Текст книги "Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика"

Автор книги: Георг Вильгельм Фридрих Гегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

человека. В этом проклятии подчеркивается, главным образом,

антагонизм между человеком и природой. Мужчина должен

трудиться в поте лица своего, а женщина – рожать в муках. Что касается,

в частности, труда, то он представляет собою в равной мере

как результат раздвоения, так и преодоление последнего. Животное

находит непосредственно в готовом виде то, что ему нужно для

удовлетворения потребностей; человек же, напротив, относится к

средствам удовлетворения своих потребностей как к чему–то

порожденному и сформированному им. И в этих внешних предметах, таким

образом, человек также находится в отношении с самим собою.

Изгнанием из рая миф не заканчивается. Он гласит далее: бог сказал:

вот Адам стал, как один из нас, ибо он знает, что есть добро и что есть

зло. – Познание здесь, в противоположность прежнему, обозначается

мифом как божественное состояние, а не как то, что не должно иметь

места. Это есть также опровержение болтовни, что философия есть

лишь проявление конечности духа. Философия есть познание, и лишь

посредством познания получило осуществление изначальное

призвание человека быть образом божьим. Если дальше миф еще

рассказывает, что бог изгнал человека из Эдема, дабы он не вкушал от древа

жизни, то этим указывается, что со своей природной стороны

человек, правда, конечен и смертен, но он бесконечен в познании.

Известно учение церкви, будто человек от природы зол, и эта

природная его злобивость обозначается как первородный грех. Нужно,

однако, при этом отказаться от внешнего представления, что

первородный грех имеет своей причиной лишь случайный поступок первых

людей. В самом деле, однако, в самом понятии духа содержится то,

что человек от природы зол, и не нужно представлять себе, что это

могло бы быть иначе. Поскольку человек – природное существо и

62

ведет себя как таковое, нет еще должного для него отношения. Дух

должен быть свободен, и тем, что он есть, он должен быть посредством

самого себя. Природа есть для человека лишь исходный пункт, который

должен быть им преобразован. Глубокому церковному учению о

первородном грехе противостоит учение современного просвещения,

что человек от природы добр и он, поэтому, должен оставаться

верным природе. Выход человека из своего природного бытия есть

отличение человека как самосознательного существа от внешнего мира.

Но эта ступень раздельности, входящая в понятие духа, все же не

представляет собою ступени, на которой человек должен остаться.

На этой ступени раздвоения имеет место вся конечность мышления и

воли; на этой ступени человек ставит себе цели из себя и черпает из

себя материал своих действий; доводя эти цели до последней

крайности, зная и желая лишь себя в своей особенности и отметая всеобщее,

человек зол, и этим злом является его субъективность. Мы имеем

здесь, на первый взгляд, двойное зло, на самом же деле – одно и то же.

Человек, поскольку он дух, не есть природное существо, поскольку

же он ведет себя как таковое и следует целям вожделений, он

хочет зла. Природное зло человека, следовательно, не таково, как

природное бытие животных. Характерная черта природности

заключается в том, что человек природы есть единичный человек как

таковой, ибо природа находится вообще в узах изолированности.

Поскольку человек хочет быть естественным, он хочет единичности.

Против поступков по влечениям и склонностям, – поступков,

принадлежащих к области природной единичности, – выступает, правда,

также и закон, или всеобщее определение. Этот закон может быть

внешней силой или он может обладать формой божественного

авторитета. Человек остается рабом закона до тех пор, пока он не

покидает своей природной позиции. В своих склонностях и чувствах

человек, правда, обладает также и выходящими за пределы

эгоистической единичности благожелательными социальными склонностями:

состраданием, любовью и т. д. Но поскольку эти склонности являются

непосредственными, их в–себе–всеобщее содержание все же имеет

форму субъективности; себялюбие и случайность всегда находят себе

здесь простор.

§ 25.

Выражение: объективные мысли означает истину, которая

должна быть абсолютным предметом философии, а не только целью,

63

к которой она стремится. Но это выражение вообще обнаруживает сразу

заключающуюся в нем противоположность, и именно ту

противоположность, вокруг определения и значимости которой вращается

философский интерес нашего времени и вопрос об истине и познании последней.

