Текст книги "Люди долга и отваги. Книга первая"
Автор книги: Георгий Вайнер
Соавторы: Аркадий Вайнер,Юлиан Семенов,Эдуард Хруцкий,Виль Липатов,Виктор Пронин,Роберт Рождественский,Павел Нилин,Василий Ардаматский,Анатолий Безуглов,Михаил Матусовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)
Александр Сгибнев
СУДЬБЫ ЛЮДСКИЕ
Их легионы, ленинских бойцов. Тех, которые вместе с ним утверждали Советскую власть. Тех, которые сквозь десятилетия несут огонь революции, ее знамя. Сила этих людей в пламенности идей, унаследованных от Ильича. В верности Отечеству. В любви к народу.
Мы расскажем о двух судьбах, осененных именем Ленина, его прикосновением, заботой. Можно, конечно, взять биографии не двух, а сотен, тысяч. Но разве капля не так же просвечивается солнцем, как и весь океан?!
ЧЕЛОВЕК С КРАСНОЙ ПЛОЩАДИКепки, косынки, восточные тюрбаны, армейские фуражки… Женщины, мужчины, дети, неожиданно притихшие…
Сколько уже лет, как движется этот великий и торжественно-молчаливый людской поток по Красной площади столицы к Мавзолею В. И. Ленина! Это – потребность сердца.
Свидания с Ильичем по своей волнующей силе не сравнимы ни с чем. Они как бы очищают любого из нас, наполняют удивительной жизнестойкостью, приобщают к ленинской мысли, к ленинской совести, к ленинской правде. На брусчатке, ставшей священной, на мраморных ступенях Мавзолея, около усыпальницы вождя с особой строгостью спрашиваешь себя: так ли живешь, трудишься, служишь?
Каждый, кто честен, должен носить в сердце своем частицу Ленина. Каждый, кто стремится к духовному совершенству, должен по нему, по Ленину, выверять свое отношение к делу и долгу, свою преданность коммунизму, свою готовность отстоять его.
Пока движешься в нескончаемом потоке ленинских единоверцев мимо величавых кремлевских стен, мимо Вечного огня на могиле Неизвестного солдата, пульсирующего, будто живое сердце, – увидишь немало, взволнуешься многим. Вот отделился от очереди и застучал по граниту деревянным протезом старик в полинялой, любовно сбереженной фронтовой гимнастерке, с медалью «За отвагу». Рядом с ним, в буденовке, мальчонка лет пяти – шести. Поднявшись на верхнюю ступеньку, ветеран припал на уцелевшее колено. Во всем трогательно копируя деда, на колено становится и внук. Оба, пребывая в молчании, подарили Неизвестному солдату небольшие букетики полевых цветов.
Вслед за ними на неуспевший остыть камень склонилась седая, похожая на Пассионарию женщина в черном. Неловко перекрестилась. Положила цветы и в самодельной резной шкатулке – землю. Видимо, землю родного ей города или села. Землю, на которую не вернулся с полей жестокой войны ее сын или муж…
Сколько таких сцен, волнующих душу!
Однажды журналистская удача подарила мне интересную встречу. Там, где очередь перед Мавзолеем делает крутой поворот, стоял майор милиции. Высокий, по-гвардейски статный, с сединой, выбивающейся из-под фуражки. Он управлял многотысячным шествием, тянущимся из Александровского сада.
– Человек с Красной площади, – произнес кто-то позади уважительно. И видя мою заинтересованность, пояснил: – Сосед мой – Николай Савватьевич Белков.
Так мы познакомились. «Человеком с Красной площади» Белкова называют не только потому, что он работает на ней, отвечая за порядок в этих бесконечно дорогих нам местах. А еще, может быть, и потому, что родился он здесь, в Кремле. И жил в нем с тысяча девятьсот десятого по тридцать четвертый. В Кремле встал впервые на ноги, начал постигать азы грамоты, слесарил, обслуживая правительственные здания, пока не призвали в армию. И самое памятное – с Лениным встречался. Не раз и не два. Разговаривал даже…
Но об этом лучше по порядку. Слишком мало остается знавших Ильича, и поэтому нам дороги их воспоминания. В ленинском портрете каждая новая черточка значительна.
