Текст книги "Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика"

Автор книги: Георг Вильгельм Фридрих Гегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

есть материя. Поэтому «язычники» были совершенно правы,

отожествляя бытие с материей. «Когда мы говорим о бытии, и только

о бытии, – пишет Элгельс, – то единство может состоять лишь

в том, что все предметы, о которых идет речь, суть, существуют».

«Единство мира не заключается в его бытии, хотя его бытие

*) Т«ш же, стр. 35.

XLIV

А. ДЕБ0РИН

является предпосылкой его единства, так как мир ведь должен

раньше быть, прежде чем он может быть единым.

«Вопрос о бытии вообще остается открытым за пределами нашего

поля зрения. Действительное же единство мира заключается в его

материальности, а последняя доказана не парою хитроумных фраз,

но посредством данных, добытых в ходе долгого и постепенного

развития философии и естествознания» *).

Итак, бытие является, с точки зрения Энгельса, предпосылкой

единства мира, действительное же единство мира состоит в его

материальности. По вопросу о чистом бытии Энгельс высказывается в том

же отрицательном смысле, в каком о нем говорит Фейербах.

Все, что мы сказали о чистом бытии, в одинаковой степени

применимо и к понятию чистого ничто. Чистое ничто, как и чистое бытие,

никакого реального значения не имеет. «Чистое бытие, – говорит

Гегель, – образует начало, потому что оно есть чистая мысль». Мысль

и бытие тожественны. Так как «чистое бытие есть чистое отвлечение

и, следовательно, абсолютное отрицание, то оно, взятое также в его

непосредственности, есть ничто», – пишет Гегель. Мы уже

подчеркнули выше, что гегелевское начало диктуется интересами его системы

и находится в противоречии с диалектическим методом. Начало у

Гегеля носит к тому же формально–логический характер, что опять-

таки противоречит диалектике.

В самом деле, понятие бытия настолько опустошено, что в нем

нет ни атома реальности. Чистое бытие есть чистая пустота, и

поэтому оно равно небытию, «ничто», которое в свою очередь есть

пустота. Бытие и ничто ничем друг от друга не отличаются, они

абсолютно тожественны. Между тем по замыслу Гегеля конкретное

понятие составляет единство противоположностей. Но бытие и ничто

в гегелевской трактовке только тожественны. Сам Гегель

подчеркивает, что различие чистого бытия от ничто есть только мнимое. Это

значит, что чистое бытие ничем не отличается от ничто; если же это

так, то отсюда никакого становления получиться не может.

Абсолютная пустота не может породить из себя ничего определенного,

никакого движения, никакого становления. Из ничего ничего не

происходит. Сам Гегель в «Науке логики» пишет следующее:

«Начало не есть чистое ничто, но ничто, от которого должно

произойти нечто; поэтому в начале уже заключается бытие, от которого

*) Ф. Элгеяъс, Анти–Дюр:шг, изд. Института К. Маркса ? ?. Энгельса,

1928 г., стр. 38.

XLV

должно произойти нечто. Итак, начало заключает в себе и то, и

другое, – бытие и ничто; оно есть единство бытия и ничто; или, иначе,

оно есть небытие, которое есть вместе бытие, и бытие, которое есть

вместе небытие.

«Далее, бытие и ничто даны в начале как различные: ибо оно

указывает на нечто другое; оно есть небытие, относящееся к бытию

как к другому; начинающегося еще нет; оно лишь направляется

к бытию. Итак, начало содержит бытие как такое, которое удаляется

от небытия или снимает его как нечто ему противоположное.

«Далее, то, что начинается, уже есть, но в той же мере его еще

нет. Противоположности, бытие и небытие, находятся, таким образом,

в нем в непосредственном соединении; или оно есть их

неразличенное единство» *).

Неудовлетворительность и даже путанность гегелевского начала

вскрываются очень ярко в приведенных словах самого Гегеля.

Гениальная мысль о том, что в основе всего лежит принцип, или закон,

движения (в самой абстрактной форме выраженный еще как принцип

становления, т. е. изменения вообще) как осуществленное

противоречие, затемняется идеалистическим уклоном в сторону учения о

чистом бытии и ничто. Гегель стремился утвердить идеалистический

характер своей системы уже в самом начале логики.

