодня организую прием в честь ансамбля «Алан», – провозгласил он. – В лучшем ресторане города. Не возражайте, если приглашу и компаньонов моей мамаши? – спросил он у Аслана Георгиевича.
– Вы организуете прием, вам и определять, кого приглашать.
– Вот и прекрасно! Если второе отделение концерта такое же великолепное, то я не поручусь за сохранность этого помещения, – сострил Карл Дитрих.
Зал ресторана был великолепен, такого мы еще не видели. Свет скрытых светильников придавал ему уютный и таинственный вид. Разноцветные фужеры из тонкого хрусталя бросали на обитые темным деревом стены красные, желтые, синие блики.
Карл Дитрих дождался, когда артисты сядут за столы, и провозгласил:
– Этот зал арендован в честь ансамбля «Алан» и его руководителя. Заказывайте, что желаете. И… любую музыку! – он махнул рукой метрдотелю, и на сцену поднялся эстрадный оркестр, сходу обрушив на нас поп-музыку.
Официант протянул бутылку к бокалу, но я прикрыл его ладонью.
– Почему ваши ничего не пьют? – Карл был удивлен. – Может быть, это… запрет? Я протестую.
– Уверяю вас, никакого насилия над личностью здесь нет, – усмехнулся Аслан Георгиевич. – Просто им нужно быть в форме.
Дитрих повернулся к ребятам, окинул их оценивающим взглядом:
– Сильные парни! Надеюсь, танцевать-то вам можно?
Алан и Эльза направились к танцплощадке, следом потянулись и другие.
– Вызываю вас на соревнование! – обратился Карл к министру. – Я приглашаю одну из солисток ансамбля, а вы мою девушку.
Аслан Георгиевич прислушался: танго. Ну, что ж. Это еще куда ни шло, по крайней мере, в пору его молодости танго еще танцевали. Министр встал и протянул руку Луизе. Но вдруг оркестр резко прервал танго и заиграл диско. Аслан Георгиевич секунду постоял в раздумье, потом скептически, смешно покосился на Карла: хитрец, заманил его в западню. Ну, подожди, шельма! Голыми руками ты меня не возьмешь. Отпустив талию партнерши, он вслушался в музыку, стараясь «поймать» ритм, и… от нашего иронично-спокойного, солидного министра не осталось и следа. Странные выкрутасы, которые вытворяли его ноги и свободные движения рук будто подсказывала сама музыка. И, что удивительно, никакого напряжения. Более того, министру танец явно доставлял удовольствие. Да, внутренней свободы в Аслане Георгиевиче, видно, хоть отбавляй. Зал притих. И немцы, и артисты ансамбля, да и сами оркестранты не сводили глаз с двух соревнующихся пар. Когда, наконец, музыка смолкла, на них обрушились аплодисменты. И компаньоны фрау Дитрих, и случайно оказавшиеся в ресторане посетители, и даже официанты и повара, высыпавшие из дверей, ведущих на кухню, приветствовали их. Аслан Георгиевич даже смутился.
– Аплодируют вам, – скорбно покачал головой Дитрих. – Я должен вам признаться. Компаньоны матери заспорили со мной, что советский министр ни за что не станет танцевать под диско. Вы помогли мне выиграть пари, и сейчас мы получим приз – шампанское!
Уже сидя за столом и осушив бокал шампанского, Карл доверительно шепнул Аслану Георгиевичу:
– У нас не любят чопорных, застывших, как манекен, людей. Здесь больше ценят естественность. И, я уверен, вы всем очень понравились, вы еще услышите лестные отзывы.
И как бы в подтверждение его слов к нашему столу приблизился тощий, слегка сутулый немец с выдающимся вперед кадыком, беспрестанно двигающимся вверх-вниз. Он шел, выставив вперед левое плечо, которое было выше правого, отчего все тело казалось перекошенным. В руке у него был бокал шампанского.