…Савватий Яковлевич – отец майора милиции Белкова – был искусным кузнецом. Его золотые руки привлекли внимание владельцев кремлевских ремонтных мастерских. Кузнеца определили на работу. В одном из подвалов, по соседству с цехами, получил он комнатенку. Обходя Кремль, сын и сейчас находит кованые двери, засовы и петли, сработанные отцом еще в девятьсот первом – девятьсот десятом годах. Как истый пролетарий, он высоко ставил свою мастеровую честь. Огромного роста, с недюжинной силой, Савватий Яковлевич трудился на совесть. Не простое дело кормить восемь ртов. В семнадцатом, всей душой ненавидя опостылевшую старую жизнь, кузнец без раздумий становится красногвардейцем. Дерется в Лефортове, на Арбате; одним из первых врывается в Кремль, освобождая его от белогвардейцев.
Октябрь победил в Москве. Но кузнец Белков не возвращается к горну, его направляют в управление коменданта Кремля. «Значит, я нужнее с винтовкой!» – вспоминает Николай Савватьевич слова отца.
Когда же в Москву из Петрограда переехало правительство, Савватий Яковлевич назначается в наружную охрану здания Совета Народных Комиссаров. Того самого здания, в котором поселился и Владимир Ильич. Кстати, семья Белковых тоже в те дни справила новоселье: в одном доме, в одном подъезде с Лениным. К этому подъезду и приставили Савватия Белкова часовым. Виделся он с Ильичем чуть ли не каждый день. Бывало, если выпадала свободная минута, Ленин заводил беседу с кремлевскими курсантами, стоявшими на часах внутри, и с постовыми наружной охраны, расспрашивал их, как идет служба, как живут родные и близкие, охотно отвечал на политические вопросы.
Немало интересных воспоминаний о В. И. Ленине у Николая Савватьевича Белкова. Взять, например, историю со школой. Владимир Ильич заметил как-то, что в Кремле с утра до ночи бесцельно бродят десятки ребятишек. Он вызвал к себе Клавдию Тимофеевну Свердлову – жену Якова Михайловича. Николай Савватьевич не знает, что именно сказал в тот раз Свердловой Владимир Ильич, но буквально на второй день в комнату рядом с Совнаркомом, на третий этаж, начали носить столы и стулья. Дети рабочих и служащих, которые проживали в Кремле, стали заниматься в школе. Недоставало тетрадей, карандашей, учебников. Писали огрызками на полях газет, журналов, на обоях. По указанию Владимира Ильича для школьников организовали бесплатные обеды.
– Ешьте, ребята, кашу, не обижайтесь, что без масла. Придет время, будет и у вас каша с маслом. Все будет! – сказал Ленин, придя на первый школьный обед.
Эти слова на всю жизнь врезались в память Николая Савватьевича Белкова. Слова величайшего оптимизма, веры в будущее.
– Владимир Ильич и потом, – продолжает Николай Савватьевич, – не забывал о нашей школе. То получим от него карандаши или бумагу, то по кусочку хлеба. Однажды после уроков привел нас к себе на кухню. Смотрим, чай приготовлен. «Как учитесь?» – спросил. Мы ему рассказывали наперебой. Похвалил, что стараемся. Сказал, что сейчас учеба для нас – самая главная обязанность. Советской России нужны грамотные люди. Очень много грамотных людей! Потом Владимир Ильич играл с нами: достал с полки тазик, налил в него воды, стал мастерить и пускать кораблики. Было очень весело.
…Память тринадцатилетнего парнишки запечатлела тревожную картину, которую не забыть! Кремлевский плац, заснеженный и, кажется, насквозь промерзший. Солдаты в шеренгах. Чуть поодаль служащие правительственных учреждений. Какой-то военный начальник, фамилию его Белков не знает, вышел перед строем и объявил, что Ленин умер… Оцепенение охватило всех… И вдруг начальник, не выдержав, заплакал. Заплакали и солдаты. Плакали все, кто был на плацу. Так бесконечно был всем дорог Ильич!
