Текст книги "Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика"

Автор книги: Георг Вильгельм Фридрих Гегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

противоположности. Принцип противоположности проникает все

современное естествознание и в первую очередь – физику. Но уже

признание принципа противоположности фактически ведет к преодолению

формальной логики в старом школьном ее понимании.

Диалектика определяется прежде всего как учение о развитии.

Развитие имеет место только там, где существуют

противоположности и противоречия. Поэтому Ленин правильно говорит о

внутренних импульсах к развитию, даваемых противоречием. Всякое

развитие есть результат борьбы противоположностей. В абсолютно

однородной среде не может быть развития до тех пор, пока в ней не

образуются в силу тех или иных условий противоположности. Раз-

XCV

витие возникает из раздвоения единого; в едином раскрываются

противоположные определения. Поэтому Ленин подчеркивает, что

раздвоение единого составляет основную особенность диалектики,

основной закон объективного мира и познания. Тожество, или единство

противоположностей, означает «признание (открытие)

противоречивых, взаимоисключающих, противоположных тенденций во всех

явлениях и процессах природы (и духа, и общества в том числе). Условие

познания всех процессов мира в их «самодвижении», в их

спонтанейном развитии, в их живой жизни есть познание их как единства

противоположностей» *).

Процесс развития состоит, таким образом, в раскрытии, в

развертывании присущих или заложенных в данном явлении свойств и

определений. Поэтому всякий процесс развития есть восхождение от

низших форм или ступеней к высшим, от абстрактных, более бедных

определений к определениям более богатым, содержательным,

конкретным. Высшая ступень содержит в себе низшие как «снятые», т. е.

как бывшие самостоятельными, но ставшие несамостоятельными.

Низшая форма развилась в высшую; тем самым она не исчезла

бесследно, а сама превратилась в иную, высшую форму. «Почка

пропадает при распускании цветка, и можно сказать, что она вытесняется

этим последним; точно так же через появление плода цветок

оказывается ложным бытием растения и вместо него плод выступает как

истина растения. Эти формы не только различаются, но вытесняются

как непримиримые друг с другом. Но их преходящая природа делает

их, вместе с тем, моментами органического единства, в котором они

не только не противостоят друг другу, но один столь же необходим,

как и другой; и эта равная для всех необходимость образует жизнь

целого» **).

Высшая форма возникает благодаря тем противоречиям, какие

обнаруживаются в низшей форме. Эти–то противоположности и

противоречия ведут к образованию нового, высшего единого целого,

содержащего в себе в снятом виде низшую форму. Вез развития

низшей формы не возникает форма высшая. Стало быть, высшая форма

связана с низшей и поэтому результата не существует без пути

развития, приведшего к нему. Всякое данное явление, или всякая данная

форма, должна рассматриваться как развившаяся, как ставшая,

*) Ленин, К вопросу о диалектике. («Под знаменем марксизма», 1925 г.,

№ 5—6, стр. 14—15.)

**) Гегель, Феноменология духа, стр. 2.

XСVI

т. е. мы должны их рассматривать как исторические образования.

