Текст книги "Люди долга и отваги. Книга первая"
Автор книги: Георгий Вайнер
Соавторы: Аркадий Вайнер,Юлиан Семенов,Эдуард Хруцкий,Виль Липатов,Виктор Пронин,Роберт Рождественский,Павел Нилин,Василий Ардаматский,Анатолий Безуглов,Михаил Матусовский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 34 страниц)
На дальних подступах шел первый бой за Сталинград, за Волгу.
Николай Лысенко
ЧЕТВЕРО ОТВАЖНЫХ
15 сентября 1942 года к Краснослободску на помощь осажденному Сталинграду подошла 13-я гвардейская дивизия генерала Родимцева. Командование дивизии решило начать переправу немедленно, не дожидаясь темноты. Дорог был каждый час. Защитники города с трудом сдерживали натиск врага.
В томительном ожидании переправы красноармейцы и командиры, уставшие после трудного марш-броска по степным дорогам Заволжья, тревожно смотрели на горящий город. Сюда, на левый берег реки, отчетливо доносился несмолкаемый гул боя. Бойцы сурово хмурились, говорили мало, скупо:
– Жмут, гады!
– Широка Волга-то, абы как не переплывешь…
И вдруг откуда-то издалека взлетел звонкий голос:
– На погрузку!
Серые шинели пришли в движение. Нескончаемой цепочкой бойцы побежали к берегу…
Через несколько минут, разгоняя белые буруны, к городу устремились катера и небольшие буксиры, запрыгали на волнах весельные лодки. И когда первые группы бойцов почти достигли крутояра там, где высится старый пивзавод, в воздухе появились фашистские бомбардировщики.
Почти в то же время по переправе начала бить вражеская артиллерия. Разрывы косматили реку, окатывая бойцов водой. Кое-где уже виднелись перевернутые лодки и барахтающиеся в воде гвардейцы.
Особенно губительный огонь вели фашисты из орудия, установленного в полуразрушенном здании бывшего управления НКВД. Отсюда хорошо просматривалась Волга, и гитлеровцы вели огонь прямой наводкой.
До прихода 13-й гвардейской дивизии участок обороны по берегу Волги, где доныне уцелели развалины бывшей мельницы, вместе с другими воинскими подразделениями занимал и истребительный батальон, состоявший из работников управления НКВД и милиции.
Землянки батальона были отрыты в отвесном берегу. Пахло в них плесенью, сыростью. Сколоченные из неструганых досок столы, составленные из снарядных ящиков нары – вот и вся обстановка.
Оперативным работникам управления НКВД Петракову, Кочергину, Ромашкову и Сердюкову редко приходилось бывать в своей землянке. Одно задание сменялось другим: ходили в разведку, устанавливали связь с обороняющимися частями. Каждый раз возвращались уставшими, и, может быть, поэтому тесная землянка казалась им уютной, обжитой.
В этот день они коротали выпавший свободный час каждый по-своему. Привалившись к влажной стенке, дремали Валентин Сердюков и Петр Иванович Ромашков. Кочергин, насупившись, деловито пришивал пуговицу к гимнастерке. Петраков поставил на ящик потрескавшееся зеркальце, намылил щеки, присел на корточки и старательно скоблил бритвой подбородок.
– Уж не на свидание ли собираешься, Иван Тимофеевич? – пошутил Кочергин.
Петраков улыбнулся, поднял на него глаза, но не успел ничего сказать. Где-то совсем рядом ухнул взрыв. Земля вздрогнула, с потолка посыпался песок.
– Опять начали! – недовольно сказал Петраков.
Взрывы следовали один за другим, сливаясь в сплошной грохот. Земля тряслась, как в ознобе.
Неожиданно мешковина, прикрывавшая вход в землянку, откинулась, в дверном проеме появился милиционер.
– Срочно вызывает комбат! – тяжело дыша, крикнул он.
Вытирая мыльную пену с лица, Петраков сказал:
– Быстрее, братцы, зря не позовут…
Захватив автоматы, оперработники выскочили из землянки и крутой тропинкой поднялись по откосу. Минут через десять оперработники были на наблюдательном пункте. Командир истребительного батальона Борис Константинович Поль пристально смотрел на возвышавшееся впереди полуразрушенное здание, откуда через короткие промежутки времени раздавались орудийные выстрелы. Снаряды со свистом проносились над головами и рвались где-то на Волге.