Начало науки носит в общем отвлеченный характер. Но это

отвлечение не может же быть абсолютным, так как такое абсолютное

отвлечение ведет к отрицанию всякого конкретного содержания и к

утверждению одной лишь пустой формы или одной лишь пустой мысли.

Без содержания нет формы, – этому учит сам Гегель. Но так как

движение логической мысли есть, с точки зрения Гегеля, вместе с тем и

процесс становления космоса, то наш мыслитель ведет свое исследование

таким образом, чтобы показать, что мир есть продукт, результат

развития мысли. В начале была мысль, – вот к чему сводится его

рассуждение. Эта первая чистая мысль тожественна с чистым бытием,

и дальнейший процесс развития мысли составляет одновременно

и процесс развития мира. «Положению, что бытие переходит в ничто,

а ничто переходит в бытие, положению о становлении, – говорит

Гегель, – противостоит положение: из ничего ничто не происходит,

что–нибудь происходит лишь из чего–нибудь, – положение о

вечности материи, положение пантеизма» *).

*) «Наука логикг», ч. [, стр. 23.

XLVI

Теперь, кажется, еще яснее стало, зачем Гегелю понадобилось его

начало о чистом бытии и ничто. Оказывается, что если мы не примем

этого начала, то вынуждены будем «признать вечность материи»,

т. е. вынуждены будем стать на материалистическую точку зрения.

Учение же о возникновении мира из чистой мысли согласуется с

христианским учением о творении.

«Античные философы ясно усмотрели тот простой вывод, что

положение: что–нибудь происходит из чего–нибудь или из ничего ничего

не возникает, на самом деле уничтожает становление, ибо то, что

становится, и то, из чего оно становится, суть то же самое; здесь имеется

лишь абстрактно–рассудочное положение тожества. Но должно

казаться очень странным, что эти положения провозглашаются без

всяких оговорок также и в наше время, причем нимало не сознают, что

это положение есть основа пантеизма, и не знают, что древние сделали

исчерпывающие выводы из этого положения» *).