Почка, цветок, плод суть одинаково необходимые ступени в развитии

растения. Но каждая высшая форма представляет собою осуществление

того, что потенциально дано в низшей форме. Цветок, например, есть

развившаяся, развернутая почка. Цветок, в свою очередь, уступает

свое место плоду, который выступает как истина растения. Всякое

развитие совершается путем движения от менее дифференцированного к

более дифференцированному состоянию. В области органических форм,

например, мы имеем движение от комочка слизи до вполне развитого

организма. Этот процесс развития есть объективная диалектика самого

предмета и выражается этот процесс в движении от абстрактного, в

смысле недифференцированности и бедности содержанием или

свойствами, к конкретному, обнимающему множество противоположных

свойств и определений. Диалектика предмета есть необходимый

процесс развития присущих ему определений и свойств. Это необходимое

развитие предмета вытекает из природы, или сущности, самого

предмета; предмет необходимо развивается в определенном направлении и

не может развиваться в другом направлении благодаря его

имманентной природе, благодаря его сущности. Под понятием предмета Гегель

понимает его внутреннюю сущность; в конце развития предмет

соответствует своему понятию, он развернул все свои внутренние силы, или

определения, он раскрыл свою сущность, т. е. он проявил себя тем,

что он есть по своей природе, по своей внутренней структуре. И это

именно означает, что предмет реализует свою сущность, т. е. приходит

к своему понятию. Диалектический же метод имеет своей задачей

не вносить ничего от себя в предмет, а следовать за ним, наблюдать

за ходом развития самого предмета. В этом смысле диалектический

метод является действительно единственно научным, объективным

методом. Диалектический метод только воспроизводит ход развития

предмета. Таким образом, диалектика, как учение о развитии, ставит

себе целью раскрытие основных законов развития, присущих самой

действительности.

Безразличное тожество есть, по выражению Гегеля, состояние

невинности. Все существа должны выйти из состояния «невинности»,

т. е. безразличного отвлеченного тожества. Но тожество переходит в

различие, различие в противоположность, а последнее в противоречие.

«Из соображения природы противоречия вообще, – говорит Гегель, —

вытекает, что для себя, так сказать, в вещи еще нет вреда, недостатка

или погрешности, если в ней обнаружено противоречие. Напротив,

каждое определение, каждое конкретное, каждое понятие есть по

существу единство различных и различаемых моментов, которые через

определенное, существенное различие становятся противоречивыми.

Это противоречие, правда, разлагается в ничто, возвращается к своему

отрицательному единству. Вещь, субъект, понятие есть именно это

самое отрицательное единство; это есть нечто в себе самом

противоречивое, но равным образом и разрешенное противоречие; это —

основание, содержащее и носящее в себе свои определения. Вещь, субъект

или понятие в своей сфере рефлектированы в себя, суть их

разрешенное противоречие, но вся их сфера опять–таки есть определенная,

различная, а потому конечная, а значит противоречивая. Она не

разрешает сама этого высшего противоречия, но имеет свое отрицательное

единство в некоторой высшей сфере, в своем основании. Конечные

вещи в их безразличном многообразии поэтому вообще таковы, что

они противоречивы в самих себе, преходящи и должны возвратиться

к своему основанию» *).

Формальная логика утверждает, что сущность (вещь, субъект и

проч.) не может себе противоречить, что ее единство состоит в

отвлеченном тожестве. Но если мы поймем, что единство сущности состоит

именно в противоположных определениях, что сущность по природе

своей противоположна, то мы вынуждены будем признать

ошибочность формальной логики. Различие между противоположностью и

противоречием состоит в том, что отношение противоположных

моментов в единстве сущности дано как покоящееся. Противоречие же

снимает противоположность; в противоречии обнаруживается

деятельность противоположностей. Следует различать положительное и

отрицательное противоречие. Отрицательное противоречие есть отрицание

положительного. Отрицательное противоречие или просто отрицание

есть в то же время и положительное, поскольку в нем положительное

существует в отрицательной форме. Неправильно было бы трактовать

Гегеля в том смысле, что раздвоение единой сущности, т. е.

полярности, составляет последний этап в развитии последней, что снятие

противоположностей через противоречие исключается или не является

также необходимой ступенью в развитии сущности.

Противоречие, будучи выражением борьбы противоположностей,

требует своего разрешения. В борьбе данная форма существования

уничтожается, положительный и отрицательный моменты снимают

*) Гегель, Наука логики, ч. I., кн. 2, стр. 44—45.

Логика.

XCVIII

А. ДЕВ0РИН

каждый себя и свое противоположное, признавая, что «истиной» не

является ни то, ни другое, а новая форма, новое единство. В этом

смысле и нужно понимать слова Гегеля о том, что сущность

возращается обратно в себя, в основание (sie gehen hiemit zu Grunde).

«Непосредственный результат противоположности,

определившейся как противоречие, есть основание, которое содержит в себе

тожество и различие как два определения, которые «сняты» в нем

и образуют только его идеальные моменты» *).