Если определения мысли заключают в себе прочную

противоположность, т. е. если они носят конечный характер, то они не адэкватны

истине, абсолютно сущей в себе и для себя, и тогда истина остается

чуждой мышлению. Мышление, порождающее лишь конечные

определения и движущееся в них, называется рассудком (в более точном

смысле этого слова). Конечность определений мысли должна быть

понимаема двояким образом. Эта конечность может состоять в том,

что определения мысли только субъективны и всегда имеют свою

противоположность в объективном, и эта конечность может, во–вторых,

состоять в том, что определения мысли, как имеющие вообще

ограниченное содержание, остаются противоположными как друг другу, так

и еще более – абсолютному. Мы теперь будем рассматривать различные

точки зрения на отношение мышления к объективности; это

рассмотрение послужит введением, разъясняющим значение, которое здесь

придается логике, и точку зрения, с которой она здесь трактуется.

Примечание. В моей «Феноменологии духа», которая поэтому была

обозначена при своем издании как первая часть системы науки, был

принят следующй порядок изложения. Мы начали с первого

простейшего явления духа, с непосредственного сознания, и развивали

его диалектику до точки зрения философской науки, необходимость

которой доказывается этим движением. Но при выполнении этой

задачи мы не могли остановиться лишь на формальном элементе

простого сознания, ибо ступень философской науки есть вместе с тем

наиболее содержательная и наиболее конкретная внутри себя;

вытекая из предшествующих ступеней как результат, она имела

своей предпосылкой также и конкретные образы сознания,

например, мораль, нравственность, искусство, религию. В это

развитие содержания, кажущееся на первый взгляд ограниченным

лишь формальной стороной, входит также развитие содержания

предметов особых частей философской науки. Это развитие должно, так

сказать, происходить за спиною сознания, поскольку содержание

относится к последнему, как нечто от него не зависимое (как

существующее в себе). Изложение становится, благодаря этому,

запутанным, то, что должно быть предметом конкретных частей, излагается

64

отчасти уже во введении. Рассмотрение, которое мы здесь

предпринимаем, имеет еще большее неудобство, ибо оно может быть

лишь историческим и рассудочным; оно должно, однако,

преимущественно помочь нам уразуметь, что вопросы о природе познания, о

вере и т. д., которые мы ставим себе в представлении, и которые мы

считаем совершенно конкретными, на самом деле сводятся к простым

определениям мысли и лишь в логике находят свое истинное

разрешение.

А.

Первое отношение мысли к объективности.

§ 26.

Первым отношением мысли к объективности является наивный

образ мышления, который, не сознавая еще противоположности

мышления внутри себя самому себе, содержит веру, что посредством

размышления познается истина, что оно обнаруживает перед сознанием то, что

объекты суть поистине. Питая такую веру, мышление приступает

прямо к предметам, воспроизводит содержание ощущений и созерцаний,

делая его содержанием мысли, и удовлетворяется этим содержанием,

видя в нем истину. Все начальные ступени философии, все науки и даже

повседневная деятельность и движение сознания живут в этой вере.

§ 27.

Благодаря тому, что это мышление не обладает сознанием

существующей в нем противоположности, оно может быть по своему

содержанию как подлинным спекулятивным философствованием, так

и учением, не выходящим за пределы конечных определений мысли,

т. е. за пределы еще не разрешенной противоположности. Здесь,

во введении, нас может интересовать лишь рассмотрение этого

отношения мышления со стороны его ограниченности, и потому мы должны

рассмотреть сначала философствование последнего рода. Таким

философским учением в его наиболее определенной и ближайшей к нам,

по времени, форме была прежняя метафизика, – та метафизика,

которая существовала у нас до кантовской философии. Эта метафизика

представляет собою, однако, нечто минувшее лишь с точки зрения

истории философии, сама же по себе она, вообще говоря, всегда и

повсюду существует, ибо она является чисто рассудочным воззрением

ПЕРВОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ

65

на предметы, постигаемые только разумом. Более подробное

рассмотрение ее приемов и ее основного содержания представляет собою

поэтому для нас насущный интерес.