Гегель снова, как видим, «пугает» пантеизмом тех, кто

признает положение: из ничего ничего не возникает. Другой, более

существенный аргумент Гегеля в пользу положения: из ничего возникает

ничто, это то, что отрицание его ведет будто бы к отрицанию

возникновения, к отрицанию изменчивости вообще. Но Гегель совершено

неправ; напротив того, его точка зрения, состоящая в том, что

возникновение предполагает абсолютное небытие того, из чего нечто

возникает, ведет в сущности к отрицанию возникновения и всякого

развития вообще. В самом деле, отрицание вечности материи

равносильно признанию той мысли, что материя возникла из ничего. Гегель

стоит здесь на какой–то отвлеченной и абсолютной точке зрения, что

опять–таки идет вразрез с диалектическим методом. Гегель трактует

возникновение как абсолютное возникновение, – стало быть как

метафизический, а не диалектический процесс. Он упрекает

материалистов в том, будто они отрицают самое возникновение, т. е. процесс

развития, только потому, что они считают, что что–нибудь возникает

из чего–нибудь, ибо в таком случае возникающее и то, из чего оно

возникает, суть одно и то же. Прав ли Гегель? Нет, не прав. Мало того,

что не прав, но мы вынуждены и здесь сделать Гегелю упрек в

метафизическом характере его рассуждений. Разумеется, возникающее

и то, из чего оно возникает, не одно и то же, но между ними нет и

абсолютного разрыва или абсолютной противоположности, или, иначе

*) Гегель, Энциклопедия, § 88, стр. 153 – 154,

говоря, между ними существует и тожество, и различие. Это

единственно правильная диалектическая постановка вопроса. Гегель же

стоит в данном случае на точке зрения абсолютного разрыва между

возникающим и тем, из чего оно возникает. Но из этого абсолютного

разрыва не может получиться вообще возникновения. Ведь сам

Гегель в приведенной выше цитате говорит, что «начало не есть чистое

ничто, но ничто, от которого должно произойти нечто; поэтому в начале

уже заключается бытие». Начало есть небытие, которое есть вместе

бытие, и бытие, которое есть вместе небытие. Но если это так, то

нельзя говорить о чистом бытии как абсолютном отрицании и нельзя

стоять на почве отрицания вечности материи. Природе присуще

самодвижение; материя и ее движение вечны и неповторимы. Мы можем

выразить нашу мысль несколько иначе. Говоря о бытии, мы всегда

имеем в виду бытие чего–либо. Вез «нечто», чему присуще бытие,

никакого бытия нет. О другой стороны, под бытием в философии часто

понимают самое субстанцию, или природу, т. е. природу, или материю,

отожествляют с бытием. В этом cмысле, как мы видели,

Фейербах и говорит, что древние под бытием понимали материю. И в самом

деле, если я говорю: есть, то я предполагаю то, что есть. Поэтому

Энгельс совершенно правильно говорит по поводу эфира: «Если он

вообще есть, то он должен быть материальным, должен подходить

под понятие материи» *). В этом смысле бытие и материальность

едины и тожественны. Материя есть бытие; она наполняет всю природу;

бытие тожественно с материей. Гегель берет бытие как чистую мысль,

между тем как наша задача состоит в том, чтобы постигнуть бытие

как реальное, материальное существование.

Значит ли это, что диалектика бытия и небытия, т. е. первая

элементарная форма диалектического процесса вообще, как она развита

Гегелем, не имеет для нас никакого рационального смысла? Мы

думаем, что рациональный смысл в этом есть, если мы будем понимать

этот процесс не в абсолютном, а в относительном смысле.

В самом деле, гегелевское отвлеченное бытие и ничто так

обескровлены, что из них ничего реального, никакого движения или

становления получиться не может. Для изображения процесса становления

мы вынуждены исходить из еще не определенного бытия, которое в то

же время достаточно определенно в себе. То же самое относится и к

небытию. Небытие абсолютное ничего породить из себя не может.

) 'Диалектика лрирсды», стр, 201,

XLVIII

Речь может итти только об относительном небытии, о небытии в

отношении определенного нечто. Чтобы быть лучше понятым,

воспользуемся рассуждением самого Гегеля. «Вещи еще нет, когда она

начинается, но в ее начале не только ее ничто, оно уже также и ее

бытие. Начало само есть становление, но мы говорим о начале,

когда еще кроме того имеется в виду дальнейшее поступательное

движение» *). То, что Гегель говорит о начале, справедливо и в

отношении всякого становления. Вещи еще нет, когда она

начинается. Но ведь это означает только, что определенная вещь еще

не существует в той новой форме, в какой она должна получиться

в результате становления. Но вместе с тем позади вещи, которой

еще нет, не лежит, так сказать, абсолютное небытие. Она ведь

возникает из другой вещи, т. е. из определенного бытия. Но ее бытие есть

небытие в отношении новой вещи не в абсолютном, а только в

относительном смысле. Ведь сам Гегель говорит, что хотя вещи еще нет,

когда она начинается, однако ее начало не есть чистое ничто, оно

уже содержит ее бытие. Поэтому абсолютно неопределенного бытия

нет, есть только относительно неопределенное, значит и

относительно определенное. Материя, которая в качестве «субстрата» лежит

в основе всякого возникновения, всякого процесса и которая

тожественна с бытием, не может ни возникать, пи исчезать, а может только

менять свои формы.

Бытие, в котором нет абсолютно никаких определений, не может

«породить» из себя определенного наличного бытия. Материя, или

бытие, всегда существует в какой–либо форме, как–нибудь

определена. Стало быть, любое бытие, как бы мало дифференцировано оно

ни было, достаточно все же определенно и конкретно. Поэтому мы не

можем исходить из абсолютно неопределенного, непосредственного

и простого бытия, а должны класть в основу исследования

относительно неопределенное и относительно простое бытие, относительно

недифференцированное бытие. Стало быть, началом будет служить

такое бытие, в котором «даны определения и различные отношения

его моментов».

VI.

Таким образом мы подошли к вопросу о начале и общем характере

всякого научного исследования. Правильным в научном отношении

методом, как говорит Маркс, является восхождение от абстрактного

*) «Энциклопедия», стр. 153.

к конкретному. Но в абстрактных определениях даны хотя и наиболее

простые, но реальные отношения. В этой простой «клеточке» должна

содержаться сущность определяемого, но в неразвитом еще виде,

не в конкретизированной форме. «Простейшая экономическая

категория, например меновая стоимость, – говорит Маркс, —

предполагает население, население, производящее в определенных условиях,

а также определенные формы семьи, общины или государства и т. д.