Таким образом, диалектика развития не останавливается на

признании или констатировании противоположностей, как этого хотели

бы буржуазные идеологи, стремящиеся к увековечению «социальных

полярностей»; она требует необходимо разрешения и разрушения этих

«полярностей» путем борьбы противоречий и их преодоления, или

«снятия». Поэтому марксизм отвергает теорию притупления или

примирения социальных противоположностей, настаивая на необходимости

революционного «конфликта», революционного способа разрешения

противоречий. В этой связи было бы уместно остановиться на законе

отрицания отрицания, которому обычно приписывают ничтожное

значение. Вместе с Энгельсом и Лениным мы на этот счет

придерживаемся другого мнения. Но остановиться на этом вопросе

здесь мы лишены возможности.

XIII.

В своей книге «Die naturliche Ordnung unseres Denkens»

Людвиг Фишер делает Гегелю упрек в том, что он неправильно

применяет форму единства противоположностей. Сущность гегелевского

метода, пишет он, состоит в том, что он исходит не из целого, единого,

в котором раскрываются противоположности, а из одной стороны этой

противоположности, затем ищет вторую, дополняющую сторону

противоположности и, наконец, над ними воздвигает «единство». Это,

по мнению Л. Фишера, ведет к разрыву первичной целостной формы

и неправильно, потому что неделимое единое рассматривается как

расколотое на части, из которых затем складывается целое. Мнимые

«части» выступают здесь как самостоятельные «вещи», которые

логически будто бы предшествуют целому **). На самом деле целое

существует вместе с своими,частями, и правильнее поэтому итти путем не

*) Гегель, Энциклопедия, § 120.

**) Ludwig Fischer, Die naturliche Ordnung etc., S. 278.

синтетическим, как это делает Гегель, а путем аналитическим,

вскрывая в неделимом целом, едином, как высшем и всеобщем, его элементы,

или моменты. Вместо того, например, чтобы исходить из становления

и раскрыть в нем путем анализа противоречивые моменты бытия и

небытия, Гегель, напротив, начинает с чистого бытия, дополняет

последнее противоположным ему небытием и синтезирует их в понятие

становления. Высшее понятие объединяет два низших, и этот процесс

объединения, синтезирования есть не что иное, как имманентная

диалектика понятия, или его самодвижение.

Соображения Л. Фишера, представляются нам основанными

на недоразумении. В его замечаниях имеется, правда, та доля

истины, что перед умственным взором Гегеля должна была витать

конкретная целостность, чтобы можно было из ее элементов воссоздать

синтез. Иначе говоря: чтобы прийти синтетически к понятию

становления из чистого бытия и ничто, мыслитель уже заранее должен был

знать из созерцания становление или, точнее, движение. В этом

отношении Тренделенбург совершенно прав, когда он утверждает, что

диалектика Гегеля молчаливо повсюду предполагает реальный мир и

его движение, что движение лежит в основании всей логики. Чтобы

отвлекать, надо предположить что–нибудь, от чего отвлекаешь.

«Чистое бытие, в качестве чистого отвлечения, можно, следовательно,

понять только так, что мышление прежде уже обладало миром и

ушло от него потом само в себе» (Тренделенбург). Это замечание бьет

идеалиста Гегеля, но оно мало затрагивает его метод, ибо

неправильно было бы думать, что великий диалектик Гегель знает только

синтез. «Мы спрашиваем теперь только о том, – пишет

Тренделенбург, – как, собственно, развитие могло совершиться из чистого

мышления. Когда становление уже ясно из созерцания, тогда можно в нем

легко различить бытие и небытие. Так, например, пока рассветает день,

он есть уже и в то же время его еще нет. Если посредством анализа

мы раскроем в становлении эти два момента, то отсюда.вовсе еще не

понятно, как могут они заключаться друг в друге. Кто различил

ствол, ветви и листья, тот не решил еще загадки, каким образом

отдельные члены дерева возникают из одного общего основания и живут

друг другом. Вот почему мы должны ближе знакомиться с посылками,

из которых должно быть понято становление» *).