§ 28.

Прежняя метафизика рассматривала определения мысли как

основные определения вещей. Эта предпосылка, согласно которой, мысля

существующее, мы познаем его в себе, ставит ее выше позднейшей

критической философии. Но 1) эти определения брались ею в их

абстрактности, брались ею как сами по себе значимые и способные быть

предикатами истинного. Эта метафизика полагала вообще, что можно

достигнуть познания абсолютного путем приписывания ему предикатов, и

не исследовала определений рассудка ни со стороны характерного

для них содержания и ценности, ни со стороны их формы,

заключающейся в том, что абсолютное определяется посредством

приписывания предикатов.

Примечание. Такими предикатами являются, например, наличное

бытие, как, например, в суждении: бог обладает наличным бытием, —

конечность или бесконечность в вопросе—конечен или бесконечен мир;

простой, сложный в суждении: душа проста, затем вещь едина, она есть

целое и т. д. – Эта метафизика не исследовала ни вопроса о том,

представляют ли собою такие предикаты, взятые сами по себе, нечто

истинное, ни вопроса о том, может ли форма суждения быть формой истины.

Прибавление. Предпосылка старой метафизики была тожественна

с предпосылкой наивной веры вообще, согласно которой

мышление постигает вещи, как они существуют сами по себе, и вещи

суть то, что они поистине суть, лишь в качестве мыслимых. Душа

человека и природа являются вечно изменяющимся Протеем, и очень

легко напрашивается мысль, что вещи в себе не таковы, какими они

нам непосредственно представляются. – Излагаемая нами здесь

точка зрения старой метафизики противоположна той точке зрения,

к которой пришла критическая философия. Можно с правом сказать,

что, согласно выводу, к которому пришла последняя, человек должен

был бы питаться лишь выжимками и мякиной.

Что касается в частности метода рассуждения этой прежней

метафизики, то мы должны заметить, что она не выходила за пределы

лишь рассудочного мышления. Она брала непосредственно

абстрактные определения мысли и считала, что они представляют собою пре-

Логикп. 5

66

дикаты истинного. Когда мы говорим о мышлении, мы должны

различать между конечным, лишь рассудочным мышлением и бесконечным,

разумным мышлением. Определения мысли, которые мы

непосредственно преднаходим изолированными, суть конечные определения.

Истинное же есть в самом себе бесконечное, которого нельзя выразить и

осознать посредством конечного. Выражение «бесконечное мышление»

может казаться странным, если придерживаться представления

новейшего времени, будто мышление всегда ограничено. На самом деле,

однако, мышление по самому своему существу бесконечно внутри себя.

Конечным называется, выражаясь формально, то, что имеет конец,

то, что есть, но перестает быть там, где оно соприкасается со своим

иным и, следовательно, ограничено последним. Конечное, таким

образом, состоит в соотношении со своим иным, которое является

его отрицанием и представляет собою его границу. Но мышление

находится у самого себя, соотносится с самим собой и имеет своим

предметом само себя. Делая мысль своим предметом, я нахожусь у самого

себя. «Я», мышление, согласно этому, бесконечно, потому что оно в

мышлении соотносится с предметом, который есть оно само. Предмет

вообще есть нечто иное, нечто отрицательное по отношению ко мне.

Но если мышление мыслит само себя, то оно имеет предмет, который

вместе с тем не есть предмет, т. е. имеет снятый, идеализированный

предмет; мышление как таковое в своей чистоте не имеет,

следовательно, предела внутри себя. Конечным мышление является лишь

постольку, поскольку оно останавливается на ограниченных определениях,

которые признаются им чем–то последним. Напротив, бесконечное или

спекулятивное мышление точно так же определяет, но, определяя,

ограничивая, оно снова снимает этот недостаток. Не следует, подобно

обычному представлению, понимать бесконечность как абстрактное

выхождение за всякий, вновь ставимый предел, а следует понимать

его просто, так, как мы разъяснили выше.