Она не может существовать иначе, как абстрактное, одностороннее

отношение уже данного конкретного и живого целого» *).

Маркс отвергает гегелевскую концепцию насчет процесса

возникновения конкретного. Гегель полагает, что метод восхождения от

абстрактного к конкретному есть процесс возникновения самого

конкретного. Согласно же Марксу, этот метод есть лишь «способ, при

помощи которого мышление усваивает себе конкретное,

воспроизводит его духовно как конкретное». Конкретное является исходным

пунктом созерцания и представления. Здесь происходит, так сказать,

смычка между бытием и мышлением, которое развивает категории не

из самого себя, а имея конкретное, как бытие, перед собой. В

дальнейшем процесс духовного воспроизведения конкретного, не совпадающего

с процессом возникновения конкретного, совершается путем выделения

абстрактных, простых, односторонних отношений уже данного

конкретного целого. Это очень важное расхождение Маркса с Гегелем нужно

иметь в виду при построении материалистической диалектики. Для

Гегеля реальное есть результат развивающегося мышления, для

Маркса же мышление есть результат, отражение, воспроизведение

реальной действительности. Стало быть, абстрактные категории не

могут существовать сами по себе, независимо от конкретного

целого. Для Гегеля движение категорий представляется как

действительный творческий акт. В свете же диалектического материализма

дело представляется таким образом, что «конкретная целостность,

в качестве мысленной целостности, мысленной конкретности, есть

на самом деле продукт мышления, понимания, но это отнюдь не

продукт понятия, размышляющего и развивающегося вне наглядного

созерцания и представления, а переработка созерцания и

представления в понятия» (Маркс). Соотношение между бытием и

мышлением здесь у Маркса выражено с полной ясностью, не оставляющей

*) 1С. Маркс, К критика политической экономии, ияд. Института

К. Маркса и Ф. Энгельса, 1929 г., стр. 30—31.

Логика.

IV

L

А. ДЕБ0РИН

места для каких–либо недоразумений. Реальный субъект, как

говорит далее там же Маркс, существует как нечто самостоятельное и

независимое вне головы; мыслящая же голова «осмысливает» данный

ой мир, воспроизводя его духовно, теоретически.

Теперь возникает перед нами новый вопрос, имеющий огромное

теоретическое и методологическое значение. Это – вопрос о

взаимоотношении между логическим процессом и процессом историческим.

Логический процесс восхождения от простого к сложному может быть

понят в то же время как генетический процесс. Маркс, как и Гегель,

не считал правильным метод нисхождения от слоожного к простому,

т. е. метод аналитический по преимуществу. Метод восхождения от

простого к сложному является по замыслу Маркса воспроизведением

реального процесса природы и истории. Это – процесс развития,

генезиса форм, в противоположность методу анализа данных,

исторически развившихся форм на их элементы. По этому поводу

Маркс пишет: Классическая экономия часто «пытается

непосредственно, без посредствующих звеньев, все свести к единству и

доказать тожество источников различных форм. Но это необходимо

вытекает из ее аналитического метода, с чего должна начинать

критика и объяснение (курсив мой. – А. Д.). Она заинтересована не

в том, чтобы генетически развить различные формы, а в том, чтобы

путем анализа свести их к их единству, так как она исходит из них

как из данных предпосылок. Но анализ является необходимой

предпосылкой генетического изложения, понимания действительного процесса

развития в его различных фазах» *) (курсив мой. – А. Д.).

Стало быть, диалектический метод Маркса (как и Гегеля)

коренным образом отличается от обычного метода мышления и

исследования, поскольку он является методом, воспроизводящим реальный

генетический процесс развития. В этом именно и заключается смысл

формулы восхождения от абстрактного к конкретному, от простого

к сложному.

Возвращаясь к вопросу о соотношении между логическим

историческим ходом развития, необходимо здесь прежде всего

напомнить мысли, высказанные по этому вопросу Энгельсом. «Критика

политической экономии и после выбора метода, – говорит он по поводу

марксовой концепции, – могла быть построена двояким образом:

исторически или логически. Так как в истории, как и в ее литератур-

*) К. Маркс, Теории прибавочной ценности, т. 3, стр. 388—389.

