Текст книги "Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика"

Автор книги: Георг Вильгельм Фридрих Гегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

частных наук. – Философская энциклопедия отличается от других

обычных энциклопедий тем, что последние представляют собою

аггрегат наук, которые случайной эмпирически включаются в них, —

аггрегат наук, среди которых есть и такие, которые лишь носят

название науки, а на самом деле представляют собою только

собрание сведений. Так как эти науки включаются в этот аггрегат

лишь внешним образом, то единство, в которое приводятся науки

в таком аггрегате, есть также внешнее единство, – расположение

в определенном порядке. По той же самой причине, да еще и потому,

что материал их также носит случайный характер, этот порядок

должен оставаться попыткой и в нем всегда должны

обнаруживаться неподходящие стороны, – Итак, в философской энциклопедии не

Логика. 3

34

могут найти себе места: 1) простые аггрегаты сведений, каковыми,

например, является филология. Кроме того, не могут в ней найти себе

места 2) такие науки, в основании которых лежит только произвол;

как, например, геральдика; науки последнего рода насквозь позитивны.

3) Есть еще и другие науки, которые также называют позитивными, —

это науки, которые, однако, имеют рациональное основание и начало.

Эта часть наук входит в область философии, но позитивная сторона

остается исключительным их достоянием. Позитивное в науках имеет

различный характер: 1) рациональное само по себе начало науки

переходит в случайное, благодаря тому, что оно должно низвести всеобщее

в область эмпирической единичности и действительности. В области

изменчивости и случайности понятие не имеет силы, а могут иметь

силу лишь основания. Юриспруденция, например, или система прямых

и косвенных налогов требуют окончательных, точных решений,

лежащих вне пределов самостоятельной определенности понятий, и поэтому

они оставляют широкое место для определений, которые могут быть

одними, если исходить из одного основания, и другими, если исходить

из другого основания, и, таким образом, не могут обладать

окончательной достоверностью. Точно так же идея природы, дробясь на

единичные явления, образует цепь случайностей, и естественная история,

география, медицина и т.д. приводят к определениям существования,

к видам и различиям, которые зависят от внешнего случая и игры

природы, а не от разума. История тоже принадлежит к разряду этих

наук, поскольку ее сущность составляет идея, а ее явления

случайны и принадлежат царству произвола. 2) Науки позитивны также

и постольку, поскольку они не познают, что их определения конечны

и не показывают перехода этих определений и всей их сферы в высшую,

а приписывают значимость этим определениям самим по себе. В этих

науках перед нами выступает конечность формы, точно так же как в

первого рода науках перед нами выступает конечность материала. С

конечностью формы находится в связи 3) конечность основания познания,

каковое основание есть отчасти резонирование, отчасти чувство, вера,

авторитет других, вообще авторитет внутреннего и внешнего

созерцания. Сюда принадлежит также и философия, которая кладет в свое

основание антропологию, факты сознания, внутреннее созерцание или

внешний опыт. Может, однако, случиться, что лишь форма научного

изложения эмпирична, а вдумчивое созерцание располагает то, что

представляет собою лишь явления, так, как это соответствует

внутренней последовательности понятий. Такие эмпирические науки характе-

36

ризуются тем, что, благодаря противоположению друг другу

многообразия сведенных вместе явлений, внешние, случайные

обстоятельства условий опускаются, благодаря чему перед умственным взором

выступает всеобщее. Осмысленная экспериментальная физика,

история и т. д. начертит, таким образом, рациональную науку природы

и человеческих событий и дел в виде внешнего образа, отражающего

собою понятие.

§ 17.