– По переправе бьет, сволочь, – не оборачиваясь, словно самому себе сказал комбат. – На прямую наводку поставили… Им оттуда все как на ладони видно…
– Какое будет приказание? – спросил Петраков.
– Заткнуть им глотку! – выругавшись, ответил Поль и, словно оправдывая свой выбор, выпавший именно на эту четверку оперативников, шутливо добавил: – Вам это задание хорошо знакомо…
Комбат был прав. Для оперативных работников здание управления НКВД было вторым родным домом. Они знали в нем все входы и выходы, каждый выступ, каждую ступеньку.
– Действовать осторожно, расчет на внезапность, – предупредил их комбат, продолжая наблюдать за домом.
– Ясно, – ответил за всех Петраков и, обращаясь к товарищам, сказал:
– Пошли!
Прячась за развалинами, оперативные работники приближались к засевшим в доме немцам. Последние метры давались с трудом – приходилось ползти. Возле угла здания Петраков шепнул товарищам:
– Через дверь дежурки…
Они одобрительно кивнули в ответ.
Увлеченные стрельбой по переправе, гитлеровцы никак не ожидали появления русских с тыла. После каждого выстрела наводчик что-то кричал, показывая на Волгу.
А тем временем четверка смельчаков вплотную приблизилась к ним. С криком «ура!» Петраков швырнул гранату, а Кочергин, Ромашков и Сердюков ударили из автоматов. Ни один из фашистов не ушел живым.
– А ну-ка, помогите! – позвал товарищей Петраков, берясь за станину.
Развернув орудие, оперработники подкатили его к пролому в стене. Теперь оно грозно смотрело в сторону врага.
– Давай снаряды! – скомандовал Петраков.
Отложив автомат, Кочергин подал снаряд. Лязгнул орудийный замок. В пустом здании выстрел прогрохотал гулко. Гильза со звоном покатилась по искромсанному паркетному полу.
– Давай еще! – ободренный удачей, кричал Петраков. – Пусть получают свое!..
И выстрелы гремели один за другим.
Немцы всполошились. Чуть ли не целое подразделение бросилось к зданию, в котором хозяйничали оперативные работники. Ромашков и Сердюков хлестнули по наступающим гитлеровцам автоматными очередями. Фашисты залегли, открыли ответный огонь.
– Не нравится, – проговорил Сердюков, высовываясь из укрытия, чтобы посмотреть, куда попадают снаряды. Неожиданно он покачнулся и, судорожно цепляясь пальцами за стену, начал медленно сползать на пол. Ромашков бросился к нему, подхватил на руки, но, глянув на безжизненно свесившуюся голову товарища, осторожно опустил его на пол.
– Уходить надо, – вернувшись к Петракову, сказал он. – Сердюков убит!
– Не торопись, Петя, – ответил Петраков. – Уйти легче, труднее было добраться сюда!
Петраков с Кочергиным посылали снаряд за снарядом в сторону врага. Ромашков короткими очередями сдерживал гитлеровских автоматчиков. Когда опустели снарядные ящики, Петраков снял с орудия замок и сказал Кочергину:
– Берите Сердюкова, а я прикрою вас…
Своего боевого друга они похоронили под вечер с воинскими почестями.
Правительство высоко оценило мужество оперативных работников. Петраков и Кочергин были награждены орденами Красного Знамени. Ромашков и Сердюков (посмертно) – орденами Красной Звезды.
Юрий Проханов
ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС
«Дорогой Ефим Ильич!
В этой исторической битве под Москвой в партизанском отряде принимали участие и Вы, совершив героический подвиг, за который Родина удостоила Вас высшей награды – ордена Ленина – и медали «Партизану Отечественной войны 1-й степени номер один.
В Вашем ратном подвиге, во всей Вашей жизни отразился характер большевика-ленинца, для которого высшей жизненной целью является беззаветное служение социалистической Родине, делу Ленина, идеалам Коммунистической партии.
Из приветствия Сухиничского горкома КПСС
…Взорвать! Взорвать! Взорвать! – яростно стучало в голове. Взорвать во что бы то ни стало эту треклятую гранату, а вместе с ней и килограммы взрывчатки, заложенные под шпалы. Счет шел на неумолимые, ничему не подвластные секунды: уже гудели тонко рельсы, извещая о приближении тяжелых составов. Тогда и попался ему на глаза железнодорожный указатель – длинный шест с укрепленной на нем массивной доской. Рывок – и шест сломан у основания. Теперь – назад, туда, где торчит из земли рукоятка противотанковой. В удар он вложил, кажется, все свои силы. И последнее, что увидел, – ослепительную вспышку, а звук мощного взрыва, разметавшего полотно, почему-то и не услышал.