*) Adolf Trendelenburg, Logische Untersuchungen, Leipzig 1862, 2. Aufl.,

B. I,, S. 38; ср. русск. пер., стр. 43.

С А. ДЕБОРИН

Со всеми этими соображениями Тренделенбурга нельзя не

согласиться. Мы действительно ничего не можем знать о бытии и небытии

без реального созерцания движения или становления. Чистое

мышление не может совершить перехода от бытия к небытию и затем к

становлению. Чувственное созерцание, разумеется, должно

предшествовать деятельностя мышления, которое лишь воспроизводит

реальный процесс. Конкретное, как говорит Маркс, является исходным

пунктом созерцания и представления. Но мышление в целях

воспроизведения реального процесса вынуждено сначала путем анализа

выделить абстрактные моменты и после того, как они установлены и

абстрагированы, восходить от простейших моментов или отношений к

сложным. Поэтому указание Тренделенбурга, что становление сначала

должно быть дано в созерцании и представлении, чтобы мы могли

выделить из него его абстрактные, простейшие моменты, совершенно

правильно, но это указание ни в малейшей мере не затрагивает существа

диалектического метода. Правда, гегелевское построение,

касающееся перехода чистой мысли к бытию, не выдерживает критики.

Но нам представляется неправильным упрек, который делают Гегелю

Тренделенбург, Л. Фишер и др. насчет синтетического характера его

метода. Диалектика представляет собою по самому существу теорию

развития абстрактной, алгебраической форме, поскольку она

раскрывает общие законы движения, присущие всякой действительности.

Посредством анализа мы лишь расчленяем данный предмет на его

составные части. Как говорит правильно Тренделенбург, кто

расчленил дерево на ствол, ветви и листья, тот еще не разрешил вопроса о

возникновении дерева, между тем как диалектический метод ставит

себе задачей раскрытие процесса происхождения, возникновения и

уничтожения данного явления. «Кто знает, как именно возникает

вещь, тот, конечно, ее понял. Тайна познания есть разоблачение тайны

происхождения вещей», говорит справедливо тот же Тренделенбург *).

Стало быть, нельзя ограничиваться анализом, расчленяющим предмет

на его составные части, но не раскрывающим процесса возникновения

или развития вещи. Чтобы показать, как предмет развивается,

становится, возникает и исчезает, для этого необходимо восходить от

его простейших форм, от момента его возникновения, и изучить

последовательную смену переживаемых им фаз развития – вплоть до его

гибели. В этом, собственно, основной смысл диалектического метода.

*) Trendelenburg, там же, стр. 79; русск. пер. стр. 85.

Опрашивается теперь, правильно ли поступает Гегель, применяя

«синтетический» метод в построении своей логики? Нам представляется,

что Гегель поступает совершенно правильно и что критики его

просто не уразумели смысла гегелевского построения. Метод Гегеля

есть метод развития. Но метод Гегеля вовсе не есть метод

исключительно синтетический. Это утверждение основано на недоразумении,

ибо у Гегеля мы имеем единство анализа и синтеза. Каждая третья

категория есть конкретная, т.е. синтетическая категория,

расчленяемая в то же время аналитически на отвлеченные моменты, единство

которых образует целостную, конкретную категорию. Так, например,

чистое бытие и ничто суть абстрактные, выделенные путем анализа

моменты конкретной категории становления. Сам Гегель неоднократно

указывает на то, что все развитие философской мысли состоит только

в полагании того, что уже содержится в данном понятии; выведение

же единства бытия и ничто есть чисто аналитическое, подчеркивает

Гегель. «Каждый обладает представлением о становлении и также

признает, что это одно представление, пишет—Гегель;—каждый, далее,

признает, что если проанализировать (курсив мой. – А. Д.) это

представление, то мы убедимся, что в нем содержится также определение

бытия; но в нем содержится также определение того, что целиком

противоположно этому определению, т. е. определение ничто; наконец,

он должен будет также признать, что эти два определения нераздельны

в одном представлении, так что становление тем самым есть единство

бытия и ничто» *). Отсюда ясно, что с точки зрения Гегеля анализ и

синтез взаимно предполагают друг друга, что путем анализа

представления становления мы находим в нем его противоположные моменты:

бытие и ничто. Но, с другой стороны, чтобы понять становление, мы

должны вскрыть нераздельность, единство его моментов. Бытие и ничто

суть, по выражению Гегеля, пустые абстракции, и лишь становление

«есть первая конкретная мысль и, следовательно, первое понятие»,

Выше уже было указано, что исходным пунктом

материалистической диалектики надо признать категорию движения, понятого как

изменение вообще и составляющего, по выражению Г. Плеханова,

«противоречие в действии», или осуществленное противоречие. Так как

все в природе сводится к движению, а движение есть осуществленное

противоречие, то очевидно, что единство противоположностей

составляет сущность всякой диалектики. В движении содержатся

основные законы диалектики бытия и небытия, возникновения и исчезнове-

*) Hegel, Werke, 2. Aufl. 1843, В. VI., S. 174.

