Текст книги "Вспоминать, чтобы помнить "

Автор книги: Генри Валентайн Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

Мне только сорок девять лет, но сколько же войн и революций прошло за этот небольшой срок! А еще считается, что мы живем в просвещенный век! Бросая взгляд на короткую историю нашей цивилизации, видишь, как одна война вызывает другую. Ни у кого нет сомнений в том, что настоящая война – порождение предыдущей. И не получим ли мы завтра новую войну, зерно которой посеяно сейчас? Чего мы можем достичь, если (каким бы благородным и героическим ни был порыв) результатом всегда является война, война, война? Когда я вижу ситуацию в этом свете, мне припоминается то место из «Жизни, полной риска» Блеза Сандрара, где он рассказывает о простом французском солдате, чье тело было так страшно изранено и изувечено, что потребовалось несколько часов на обработку его жутких ран. Я вспоминаю эту сцену потому, что та драма, которая развертывается вокруг издающего пронзительные вопли куска человеческой плоти, символизирует вечную драму человека. Возможно, ты помнишь, что, несмотря на все мольбы несчастного о смерти, Мать-настоятельница нечеловеческими усилиями спасает ему жизнь. А затем главный врач французской армии, приехавший проверить работу своих мясников, решает продемонстрировать свое мастерство на все том же жалком, вопящем солдатике, подвешенном в корзине к потолку. Быстро и безжалостно вскрывает он, одну за другой, его многочисленные раны, а тем временем маленький человечек, помешавшийся от боли, лежит, распластавшись, как устрица, в которую втыкают раскаленные докрасна зубцы вилки. Спустя час после успешной демонстрации великим хирургом своего нового метода солдатик умирает. Все многочасовые, сверхчеловеческие усилия Матери-настоятельницы пошли прахом. Молитвы солдата услышаны: его во имя прогресса и развития хирургии распотрошил главный мясник. Именно так поступают и поджигатели войны. Они берут окровавленное, трепещущее, агонизирующее тело человечества и во имя прогресса и дальнейшего процветания вскрывают на нем раны, а когда тело перестает наконец содрогаться от страха и боли, когда его сковывает смертельный холод, они объявляют, что эксперимент прошел успешно. Каждый военный успех отбрасывает человечество на миллион лет назад. Для умирающего человека милосердная работа ангелов – как трепет крыл в темноте. У нас едва ли есть время, чтобы открыть глаза и посмотреть ввысь до того, как нас пронзят тысячи мечей. Сострадательная Мать-настоятельница у Сандрара отдает последние силы, чтобы утешить страдальца, который уже обречен. Она знает, что не сможет спасти этого человека, но все равно не прекращает усилий. А затем является хирург, которому безразлично, жив этот человек или умер: его занимает только одна мысль – продемонстрировать успешность своего метода. Отличный пример. Те, кто затевает войну, хотя и делают это во имя Господа, в глубине души равнодушны к страданиям соотечественников. Их разговоры о будущем безрассудны, потому что они не усвоили уроков прошлого. Чтобы сделать свое дело, они закрывают глаза, затыкают уши, ожесточают сердца. Для меня крики умирающего звучат пронзительнее и призывнее всех увещеваний праведников. Я скорее соглашусь, чтобы меня называли трусом и предателем, чем оставлю без внимания мольбу беспомощного человека. Если задуматься поглубже над этим столкновением интересов, то поймешь: не важно, с какой стороны доносится крик о помощи. Мы одновременно находимся на обеих сторонах: в каждом из нас есть победитель и побежденный. Минута – и крик может раздаться уже с другой стороны. Зачем ждать, пока смертельный ужас не остановит меч? Неужели у нас нет воображения? Неужели мы не можем заглянуть в будущее и увидеть, как братаемся с врагом? Почему не замириться сразу же, прямо сейчас! Или за нас думает меч? Разве один только он может решить наши проблемы? Мы что, только с мертвыми считаемся или и с живыми тоже? Разве понять, кто прав, а кто виноват, важнее самой жизни? Или сама жизнь рождает знание? И если мы правы, но мертвы, или правы, но сломлены духом, какая тогда польза в нашей правоте? Кто может быть до такой степени в ней уверен, что ради этого обречет на смерть соотечественников? Мы, народ, почти истребивший коренных жителей континента, индейцев, у которых отняли их землю. А сегодня мы, потомки людей, грабивших, сжигавших, насиловавших, убивавших, травивших наших врагов, американских индейцев, почитаем их и тщетно пытаемся загладить свою вину перед ними. Сейчас мы хвастливо заявляем, что в наших жилах течет индейская кровь.