– Я хочу сказать слово, – обратился он к Карлу.
– Пожалуйста, – вежливо кивнул Дитрих и добавил: – А я буду переводить.
Пожилой немец повернулся к Аслану Георгиевичу.
– Возможно, вам покажется неинтересным то, что я скажу, но, боюсь, другая возможность представится мне не скоро, поэтому я все же прошу меня выслушать. Я был в вашей стране, воевал под Сталинградом. На всю жизнь запомнил этот ад, трескучие морозы. Я отморозил там пальцы на обеих ногах. Спасся чудом, – самолет, на котором меня эвакуировали, проскочил линию огня. С тех пор я ненавижу вашу страну и каждый день посылаю ей проклятия.
Аслан Георгиевич сидел весь подобравшись, насупившись, сверля взглядом немца с кадыком: ни дать ни взять – барс перед броском…
– Со времен Сталинграда у меня в груди все замерзло, – продолжал немец. – Но сегодня со мной что-то случилось. Смотрю на ваших ребят и девушек, слушаю вас и чувствую – внутри у меня начинает оттаивать… Возможно, я был дураком все эти годы, избегая всего советского, не желая даже встречаться с вами. Я поднимаю этот тост за то, чтоб мы почаще встречались и лучше узнали друг друга…
Аслан Георгиевич все еще настороженно смотрел на немца, но когда тот сказал: «Я хочу выпить с вами по-русски», он улыбнулся, подозвал Алана и попросил принести бутылку водки.
– Я охотно выпью с вами, – Аслан Георгиевич поднял фужер с шампанским, и когда они выпили, протянул ему бутылку «Столичной». – А это вам. Чтоб лед быстрее таял…
Тот под аплодисменты и восторженные крики, благодарно поклонившись, принял бутылку. Из-за ближайшего стола к нему бросился рыжий немец и протянул бокал:
– Плесни и мне. Будем оттаивать вместе!
Но немец с кадыком шутливо прижал бутылку к груди и закричал на весь зал:
– Скоро свадьба моего сына. Там мы и разопьем эту бутылку.
…«Ауди» пересекал одну улицу за другой. Светофоры, точно желая угодить Эльзе, встречали нас «зеленым огоньком».
– Все же куда мы едем? – в который раз допытывался я.
– Сегодня у нас самая деловая поездка, – лукаво глянула на меня Эльза. – Полчаса – и мы вновь будем – как это по-русски? – заниматься здоровым отдыхом!
Мелькали площади, улицы. Наконец автомобиль резко свернул к серому зданию с высокой парадной дверью и вытянутыми окнами.
– Приехали.
Мы вошли в здание, – массивная автоматическая дверь легко открылась, – и я все понял. Авиакассы. В помещении было светло и уютно, люди не толпились у окошек, – собственно, и окошек не было, кассиров отделяла только стойка, а посетители сидели за столиками за чашкой кофе и тихо переговаривались.
– Садись за свободный столик, – сказала Эльза и направилась к стойке.
Эльза и кассирша склонились над бумагами, спустя минуту Эльза расписалась на одной из них и подошла ко мне.
– Вот и все! – просто сказала она. – Летим вместе. Мой ряд девятый, место четвертое…
Глава двадцатая
Утром в ресторане я еще издали увидел за столиком у окна, за которым обычно сидели мы с Эльзой, герра Ункера. В душе шевельнулось беспокойство: странно, почему он здесь? И почему нет Эльзы? Но приветливая улыбка герра Ункера несколько успокоила меня. Хотелось поскорее узнать, в чем дело, но как? Герр Ункер не знал русского языка, я – немецкого. Я взглядом поискал Виктора, но его в ресторане не было. Герр Ункер жестом пригласил меня сесть. Устроившись напротив, я молча смотрел на него. Я развел руками, мол, жаль, что не можем поговорить. Герр Ункер произнес несколько слов по-немецки. Я пожал плечами и, кивнув на свободное место, спросил:
– Эльза?