СИ А. ДЕБ0РИН

ния, единства противоположностей и пр. Не имея возможности

остановиться специально на проблеме движения, необходимо здесь, однако,

подчеркнуть, что движение не исчерпывается ни количественным

увеличением и уменьшением, ни переменой места; движение есть также

качественное изменение. Эта точка зрения Аристотеля*), воспринята

Гегелем и Энгельсом**). Если верно, что «задача науки, как говорит

Маркс, заключается в том, чтобы видимое, выступающее на

поверхности движение свести к действительному внутреннему движению» ***),

то мы основное деление объективной логики Гегеля на бытие и

сущность должны считать в общем правильным. И действительно,

категории бытия мы рассматриваем как выражения внешних, а категории

сущности – как выражения внутренних форм движения. В процессе

нашего познания мы, естественно, вынуждены начинать с видимого,

внешнего движения, чтобы затем перейти к внутренним движениям,

т. е. к законам, лежащим в основании непосредственного бытия. В

простейшей форме движения (как единстве бытия, небытия и

становления) мы имеем зародыш, первичную форму, из которой должна

развиться вся действительность. Она будет «повторяться» во всех высших

формах, но в более конкретизированном и богатом содержанием виде.

«Становление», или изменение, есть первичная «клеточка» всей

диалектики, представляющей собою не что иное, как всеобщую теорию

развития. Диалектика вскрывает внутренние законы всякого движения;

поэтому она является методом, имеющим значимость для всех наук.

Она указывает путь, по которому необходимо итти исследователю

в любой области. Совершенно неправильно было бы думать, что

диалектика представляет собою схему или шаблон. Напротив того, ведь

диалектика учит тому, чтобы исследователь только «наблюдал» за

движением самого предмета и воспроизводил бы это объективное движение.

Раз мы признаем движение в качестве основного,

фундаментального факта природы, то задача наук сводится к изучению различных

конкретных форм движения. К. Маркс совершил переворот в

политической экономии главным образом благодаря тому, что стал применять

в этой области диалектический метод. С точки зрения Маркса «капитал

можно понять лишь как движение, а не как вещь, пребывающую в

покое» ****).

*) Аристотель, Met., XI, 11, 12, ср. также Fr. Biese, Die Philosophie

des Aristoteles, 1835, B. I., S. 87.

**) Энгельс, Диалектика природы, стр. 143.

***) uf. Маркс, Капитал, т. III, ч. 1, стр. 297.

****) К. Маркс, Капитал, т. II, стр. 81, изд. «Коммунист», 1918 г.

CIII

Движением все в природе создается и изменяется. То, что мы

называем качеством, т.е. определенностью формы предмета и

совокупностью его свойств, как отношением между ним и другими предметами,

порождается опять–таки движением. Поэтому мы качество можем

определять также как известную форму движения. Но этим,

разумеется, еще ничего не сказано о качестве. Анализ этой категории,

как, впрочем, и всех других, в нашу задачу, как сказано уже, не

входит. Мы хотим здесь лишь подчеркнуть ту мысль, что качество,

количество и мера, как и все прочее, являются сами определенными формами

движения. Поэтому все внутренние противоречия, присущие

движению как таковому, воспроизводятся в этих более конкретных формах,

или категориях, но на иной основе.

Мы стоим ныне перед огромными проблемами общенаучного

характера, диктуемыми как развитием естествознания, так и

общественными сдвигами. Выть может, не будет преувеличением сказать, что

мы стоим перед новой революцией в области мышления. Каждая новая

эпоха характеризуется новым методом мышления. Гегель, а за ним и

Маркс и Энгельс гениально предвосхитили метод новой исторической

эпохи, который может расцвесть пышным цветом только на основе

новейших открытий естествознания и богатейшего опыта в области

общественных явлений. Если диалектический метод благодаря Марксу

дал возможность совершить переворот в области обществознания,

то этого далеко еще нельзя сказать об естествознании, где сила

«традиции» слишком велика, чтобы можно было легко преодолеть

предрассудки метафизического способа мышления. Но и в области

естествознания совершаются такие процессы, которые делают неизбежным

применение диалектики и здесь. Все дело в том, что

естествоиспытатели пока еще не осознали огромного научного значения диалектики

для своей области. «Диалектика природы» Энгельса не получила еще

должного признания со стороны естествоиспытателей. Но надо

думать, что в этом отношении произойдет необходимый перелом.