LI

дых отражениях, развитие в общем и целом идет от более простых

к более сложным отношениям, то литературно–историческое развитие

политической экономии давало естественную руководящую нить,

которой критика могла следовать, так что при этом экономические

категории в общем и целом следовали бы в том же порядке, как и в

логическом развитии. Эта форма на первый взгляд имеет преимущество

большей ясности, так как прослеживается действительное развитие,

на самом же деле такое построение способствовало бы в лучшем случае

только большей популярности изложения. Историческое развитие

идет часто скачками и зигзагообразно, и его пришлось бы проследить

во всех его перипетиях, благодаря чему не только пришлось бы

слишком часто уделять место и малоценному материалу, но и пришлось

бы часто прерывать ход мыслей… Логический метод исследования

является поэтому единственно подходящим. Последний, однако,

есть тот же исторический метод, только освобожденный от его

исторической формы и от нарушающих стройность изложения исторических

случайностей. Логический ход мыслей должен начать с того, с чего

начинает и история, и его дальнейшее развитие будет представлять

собой не что иное, как отражение в абстрактной и теоретически

последовательной форме исторического процесса, исправленное

отражение, но исправленное соответственно законам, которым нас учит

сама историческая действительность, ибо логический способ

исследования дает возможность изучить всякий момент развития в его самой

зрелой стадии, в его классической форме» *).

Все, что здесь сказано Энгельсом, относится к конкретной

научной области – к политической экономии. Но этот вопрос

приобретает гораздо большую сложность, когда мы имеем дело с логикой как

таковой. В каком смысле можно здесь говорить о последовательности

категорий, их взаимной связи и переходе их друг в друга? Логика есть

наука о законах развития действительности. Говоря здесь о логике,

мы, конечно, имеем в виду диалектическую логику, в отличие от

формальной логики, которая имеет дело лишь с формами и законами

нашего мышления. Логика, или диалектика в гегелевском смысле,

представляет собою науку о категориях, имеющих не только

субъективную, но и объективную значимость. Совокупность категорий как

бы конструирует внутреннюю организацию действительности. Это—

*) Ф. Энгельс, Рецензия на «Критику политической экономии» К. Маркса;

(«Под внаменем марксизма», 1923 г., № 2—3, стр. 55.)

IV*

LII

объективные формы, или законы связи явлений. Гегелевская

логика построена в том предположении, что движение категорий

есть одновременно и самое творчество действительности, с чем,

конечно, ни один материалист согласиться не может. С другой

стороны, логика воспроизводит исторический процесс человеческого

знания. В этом последнем смысле последовательное движение

категорий как бы совпадает с историческим движением, или

развитием, научно–философской мысли. Каждая категория является в

общем выражением определенной ступени исторического развития

мысли. Например, категория бытия, составляющая начало

логики, является в то же время и началом истории философии

(элеаты). Категория становления связана исторически с философией

Гераклита и т. д.

Помимо исторического разреза, необходимо обратить еще особое

внимание на чисто логический разрез. Совокупность категорий

составляет логическую систему. Каждая категория логически, развивает

необходимо из себя последующую категорию – такова мысль Гегеля.

Это – чисто логический процесс, в котором категории внутренне

связаны необходимой логической связью и где каждая категория

занимает свое определенное место, причем каждая низшая категория,

т. е. более абстрактная и простая, входит, как подчиненный момент,

в более конкретную категорию. Таков и внутренний смысл истории

философии, где каждая философская система входит, как

подчиненный абстрактный момент, в последующую философскую систему,

оказывающуюся более конкретной по своему принципу и

содержанию, чем предшествующие философские системы.

Наметив три основных разреза гегелевской логики, мы должны

теперь, хотя бы в нескольких словах, определить свое отношение к

гегелевскому построению. Само собою разумеется, что мы отвергаем

целиком основную идеалистическую установку Гегеля насчет того,

что мир представляет собою не что иное, как прикладную логику.