– Йа! – герр Ункер подвигал двумя пальцами по столу, мол, бегает.
Понятно. Собирается. Остался всего один день, а надо успеть завершить кое-какие дела. Интересно, как герр Ункер воспринял решение дочери? Пока я старался угадать его мысли, он, заметив за моей спиной кого-то, оживился, махнул рукой, приглашая к столу. Я оглянулся.
– Виктор Петрович! На минутку! Очень нужно!
– Айн момент! – Виктор поставил на поднос тарелки с ветчиной и сыром, стакан с оранжадом, чашечку кофе и направился к нашему столу.
Герр Ункер отодвинул в сторону прибор с салфетками и зубочистками, освобождая место для подноса. Виктор сел и, слушая герра Ункера, медленно выпил холодный оранжад. Потом повернулся ко мне:
– Он приехал за тобой, хочет показать тебе дневное шоу.
– А Эльза будет?
– Нет. Говорит, она вся в хлопотах. Дело, конечно, личное, но я тебе не советую ехать. Он может завезти и в злачные места. Хотя утверждает, что хочет поговорить с тобой с глазу на глаз.
– Очень забавно, – засмеялся я. – Он по-русски ни слова, – я по-немецки ни гу-гу…
– Резонно, – прожевав ветчину, Виктор обратился к герру Ункеру и, выслушав ответ, перевел: – Он позаботился о переводчике. Есть у него какой-то знакомый парень, который будет ждать вас в шоу.
– Почему бы нам сейчас не поговорить? С твоей помощью.
– Значит, есть причина.
– Могла бы переводить и Эльза.
– Говорит, ваш разговор не для женских ушей. Я так понял, и не для моих… Не слишком ли ты доверчив?
– А если я возьму Алана? – спросил я.
– Сейчас уточним, – и Виктор произнес несколько фраз по-немецки.
Герр Ункер развел руками.
– Он говорит, что причин для беспокойства нет. Как ты понимаешь я не могу взять на. себя решение вопроса, ехать тебе или нет. Но совет даю: поставь в известность Аслана Георгиевича.
Через полчаса мы с герром Ункером спускались в подвальное помещение с низким потолком. Десяток столиков причудливо застыли в полутьме зала. Над каждым из них нависал широкий торшер, освещавший стол таким образом, что лица посетителей оставались за кругом света, в темноте; видны были лишь руки, орудующие ножами и вилками. Иногда ладонь подхватывала фужер, и он на миг исчезал в темноте. Встретивший нас у входа метрдотель в чопорном бархатном фраке провел к столику, притаившемуся в углу. Отодвинув стул, чтобы сел герр Ункер, метрдотель подал ему меню и, выслушав заказ, повторил его вслух, закрыв глаза и горделиво приподняв подбородок. Герр Ункер огляделся вокруг и бросил фразу вдогонку удаляющемуся метрдотелю.
– Яволь! – послушно откликнулся тот.
Герр Ункер посмотрел на часы, потом в сторону входа, забарабанил пальцами по столу. Ему не терпится поговорить со мной, сделал я вывод. Ловко лавируя меж столиками, официант приблизился к нам и, поздоровавшись, выставил с подноса два бокала с желтой жидкостью на самом донышке и два заполненные доверху высоких фужера.
– Аперитив, – кивнув на бокалы, герр Ункер предложил мне выпить несколько глоточков.
Я было отрицательно покачал головой, мол, спиртного не пью, но герр Ункер настойчиво и в то же время удивленно повторил:
– Аперитив!
Я поднес бокал к губам. Желтая жидкость оказалась портвейном. Глоток вызвал аппетит, и когда официант принес телятину, мы с герром Ункером охотно принялись за нее. Затем герр Ункер отпил из фужера. Я последовал его примеру. К удивлению, фужер был наполнен водой. Обыкновенной. Из-под крана. Видимо, мне не удалось скрыть изумления, потому что на губах у герра Ункера заиграла шаловливая улыбка.