Что касается вопроса о том, с чего философия должна начать,

то в общем приходится ответить, что она должна так же, как и другие

науки, начать с субъективной предпосылки, именно с некоего

особенного предмета; если в других науках предметом мышления является

пространство, число и т. д., то философия должна сделать предметом

мышления само мышление. Но это – свободный акт мышления; оно

свободно становится на ту точку зрения, на которой оно существует

для самого себя, и тем самым само порождает и дает себе свой

предмет. Далее точка зрения, которая представляется, таким образом,

непосредственной, должна в пределах философской науки

превратить себя в результат, и именно в ее последний результат, в котором

она снова достигает своего начала и возвращается внутрь себя. Таким

образом, философия оказывается возвращающимся к себе кругом, не

имеющим начала в том смысле, в каком такое начало имеют другие

науки, так как ее начало имеет отношение лишь к субъекту, который

решается философствовать, а не к науке, как к таковой. Или,

выражая то же самое другими словами, понятие науки и,

следовательно, первое понятие, (и так как оно есть первое понятие, то

оно содержит в себе раздвоение, состоящее в том, что мышление

есть предмет как бы для внешнего философствующего субъекта)

должно быть постигнуто самой наукой. Это даже является ее

единственной целью и делом, – достигнуть понятия своего понятия и, таким

образом, прийти к своей исходной точке и к своему удовлетворению.

§ 18.

Как нельзя давать предварительного общего представления о

философском учении, ибо лишь целостность науки есть изображение

идеи, точно так же деление философского учения на отдельные части

может быть понято лишь из этого изображения идеи; это деление, как

3*

36

и то общее представление, из которого оно должно быть почерпнуто,

представляет собою некоторое предвосхищение. Но идея оказывается

тожественным с собою мышлением, и эта тожественность есть вместе

с тем деятельность, состоящая в том, что мышление противопоставляет

себя себе самому для того, чтобы быть для себя и в этом другом все же

быть лишь у себя самого. Таким образом наука распадается на

следующие три части:

I. Логика—наука об идее в себе и для себя.

II. Философия природы как наука об идее в ее инобытии.

III. Философия духа как идея, возвращающаяся внутрь себя из

своего инобытия.

Выше, в § 15, мы заметили, что различия между отдельными

философскими науками суть лишь определения самой идеи и

лишь она одна проявляется в этих различных элементах. В

природе мы не познаем ничего другого, кроме идеи, но идея

существует здесь в форме отчуждения, внешнего обнаружения, точно

так же, как в духе эта же самая идея есть сущая для себя и

становящаяся в себе и для себя. Такое определение, в котором

выступает идея, есть вместе с тем текучий момент; поэтому отдельная

наука есть одновременно и познание своего содержания, как сущего

предмета, и познание непосредственно же в этом содержании своего

перехода в свой высший круг. Представление о разделении наук

неправильно с той стороны, что оно ставит рядом отдельные части

или науки, как если бы они были подобно видам лишь покоящимися

и субстанциальными в своем различии.

Часть первая НАУКА ЛОГИКИ

Предварительное понятие.

§ 19.

Логика есть наука о чистой идее, т. е. об идее в абстрактной

стихии мышления.

Примечание. Это определение, как и другие определения,

содержащиеся в предварительных замечаниях, суть определения,

почерпнутые из обозрения целого, после этого обозрения. Иначе говоря,

относительно них верно то же самое, что и вообще относительно

предварительных понятий о философии.

Можно сказать, что логика есть наука о мышлении, его определениях

и законах, но мышление, как таковое, составляет лишь всеобщую

определенность, или стихию, в которой идея проявляется как логическая

идея. Идея есть мышление – не как формальное мышление, а как

развивающаяся целостность своих собственных определений и законов,

которые она сама себе дает, а не имеет или находит в себе заранее.

Логика есть самая трудная наука, поскольку она имеет дело

не с созерцаниями и даже не с абстрактными чувственными

представлениями, как геометрия, а с чистыми абстракциями, и требует от

занимающегося ею способности и привычки уходить в чистую мысль,

фиксировать ее и свободно двигаться в ней. С другой же стороны, ее

можно рассматривать как самую легкую науку, потому что ее

содержание есть не что иное, как собственное мышление занимающегося

ею и привычные определения этого мышления, а последние суть вместе

с тем самые простые и элементарные. Они также и наиболее знакомые

определения: бытие, небытие и т. д.; определенность, величина и т. д.;

в–себе–бытие, для–себя–бытие, одно, многое и т. д. Это знакомство,

однако, скорее делает более трудным изучение логики, ибо отчасти

легко вызывает представление, что не стоит труда еще раз заниматься

такими известными вещами; отчасти же здесь важно познакомиться

40

с этими определениями совершенно иным и даже противоположным

образом, чем мы с ними были знакомы раньше.