Какая насмешка! Какой цинизм! В самой кровопролитной из всех наших войн, в Гражданской, мы, жители Севера, огнем и мечом подчинили себе наших братьев на Юге. Теперь же, когда мы смотрим фильм под названием «Унесенные ветром» у себя на Севере, мы освистываем солдат из армии северян и вместе с южанами с ненавистью и отвращением произносим имя генерала, нанесшего Югу смертельный удар. Все это мы делаем из мучительного сознания вины, признавая ту вопиющую несправедливость, какую совершили против своих братьев. Ошибки мы осознаем пятьдесят, сто, пятьсот лет спустя. Понимая, как надо было поступить в прошлом, мы не знаем, как вести себя в будущем. Надо понимать это сейчас, говорю я. Будущее в наших руках. Сегодняшний день готовит его. Люди, требующие от нас, чтобы мы убивали, принадлежат не будущему, а прошлому.

Я не берусь утверждать, что люди, видящие в войне последнюю надежду, обязательно плохие, хуже всех остальных, но заявляю, что они глупы, страдают недостатком воображения, великодушия и мудрости. Когда они говорят о войне как о последней надежде, можем ли мы быть уверены, что для сохранения мира испробованы все средства? Боюсь, что нет. Боюсь, такой жалкий миротворец, как Чемберлен, сделал крайне мало, чтобы отвратить неизбежное. Какая заслуга в том, чтобы притворяться, будто стремишься к миру, если не хочешь пойти на уступки и сгладить конфликт? Легко говорить, что хочешь мира, когда ты сильнее, когда у тебя есть все необходимое, чего нет у других. Тот, кто доведен до такого отчаянного положения, что решается на открытый конфликт, не станет играть по правилам. Естественно, что именно он возмутитель спокойствия. Но что заставило его нарушить мир? Одна лишь злая воля? Дьявольская алчность, зависть, ненависть? Даже тот, кто считает, что немцы отравлены злобой, должен признать, что и мы, противостоящие им, не пылаем к ним любовью. Ненависть не приходит ниоткуда, она не зародится у народа, окруженного любящими, доброжелательными соседями. В психозе немецкого народа нет никакой тайны. Нет тайны и в нежелании британских империалистов расстаться с незаконно обретенной собственностью. Нет ничего таинственного и в отсутствии у американского народа желания вступить в войну за судьбу империи, которая всегда была враждебна к нашим насущным интересам...

Мой дорогой Фред, прошло добрых три года с момента написания этого письма. Война все еще продолжается, и никто не знает, когда она закончится и чем. На днях я получил письмо от нашего друга Клода Хоктона, где он пишет: «Относительно этой войны у меня два предчувствия (думать о ней, конечно, нельзя). Первое – то, что закончится она каким-то немыслимым образом; а второе – то, что она только эпизод в чем-то большем, что нам трудно вообразить».

Ты, наверное, удивлен, почему я так долго не обнародовал свой ответ на твое письмо. Я сознательно ждал, когда исход войны будет очевиден. Когда на горизонте маячит победа, люди начинают вновь думать о мире. Каким он будет? Вечным? Военачальники уже заняты подготовкой переговоров: они собираются подписать новый мирный договор. По поводу него у меня нет сомнений: это будет самый дорогостоящий договор в истории человечества, а действовать он будет только до очередной войны. Так что, да пребудет с тобой мир – до следующей войны!