«По мнению Гегеля, —· говорит Маркс, – все, что происходило, и все,

что происходит еще в мире, тожественно с тем, что происходит в его

собственном мышлении. Таким образом, философия истории

оказывается лишь историей философии, и притом его собственной

философии. Нет уже истории, «соответствующей порядку времен»;

существует лишь «последовательность идей в разуме». Он

воображает, что строит мир посредством движения мысли, между тем как

в действительности он лишь систематически перестраивает и рас-

полагает согласно своему абсолютному методу те мысли, которые

находятся в головах у всех и каждого» *).

Стало быть, логика дает систематическое расположение, по

определенному методу, тех мыслей, которые мы имеем об отношениях

объективного мира. У Гегеля, как и у всех идеалистов, категории

абстрагированы от реальных отношений и превращены в самостоятельные

сущности. Раз это так, то мы вынуждены искать происхождения этих

мыслей, категорий и движений чистого разума. «Можно ли

удивляться тому, – пишет Маркс, – что в последней степени абстракции, —

так как мы имеем здесь дело с абстракцией, а не с анализом, – всякая

вещь является в виде логической категории? Можно ли удивляться

тому, что, устраняя мало–по–малу все, составляющее отличительную

особенность данного дома, отвлекаясь от материалов, из которых

он построен, от формы, которая ему свойственна, мы получаем,

наконец, лишь тело вообще; что, отвлекаясь от размеров этого тела, мы

оставляем в результате лишь пространство; что, отвлекаясь от этого

пространства, мы приходим, наконец, к тому, что имеем дело лишь

с количеством в чистом виде, с логической категорией количества?

Последовательно отвлекаясь, таким образом, от всякого субъекта, от

всех его так называемых случайных признаков, одушевленных и

неодушевленных, людей или вещей, – мы можем сказать, что в последней

степени абстракции у нас есть лишь логические категории как

единственные субстанции. О своей стороны, метафизики, воображающие,

что эти абстракции составляют анализ, и думающие, что, все более и

более удаляясь от предмета, они приближаются к его пониманию, —

метафизики по–своему правы, говоря, что в нашем мире вещи

представляют собою лишь узоры, для которых логические категории

служат канвою» **). В дальнейшем Маркс подчеркивает необходимость

изучения конкретных форм движения, ибо «стоит только отвлечься

от отличительных признаков различных родов движения, чтобы прийти

к движению в абстрактном виде, к чисто формальному движению,

к чисто логической формуле движения».

Таким образом, логические категории должны рассматриваться

как теоретические, идеальные выражения реальных отношений вещей,

без которых никаких категорий вообще не существует. Изучая

*) К. Маркс, Нищета философии, стр, 105 («Библиотека марксиста»,

вып. XII—XIII).

**) К. Маркс, Нищета философии, стр. 102.

LIV

категории как формы существования вещей, необходимо всегда иметь

в виду, что они составляют логические абстракции. Но беря основные

категории, присущие всякой действительности, как, например,

количество, качество, меру, причинность, форму, содержание и т. п.,

и помня, что они сами по себе никакого существования не имеют,

мы все же на основании конкретного материала имеем возможность

подвергать их научному анализу. Что же касается порядка,

последовательности, в какой мы их должны рассматривать, то этот вопрос,

нам кажется, следует разрешить в смысле логической их связности,

соответствующей объективному развертыванию определенных форм

движения и последовательности процесса познания и исследования.

Более простые и абстрактные категории должны предшествовать

более сложным и конкретным. Необходимо, стало быть, располагать

категории в порядке их последовательной конкретизации Таково

реальное развитие всякой действительности и любого ее отрезка.

Все в природе развивается путем поступательного усложнения

простого и непосредственного. При этом, однако, надо иметь в виду и

другую сторону вопроса, а именно: что наиболее простые категории

в свою очередь исторически развертываются полностью при более

конкретных условиях.

Совершенно неправильно было бы начинать науку с установления

сущности, например с констатирования законов, по той простой

причине, что если бы нам с самого начала были известны законы и сущность

явлений, то мы имели бы науку до науки, как выражается Маркс, т. е.

нам незачем было бы вообще заниматься наукой. Наука имеет своей

основной задачей раскрытие законов, сущности, внутренней связи

явлений, а это дается не в начале или до науки, а лишь как конечный

результат нашего изучения и исследования. Поэтому мы по самому

существу вынуждены начинать с непосредственного, как данного в

созерцании я представления, объекта и с описания его внешних форм

связи, для того, чтобы иметь возможность путем такого

последовательного изучения проникнуть глубже в его внутренние связи и

опосредствования.