Третий десяток лет несет Н. С. Белков службу на посту № 1. У всей страны на виду. У всего народа. Николай Савватьевич счастлив, что ему доверено находиться там же, где когда-то нес революционную вахту его отец. Отец охранял живого Ленина, сын – благодарную память о нем.
Служба на Красной площади только внешне может показаться легкой. Людской поток к Мавзолею за последние годы увеличился в два-три раза. Вся планета, разбуженная октябрьской грозой, идет поклониться величайшему из великих. Если пять – шесть лет назад иностранцев проходило в день триста – шестьсот человек, то сейчас – четыре – пять тысяч.
Так что постоянно находиться в центре этого потока, поддерживать в нем образцовый порядок не только почетно, но и ответственно. Надо быть корректным, культурным, волевым, чутким. Кто бы ни обратился – выслушай, ответь, помоги. Ведь ты не где-нибудь, а в сердце Москвы, на Красной площади!
Вот к Белкову подходит старик. Объясняет: «Из Красноярска я, 85 лет от роду, хочу проститься с Ильичем, а в очередь уже не пускают больше». Николай Савватьевич берет старика под руку, решает поставить поближе к Мавзолею. Нет, старик не согласен! Он горячо благодарит майора, но хочет стать в конец, в самый конец очереди, чтобы пройти весь путь, которым проходят миллионы, перечувствовать и передумать все, рождаемое любовью к Ленину.
Слушая Николая Савватьевича, я все больше убеждался в его глубокой политической зрелости, широте мышления, государственной ответственности, отраженных в его службе на почетном посту.
«ВПЕРЕД, БОРЯСЬ…»Под сенью высоких, крепкоствольных берез раздается молодой, торжественный голос:
– Клянусь до конца оставаться преданным своему народу, социалистической Родине и Советскому правительству…
Это присягает на верную службу Советской власти новое пополнение милиции. Присягает в присутствии представителей трудящихся. Присягает у памятника героям МВД, павшим в борьбе с врагами.
Перед глазами бойцов на граните дорогие имена. Список бесстрашных открывает фамилия Николая Голубятникова. Кто он? Какая жизнь скрывается за датами: 1897—1920?
С волнением читаем мы документы, касающиеся Николая Голубятникова и его семьи. Вот телеграмма на имя Председателя Совнаркома Татарской республики:
Прошу срочно подтвердить особые заслуги перед Советской Россией убитого 2 марта 1920 г. при исполнении служебных обязанностей начальника отделения уголовного розыска Николая Голубятникова на предмет назначения усиленной пенсии. Наркомсобес Винокуров.
С телеграммой ознакомился В. И. Ленин.
Вскоре на имя наркомсобеса А. Н. Винокурова была принята телеграмма:
Подтверждаю, что бывший начальник Казанского отделения уголовного розыска Николай Голубятников 2 марта прошлого года, руководя лично поимкой бандитов, сражен двумя выстрелами и через несколько часов умер.
Голубятников был человек энергичный, безупречной честности, открыл много крупных краж. Предтатсовнаркома Саид Галиев.
Матери Николая Голубятникова Александре Тимофеевне, его жене Евдокии Николаевне и дочке Лидочке, которой шел тогда второй годик, Советское правительство назначило пожизненную пенсию. Местные власти выдали единовременное пособие.
Для восстановления биографии героя еду к Дмитрию Сергеевичу Николаеву, чекисту, одному из старейших сотрудников Казанского уголовного розыска. С ним вместе побывали у тех, кто знал Николая Голубятникова, работал с ним в Татарии: у Георгия Павловича Кувшинова, Федора Степановича Фомина, его сестры Екатерины Степановны Фоминой-Нечаевой, у полковника милиции Александра Васильевича Дианова. Связываемся с сестрами Николая – Надеждой и Ольгой, проживающими в Куйбышеве. Они рассказали: «Семья наша была большая, жили бедно. Отец тяжело болел, и Николай с 13 лет стал работать «мальчиком» в магазине. Во время революции, будучи солдатом, он без раздумий взял сторону Советской власти. В 1918 году вступил в партию большевиков. Его избирают членом ревкома; направляют в Казанский Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. А 24 мая 1919 года Николая назначили первым начальником губернского отделения угрозыска».