Мышление прежней метафизики было конечным мышлением,ибо она

двигалась в таких определениях мысли, предел которых признавался

ею чем–то незыблемым, не могущим, в свою очередь, подвергнуться

отрицанию. Так, например, задавали вопрос: обладает ли бог

наличным бытием? И наличное бытие рассматривалось при этом как нечто

чисто положительное, как нечто последнее и превосходное. Но мы

позднее увидим, что наличное бытие отнюдь не есть нечто лишь

положительное, а составляет определение, которое слишком низко для

идеи и недостойно бога. – Старая метафизика задавалась далее

ПЕРВОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 67

вопросом о конечности или бесконечности мира. Здесь бесконечность

резко противопоставляется конечности. Однако легко видеть, что,

если эти два определения противопоставляются друг другу, то

бесконечность, которая должна ведь представлять собою целое, выступает

здесь как одна сторона и ограничивается конечным, ограниченная же

бесконечность есть сама лишь конечное. В том же смысле прежняя

метафизика задавалась вопросом, проста или сложна душа. Простота,

следовательно, также признавалась окончательным определением,

посредством которого можно постигнуть истину. Но простота есть

такое же скудное, абстрактное и одностороннее определение, как и

наличное бытие; это – такое определение, о котором мы позднее

узнаем, что оно неспособно выражать истинное, так как оно само не

истинно. Если душа рассматривается лишь как простая, то она

посредством такой абстракции определяется как односторонняя и

конечная.

Прежняя метафизика стремилась, таким образом, узнать, должно

ли приписывать ее предметам такого рода предикаты. Но эти

предикаты представляют собою ограниченные рассудочные определения,

служащие выражением некоторого предела, но не истины. При этом

нужно еще в особенности заметить, что способ действия прежней

метафизики состоял в том, что она приписывала предикаты предмету,

который она должна была познать, например, богу. Но это —

внешняя рефлексия о предмете, ибо определения (предикаты) находятся

готовыми в моем представлении и приписываются предмету лишь

внешним образом. Истинное познание предмета должно быть, напротив,

таким, чтобы он сам определял себя из самого себя, а не получал своих

предикатов извне. Если прибегать к приему приписывания

предикатов, то дух чувствует при этом, что такие предикаты не исчерпывают

предмета. Восточные народы, стоящие на этой точке зрения,

называют поэтому совершенно правильно бога многоименным,

обладающим бесконечным числом имен. Душа не удовлетворяется каким бы

то ни было из конечных определений, и восточное познание состоит

поэтому в не знающем покоя отыскивании таких предикатов.

Относительно конечных вещей несомненно, что они должны быть

определяемы посредством конечных предикатов, и здесь рассудок со своей

деятельностью оказывается на своем месте. Он, будучи сам конечным,

познает также лишь природу конечного. Если я, например, называю

поступок воровством, то он этим определен со стороны своего

существенного содержания, и знать это достаточно для судьи. Точно так же

5*

68

конечные вещи относятся друг к другу, как причина и действие,

как сила и обнаружение, и, когда мы их понимаем согласно этим

определениям, мы их познаем согласно их конечности. Но предметы разума

не могут быть определены посредством таких конечных предикатов,

и стремление достигнуть этого было недостатком прежней метафизики.

§ 29.

Содержание подобного рода предикатов само по себе ограниченно

и сразу обнаруживает себя не соответствующим уже полноте

представления о предметах, которые оно должно выражать (о боге,

о природе, духе и т. д.) и отнюдь не исчерпывающим этой полноты

Помимо того, предикаты эти связаны друг с другом, так как они —

предикаты одного субъекта, но вместе с тем отличны друг от друга

по своему содержанию, так как они принимаются как внешние,

противостоящие друг другу.

Примечание. Первый недостаток восточные народы старались

устранить, например, в определении бога посредством

многочисленных имен, которые они ему приписывали, но, вместе с тем, этих

имен должно было быть бесконечно много.

§ 30.

2) Предметами этой метафизики были, правда, целостности,

которые сами по себе принадлежат разуму, мышлению конкретного

внутри себя всеобщего—душа, мир, бог, – но метафизика брала их из

представления и полагала их в основание, при применении к ним

определений рассудка, как данные, готовые субъекты, и только в указанном

представлении она видела масштаб, когда требовалось убедиться,

подходящи ли и удовлетворительны ли предикаты, или нет.