Генри

Июнь 25, 1944

Убей убийцу! Часть 2

В мире воцарился мрак. Похоже, человечество намерено решить свои проблемы силой. Никто не может остановить волну ненависти. Мы во власти космических сил, и каждый делает что может или должен.

Каждому человеку эта война принесет свое. Жизни миллионов мужчин и женщин принесут в жертву; миллионы других получат тяжелые увечья. Одинаково пострадают невинные и виновные, мудрецы и глупцы. Ситуация вышла из-под контроля – теперь мы в руках Судьбы.

Бесполезно говорить, что это не должно было случиться. Нам надо не спрашивать, что происходит, а примириться с этим. Однако существует тысяча способов принять неизбежное. От того, как именно мы его примем, зависит, сможем ли мы потом что-либо изменить. Нет ничего такого, чего нельзя было бы исправить. Все значение жизни умещается в слове «страдание». То, что весь мир страдает одновременно, – чрезвычайно важный факт*. Такого раньше никогда не было. Это дает нам шанс, и в нашей воле воспользоваться им или нет.

* Не весь мир – преимущественно «цивилизованные» народы. – Примеч. авт.

Я хочу высказать свое личное мнение по поводу того, как можно распорядиться такой возможностью. Мы, американский народ, до последнего не вступавшие в этот международный конфликт, теперь тоже втянуты в него. Признаем мы это или нет, верим ли в себя так, как верят в нас другие народы, – в любом случае мы сейчас надежда человечества. Это как раз то, на чем созидалась Америка. Так пусть же и теперь это будет нашим оплотом.

Для чего мы вступили в войну? Чтобы расширить нашу империю, увеличить владения, добиться господства над другими нациями? Думаю, преобладающая часть американцев на это твердо ответит: нет! Как и другие народы, нас ввели в заблуждение. Кроме того, мы стали черствыми и равнодушными. В этом – наш грех. Сейчас мы готовы испить чашу уготованных нам страданий вместе с праведниками и грешниками. Более того, мы намерены вынести то, чего никогда не выносили прежде. Это стало очевидно в день объявления войны. Что мы как народ можем сделать помимо того, чего ждут от нас союзники? Мы можем быть великодушными и дальнозоркими, можем быть твердыми, как сталь, и в то же время мудрыми и чуткими, когда придет время. Для нас нет ничего невозможного, потому что мы – избранный народ. Когда наши предки впервые высадились на этой земле, их приветствовали, как богов. Но, к нашему стыду, они вели себя как дьяволы. Они искали не дружбы, а золота. Теперь мы отвечаем за их грехи. Мы расплачиваемся за то, что совершили наши предки. Они бежали из тюрем, в которые заключили себя сами, потому что им привиделся Рай. Если бы они вели себя как боги, за которых их приняли коренные жители континента, они обрели бы тот Рай, который искали. Но они были людьми и забыли свою мечту о Рае. Мечту трудно убить: она витает неподалеку, даже если воспоминание о ней уже стерлось в памяти. Эта прекрасная мечта по-прежнему ассоциируется с Америкой во всех уголках света. Жаль, что мы, американцы, способствовали укоренению ложного толкования этой мечты и, таким образом, принесли миру еще больше вреда. Мы создали впечатление, что Америка – место, где богатеешь. Мы сделали упор на богатстве, а не на возможностях. Из-за своей алчности мы убили курицу, несущую золотые яйца. И все же, несмотря на нашу трагическую ошибку, мы знаем, что эта «курица» была. Теперь мы подошли к моменту, когда просто обязаны вразумительно растолковать эту легенду.