Потребность в теории материалистической диалектики, во всяком

случае, давно назрела. Гегелевская логика вполне удовлетворить

этой потребности не может, но она должна служить исходным пунктом

и для материалистической диалектики. С другой стороны,

«расшифровка» марксова «Капитала» с точки зрения его логического

состава даст надежный компас в деле материалистической переработки

гегелевской логики.

Энциклопедия философских наук. Логика.

Предисловие к первому изданию.

Потребность дать моим слушателям руководство к моим

философским чтениям является ближайшим поводом к тому, чтобы издать этот

обзор философии во всем ее. объеме раньше, чем я это предполагал

сделать.

«Очерк» по самому своему характеру, не только исключает

исчерпывающее изложение идей со стороны их содержания, но и, в

особенности, не позволяет отвести надлежащее место систематическому развитию

идей, которое должно содержать в себе то, что в других науках

понимали под доказательством и без чего невозможна научная философия.

Название этой книги должно указывать отчасти на то, что она

охватывает собою всю философию, отчасти же на намерение воздержаться

от изложения частностей, предоставляя это дело устным чтениям.

В кратких очерках, где излагаемое содержание предполагается

наперед уже твердо установленным и известным и должно быть

изложено сжато, больше заботятся о внешней целесообразности

расположения и размещения материала. Так как, однако, наше изложение

не подходит к этому случаю, а дает новую обработку философии по

методу, который, как я надеюсь, будет еще признан единственно

истинным, тожественным с содержанием, то я мог бы считать для

себя более удобным по отношению к публике, если бы

обстоятельства позволили мне предпослать краткому очерку более подробную

работу о других частях философии, подобную той, которую я дал

о первой части целого, о логике. Я полагаю все же, что, хотя

в этом очерке пришлось ограничить изложение с той стороны,

благодаря которой содержание становится ближе представлению и

эмпирической осведомленности, – однако, что касается переходов, которые

могут быть только опосредствованием, обусловленным понятием, то я их

выявил достаточно определенно, чтобы показать отличие метода,

применяемого в этом очерке, от лишь внешнего порядка, которым

4

пользуются другие науки, равно как и от известной манеры,

ставшей обычной в философских рассуждениях; эта последняя

исходит из некоторой наперед принятой схемы и с ее помощью

располагает предметы рассмотрения в параллельные ряды таким же

внешним образом и еще более произвольно, чем первый способ, и

по чрезвычайно странному недоразумению хочет заменить

необходимое развитие понятия случайными и произвольными связями.

Мы были свидетелями того, как этот же самый произвол овладел

также и содержанием философии, пустился в самые рискованные

комбинации мыслей и в продолжение некоторого времени внушал

почтение людям честной мысли и добросовестного стремления к истине,

хотя были и другие, видевшие в нем дошедшие до безумия выверты.

Но его содержание не было ни импозантным, ни безумным, а

чаще всего было таким, что в нем можно было узнать общеизвестные

тривиальные положения; точно так же и форма его представляла собою

лишь плоскую манеру преднамеренного, методического и дешевого

остроумия, проявлявшегося в установлении причудливых связей

и в натянутых чудачествах, – под маской серьезности в этой форме

скрывались самообман и обман публики. С другой стороны, мы видели,

как поверхностность, скудость мысли сама себя назвала

благоразумным скептицизмом и критицизмом непритязательного разума, видели,

как вместе с пустотой идей возрастали также их самомнение и

суетность. Оба эти направления духа в продолжение долгого времени

подражали, как обезьяны, немецкой основательности, утомляли более

глубокую философскую мысль и имели своим результатом такое

равнодушие и даже презрение к философии, как науке, что в настоящее

время мнимая скромность так же считает себя в праве

высказывать свое мнение о глубочайших философских вопросах,

отвергая возможность разумного их познания, формой которого когда–то

считали доказательство.