Логика приносит пользу занимающимся ею, поскольку она в

известной степени развивает ум, помогает ему, таким образом, достигнуть

других целей. Развитие ума посредством изучения логики заключается

в том, что он приобретает привычку к мышлению, так как эта наука

есть мышление мышления, а также и в том, что голова, занимающаяся

логикой, наполняется мыслями, и именно мыслями как мыслями.

Но поскольку логическое есть абсолютная форма истины, поскольку

оно, больше того, представляет собою самое чистую истину, оно

представляет собою нечто совершенно иное, чем нечто только полезное.

Но так как самое лучшее, наиболее свободное и самостоятельное есть

также наиболее полезное, то можно рассматривать логику также

и с этой стороны. Но ее польза имеет в таком случае куда

высшую ценность, чем только ценность формального упражнения

мышления.

Прибавление 1–е. Раньше всего нужно поставить вопрос, что

является предметом нашей науки? Самым простым и понятным ответом

на этот вопрос служит следующий: этим предметом является истина.

Истина есть великое слово и еще более великий предмет. Если дух и

душа человека еще здоровы, то у него при звуках этого слова должна

выше вздыматься грудь. Однако здесь тотчас же выступает но:

но доступно ли нам познание истины? Кажется, как будто, что есть

какое–то несоответствие между ограниченным человеком и сущей

в самой себе истиной. Возникает вопрос, где мост между конечным и

бесконечным? Бог есть истина; как нам познать его? Добродетель

смирения и скромности как будто находится в противоречии с таким

предприятием. Но часто задают также вопрос: может ли быть познана

истина? – лишь для того, чтобы найти оправдание дальнейшей

жизни в пошлости своих конечных целей. Такому смирению грош цена.

Впрочем, вопрос, как могу я, жалкий земной червь, познать истину,

отошел в прошлое; его место заняли гордыня и самомнение,

и теперь люди воображают, что они непосредственно находятся

в истинном.

Юношество стараются убедить в том, что оно обладает истиной

(в области религии и нравственности) уже как бы от природы. В

особенности его убеждают в том, что все старшее поколение погрязло и

закоснело во лжи. Для юношества взошла будто бы утренняя заря,

а ciapniee поколение прозябает в болоте обыденщины. Относительно

41

частных наук юношеству говорят, что их, разумеется, надо изучать,

но лишь в качестве средств для внешних, практических целей. Здесь,

таким образом, удерживает от изучения и познания истины не

скромность, а уверенность в безусловном обладании ею. Старшее поколение,

правда, возлагает свою надежду на юношество, ибо оно должно

продолжать строить мир и двигать науку. Но эта надежда возлагается на

юношество постольку, поскольку оно не останется таковым, каково

оно есть, а поскольку оно возьмет на себя тяжелый труд духа.

Существует еще другая форма скромности по отношению к истине.

Эта скромность есть важничанье по отношению к истине, подобное

тому, какое мы видим у Пилата в его вопросе, обращенном к Христу.

Пилат, как человек, который все решил, который потерял ко всему

интерес, спросил: что есть истина? Этот вопрос имеет тот же смысл,

что и слова царя Соломона: все суета. В нем ничего не осталось, кроме

субъективной суетности.

Познанию истины противится также робость. Ленивому уму легко

приходит в голову мысль: не надо очень уж серьезно относиться к

философствованию. Можно слушать также и лекции по логике, но они

должны нас оставить такими, какими мы были раньше. Эти люди думают,

что если мышление выйдет за пределы обычного круга представлений,

то это не приведет к добру; волны мысли будут тебя бросать в разные

стороны и в конце концов все же выбросят на мель преходящих

интересов, от которых напрасно оторвался. Каков результат таких

взглядов, это мы видим в жизни. Можно, разумеется, приобрести разного

рода умения и сведения, сделаться рутинным чиновником и вообще

приобрести должную подготовку для достижения своих частных

целей. Но совсем не то – развить свой дух для более возвышенной

цели и стремиться к ее достижению. Можно надеяться, что в наше

время в умах молодого поколения зародилось стремление к чему–то

лучшему и оно уже не будет удовлетворяться мякиной внешнего

познания.