Трудное было время… В Казани и ее окрестностях действовали вооруженные банды. Они грабили, убивали партийных и советских работников.
Федор Степанович Фомин, в уютной квартире которого мы сидим, вспоминает:
– 2 марта 1920 года я дежурил по угрозыску. Бесконечные звонки – то совершено преступление, то задержаны спекулянты. Вдруг сообщили, что вооруженные грабители, перебив охрану, ворвались в государственный соляной склад и на нескольких подводах вывезли всю соль. Не улыбайтесь – соль тогда была на вес золота. Неожиданно дверь в дежурку отворилась, и прямо с порога молодой паренек – возчик Подкидышев – выпалил: «Я знаю, где спрятана соль. Поедемте быстрее, покажу!»
– Николай Илларионович, – продолжал Фомин свой рассказ, – приказал мне оставаться на месте, а сам с агентами угрозыска Кирилловым и Каменецким выбежали на улицу. Они сели в пролетку и помчались по адресу, указанному добровольным помощником.
Вот и улица Подлужная, двухэтажный бревенчатый дом. Быстро вошли в него. Произвели обыск. Обнаружили только пустые мешки из-под соли, преступников как будто нет. Собрались уже уходить. В это время Подкидышев, тронув Голубятникова за плечо, указал глазами на крадущихся по двору бандитов с пистолетами в руках.
– Этот высокий – Иванов. Атаман. Это он под угрозой оружия заставил меня и других привезти сюда ворованную соль…
Во двор вела еле заметная узкая лестница через дверь в чулане. В нее-то и рванулся навстречу банде Голубятников.
– Руки вверх! – крикнул он.
В ответ раздались выстрелы. Тяжело раненный в грудь Николай свалился на пол. Но он еще нашел в себе силы несколько раз выстрелить из нагана. Храбро вели себя и Кириллов с Каменецким. К несчастью, сумерки позволили бандитам ускользнуть.
– Товарищ Каменецкий, – придя в себя, попросил Голубятников, – быстро езжайте в отдел, поднимите людей. Надо задержать…
Виктор, агент угрозыска, бережно поднял брата на руки. Жизнь едва теплилась в нем. Николай открыл глаза и спокойным, но уже изменившимся голосом успел произнести:
– Прощайте, товарищи. Приказ выполнен.
Леонид Рассказов
СХВАТКА В ЗАМОСКВОРЕЧЬЕ
Около Устьинского моста в Замоскворечье издавна был установлен пост. Место это всегда считалось беспокойным. Недалеко толкучий рынок, куда часто приносили сбывать краденое, где промышляли карманники, игроки в азартную рулетку. Редкий день проходил здесь без происшествий. Поэтому еще в старые, дореволюционные времена начальство ставило на пост возле Устьинского моста опытного городового, могущего принять решительные меры на случай каких-либо беспорядков.
А теперь на том месте, где когда-то стоял дородный городовой, прохаживался человек среднего роста лет сорока пяти, в видавшей виды солдатской шинели, с винтовкой на ремне. Поставил его на этот пост 1-й Пятницкий комиссариат рабоче-крестьянской милиции.
В предрассветной мгле шаги звучали особенно гулко. Егор Швырков негромко разговаривал сам с собой:
– Ловко мне подметочки подбили. И главное – недорого: за осьмушку махорки. А то и ходить бы не в чем. Казенных-то в милиции пока не дают. Да и то сказать, где их взять-то? На всех разве напасешься? А тут еще эти бандюги проклятые житья не дают. Грабят людей, насилуют, убивают.
Егор с гневом вспомнил, как совсем недавно шайка жуликов растащила средь бела дня три воза продовольствия, которое везли голодающим ребятам в останкинские детские учреждения. Два милиционера, к которым присоединился и случайно проходивший по этой улице Швырков, смогли отстоять только одну подводу.