В разгар завтрака в зал вошел очень высокий, очень худой и очень молодой паренек. Кокетливая бородка его под игривыми перекрестными лучами торшеров отливала то красно-желтым, то ярко-рыжим. Солидности владельцу она, конечно, не добавляла, но свидетельствовала о том, что он детально продумывает свою внешность, стараясь соблюдать определенный стиль. Потертые джинсы плотно облегали его тощий зад. Рубашка-безрукавка свободно ниспадала с плеч. Всмотревшись в зал, паренек отчаянно замахал руками герру Ункеру, и длинные ноги понесли его к нашему столу.
– Я не есть виноват. Мой задержка виноват затор на дороге. Вас не… – он поискал слово и все-таки употребил не самое удачное: —… беспокоит мой русский язык?
– Все понятно, – усмехнулся я.
– Я очень старательный, – удовлетворенно кивнул бородач, уселся, но тут же опять вскочил: – Я должен представиться вам. Лотар Потман, – назвал он себя.
– Олег, – приподнялся и я.
– О-о, я о вас знать все, – Лотар кивнул на герра Ункера. – Он мне давать самый подробный ваш характеристик. Я охотно согласился быть между вами… как это по-русски? Посредник!
– Переводчик, – поправил я.
– А «посредник» – нельзя? – озадаченно уставился на меня Лотар.
– Это нечто другое…
Официант поставил перед Потманом аперитив, воду и еду. Лотар, не прерывая разговора, занялся ими. Герр Ункер неторопливо ел, поглядывая на Потмана, с интересом вслушиваясь в его оживленную беседу со мной.
– Вы давно изучаете русский язык? – спросил я.
– Два года, – пояснил Лотар, растопырив два пальца. – Я изучать три языка: английский, испанский и русский. Вначале хотел французский, но он есть бесперспективный. И я перейти на испанский…
– А почему французский бесперспективный?
– Для меня, – сказал Лотар. – Для моей профессии. У каждой профессии есть свой регион. Франция и страны Африки, где говорят по-французски, выпадают из него.
– Так вы для конкретного дела изучаете языки?
Лотара, кажется, обидели мои слова. Он положил на стол нож и вилку и, выставив вперед бородку, спросил:
– Вы сомневаетесь, что у меня есть достаточно ум, чтобы серьезный дело заниматься?
Я слегка растерялся, но поспешил успокоить его:
– Что вы, что вы. У меня и в мыслях этого не было. – Стараясь быть корректным и внимательным, я все же то и дело попадаю впросак, по-детски доверчиво поверяя свои мысли этим прагматичным и деловым людям.
– Через два года сыграет свою роль испанский язык, через пять – русский, через семь – английский, – продолжал Лотар. Глаза его были строги и серьезны, казалось, он четко видел то, что пока другим было неведомо.
– Вы так уверены… – неуверенно произнес я.
– Я высчитать! – гордо заявил Лотар. – Высчитать на компьютере. С точностью до месяц. У меня весь жизнь расписан.
– Так-то и расписана… – не выдержал я, рискуя всерьез обидеть собеседника.
– Да! – не допускающим сомнения тоном произнес Лотар. – В своих анализах я учесть конъюнктуру на фирме, где я работать, процессы в мире, потребности стран. Я… как это по-русски? Компьютерный инженер. Я все предусмотреть! У нас есть один работник. У него я учиться. Ему скоро пятьдесят. Совсем старик. Глаза уже плохой, рука тоже. Сейчас я ему не уступать. Через полгода буду лучше его. У меня есть задумка. Я усовершенствовать один прибор. Преподносить фирме. Фирма купит – это один фактор. И увидит, какой я есть, – это второй фактор. Все узнают: я лучше его. Я ставить ультиматум: продаю прибор наша фирма, а не конкуренту, но один условие – чтоб меня ставить на место этот работник.