Прибавление 2–е. Что предмет логики есть мышление, – с этим

все согласны. Но о мышлении можно иметь и очень высокое и очень

низкое мнение. Так, например, с одной стороны, говорят: это —

только мысль, разумея под этим, что мысль субъективна, произвольна

и случайна, а не есть сам предмет, не есть само истинное и

действительное. Но, с другой стороны, можно также иметь и высокое мнение

о мысли и понимать так, что одна лишь она постигает высочайшее,

постигает природу бога и что посредством внешних чувств ничего

42

о боге узнать нельзя. Говорят: бог есть дух и хочет, чтобы ему

поклонялись в духе и истине. А ощущаемое и чувственное, – с этим мы

согласны, – не есть духовное, и глубочайшую сущность последнего

представляет собою мысль; лишь дух может познавать дух. Дух может,

правда (как, например, в религии), выступать также как чувствующий,

но одно дело – чувство как таковое, форма чувства, и другое – его

содержание. Чувство как таковое есть вообще форма чувственного,

которое обще нам с животными. Эта форма может завладеть конкретным

содержанием, но подобное содержание не удовлетворяется этой формой;

форма чувства есть наиболее низкая форма для духовного содержания.

Это содержание – сам бог – существует в своей истинности лишь

в мышлении и как мышление. В этом смысле мысль, таким образом,

есть не только лишь мысль, а представляет собою самый возвышенный

и, точнее говоря, единственный способ, которым может быть

постигнуто вечное и в себе и для себя сущее.

Как о мыслях, так и о науке о мысли можно быть и высокого,

и низкого мнения. Мыслить, так полагают, может всякий и без помощи

логики, подобно тому, как мы можем переваривать пищу, не изучая

физиологии. Если мы даже и изучаем логику, то мы все же мыслим,

как и до того, может быть методичнее, но без особых перемен. Если бы

логика не имела другой задачи, кроме ознакомления с деятельностью

чисто формального мышления, то она, разуемеется, не дала бы

ничего такого, что не могло бы быть сделано так же хорошо и без нее.

Прежняя логика в самом деле ставила себе эту задачу. Нужно,

впрочем, сказать, что и познание мышления, как чисто субъективной

деятельности, уже делает честь человеку и представляет для него интерес;

человек отличается от животного именно тем, что он знает, что он

такое и что он делает. Но, с другой стороны, можно также ставить

высоко логику, как науку о мышлении, поскольку единственно лишь

мысль может узнать высочайшее, истину. Если, следовательно,

логика рассматривает мышление в его деятельности и в его продуктах

(а мышление не есть бессодержательная деятельность, ибо оно

производит мысли и мысль, как таковую), то ее содержанием вообще является

сверхчувственный мир, и, занимаясь ею, мы пребываем в этом мире.

Математика имеет дело с абстракциями числа и пространства, но

последние все еще представляют собой нечто чувственное, хотя это

чувственное абстрактно и не имеет наличного бытия. Мысль

прощается также и с этим последним остатком чувственного и свободно

пребывает у самой себя, она отрекается от внешней и внутренней чув -

43

ственности, устраняет все особенные интересы и склонности. Поскольку

логика стоит на этой почве, мы должны ценить ее выше, чем это

обыкновенно делают.