То был звездный час Ефима Ильича Осипенко – коммуниста, милиционера, солдата, наивысшая точка и взлета его неукротимого духа, подлинный апогей мужества. Не сиюминутный, скоропалительный порыв, не жест отчаяния, а вполне осознанный поступок во имя долга и любви – Долга перед Родиной и Любви к ней. Подвиг, к которому шел всю свою жизнь этот мобилизованный и призванный революцией человек.
1Ты помнишь, товарищ, как
вместе сражались…
М. Светлов.
Как у многих стариков, его мысли теперь часто бродят по далекой стране, имя которой – юность. Босоногая, голодраная, полуголодная и все-таки прекрасная пора. И вместе с тем пора, когда в преддверии революции возмужание крестьянского хлопца Ефима шло шагами семимильными.
Родился он за шестнадцать лет до Октября, в захолустной деревеньке на Гомельщине, в самой что ни на есть бедняцкой семье. Среди троих детей был старшим и раньше других узнал, почем фунт крестьянского лиха. Батрацкие «университеты» проходил в расположенном неподалеку графском поместье и в хозяйствах деревенских богатеев-кулаков. Там и получил весьма предметные, наглядные уроки классовой грамоты. Поэтому вопрос «с кем» – для Осипенко не стоял. Революцию он воспринял как свое кровное дело, а уже в двадцатом году его натруженные ладони впервые прикоснулись к винтовке. Ефим добровольцем ушел на фронт. Не знал тогда молодой пастух, что пройдут долгие двадцать с лишним лет прежде, чем он скажет оружию «прощай».
Бойцом стрелкового полка бил Осипенко белополяков, пока не наступило перемирие. Но лично для него оно длилось недолго: новоиспеченного безусого старшину назначают заместителем командира летучего отряда по борьбе с бандитизмом.
Неделями отряд мотался по уездам, искал бандитов, а те, случалось, искали его. И без конца – перестрелки, бои. Ни на минуту не расставался Ефим со своей любушкой-трехлинейкой, так и спал, подсунув под щеку приклад.
Ему нравилась эта лихая жизнь, почти каждодневный острый холодок опасности. И рисковал он часто, только по-умному. Если не вынуждали на то обстоятельства чрезвычайные, на рожон не лез. Больше надеялся на смекалку, меткий глаз и твердую руку. И жадно, на лету постигал грамматику лесной, по существу партизанской, войны, словно предчувствовал, что она ему в будущем крепко пригодится. Тогда же и получил от командования свою первую награду – серебряные часы.
Красноармейскую службу закончил Осипенко в фуражке с зеленым околышем – как командир отделения пограничного отряда войск ОГПУ, охранявший западную границу.
В этой фуражке и предстал он в один из ноябрьских, исходящих мелким дождичком дней 1924 года перед начальником милиции в своей родной Гарцевской волости Стародубского уезда с запечатанным пакетом в руке. Начальник, с которым уже успел переговорить по телефону военком, разорвал пакет и, быстро просмотрев находившийся там документ, пытливо оглядел демобилизованного старшину. Высок. Как говорится, ладно скроен. Лицо открытое, приятное. Серые глаза смотрят весело и дерзко.
– Так вот, товарищ Осипенко, хотим вас снова мобилизовать как бывалого чекиста. Теперь уже на милицейский фронт. Согласны?
Чуть помолчав, добавил:
– Понимаешь, очень нужны нам в милиции боевые парни…
Выдали ему новое милицейское обмундирование, наган с четырнадцатью патронами, постельные принадлежности и показали топчан в общежитии. С этого дня стал он рядовым милиции. А через несколько лет уже оперуполномоченный уголовного розыска Осипенко получил очередное серьезное задание: поймать главаря грабительской шайки некоего Семена Коваленко по кличке Клыбко. Кто-то из товарищей тогда пошутил:
– Ну, Ефим, поздравляем. Ты у нас становишься прямо-таки первым специалистом по бандам…
В этой шутке была большая доля правды. К тому времени он основательно поднаторел в милицейском деле, изучил многие его тонкости и вообще чувствовал себя на своем месте. А все потому, что характер, особенности новой службы как нельзя лучше соответствовали его натуре – деятельной, энергичной. Жизни, работы вне милиции он попросту уже не представлял.