Занятый своими мыслями, Егор Петрович и не заметил, как дошел до рынка, где проходила граница его участка.
Навстречу ему шел Семен Пекалов. Не так уж давно служили Швырков и Пекалов в Пятницком комиссариате, всего-то несколько месяцев, а уже крепко сдружились.
– Ну, Семен Матвеевич, как дела?
– Да вроде ничего, Егор Петрович. Выстрел какой-то со стороны Солянки слышен был. Так ведь теперь часто стреляют.
– Давай-ка табачком побалуемся, скоро и смена наша подойдет.
Друзья закурили по фронтовой привычке, пряча цигарки в кулаке.
Быстро светало.
Сдав посты, пошли в дежурную часть комиссариата.
– Понимаешь, Семен, одна думка меня мучает. Прямо покоя не дает: правильно ли, что в милицию пошли? По земле скучаю, ох как скучаю! Вот сейчас весна, самая пахота начинается. Выйдешь в поле на рассвете, проложишь первую бороздку, прямо сердце радуется! А дух какой! Земля-то нас заждалась, тоскует. К тому же, сам пойми, кулачье свирепствует. Комбедам без нас, солдат, разве справиться?
– Так-то оно так, – задумчиво ответил Пекалов. – Не береди душу, Петрович, самого к земле тянет, спасу нет. Да вот силенки-то у нас пока маловато. Хорошо, ясное дело, в поле выехать, первую бороздку проложить. А на чем? Лошадки нет, корова во дворе не мычит. А чем сеять? Придется к кулаку за семенами идти. Пуд возьмешь, отдавай два. Разве ты их не знаешь, этих мироедов? Сила-то пока еще у них. У нас, у бедноты, кроме земли, ничего нет. Потому и думаю, Петрович: правильно мы с тобой сделали, что в город ушли. Наведем тут порядок, опосля и к себе махнем, город нам поможет жизнь наладить…
Растянувшись на нарах в казарме, Швырков долго не мог заснуть. Лежал, закинув руки за голову, и думал, думал невеселую свою думу. Вспоминалось ему, как недавно возвратился он к себе домой после империалистической и гражданской войн.
Пришел он в свое село Демидково. Открыл калитку. Печально глянула на хозяина пошатнувшаяся хата. Хлева пустые. Двор зарос крапивой. Где когда-то стоял стог сена, вырос бурьян. Сарай завалился. Словом, запустение.
Так и стоял солдат посреди двора с походной сумкой за плечами и винтовкой на ремне, пока не заметила его Домна Семеновна.
– Смотрю, – рассказывала она ему после, – стоит во дворе около крыльца какой-то обросший солдат и кланяется. Не признала я тебя, Егор Петрович. Позвала Сергея и говорю: вынеси-ка служивому хлебца, есть, сердешный, наверное, хочет. Может, и наш батя где-то так же вот ходит…
И вот Сергей стоит перед отцом с хлебом. Где же ему узнать отца? Ведь когда отец уходил на фронт, мальцу и пяти не было.
Солдат не выдержал:
– Сережка, дорогой! – вскрикнул он, поднимая сына на руки.
А тот испуганно смотрел на незнакомого солдата и никак не мог понять, почему он его обнимает. Выбежала во двор Домна Семеновна, заплакала от радости.
– Ну спасибо тебе, Семеновна, что вырастила мне такого сына.
Недолго пришлось побыть тогда хозяину дома.
– Думай не думай, – сказал он жене, – а хозяйства сейчас нам с тобой не поднять. Силенок не хватит. Из нужды мы никак не выползем. Хоть и жалко мне расставаться с вами, а придется: надо идти в город на заработки.
– А может, как-нибудь перебьемся? – нерешительно пробовала возразить Домна Семеновна.
– Нет, мать, ничего не получится. Надо поработать в городе.
Через два дня Егор Петрович распрощался с женой и детьми и уехал в Москву. Там он поступил в милицию.
…Швырков не заметил, как подкрался сон, сморил его. Все же целую ночь на посту пробыл, не одну версту отшагал.