– Так прямо и скажете?
– Так я и сказать! – решительно кивнул Лотар. – У меня есть несколько аргумент. Я молодой, и я знать четыре языка. Он – только немецкий. Значит, я читать журналы, газеты другие стран, там искать, что фирме есть полезно. Что фирме выгодно…
– Ну, если речь о компьютерах, то надо бы японский… – ввернул я.
Лотар вздохнул.
– Это есть верный мысль. Но японский язык трудно изучать. Много годы уйдет. Я избрать другой путь. Фирма не только покупать новинка. Она и продавать свой компьютер. Значит, надо знать язык стран, которым мы продавать наш продукций. Я изучать всех наши представители в этих странах. И я учиться, чтоб работать лучше их. Сперва я дать бой тому, кто в Аргентине. Он плохо знать испанский язык. Я – оптимально. Я буду лучше его знать наш продукций. Он человек некоммуникабельный, – я уметь улыбаться, войти в душа. В бизнес это есть большой преимущество. От этот человек отвернуться, а я суметь продать продукций. Фирма его прогонит, меня направит Аргентина…
Вспыхнул мощный прожектор, осветив пятачок перед столиками. Лотар мельком бросил взгляд на сцену, но это его не отвлекло. Мысли его были слишком далеко.
– Я работать в Аргентине два года. Больше не надо. Опять пора новый шаг верх. Мой отец – рабочий, пролетариат. Это есть преимущество в Советский Союз. Я убеждать в этом фирма, доказать, что я лучше все понимать, чем представитель фирма. Это уже серьезный карьер…
Заиграла музыка. В кругу света появилась высокая девушка в ярком платье и туфлях на высоком каблуке. Обворожительно улыбаясь, она танцующей походкой прошлась вдоль столиков. Глядя на ее строгое вечернее платье, мне и в голову не приходило, что за представление нам предстоит увидеть.
– Я работать в Москве пять лет, – продолжал свою вдохновенную речь Лотар. – Мой имя звучать громко. Я стать надежда фирмы. Может, что даже войти правление. Продажа компьютер увеличится в пять, десять раз! Я это суметь сделать. Я завоевать авторитет в фирме…
Девушка теперь танцевала под томную, ритмичную музыку, демонстрируя прелести своего гибкого тела. Это несколько необычное зрелище на минуту отвлекло меня от Лотара, но я быстро опомнился.
– Ну, а ваша личная жизнь? – спросил я первое, что пришло в голову.
– Это я тоже продумать, – Потман и глазом не моргнул. – Это очень важный вопрос.
Ласково-щекочущие звуки музыки мешали мне сосредоточиться, и я почти машинально спросил:
– Вы… хотите сказать, что у вас уже есть девушка?
– Есть, – все тем же деловым тоном ответил Лотар. – И очень красивая. Я хотел пригласить ее, но герр Ункер был против. О, я уверен, вы посмотреть на нее и одобрить мой вкус…
– Вы женитесь на ней?
– О, нет, – несколько погрустнел Лотар. – Это будет конец мой карьер. Она не из такой среда, который нужно для представитель фирма. Жениться быстро нельзя. Это дорого – раз, и это мешать мне – два. Я уехать Аргентина холостой.
– А в Москву?
– Это другой дело. Там доверяют солидный люди, – пояснил Лотар. – Туда ехать с женой и маленький мальчик. Это придаст мне большой вес. – Он вдруг повернулся всем телом: – Скажите… вы просто спросить про мою жену или понимать, что вы мой конкурент?
– Я – ваш конкурент?!
– Вы, – подтвердил Лотар. – Дело в том… дело в том, что я серьезно думать о Эльзе.
Я вздрогнул, услышав это имя. Оно никак не вязалось с темой нашей беседы, и уж тем более с этим типом.