Какая же прекрасная возможность была у американских колонистов? Служить человечеству, принести в мир просвещение и справедливость. Со времени создания республики у нас не было врагов, за исключением метрополии, то бишь Англии. Нас окружали друзья. Единственная большая война была междоусобной. Но в предыдущей войне нас втянули в мировой конфликт, суть которого мы понимали лишь частично. Когда война закончилась, мы вновь постарались укрыться в нашей удобной раковине, не желая нести ответственность, которую возложили на себя, оказавшись среди участников масштабного конфликта. Мы отклонили предложение заседать в Гаагском трибунале и принимать участие в разработке первого, чернового варианта международных законов и правил. В течение ряда лет мы отказывались признать единственное правительство, которое извлекло уроки из войны и стремилось создать более разумный и справедливый порядок на земле. С появлением диктаторов мы палец о палец не ударили, только сидели и смотрели, как они проглатывают и порабощают маленькие страны, одну за другой. Когда пала Франция, мы почувствовали горечь и боль. Мы кричали: «Позор!» – хотя ничем не помогли ей. Мы позволили бы и Англии пережить ту же участь, но англичане вылеплены из другого теста. Вплоть до предательского нападения японцев, которое можно было, учитывая полученные уроки, предвидеть, мы размышляли, какой курс избрать. И вот теперь внезапно объединились и, как и в предыдущей войне, делаем вид, что сражаемся за свободу человечества. Журналисты делают все возможное, чтобы заставить американский народ поверить в эту прекрасную легенду, хорошо зная, что в основе психологии американцев лежит иллюзорное представление о мире: в нас хватает ярости и деловитости, чтобы убивать, но только в том случае, если мы видим в себе спасителей мира и современных крестоносцев. «Наконец-то, – прочитал я в газете, – нация охвачена единым порывом; настал великий момент, и Америка шагает в такт героическому маршу. Мы отказались от пустяков, равнодушия и страха, взяли на себя ответственность за судьбу мира и все, как один, повернулись к сияющей звезде». Дальше в том же духе – говорильня и трескотня до заключительной фразы: «Никаких компромиссов – вплоть до победы»*.

* «Нью-Йорк пост», декабрь, 13, 1941. – Примеч. авт.

Невозможно, чтобы мы проиграли войну. Но что мы надеемся выиграть? Или лучше поставим вопрос так: для чего? Этот вопрос господа редакторы умело обходят, отделываясь фразами типа: «Навсегда освободим мир от нацистской заразы» и так далее. Мы что, микробиологи и дизенсекторы? Или пытаемся оберегать гроб Христа от грязных лап неверных? В течение двух тысяч лет мир спорит по поводу мертвого тела Христа. Сами христиане утверждают, что Бог послал своего сына, живого Христа, чтобы спасти мир. Ведь не труп же он нам послал, чтобы из-за него велись войны. А в действительности именно это и делают христиане, приветствуя любую возможность повоевать во имя Христа, который принес на землю мир. И этому не будет конца до тех пор, пока каждый из нас не станет таким, как Христос, пока вера и любовь не преобразят наши слова в дела, сделав легенду реальностью.

«На войну – и дальше» – гласит заголовок редакционной статьи, которую я только что цитировал. Нам всем интересно, что ждет нас после окончания войны. Сама по себе война уже никому не интересна. А вот что наступит после нее, зависит от того, с какой целью мы ее ведем. Мы получим именно то, что хотели получить, и ничего больше. В этом отношении война ничем не отличается от мира. Не имеет никакого значения, пылаем ли мы ненавистью или вялы и апатичны, если не знаем, чего хотим. Победить Гитлера и его банду – не слишком высокая цель. С ними можно было бы справиться и без войны, имей мы достаточно ума, воли и чистоты, чтобы взять на себя решение этой задачи. Гитлер появляется там, где есть нерешительность, сомнение, праздность и оторванность от жизни. Как был необходим Иуда, чтобы Христос сыграл драму, предначертанную ему судьбой, так и Гитлер необходим нашему веку, чтобы мир мог сыграть драму объединения и возрождения. Христос выбрал в предатели Иуду, мы – Гитлера. Все сверхштатные лица, так сказать, даже если и были честными, порядочными джентльменами, терялись на фоне этой громадной дьявольской фигуры. Ни Черчилль, ни Рузвельт, ни Сталин не смогли бы в одиночку справиться с этим монстром. И хорошо, что не смогли, потому что теперь маленькие люди, жалкие безвестные человечки, составляющие громадную массу человечества, сами ответят на вызов. Христос выбрал себе двенадцать учеников не из сильных мира сего, а из числа ничем не примечательных людей.