Но отдых был недолгим. В комиссариат сообщили, что в одном из притонов собрались для очередной попойки главари банды Николая Клестова. Банда эта совершила в районе Устьинского рынка несколько грабежей с убийствами. В банде наряду с отъявленными негодяями были и молодые люди, увлеченные романтикой ночных приключений. Стояла задача: разложить эту банду, то есть отколоть от нее людей заблуждающихся, по существу обманутых. Что же касается главарей, то их следовало задержать, обезоружить и предать суду. Задача весьма трудная: ведь банда была отлично вооружена.
Дежурный по комиссариату вызвал Швыркова и Пекалова. Кроме них, в резерве никого не было. Конечно, посылать двоих в логово бандитов было очень опасно, но и медлить нельзя: когда-то еще представится момент для задержания опаснейших преступников.
– Ну как? – спросил дежурный у милиционеров после того, как объяснил им задачу. – Беретесь выполнить это задание? Предупреждаю: оно опасное и потребует от вас большой выдержки и смелости.
Конечно, друзьям смелости не занимать. Но как, в самом деле, вдвоем задержать главарей банды, которых, по оперативным данным, не менее четырех.
– Без военной смекалки тут не обойтись, – сказал Швырков своему другу. – Она, хитрость военная, много раз выручала нас на фронте и тут, надо думать, не подведет.
И он изложил свой план задержания бандитов.
…В самый разгар попойки в бандитский притон вошли двое вооруженных людей в солдатских шинелях.
– Кто такие? – грозно обратился к ним главарь.
– Московские милиционеры. Оружие – на стол! Руки вверх!
Пьяная компания остолбенела. Но Швырков понимал, что оцепенение это продлится несколько мгновений, а потом возможна схватка. Не давая бандитам времени прийти в себя, он громко распорядился:
– Ну-ка, Пекалов, дай команду взводу, чтобы держали под прицелом окна!
Пекалов, отворив дверь, передал распоряжение.
Бандиты сложили оружие: они были уверены, что притон окружен крупным нарядом милиции и сопротивляться бесполезно. В это время за окнами послышался шум. Все шло в соответствии с задуманным Швырковым планом. Он привлек на помощь хорошо знакомого ему дворника. Обязанности дворника состояли в том, чтобы поднять шум, после того как Пекалов даст команду. Это задание дворник выполнил образцово: стук сапог, падение каких-то тяжелых предметов, свистки – все это создавало впечатление, что около дома действует большое количество людей. Швырков моментально собрал сложенное бандитами оружие. Вдвоем с товарищем он скрутил задержанным руки. Задание было выполнено.
Борьба с преступностью в Москве носила в те годы ожесточенный характер и порою выливалась в жаркие схватки. Часто в этих операциях приходилось участвовать обоим милиционерам.
Сколько раз схватывались они с бандами, сколько раз пули свистели над самым ухом! И ничего – ни царапинки. «Везучие вы, в сорочке, видно, родились!» – сказал им как-то один товарищ. «Э, друг, тут не везение, а расчет и смекалка! – усмехнулся в русую бороду Егор. – Побыл бы ты с нами в окопах, не тому бы еще научился!..»
…Утро 4 апреля 1918 года не предвещало ничего плохого. Весна. Первая весна после великой октябрьской победы. Таял снег. Всю зиму не убирали его с улиц столицы, много было других дел – поважнее. Пешеходы осторожно пробирались между журчащими ручьями.
Изредка двигались переполненные трамваи. Вид их вызывал у людей радостные улыбки. Налаживается, налаживается жизнь в столице. Медленно, но налаживается. Вот и транспорт появился. Правда, его еще очень мало. Рассчитывать, что на работу можно доехать трамваем, пока нельзя. Люди вставали пораньше, чтобы пешком добраться на завод или в учреждение. Ну что ж, это неважно. Первые трамваи – это хороший признак. Значит, скоро на работу можно будет не ходить, а ездить.
Уже под вечер Егор Петрович Швырков и Семен Матвеевич Пекалов шли на пост. Замоскворечье. Купеческие дома. Окна наглухо зашторены, плотно закрыты ставнями. Обитатели этих жилищ редко выходят на улицу.