Как и обычно, к выполнению задания Осипенко подготовился скрупулезно. Тщательно изучил сведения о самом Клыбко, его родных, проживавших в деревне Михновке, где по некоторым данным скорее всего можно было задержать бандита. Продумал «роль», которую придется разыграть перед сельчанами: этакого городского гуляку-парня, явившегося отдохнуть и покутить к своему деревенскому родственнику (подходящая кандидатура была подобрана заранее), свою новую, соответствующую для роли одежду, прическу и все другие мельчайшие детали. Договорился о способах связи с районной милицией.
Так и объявился в Михневке – на радость местным невестам разудалый неженатый хлопец, который лихо плясал на гулянках, пел под гармонь задушевные песни. А хлопец наматывал на ус разговоры, толки да сплетни, будто невзначай выведывал то, что ему нужно. И вот она, первая существенная зацепка: у Клыбко в деревне появилась зазноба. Возле ее дома и провел Осипенко не одну бессонную ночь, караулил – да все напрасно. Но унывать – не унывал, испытывал свое терпение, крепко надеясь к тому же на хозяйку, у которой квартировал, и других верных людей, не спускавших по его просьбе глаз с домов, где мог появиться бандит. И дождался: шепнули хозяйке, а та – ему, что Клыбко прошмыгнул в хату к дядьке. У Ефима, два дня маявшегося зубами, от такого долгожданного известия даже боль как рукой сняло. Вместе с присланным в помощь товарищем они достали из тайника винтовки, кинулись к этой хате. Но лишь показались на пороге, грохнул выстрел. Едва успели отскочить. Вспыхнула перестрелка – кто кого. Пули только повизгивали над головами. Внезапно смолкла бандитская винтовка. Осипенко рванул дверь, бросился в затянутую пороховым дымом горницу. Но Клыбко был уже мертв. Таким бесславным стал конец атамана. А вскоре переловили и остальных бандитов…
Жители Сухиничей, небольшого, расположенного на бойком месте, с двумя железнодорожными станциями городка тогдашней Смоленской области, быстро оценили нового начальника районной милиции, его неукротимую энергию, умение твердой рукой навести порядок. Оперативно, профессионально грамотно действовал Осипенко и при обезвреживании местных злоумышленников, и при поимке залетных «гастролеров» (о квалифицированном изобличении двух таких крупных мошенников даже писала газета «Правда»). Хорошо знало население Ефима Ильича по горячим выступлениям на рабочих и колхозных собраниях, сельских сходках, уважало за доброе, справедливое отношение к трудовому люду, за личную скромность.
Все эти качества – как работника и как человека – в полной мере проявились и тогда, когда грянула война. Начальник истребительного батальона Осипенко в числе последних ушел из разбитого, дымившегося в развалинах города. Ушел в партизаны, в труднодоступные для врага Козельские леса соседней Тульской области.
2В отряде Осипенко быстро стал общим любимцем. Как он умел вовремя и пошутить, и песню затянуть, и серьезным словом поднять партизан на боевое дело! С тех пор как он пришел в партизанский отряд «Передовой», ни одна боевая операция не обошлась без его участия… Храбрости Осипенко был отчаянной.
Из воспоминаний командира партизанского отряда Д. Тетерчева
Ранним осенним утром к дальней сторожке, где жил лесник Дмитрий Бессонов с семьей, подошла группа партизан. Возглавлял ее командир отряда Дмитрий Тимофеевич Тетерчев. Партизанам сообщили: в сторожке остановились на ночлег какие-то мужчины, вроде бы расспрашивают про отряд. Держа оружие наготове, вызвали незнакомцев на крыльцо.
– Кто такие, откуда будете? – строго спросил командир.
Вперед шагнул высокий, плечистый человек с винтовкой в руках. Под его распахнутым пальто виднелась темно-синяя милицейская гимнастерка, на ремне – увесистая кобура. Карманы оттопырены – похоже, что там гранаты. Все это Тетерчев подметил с первого взгляда: как-никак сам был сотрудник уголовного розыска.
– Я – начальник сухиничской милиции Осипенко, а люди – со мною. Вот мои документы.
Партийный билет, служебное удостоверение – все в порядке. Внимательно просмотрев их, командир сразу же подобрел. Представился.