Прибавление 3–е. Потребность понимать логику в более глубоком

смысле, чем в смысле науки о чисто формальном мышлении, вызвана

интересами религии, государства, права и нравственности. Раньше

мыслили свободно и непринужденно, не подозревая при этом ничего

дурного. Мыслили о боге, природе и государстве и были убеждены,

что лишь посредством мыслей можно достигнуть познания истины,

а не посредством чувств или случайных представлений и мнений. Так

продолжали мыслить, но оказалось, что такое мышление расшатало

высшие устои жизни, подорвало значение всего положительно

существующего. Государственные устройства падали жертвою мысли, религия

подвергалась нападкам мысли, были подорваны незыблемые

религиозные представления, раньше считавшиеся безусловными откровениями,

и старая вера была уничтожена во многих душах. Так, например,

греческие философы враждовали с древней религией и уничтожали ее

представления. За это ниспровержение религии и государства,

существенно связанных друг с другом, философы подвергались изгнанию

и умерщвлялись. Так мышление сказывалось в действительности

и оказывало огромное влияние. Это заставило обратить внимание на

власть мышления; началось более тщательное рассмотрение его

притязаний и, по мнению производивших это исследование, оказалось, что

оно берет на себя непосильную задачу и не может выполнить

предпринятого им дела. Вместо того, чтобы познать сущность бога, природы

и духа, вместо того, чтобы вообще познать истину, оно опрокинуло

государство и религию. Стали поэтому требовать от мышления,

чтобы оно дало оправдание результатов, к которым оно пришло, и

исследование природы мышления и его правомерности привлекает в

новейшее время значительную часть философского интереса.

§ 20.

Мышление, взятое так, как оно представляется на первый взгляд,

есть, во–первых, а) в своем обычном субъективном значении одна из

духовных деятельностей или способностей, стоящая на–ряду с другими,

с чувственным восприятием, с созерцанием, фантазией и т. д., с

желанием, хотением и т. д. Продукт мышления, определенность или форма

мысли, есть вообще всеобщее, абстрактное. Мышление как деятель-

44

ность есть, следовательно, деятельное всеобщее – именно

деятельность, производящая себя, так как деяние, то, что произведено, именно

и есть всеобщее. Мышление, представляемое как субъект, есть

мыслящее существо; простым выражением для обозначения

существующего субъекта как мыслящего служит «я».

Примечание. Определения, указанные здесь и в ближайших

параграфах, не следует понимать как утверждения и мои мнения о

мышлении. Так как, однако, в этом предваряющем способе изложения не

может найти себе места выведение или доказательство даваемых нами

определений, то их можно считать фактами, так что каждый, если

он имеет мысли и рассматривает их, найдет эмпирически в своем

сознании, что эти мысли имеют характер всеобщности, и точно так же

найдет указываемые далее определения. Для наблюдения фактов

своего сознания и своих представлений требуется, во всяком случае,

наличность развитого внимания и способности к абстракции.

Уже в этом предварительном изложении нам приходится говорить

о различии между чувственным представлением и мыслью; это

различие имеет решающее значение для понимания природы и видов

познания, и несколько замечаний об этом различии, сделанные уже здесь,

послужат пояснению предмета. Что касается чувственного, то для его

объяснения указывают раньше всего на его внешнее происхождение,

на чувства или органы чувств. Но указание на орудие нимало

не определяет того, что получается посредством него. Различие между

чувственным и мыслью мы должны видеть в том, что характерной

особенностью первого служит единичность, и так как единичное

(взятое совершенно абстрактно, это единичное есть атом) находится

также в связи с другими единичными, то чувственное есть,

внеположность их друг другу, ближайшими абстрактными формами

которой являются: совместность и последовательность.