– Боятся, – подмигнул Пекалов. – Тут, ручаюсь, золота и прочего добра полным-полно.
– Да, жирные особнячки, – согласился Егор. – Вот эти-то богатства и не дают им спать: для бандитов лакомый кусок. Да и анархисты ничем не лучше бандюг. Прикрываются политикой, а на руку – ох как нечисты!
– А чего нам их охранять, буржуев-то, да их бриллианты? – недоумевал Семен. – Они, небось, не думали о нашем брате, когда заставляли на себя до седьмого пота работать. А мы изволь ночи не спать, жизнью своей рисковать, покой буржуев охранять. Не понимаю этого!
Швырков, признаться, тоже не очень хорошо понимал, зачем надо защищать буржуев. Но приказ есть приказ. Правда, начальник толковал, что скоро государство все отберет у буржуев и заставит их трудиться наравне со всеми. А ценности пойдут на нужды народные, на помощь рабочим и крестьянской бедноте. И из особняков богачей повыкинут. Может, еще и ему с Пекаловым доведется по натертым паркетам походить да в удобных креслах посидеть. Выходит, охраняют они не буржуйское добро, а свое, народное…
Милиционеры свернули к Устьинскому мосту. Каждый из них занял свой пост. Один у моста, другой – у «толкучки». Старались быть на виду друг у друга, чтобы при случае оказать помощь.
Начало смеркаться, когда милиционеры сошлись на границе своих постов. В это время к ним подошла группа вооруженных людей в кожаных тужурках. Один из них, по-видимому, старший, обратился к милиционерам:
– Мы сотрудники Московской чрезвычайной комиссии. Окажите нам содействие при производстве обысков у контрреволюционеров дома № 12 по Космодемианской набережной.
Швырков и Пекалов неоднократно слышали на инструктажах, что чекистам всегда следует оказывать помощь. Но слышали они и другое, что за чекистов иногда выдают себя бандиты, чтобы легче совершать грабежи.
– Что же, помощь мы окажем, – сказал Швырков. – Но сперва – ваши мандаты.
Люди в кожанках предъявили документы. Все правильно: печати, подписи. Вот только не понравилась Швыркову их предупредительность, неоднократные «пожалуйста», «будьте так добры». Чекисты, как правило, народ рабочий, простой, такие слова редко употребляют.
– И чего это они перед нами лебезят? – буркнул тихонько Швырков своему напарнику. – Будто мы какие важные персоны!
– Уж больно они суетливые, вертлявые! – согласился Пекалов. – Настоящие чекисты вроде бы не такие. Держи, Петрович, ухо востро.
Ворота дома № 12 были на запоре. Начали звонить. Дворник не появлялся. Видимо, дверь открывали только своим, по условному звонку.
Неожиданно к воротам подошел один из запоздавших жильцов этого дома и дал условный звонок. Вскоре вышел дворник. Проверив у чекистов документы, он вызвался проводить их.
Пришельцы разделились на две группы. Одна из них осталась с милиционерами во дворе, другая вместе с дворником вошла в подъезд дома и поднялась наверх. Прошло несколько томительных минут. Вдруг раздался выстрел. Как выяснилось потом, это был выстрел в дверь, которую жильцы отказались открыть.
Теперь у милиционеров не оставалось никаких сомнений: это не чекисты, а бандиты.
Загремели выстрелы. Завязалась неравная борьба: преступников было более десяти. Несколько бандитов было убито, уцелевшие наступали со всех сторон. Милиционеры держали оборону, стремясь не дать преступникам уйти. Бандитам удалось прорваться по крышам сараев на задний двор. Швырков был убит. Пекалов получил тяжелое ранение и вскоре умер.
Герои до конца выполнили свой долг перед народом, перед революцией. Шайке бандитов не удалось ограбить ни одной квартиры. Все жильцы остались невредимы.
Сотни товарищей и жителей Замоскворечья провожали героев в последний путь. Их хоронили на Красной площади, где революционный народ хоронит лучших своих сынов и дочерей, отдавших жизнь в борьбе за его свободу и счастье.