– Значит, нашего полку прибыло…
Так после скитаний по глухим лесным тропам 10 октября – дату он запомнил точно – Ефим Ильич стал бойцом отряда «Передовой».
Чем больше Осипенко присматривался к своим товарищам и во время боевых вылазок, и в недолгие часы отдыха, тем больше они нравились ему. Руководители отряда, коммунисты были по существу одной с ним профессии, коллегами по довоенной работе. И понимали друг друга с полуслова. Спокойный, рассудительный командир Тетерчев – сотрудник уголовного розыска. Его заместитель, собранный, инициативный Иван Никитович Сорокин – пожарный инспектор. Волевой комиссар Павел Сергеевич Макеев – уполномоченный НКВД. Все трое из одного, Черепетского района. Пришедший с Осипенко из Сухиничей весельчак Николай Семенович Митькин – опытный железнодорожник и связист, партизанивший еще в гражданскую войну в отряде Щорса, и степенный, хозяйственный колхозник-пчеловод Павел Николаевич Чекалин – были люди старшего поколения. Остальные – молодежь, комсомольцы. Шурочка Горбенко и Федя Дмитриков – с Черепетского чугунолитейного завода. Алеша Ильичев – рабочий Лихвинской типографии и другие. А самый младший – Саша Чекалин, сын Павла Николаевича, шестнадцатилетний, застенчивый школьник, имя которого, имя бесстрашного Героя Советского Союза, вскоре узнала вся страна. Ефима Ильича как самого сведущего в военных делах, умелого организатора назначили начальником штаба.
Они и составили крепкий костяк небольшого по численности, но боеспособного, мобильного отряда, воевавшего с полной выкладкой сил.
С первых же дней повели партизаны интенсивную разведку. По одиночке и небольшими группами кружили бойцы по деревням, районным центрам, наблюдали за железной и шоссейными дорогами, в подробностях выведывая все о противнике. Зачастую инструктировал их Осипенко, учил, на что обращать внимание, не упускать кажущихся мелочей, деталей, которые на самом деле могут рассказать о многом. Как начальник штаба, он вместе с командиром оценивал добытые данные, разрабатывал предстоящие операции. Любил и сам ходить в разведку, забираясь порой за тридцать – сорок километров от базы.
«Надо сказать, – вспоминает Д. Тетерчев, – разведчик из Осипенко был классный: глаз цепкий, все видит. Умел он и подойти к людям, знал, как и о чем спросить».
Боевое крещение состоялось в нескольких километрах от поселка Митино на шоссе, которое вело в Лихвин. По этой дороге двигалась, сильно растянувшись, немецкая автоколонна. Партизаны ее ожидали в самом удобном для встречи месте. Залегли по обе стороны шоссе, укрывшись за толстыми стволами старых берез, что росли по обочинам. Командир и начальник штаба расставили людей так, чтобы обеспечить кинжальный огонь. Явное неравенство сил их не смущало: надеялись на ошеломляющую внезапность удара, на то, что успеют вовремя уйти. И расчет полностью себя оправдал.
Уже сильно стемнело и опять занудил холодный дождь, когда голова колонны поравнялась с тем местом, где была засада. Тетерчев выжидал, не спешил подавать сигнал. Вот показалась отставшая от других группа автомашин и передняя внезапно встала – какая-то поломка. Сразу же на дороге забегали лучи фонариков, послышались торопливые команды.
– По фашистским гадам, огонь! – крикнул командир. Из кюветов грянули залпы, полетели гранаты. Жарко вспыхнула одна машина, за ней другая. Пламя выхватывало из темноты метавшиеся и падавшие фигуры. Бойцы патронов не жалели…
«Вернулись на базу. Стали обсуждать план дальнейших действий. Приняли решение: и впредь не давать фашистам покоя ни днем, ни ночью», – вспоминает Тетерчев.
Словно магнит, притягивала к себе внимание отряда одноколейная железная дорога, которая связывала Сухиничи с Тулой через станции Козельск, Шепелево, Мышбор и другие. По ней непрерывно гнали немцы на восток живую силу и технику и, естественно, охраняли линию надежно. Но имелось немаловажное обстоятельство: на протяжении нескольких километров к полотну почти вплотную подступал лес.