Имея перед собой какой–либо объект изучения, мы, естественно,

раньше всего изучаем его внешние свойства, устанавливаем его

качественно–количественную характеристику, взаимоотношение качества

и количества, как и переход их друг в друга. И только после этого

мы можем спуститься глубже в поисках за теми внутренними

отношениями и законами, которые лежат в основе «бытия». Таков должен быть

LV

метод всякого научного исследования: от непосредственного

через опосредствованное к конкретному научному понятию, И этот метод

восхождения от абстрактного к конкретному есть способ, при помощи

которого мышление воспроизводит духовно конкретное. Стало быть,

последовательность категорий выражает последовательность ступеней

процесса познания, а также воспроизведение исторического процесса

развития мысли и предмета.

VII.

Если отвлечься от указанных нами основных недостатков

гегелевской логики, то мы должны признать, что в общем гегелевское

построение надо считать правильным и с материалистической точки

зрения. Этим мы вовсе не хотим сказать, что все категории у Гегеля

стоят незыблемо на должном месте, что никакие передвижки их

абсолютно недопустимы. Нам важно только подчеркнуть, что основные

линии в гегелевской логике намечены правильно. Мы здесь не

касаемся еще целого ряда вопросов, в которых мы расходимся с

Гегелем. Нами даже не затронут вопрос о связи между системой и

методом, о переходе категорий друг в друга и пр. Все это потребовало бы

слишком много места. Что касается, в частности, вопроса о переходах

категорий друг в друга, то их искусственность и надуманность

объясняются прежде всего тем, что Гегель имеет дело с чисто логическим

процессом, при котором категории, как логические сущности,

переходят друг в друга. Естественно, что в этих переходах, более чем где бы

то ни было, чувствуется влияние системы на метод. Категории

переходить друг в друга вообще не могут. У Гегеля категории, в

качестве законов мышления, носят вообще априорный характер и

действительно навязываются природе и истории. Но, с другой стороны, надо

понять, что категории даже у Гегеля на самом деле выведены из

действительности. Здесь мы опять–таки имеем ту мистификацию, о

которой говорят Маркс и Энгельс. Но мы, материалисты, должны

сознательно выводить законы диалектики из действительной природы и

истории. Для Гегеля природа и история являются прикладной

логикой. Для материалиста дело обстоит иначе: категорий являются

абстракциями, идеальными выражениями реальных отношений; Но

раз эти законы, или категории, выведены, открыты и установлены, то

они, естественно, применяются в дальнейшем как орудие

исследования. Закон превращения энергии, например, будучи раз открыт в

самой природе, впоследствии применяется к различным областям;

LVI

он становится предпосылкой научного исследования. Вовсе не

требуется каждый раз заново открывать этот закон. Это обстоятельство

и заставляет многих полагать, будто законы диалектики представляют

собою априорную конструкцию, – схему, которая якобы

навязывается мышлением природе. Ни о каком априоризме здесь речи

быть не может. Все законы выведены из действительности. Но

будучи раз выведены или открыты, они становятся прочным

достоянием теоретического мышления и превращаются уже в орудие

исследования.

Итак, на место саморазвития идеи мы ставим саморазвитие

материального мира, на место логических переходов мы ставим реальные

переходы в процессе развития. У Гегеля мы имеем, несмотря на

искусственность переходов категорий друг в друга и на идеалистический

характер всей его логики, абстрактную теорию диалектики, которая

в общем все же выражает – пусть в мистифицированной форме —

реальный процесс развития.

Энгельс сводит всю диалектику к трем основным законам. Отсюда

отнюдь не следует, будто Энгельс отвергает все вторичные законы

диалектики, как они формулированы Гегелем. Достаточно

проанализировать «Капитал» Маркса, чтобы убедиться в том, что мы здесь

имеем все основные законы диалектики в применении к политической

экономии. Энгельс лишь резюмирует содержание гегелевской

диалектики в трех основных законах: закон перехода количества в качество,

и обратно; закон взаимного проникновения противоположностей и

закон отрицания отрицания. «Все эти три закона, —говорит Энгельс, —