Первое из затронутых явлений можно рассматривать как

юношеский задор новой эпохи, проявившийся как в научной, так и в

политической области. Если этот задор шумно и восторженно

приветствовал зарю обновленного духа, без предварительной углубленной

работы сразу стал услаждаться идеей и в продолжение известного

времени упивался надеждами и перспективами, которые она обещала,

то мы легче миримся с его излишествами, потому что в его основании

лежит здоровое ядро, а тот поверхностный туман, которым он окружил

это основание, должен сам собою рассеяться. Второе явление отвра-

б

тительнее, потому что оно обнаруживает расслабленность и бессилие

и старается прикрывать их самомнением и высокомерием,

наставнически критикующим философских гениев всех веков и превратно

понимающим как их, так и, в особенности, самого себя.

Но тем отраднее видеть и прибавить к вышесказанному, что в

противоположность этим двум направлениям сохранились

непредубежденный, несуетный философский интерес и серьезная любовь к

высшему познанию. Если этот интерес хватался иногда больше за форму

непосредственного знания и чувства, то все же это направление в

высшей степени обнаруживает глубоко идущую внутреннюю потребность

в разумном понимании, которое одно лишь и сообщает человеку его

достоинство и потребность в котором выражается в том, что для

него самого точка зрения непосредственного знания и чувства

получается лишь как результат философского знания, и оно,

следовательно, признает, по крайней мере как условие, то, что оно как будто

отвергает.

Этому интересу к познанию истины я посвящаю настоящую

попытку дать введение или пособие для его удовлетворения; пусть же

эта цель заслужит нашему очерку благосклонный прием.

Гейдельберг, май 1817 г.

Предисловие к третьему изданию.

В это, третье, издание внесены значительные исправления;

в особенности, было обращено внимание на то, чтобы сделать

изложение более ясным и определенным. Но так как цель этого учебника —

служить руководством, то я должен был сохранить попрежнему

сжатый, формальный и абстрактный стиль. И в этом издании книга также

остается руководством для студентов, которые получают

необходимые разъяснения лишь при слушании лекций.

Со времени выхода в свет второго издания появилось много

отзывов о моих философских работах, которые большей частью

обнаружили, что их авторы имеют мало призвания к этому делу. Такие

легкомысленные возражения на произведения, которые продумывались

в продолжение многих лет и были обработаны со всей серьезностью,

приличествующей предмету и удовлетворяющей научным требованиям,

представляют собою отнюдь не утешительное зрелище

выпячивающихся из них дурных страстей: самонадеянности, заносчивости, зави-

б ПРЕДИСЛОВИЕ

сти, оскорбительного неуважения и т. д., и уж нечего говорить, что

в них нет ничего поучительного. Цицерон в Tuscul. Quaesz. ?, II,

говорит: «Est philosophia paucis contenta judicums, multiiudinem con-

sulto ipsa fugiens, eique ipsi et invisa et suspecla; ut, si quis universam

velit vituperare, secundo id populo facere possit» («Философия

довольствуется немногими судьями и намеренно избегает толпы, которой

и она также подозрительна и ненавистна; тот, кто захочет хулить ее,

получит одобрение народа»). – Нападки на философию тем

популярнее, чем меньше в них обнаруживается разумения и основательности.

Мелкая отвратительная страсть легко усваивается, потому что она

встречает отзвук в других людях, и невежество также охотно готово

ее понимать. Иные предметы воспринимаются органами чувств

или даны представлению в цельном созерцании. Все чувствуют

поэтому, что необходимо, хотя бы и в ничтожной степени, знать их,

чтобы быть в состоянии иметь о них свое мнение. Они, кроме того,

заставляют вспомнить о требованиях здравого рассудка, ибо они

даны как знакомые, ясно очерченные предметы. Но отсутствие всего

этого – как знаний, так и здравого смысла – не мешает бесстрашно

нападать на философию или, вернее, на какой–то фантастический

пустой образ воображения, который невежество создает себе и

убеждает себя в том, что это и есть философия; не имея перед собою

ничего такого, что могло бы служить им руководящей нитью, невежды