§ 31.

На первый взгляд кажется, что представления о душе, мире,

боге доставляют мышлению прочную опору. Но, помимо того, что

в них есть примесь особенной субъективности и они поэтому могут

иметь весьма различное значение, они лишь через посредство мышления

могут получить прочное определение. Это выражает каждое

суждение, ибо в нем лишь предикат (т. е. в философии – определение

мысли) должен указать, что представляет собою субъект, т. е.

первоначальное представление,

ПЕРВОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 69

Примечание. В суждении: бог вечен и т. д., мы начинаем с

представления: бог, но мы еще не знаем, что он такое; лишь предикат

выражает, что он такое; поэтому в логике, где содержание

определяется только в форме мысли, делать эти определения предикатами

суждений, субъектом которых был бы бог или более неопределенное

абсолютное, не только излишне, но даже вредно, так как это

напоминало бы об ином масштабе, чем природа самой мысли. —

Но, помимо этого, форма предложения, или, выражаясь более

определенно, форма суждения, неподходяща для выражения

конкретного– а истина конкретна – и спекулятивного; суждение,

благодаря своей форме, односторонне и постольку ложно.

Прибавление. Эта метафизика не была свободным и объективным

мышлением, так как она не давала объекту определяться свободно из

самого себя, а предполагала его готовым. – Что касается свободного

мышления, то нужно сказать, что греческая философия мыслила

свободно, а схоластика несвободно, так как последняя брала свое

содержание как бы данным, а именно данным церковью. —Мы, люди нового

времени, благодаря всему нашему образованию, посвящены в

представления, которые нам очень трудно преступить, так как эти

представления обладают глубочайшим содержанием. В лице античных философов

мы должны себе представлять людей, всецело стоящих на почве

чувственного созерцания и не имеющих никаких других предпосылок,

кроме неба над ними и земли вокруг них, ибо мифологические

представления были отброшены в сторону. Мысль в этом вещном

окружении свободна и ушла внутрь себя; она свободна от всякого

материала, она пребывает в своей чистоте у себя. Это чистое нахождение

у себя составляет отличительную черту свободного мышления, —

как бы отправляющегося в плавание в чистое море, где нет ничего

ни под нами, ни над нами и где мы находимся наедине с самими

собою.

§ 32.

3) Эта метафизика сделалась догматизмом, потому что она,

согласно природе конечных определений, должна была принимать,

что из двух противоположных утверждений, каковыми были

вышеуказанные положения, одно должно быть истинным, а другое – ложным.

Прибавление. Прямой противоположностью догматизма является

ближайшим образом скептицизм. Древние скептики называли

догматической вообще всякую философию, поскольку она выставляет

70

определенные положения. В этом, более широком смысле

скептицизм признает догматической также и собственно спекулятивную

философию. Но догматизм в более узком смысле состоит в том, что

удерживаются односторонние рассудочные определения и

исключаются противоположные определения. Это вообще строгое или-

, согласно которому утверждают, например, что мир или конечен,

или бесконечен, но непременно лишь одно из этих двух.

Истинное же, спекулятивное есть, напротив, как раз то, что не имеет в себе

таких односторонних определений и не исчерпывается ими, а, как

целостность, содержит внутри себя совместно те определения, которые

догматизм признает в их раздельности незыблемыми и

истинными. – В философии часто односторонность ставится на–ряду с

с целостностью, утверждается, что она есть по отношению к последней

некоторое особенное, незыблемое. Но на самом деле одностороннее

не есть нечто незыблемое и существующее само по себе, а содержится

в целом, как снятое. Догматизм рассудочной метафизики состоит в

том, что односторонние определения мысли удерживаются в их

изолированности; идеализм спекулятивной философии, напротив,

обладает принципом целостности и выходит за пределы односторонности

абстрактных определений рассудка. Так, например, идеализм

утверждает: душа не только конечна и не только бесконечна, а она есть по

существу своему как то, так и другое, и, следовательно, она не

есть ни то, ни другое, т. е. такие определения в их изолированности

не имеют значимости, а имеют силу лишь как снятые. – Идеализм

встречается также в нашем обычном сознании; мы соответственно ему

говорим о чувственных вещах, что они изменчивы, т. е. что они обладают

как бытием, так и небытием. – Упорнее держимся мы

рассудочных определений. Последние, как определения мысли, признаются

более прочными и даже абсолютно незыблемыми. Мы их

рассматриваем как отделенные друг от друга бесконечной пропастью, так

что противоположные друг другу определения никогда де не могут

соприкоснуться. Цель борьбы разума состоит в том, чтобы преодолеть

то, что фиксировано рассудком.