Я вновь возвращаюсь к идее, которую Америка сумела заронить в сознание других народов: даже самый ничтожный из ничтожных может чего-то добиться и «занять свое место» в этом мире. (Лучше бы мы внушали необходимость «найти свое место»!) Повторяю, что своей практикой американский народ исказил эту идею. Мы слишком часто демонстрировали, что подменили концепцию свободы и служения человечеству убогим стремлением к власти и богатству. Но к власти и богатству не для всех американцев – это было бы слишком! – а для избранных. Наша демократия – самая худшая из всех существующих на земле. У нее никогда не было ничего общего со свободой – не демократия, а одно название. Испытаний она никогда не выдерживает, что показала война между Севером и Югом. Если что-то пойдет не так, она в очередной раз подведет, потому что в ее основе не лежит уважение к индивидууму, к священной человеческой личности, которая в массе своей составляет народ, а в идеале – божество. Мы были демократическим обществом только в грубом политическом смысле, но в сути дела никогда не обманывались. Наши шутники, карикатуристы, мультипликаторы отражали сознательное и бессознательное разочарование народа.

Что же может сделать американский народ во время этого великого мирового катаклизма – за рамками намерений своих подозрительно бескорыстных лидеров? Как могут американцы победить в войне, в которой у них не было никакого желания участвовать и которую противостоящие им народы явно не хотели затевать? Мне вспоминается фильм «Хуарес», а именно тот его момент, когда Хуарес рассказывает на ассамблее представителей европейских правительств о тех страданиях, которые мексиканский народ претерпел от европейской «цивилизации». Как же похожи на шакалов эти вальяжные и ироничные полномочные европейские представители! Испокон веку так выглядели важные шишки Государства и Церкви. А народ всегда был безмолвным и безучастным, скованным по рукам и ногам собственными представителями. То же самое в наши дни происходит в лейбористском движении. Линкольн, Ленин, Хуарес не рождаются каждый день. У человечества был только один Будда, один Христос, один Магомет, один Рамакришна. Только один наш соотечественник смог произнести следующее: «Пока на свете есть бедные, я – с ними, пока есть изгои, я – среди них, пока хоть один человек находится за решеткой, я не могу чувствовать себя свободным». Может американский народ подписаться под этими бесхитростными, простыми, как у Христа, словами? Захочет ли? Если нет, тогда другие люди присвоят себе лидерство. Русские уже далеко обошли нас в осознании своих целей. Завтра нас обойдет Китай и, возможно, Индия. Мы уже не идем впереди – нас тащат за собой, привязав за скальпы.

В чем наша роль? Как мы поступим? Какой пример дадим?

Начнем с самого начала. Надень шляпу и ступай на улицу. Неторопливо пройдись, заглядывая в витрины. Возьми блокнот и карандаш и запиши все те вещи – из одежды, еды, мебели, медикаментов, ювелирных изделий, технических новинок, безделушек, которые, на твой взгляд, необходимо продолжать производить, пока мы воюем. Пошли список президенту Рузвельту с пометкой «лично».

Это первый шаг. Дальше иди домой, спокойно сядь и подумай. Попытайся представить жизнь без этих ненужных вещей. Спроси себя, смог бы ты обойтись самым необходимым. Считай, что президент внимательно отнесется к твоим предложениям.

Затем поразмышляй о заработной плате. Ты действительно думаешь, что можешь претендовать на большее, чем человек в военной форме, у которого нет права голосовать и которому приказали пожертвовать жизнью ради тебя? Видишь ли ты какую-то разумную причину, по какой сержант должен получать более высокое жалованье, чем рядовой, а младший лейтенант – более высокое, чем сержант? Понимаешь ли, почему президент Соединенных Штатов должен получать деньги за оказанную ему честь вести свой народ к победе? Понимаешь ли, почему все мы должны думать о деньгах в то время, как в руках правительства сосредоточены средства, которых хватит на то, чтобы обеспечить нас всем необходимым? Мы больше не расплачиваемся золотом, как прежде, мы храним его в земле, где ему и место. Теперь у нас звонкие монеты, которые доставили бы большую радость дикарю, и небольшие бумажки, говорящие о нашем доверии к Богу и друг другу. Однако завтра, если решит правительство, они могут стать пустым местом. В этих денежных символах нет ничего сакраментального. Сами по себе они не имеют цены: это просто пережиток древнего образа мыслей.