Представление имеет своим содержанием такой же чувственный

материал, но этот материал в представлении характеризуется как мой,

как находящийся во мне, и как всеобщность, как соотношение с собой,

как простота. Однако, кроме чувственного, представление имеет

своим содержанием также и такой материал, который возник из

самостоятельного мышления, как, например, правовые, нравственные и

религиозные представления, а также представления о мышлении, и

нелегко указать, в чем состоит различие таких представлений от

мыслей такого же содержания. Здесь содержанием служит мысль, и также

45

имеется налицо форма всеобщности, которая требуется уже для того,

чтобы некое содержание было во мне, чтобы оно вообще было

представлением. Но отличительную особенность представления следует вообще

и здесь видеть в том, что в нем подобное содержание стоит как бы

изолированно. Правовые и тому подобные определения не находятся,

правда, в чувственно–пространственной внеположности. По отношению

же ко времени, они, пожалуй, представляются следующими друг за

другом; их содержание, однако, мы не представляем себе связанным со

временем, не представляем себе протекающим и изменяющимся во

времени. Но такие сами по себе духовные определения стоят как бы

изолированно на обширной почве внутренней абстрактной всеобщности

представления вообще. В этой изолированности они просты: право

долг, бог. Представление либо останавливается на том, что право есть

право, бог есть бог, либо, если оно является более развитым

представлением, оно указывает определения, например, что бог есть творец мира,

что он всеведущ, всемогущ и т. д.; здесь также нанизываются друг на

друга несколько изолированных простых определений, которые

остаются внеположными друг другу, несмотря на ту связь, которая им

дается в их субъекте. Представление совпадает здесь с рассудком,

отличающимся от представления лишь тем, что он устанавливает

отношения между всеобщим и особенным или между причиной и действием

и пр., и тем самым устанавливает отношения необходимости между

изолированными определениями представлений, между тем как

представление оставляет их в своем неопределенном пространстве рядом

друг с другом, связанными одним лишь «и». Различие между

представлением и мыслью очень важно, потому что можно вообще сказать,

что философия делает единственно только то, что превращает

представления в мысли, но, разумеется, следует к этому прибавить, что

она затем превращает голую мысль в понятие.

Впрочем, если мы указали, как на характерные черты

чувственного, на определения единичности и внеположности, то можно также

прибавить, что самые эти определения суть, в свою очередь, мысли и

всеобщие определения; в логике обнаружится, что мысль, всеобщее

состоит именно в том, что она есть она же сама и ее иное, что она выходит

затем за пределы последнего и ничто не остается вне ее. Так как язык

есть произведение мысли, то нельзя посредством него выразить

ничего такого, что не есть всеобщее. То, что я только хочу сказать, то,

что мнится мне, есть мое, принадлежит мне, как этому особому

индивидууму; но если язык выражает только всеобщее, то я не могу ска-

46

зать того, что только мне мнится. И невыразимое, чувство, ощущение

представляет собою не самое лучшее, не самое истинное, а самое

незначительное, наиболее неистинное; если я говорю: единичное, это

единичное здесь, теперь, то это все—всеобщие выражения; все и всяческое есть

единичное, есть «это», хотя бы оно и было чувственно; все и каждое есть

«здесь», «теперь». Точно так же, когда я говорю «я», я разумею себя как

это, данное «я», исключающее все другие «я», но то, что я говорю,

изреченное «я», есть именно всякое «я», исключающее из себя все

другие «я». Кант выражался неправильно, говоря, что «я» сопровождает

все мои представления и также все мои ощущения, желания, действия

и т. д. «Я» есть само по себе всеобщее, и общность есть также одна из

форм всеобщности, но она – лишь внешняя форма. Все другие люди

имеют общее со мною то, что они суть «я», точно так же, как все мои

ощущения, представления и т. д. имеют между собою общее то, что

они суть мои. Но «я», взятое абстрактно, как таковое, есть чистое

соотношение с самим собою, в котором отвлекаются от представления,

ощущения, от всякого состояния, равно как и от всякой природной

особенности, таланта, опыта и т. д. «Я» есть постольку существование

совершенно абстрактной всеобщности, есть абстрактно свободное.

Поэтому «я» есть мышление как субъект, и так как я нахожусь вместе

с тем во всех моих ощущениях, то мысль повсюду присутствует и

проходит, как категория, через все эти определения.

Прибавление. Когда мы говорим о мышлении, оно нам сначала

представляется субъективной деятельностью, одной из тех

способностей, каких мы имеем много, как, например, память, представление,

воля и т. д. Если бы мышление было только некоей субъективной

деятельностью и, как таковое, было бы предметом логики, то последняя,

подобно другим наукам, имела бы свой определенный предмет. Тогда

могло бы казаться чем–то произвольным то, что мышление делают

предметом особой науки, а воля, фантазия и т. д. не делаются

предметом особой науки. Честь, оказываемая мышлению, могла бы, пожалуй,

иметь своим основанием то, что за мышлением признается некоторый

авторитет и оно рассматривается как наиболее истинное в человеке,

как то, чем он отличается от животного. Изучать мышление даже

просто, как субъективную деятельность, тоже не лишено интереса.

Его характерными чертами были бы тогда правила и законы, познание

которых приобретается посредством опыта. Мышление,

рассматриваемое с этой стороны в его законах, есть то, что обычно составляет

содержание логики. Аристотель является основателем этой науки.