§ 33.

Первую часть этой метафизики в ее упорядоченной форме

составляла онтология, – учение об абстрактных определениям Сущности.

Для этих определений в их многообразии и конечной значимости, не

ПЕРВОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 71

существовало принципа; их должны были поэтому эмпирически и

случайно перечислять; ответ на вопрос об их содержании мог быть

основан лишь на представлении, на заверении, что под этим

словом разумеют именно то–то и то–то, а иногда также и на

этимологии. При этом могла итти речь лишь о соответствующей

словоупотреблению правильности анализа и об эмпирической полноте,

а не об истинности и необходимости таких определений, взятых самими

по себе.

Примечание. Вопрос о том, истинны ли взятые сами по себе

понятия–бытие, наличное бытие, или конечность, простота, сложность

и т. д., – должен казаться странным, если полагают, что речь может

итти лишь об истинности некоего предложения, и можно лишь

спрашивать, следует ли, согласно истине, приписывать (как

обыкновенно выражались) некоторое понятие некоторому субъекту или

нет; неистинность же в таком случае зависит от противоречия между

субъектом представления и понятием, которое присоединяют к нему

как сказуемое. Но понятие, как нечто конкретное, и даже как всякая

определенность, вообще представляет по существу внутри себя единство

различных определений. Если бы поэтому истина была не чем иным, как

отсутствием противоречий, то следовало бы рассмотреть относительно

каждого понятия, не содержит ли оно, взятое само по себе, такого

внутреннего противоречия.

§ 34.

Второй частью была рациональная психология или

пневматология, рассматривающая метафизическую природу души, а именно

дух, как некоторую вещь.

Примечание. Бессмертие думали найти в той сфере, в которой

находят свое место сложность, время, качественное изменение и

количественное прибавление или убавление.

Прибавление. Рациональной называлась психология в

противоположность эмпирическому способу рассмотрения проявлений души.

Рациональная психология рассматривала душу со стороны ее

метафизической природы, рассматривала ее так, как она определяется

абстрактным мышлением. Она хотела познать внутреннюю природу

души, хотела ее познать таковой, какова она в себе, какова она для

мысли. В наше время в философии мало говорят о душе. Дух отли-

72

чен от души, которая представляет собою как бы нечто среднее между

телесностью и духом или является связующим звеном между ними.

Дух, как душа, погружен в телесность, и душа есть животворящее

начало тела.

Прежняя метафизика рассматривала душу как вещь. Но вещь

есть очень двусмысленное выражение. Под вещью мы понимаем раньше

всего нечто непосредственно существующее, нечто такое, что мы себе

представляем чувственно, и в этом смысле говорили о душе.

Соответственно этому спрашивали, в каком месте обитает душа. Но если

душа находится в определенном месте, то она находится в

пространстве и является предметом чувственного представления. Точно так же

лишь при понимании души как вещи можно спрашивать, простая ли

она, или составная. Этот вопрос вызывал особенный интерес в связи

с вопросом о бессмертии души, поскольку полагали, что это

бессмертие обусловлено простотою последней. Но на самом деле

абстрактная простота есть определение, которое гак же мало соответствует

сущности души, как и определение сложности.