Как же вывести дорогу из строя? Взрывчатка имелась, но не было детонаторов, бикфордова шнура. И все-таки выход из положения нашли. Осипенко предложил:
– Давайте в стыки между рельсами вобьем костыли, а для верности кое-где еще и гайки открутим. Поезду некуда деваться – только под откос. Дело проверенное, не сомневайтесь. Когда мы с Митькиным пробирались в отряд, одно такое крушение устроили…
Предложение было принято, стали готовиться к операции. Усилили наблюдение за движением поездов, за немецкими патрулями. Это помогло выбрать удобный момент и место диверсии – на крутом повороте близ полуразрушенной станции Мышбор. Во время одной из вылазок на эту станцию разведчики раздобыли железнодорожный инструмент, металлические костыли.
В намеченный вечер группа скрытно подобралась к полотну. Выставили охранение. Всадить четыре костыля, отвинтить гайки было делом пятнадцати минут. Осипенко и Митькин по-хозяйски приняли работу. И только убедившись, что все сделано надежно, начальник штаба дал сигнал к отходу.
В лесу залегли. Состав – больше десятка вагонов с солдатами и военной техникой – не заставил себя долго ждать. Вот он на всех парах выскочил из-за поворота. Бойцы невольно затаили дыхание. Уже рядом, совсем близко… Ну!!! Раздался страшный скрежет. Паровоз стал медленно крениться на бок и рухнул вниз с крутой насыпи, увлекая за собой гармошку вагонов. Где-то внутри образовавшегося месива полыхнуло пламя, начали рваться снаряды…
После этой диверсии, дорого стоившей гитлеровцам, те стали осторожнее. Усилили охрану. Впереди воинских эшелонов пускали платформы, где стояли пушки, пулеметы, с ходу «обрабатывавшие» ближний лес, кустарник. И все-таки легкий на подъем, и подвижный отряд не давал гитлеровцам покоя.
День ото дня множились ратные дела партизан. Пущено еще несколько поездов под откос. Захвачен немецкий обоз. Сожжен склад на станции Шепелево. Взорван бомбардировщик «хейнкель», совершивший вынужденную посадку. Сделали это Осипенко, Митькин и Дмитриков – славный получился фейерверк! На протяжении нескольких километров выведена из строя полевая связь. Регулярно уничтожались мелкие группы противника…
Было, конечно, нелегко. Чего стоили только многокилометровые, изматывающие переходы сквозь метели, когда одежда дубела на ветру. Всегда настороже, всегда начеку, в полной боевой готовности. Кратковременный отдых на базе, скудное питание зачастую не восстанавливали силы. А надо было идти снова.
И очень дорого ценились спокойствие, выдержка Ефима Ильича, его умение подбодрить людей веселым словом, вполголоса затянутой песней. К нему тянулась молодежь, делилась самым сокровенным. И никто не догадывался о переживаниях самого Осипенко, ничего не знавшем о судьбе жены, которая скоро должна родить, и сына, оставленных на оккупированной территории. Он плохо спал. Когда становилось совсем невмоготу, выходил из землянки покурить, слушал, как шумит лес. Это немного успокаивало. А наутро становился тем Осипенко, которого привыкли обычно видеть, – подтянутым, собранным, заряженным энергией.
На войне как на войне. Потери неизбежны. Ушел в разведку в Лихвин Дмитрий Клевцов, и не вернулся. Позднее стало известно: его арестовали во время встречи с местным подпольщиком Григорием Штыковым. Оба не дрогнули, приняли мучительную смерть. По доносу предателя была расстреляна связная, сестра заместителя командира Сорокина – Екатерина Арсенина. А после ноябрьских праздников партизаны узнали, что схватили их Чекаленка – Сашу Чекалина. Его зверски пытали. Но так ничего и не добившись, гитлеровцы повесили Сашу в Лихвине, на дереве у школы, где он учился. (Уже после освобождения Ефим Ильич, по-отцовски любивший юного партизана, который чем-то напоминал ему собственного сына, тоже Сашу, приедет в эту школу, будет долго стоять у того дерева с непокрытой, рано поседевшей головой, будет долго ощупывать чуткими, нервными пальцами слепого тот самый сук…)
Но ни горькие потери, ни артиллерийские обстрелы леса, ни прочесывания не сломили боевой дух партизан. Отряд жил и боролся, мстил за погибших товарищей.
«В то время, когда немцы усиленно подбрасывают военное имущество и подкрепления генералу Гудериану, мы ежедневно делаем боевые вылазки», – писал в своем дневнике Тетерчев.