Что такое паника? Разве она не свидетельствует об утрате веры? Панику порождает осознание того, что отсутствует нечто, в наличии чего мы не сомневались. Сегодня паникой охвачены все и вся. В этом основной признак войны: утрата веры во все. Отсутствие веры, разума, доброй воли мы ощущаем как брешь и пытаемся заполнить ее орудиями, танками, военными кораблями, бомбардировщиками, взрывчаткой. Даже ребенок поймет, что нельзя внушить веру и доверие с помощью пуль и отравляющих веществ. Теория, стоящая за философией войны, состоит в том, что враг должен согласиться на наши условия. Только тогда мы можем говорить начистоту.

В наши дни эта идея, как и другие атавистические понятия, подвергается сомнению. Людям надоело, что прямой разговор ведется только после основательной резни и разрушения. Если бы на людоедстве не лежало строжайшее табу – все было бы не так уж плохо: поел человечины и живи до следующего боя. Но превращать людскую плоть и кровь в навоз – довольно дорогой способ удобрять землю. Человеческое тело годится и на лучшее – так по крайней мере думают некоторые люди.

Давайте вернемся немного назад. Мы ставили под вопрос разумность сохранения маленьких круглых кусочков металла и небольших продолговатых листков бумаги. Металл сейчас на вес золота, да и бумага тоже. И так как эти пережитки прошлого есть символы нашего взаимного доверия, почему бы не порвать их или не переплавить на нужды войны? А на что завтра я куплю сандвич с ветчиной?

Все очень просто. Завтра не будет купли-продажи, завтра будут все раздавать бесплатно. Если у тебя большой желудок, ты съешь три сандвича против моего одного. А если захочешь двадцать сандвичей за один присест, что ж, пожалуйста, но тогда пожинай и последствия этого безумства. Человек, который требует себе три пальто, пять шляп и семь пар туфель, должен будет носить все сразу, иначе их лишится. У кого есть лишние пожитки, тому придется распределить их между нуждающимися. В военное время люди не должны беспокоиться о ненужных вещах – это отвлекает от основного. Что нам нужно, если мы хотим избавить мир от бесполезных паразитов (то есть немцев, японцев, итальянцев, венгров, румын – список еще не закончен), так это много мужчин и женщин, объединенных одной целью: уничтожить врага. Нам не нужны бойцы, чьи мысли поглощены акциями и облигациями, колебаниями заработной платы, прибылью и убытками, духами, патентованными лекарствами, туалетной бумагой, платиновой посудой, обезьяньим мехом, шелковыми купальными халатами, воротничками, галстуками и будильниками. Особенно будильниками! Нам нужна армия мужчин и женщин, солдат и рабочих, киллеров и товаропроизводителей, просыпающихся без будильника, – людей, которые не могут спать от зуда: так им не терпится освободить мир от паразитов. Людей таких неугомонных, бурлящих энтузиазмом, пылких и преданных делу, что, покончив с иноземными паразитами, они доберутся и до своих. Людей, которые будут уничтожать друг друга, пока в мире не останется ни одного паразита. Разве не так? Или я преувеличиваю?

Люди, бурлящие энтузиазмом...