– Ну, а ее среда вас не смущает? – сдерживая злость, спросил я.
Он не сразу понял меня, а когда до него дошел смысл сказанного, засмеялся:
– О, нет. Отец Эльза – богатый человек, или ви не знать?
– Как-то не думал об этом.
– Как? – изумился Лотар. – Вы не интересоваться этим? А если отец ваша невеста стал безработный? Вы есть безрассудный человек! – заключил он.
Озадаченный его горячностью, герр Ункер оторвал взгляд от танцующей девицы и что-то спросил у Лотара. Они с минуту говорили между собой.
На сцене появился экстравагантный человек в смокинге и, встав поодаль в картинной позе, стал «любоваться» девушкой. Герр Ункер, оборвав себя на полуслове и задумавшись, стал без особого интереса наблюдать за действиями парочки. Молодой человек чопорно поклонился девице, попросил разрешения пригласить на танец. Помявшись, она согласилась. Теперь они танцевали вдвоем, очень изящно и благочинно, не позволяя себе никаких вольностей.
Лотар повернулся ко мне:
– Извините, он тоже не понимайт, как можно не знать, кто такой отец Эльза.
– Почему? Я знаю, что он историк.
– Историк? – переспросил Лотар. – Но разве это главное? История – это хобби. Он бизнесмен! Крупный бизнесмен! У него большое дело! И как Эльза не сказать вам?! – рассердился он.
– Я рад, что отец Эльзы ни в чем не нуждается, – сказал я.
– Нуждается, нуждается… – повторил Лотар. – Что это означает?
Я объяснил, как мог.
– И это все, что вы сказать в ответ на такая колоссальный новость? – остолбенел Лотар.
Музыка набирала темп, и танцующая на пятачке пара тоже осмелела. Теперь это уже была не чопорная пара, а современные парень и девица, свободные движения которых сковывали смокинг и бальное платье. Настроение у меня отнюдь не соответствовало духу этого шоу, но я глазел на дергающуюся парочку, чтобы не поддаваться искушению послать к черту Лотара вместе с его бизнесом.
– Вы слышите, герр Ункер обращается к вам. Он тоже говорит, что очень богат, но бог не дал ему сын, и он хочет, чтобы дочь продолжил его дело.
– Я не стану Эльзу убеждать, что бизнес важнее ее дела, – глухо сказал я.
Герр Ункер кивнул головой покорно, согласившись, что это бесполезно. Речь не об этом. Эльза замешана на других дрожжах, и ее совсем не интересует бизнес. Герр Ункер не хочет быть несчастьем для дочери. Эльза не отступит от своего решения, и тут ничего не поделаешь. Но есть вариант, который решит все проблемы. Все будут счастливы, и дело не достанется чужим людям…
Герр Ункер умолк. Очень интересно, что же это за вариант, устраивающий всех? И вообще, при чем тут я?
Наконец, герр Ункер отрывисто произнес несколько фраз. Лотар от неожиданности запнулся, видимо, услышанное настолько ошарашило его, что он позабыл все русские слова.
– Он… он… О-о, только представить, что предлагать вам герр Ункер! – наконец, воскликнул он. – Невероятно! Вся ваш жизнь в айн момент меняется! Кто ви есть сейчас? Такой, как все… А я вам сказать новость – и ви уже не ви! Ви сразу становитесь персон! Ви слышать?!
– Слушаю, – слегка раздраженно произнес я. Отчего можно прийти в такой неописуемый восторг? Странное сочетание: холодная расчетливость и столь эмоциональная натура. Впрочем, столь же странны, наверно, мы. С детства воспитанные в духе сдержанности и достоинства, всеобщего осуждения опрометчивых, необдуманных поступков и даже чрезмерного проявления чувств, мы в душе все же нежны и легкоранимы, не жестокосердны и уж тем более не расчетливы.