Что касается отношения рациональной психологии к

эмпирической, то первая стоит выше второй тем, что она ставит себе задачу

познать дух посредством мышления, а также и доказывать

мыслимое ею, между тем как эмпирическая психология исходит из

восприятия и лишь перечисляет и описывает то, что дает ей последнее. Но

если желают мыслить дух, то не надо оказывать такое сопротивление

его особенностям. Дух есть деятельность в том смысле, в котором

уже схоластики говорили о боге, что он есть абсолютная

активность. Но так как дух деятелен, то из этого вытекает, что он

обнаруживает себя. Мы должны поэтому рассматривать дух не как некое

неподвижное существо (ens), как это делала прежняя метафизика,

которая отделяла неподвижную внутреннюю сторону духа от его

внешней стороны. Дух следует рассматривать в его конкретной

действительности, в его энергии, и именно так, чтобы его внешние

проявления познавались как обусловленные его внутренней стороной.

§ 35.

Третья часть, космология, имела своим предметом мир, его

случайность, необходимость, вечность, ограниченность в пространстве

и времени, формальные законы в их изменениях и, далее,

человеческую свободу и происхождение зла.

ПЕРВОЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 73

Примечание. Абсолютными противоположностями признаются

при этом преимущественно случайность и необходимость, внешняя

и внутренняя необходимость, действующие и конечные причины или

вообще причинность и цель, сущность или субстанция и явление,

форма и материя, свобода и необходимость, счастье и страдание,

добро и зло.

Прибавление. Космология имела своим предметом как природу,

так и дух, в их внешних сплетениях, в их явлении, следовательно,

имела своим предметом вообще наличное бытие, совокупность конечного.

Но космология рассматривала этот свой предмет не как некоторое

конкретное целое, а лишь согласно абстрактным определениям. Так,

например, здесь рассматривались вопросы, господствует ли в мире

случайность или необходимость, извечен ли мир, или сотворен? Эта

дисциплина интересовалась затем, главным образом установлением

так называемых всеобщих космологических законов вроде, например

того закона, что в природе нет скачков. Скачок означает здесь

качественное различие и качественное изменение, которые являются

непосредствованными, между тем как (количественное) постепенное

изменение представляется чем–то опосредствованным.

По отношению к духу, как он выступает в мире, рассматривались в

космологии преимущественно вопросы о человеческой свободе и о

происхождении зла. Это, несомненно, в высшей степени интересные

вопросы, но, чтобы дать на них удовлетворительный ответ, прежде всего

не следует фиксировать абстрактных рассудочных определений как

нечто окончательное, в том смысле, будто каждое из двух

противоположных определений обладает самостоятельным существованием

и должно быть рассматриваемо в своей изолированности, как

субстанциональное и истинное. Такова, однако, была точка зрения прежней

метафизики как вообще, так и в космологических рассуждениях,

которые вследствие этого не могли соответствовать своей

цели, – постижению явлений мира. Так, например, метафизика вовлекала

в круг своего рассмотрения различие между свободой и

необходимостью, и эти определения применялись ею к природе и к духу таким

образом, что природу она считала подчиненной в ее действиях

необходимости, а дух—свободным. Это различие, несомненно, существенно

и имеет свое основание в глубинах самого духа; однако свобода и

необходимость, как абстрактно противостоящие друг другу,

принадлежат лишь области конечного и значимы лишь на его почве.

Свобода, которая не имела бы внутри себя никакой необходимости, и одна

74

лишь необходимость без свободы суть абстрактные и, следовательно,

неистинные определения. Свобода существенно конкретна, вечным

образом определена внутри себя и, следовательно, вместе с тем

необходима. Когда говорят о необходимости, то обыкновенно

понимают под этим лишь детерминирование извне, как,

например, в конечной механике тело движется лишь в том случае,

если оно получает толчок от другого тела, и движется именно в том

направлении, которое ему сообщено этим толчком. Это, однако, лишь

внешняя, а не подлинно внутренняя необходимость, ибо последняя

есть свобода. – Точно так же обстоит дело с противоположностью

между добром и злом, этой противоположностью углубленного в

себя современного мира. Если мы рассматриваем зло как нечто

само по себе устойчивое, что не есть добро, то это постольку

совершенно правильно и противоположность должна быть признана,

поскольку мы не должны понимать ее иллюзорность и относительность

в том смысле, будто добро и зло едины в абсолютном в том

смысле, как на самом деле недавно говорили: будто зло

возникает лишь благодаря нашему субъективному воззрению.