Например: предположим, завтра благодаря исключительно умелой пропаганде начнется ажиотаж в связи с повальной записью добровольцев в разные рода войск, и все здоровые работяги от десяти до семидесяти пяти лет, включая восемь или девять миллионов безработных, нагрянут разом на призывные пункты и потребуют удовлетворить их право участвовать в войне. Начнется чудовищный беспорядок, в результате которого все вернутся обратно на работу. Прекрасно. Все вернутся на свои рабочие места, возбужденные, все еще рвущиеся в бой, все еще горящие желанием геройски послужить родине. С каждым днем по мере того, как они осознают, что производят далеко не самые нужные вещи, у них нарастает отвращение. Можно предположить, что они решат положить конец этой бессмысленной трате времени. Можно также предположить, что они устроят забастовку, стремясь производить только те вещи, что нужны фронту. Предположим, они добьются своего. Теперь уже не производится ничего, кроме самого необходимого. Происходит нечто новое: рабочего человека переполняет энтузиазм. Ему ничего не нужно, кроме работы, работы и работы. Поэтому вместо шести или восьми часов в день американские труженики работают по двенадцать, шестнадцать, двадцать часов; детей забирают из школ, преступников – из тюрем, безумцев – из сумасшедших домов. Все, без исключения, вовлечены в работу. Работа идет днем и ночью, непрерывно, изо дня вдень – никаких воскресных дней, праздников, отпусков. Все работают на износ с единственной целью – ускорить победу. Одновременно в патентных бюро и секретных архивах проводятся поиски скрытых от общественности изобретений. Создаются новые машины, высвобождающие несметное количество энергии – природной, человеческой и божественной. За пять месяцев изобретено, создано и произведено больше, чем раньше за пять лет. Организованы суицидные бригады из рабочих и хозяев. Они быстро доводят до смерти бывших эксплуататоров, помогают больным и старикам поскорее отправиться на тот свет, а детям – стать взрослыми – так растения быстрее расцветают в теплице. «Работать! Больше работать!» – слышится повсюду. Президент призывает проявить осмотрительность, но темп нарастает. Скорей, скорей! Быстрее и яростнее, без помех и остановок! Такого увлечения работой еще не было ни на одной планете со времени сотворения мира. Президент, смущенный таким необъяснимым усердием, делает слабую попытку увещевать сограждан: «Прошу вас, мои дорогие соотечественники, не изнуряйте себя работой!» Но азарт уже проник в кровь, никто не может остановиться. Сам Господь ничего тут не сделает – так глубоко укоренилась опасная мания.

Принято решение скинуть президента – его называют лодырем. Этот пост занимает вице-президент. Через сорок восемь часов его также смещают. Возникает новая партия, ее члены называют себя «Пчелы и муравьи». Оппозиции больше нет – теперь есть только одна партия. Избран новый президент – самый неутомимый и быстрый работник в Соединенных Штатах. Он будет трудиться, пока не рухнет от изнеможения.

Среди всего этого трудового бума то и дело сообщают о новых изобретениях. И вот наконец становится известно об изобретении века, так называемом «Флите». Этот аппарат мгновенно и повсюду уничтожает врагов. Он так оригинально и просто сконструирован, что достаточно произнести одно слово: японец, немец, болгарин, итальянец, и он идет по следу, находя и убивая жертву. Полное уничтожение врага! Подумать только, на что он способен! Наконец-то идеальная победа! Изобретено то, чем могут гордиться ученые этого века, полного великих научных открытий! Власть! Полная власть! Теперь никаких мирных конференций! Не надо затевать эту канитель с компромиссами, софистикой, интригами, как в прошлом. Все наши враги мертвы. Стерты с лица земли. Теперь мы достаточно сильны, чтобы управлять миром по-своему. Кто теперь осмелится пойти против нас? Великолепно, не так ли?

Найдутся, конечно, такие, которые немедленно закричат: «Абсурд! Фантастика! Это невозможно. Такого аппарата не может быть!» А разве не то же самое говорилось не так давно о пароходе, железной дороге, электричестве, рентгене? Если нужно, можно продолжить список того, что в свое время называлось фантастическим и невозможным, а также нецелесообразным, невыгодным, демоническим и дьявольским. Что человек задумает сделать, то сделает. Ужасное и прекрасное свойство человека – заключенные в нем мощь и умение, которые позволяют осуществиться его мечтам.