47

Он обладал такой силой ума, которая сделала его способным дать

в удел мышлению то, что ему принадлежит как таковому. Наше

мышление очень конкретно, но в его многообразном содержании мы должны

выделить то, что принадлежит мышлению, или абстрактной форме

деятельности. Незаметная духовная связь, деятельность мышления,

объединяет все это содержание, и эту связь, эту форму как таковую

выдвинул и определил Аристотель. Логика Аристотеля остается до

нашего времени основой логики и после него она получила лишь

дальнейшую разработку, преимущественно у средневековых схоластиков;

последние ничего не прибавили к ее содержанию, а лишь развили

ее в частностях. Главный вклад нового времени в логику

ограничивается преимущественно, с одной стороны, опусканием многих,

созданных Аристотелем и схоластиками, логических определений и

прибавлением значительного количества постороннего психологического

материала, – с другой. Интересна эта наука тем, что в ней мы

знакомимся с приемами конечного мышления, и эта наука правильна, если

она соответствует своему предполагаемому предмету. Изучение этой

формальной логики, без сомнения, приносит известную пользу; это

изучение, как принято говорить, изощряет ум. Мы научаемся

концентрировать мысль, приучаемся абстрагировать, между тем как в обычном

сознании мы имеем дело с чувственными представлениями,

перекрещивающимися и перепутывающимися друг с другом. Но при

абстрагировании имеет место концентрация духа на одном пункте, и мы

приобретаем благодаря этому привычку заниматься нашей внутренней жизнью.

Знакомство с формами конечного мышления может служить средством

для подготовки к эмпирическим наукам, которые руководствуются

этими формами, и в этом смысле логику называли

инструментальной.

Можно, правда, блеснуть широтой воззрений и сказать: логику

следует изучать не ради пользы, а ради ее самой, ибо превосходного

следует искать не только ради пользы. Это, с одной стороны, совершенно

правильно, но, с другой стороны, превосходное есть также и наиболее

полезное, ибо оно есть существенное, в самом себе устойчивое и является

поэтому носителем частных целей, которым оно споспешествует и

которые оно доводит до осуществления. Не нужно рассматривать

частные цели как самое важное, но то, что превосходно, все же

помогает и их осуществлению. Так, например, религия имеет свою

абсолютную ценность в себе самой, но вместе с тем она является опорой

также и других целей. Христос говорит: ищите прежде царства

48

божия, и все остальное приложится вам. Частные цели могут быть

достигнуты лишь в том случае, если достигается в–себе и для–себя-

сущее.

§ 21.

?) Так как мышление берется как деятельность в соотношении

с предметами, как размышление о чем–нибудь, то всеобщее, как

продукт его деятельности, обладает значением суши дела, (существенного,

внутреннего, истинного.

Примечание. В пятом параграфе мы упомянули о старом

убеждении, что то, что в предметах, свойствах, событиях истинно, то, что

в них есть сокровенного, существенного, составляющего суть, которую

нам важно знать, не находится в сознании непосредственно, не есть

то, что нам дает уже первый взгляд и первая пришедшая в голову

мысль, а нужно раньше размышлять для того, чтобы добраться

до познания истинного строя предмета.

Прибавление. Уже ребенку рекомендуют размышлять, ему

предлагают, например, согласовывать имена прилагательные с именами

существительными. Он должен вникать и различать, он должен

вспоминать правило и поступать согласно этому правилу в частном

случае. Правило есть не что иное, как всеобщее, и ребенок должен

приводить особенное в соответствие со всеобщим. Мы затем ставим себе

в жизни цели. При этом мы размышляем о том, какими средствами

мы можем их достичь. Цель есть здесь всеобщее, руководящее, и

мы обладаем средствами и орудиями, деятельность которых мы

определяем соответственно этим целям. Сходное с этим размышление

имеет место в моральных вопросах. Размышлять означает здесь

вспомнить право, долг, то всеобщее, согласно которому, как твердо

установленному правилу, мы должны вести себя в данном частном

случае. В нашем особенном поведении должно содержаться и

распознаваться всеобщее определение. То же самое мы находим

в нашем отношении к явлениям природы. Мы замечаем, например,

гром и молнию. Это явление нам знакомо, и мы его часто

воспринимаем. Но человек не удовлетворяется одним лишь знакомством

с явлением, одним лишь чувственным явлением; он хочет знать, что