У природы тоже есть силы, с которыми человек при всем своем превосходстве не может соперничать. Время от времени ему приходится признавать, что есть силы, неподвластные ему. В течение четырех долгих столетий в Европе и даже за ее пределами свирепствовала чума, которую звали Черной Смертью. Ни одному человеку, жившему в то страшное время, не удалось найти средство против этой смертоносной лавины. Смерть распоряжалась как безумный правитель, перевернувший все вверх дном, включая законы и мораль. Сегодня все это представляется невероятным. Но так было. Это действительно происходило. Черная Смерть перестала быть хозяйкой Европы, только когда природа устала и создала противоядие.

Будем ли мы когда-нибудь равняться на природу? Создадим ли мы, устав от кровопролития, средство от саморазрушения? Возможно, когда напьемся вдоволь кровушки. Никак не раньше. Нам нужно убивать легко и в любом количестве. Рискуя уничтожить все живое, мы должны исчерпать нашу страсть к убийству. Мы должны представить себе конечный результат наших действий прежде, чем сумеем победить непреодолимый инстинкт. Нам нужно стать сначала черными магами, а потом уже – белыми. Мы должны обладать абсолютной властью (не просто обожествлять ее) прежде, чем поймем, в чем ее выгода.

Одна старая история рассказывает о человеке, совершившем пятьдесят два убийства. Ее стоит пересказать...

Как там говорится, после пятьдесят второго убийства преступника стала мучить совесть, и он решил отыскать человека святой жизни, чтобы тот помог ему исправиться. В течение нескольких лет он жил подле праведника, делал все, что тот ему говорил, всем сердцем желая победить живущее в нем зло. И вот однажды праведник сказал, что пришло время ему вернуться в мир – отныне он может не страшиться, что снова совершит убийство. Сначала человек чуть с ума не сошел от радости, но вскоре радостное возбуждение сменилось страхом и сомнением. Как может он быть уверен, что больше не согрешит? Он просил у праведника, чтобы тот дал ему какой-нибудь знак, вещественное подтверждение того, что он действительно освободился от греха. Тогда праведник вынес кусок черной ткани и сказал, что, когда та станет белой, он полностью очистится от прошлого. Человек ушел и начал снова жить среди людей. По десять раз на дню смотрел он на черную ткань: не стала ли она белой? Ни о чем больше не мог он думать – это стало его наваждением. Со временем он стал спрашивать других людей: что бы ему совершить, чтобы приблизить чудо? Каждый советовал свое. Человек пробовал все, но безрезультатно. Ткань оставалась черной. В конце концов он отправился в долгое паломничество к берегам Ганга: ему сказали, что священные воды реки превратят черную ткань в белую, но и тут его ждала неудача. Наконец, впав в отчаяние, человек решил вернуться к праведнику и прожить подле него все оставшиеся годы. Он подумал, что, живя со святым человеком, по крайней мере сумеет удержаться от соблазна. И потому пустился в долгое обратное путешествие. Он уже приближался к месту назначения, когда увидел мужчину, избивавшего женщину. Женские крики разрывали сердце. Человек схватил мужчину, умоляя прекратить избиение. Но тот только отмахнулся и принялся избивать женщину с новой силой. Было ясно, что он убьет ее. Человек понимал: надо что-то сделать, и быстро, если он не хочет, чтобы убийство совершилось прямо на его глазах. Бывший убийца мгновенно оценил ситуацию. Пятьдесят два убийства были на его совести. Одним больше, одним меньше – не так уж важно. Раз он до сих пор не искупил своей вины за те, предыдущие, пусть тогда их будет пятьдесят три. Не может он просто так стоять и смотреть, как на его глазах убивают женщину, – лучше уж вечно гореть в аду. И с этими мыслями он набросился на мужчину и убил его. Придя к праведнику, человек все ему рассказал. Выслушав его, праведник улыбнулся и спросил: «А ты давно не смотрел на ту ткань, что я дал тебе?» Совершив пятьдесят третье убийство, человек совсем забыл про кусок ткани. Дрожа от страха, вытащил он его. И что же? Ткань стала белой...