Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 9"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

Глава XII. Поиски

На следующий день был проделан первый опыт. Прежде всего испробовали цепь и старинный ворот; оказалось, что и то и другое выдержит требуемую нагрузку. Поэтому Мейеру осталось только сесть на деревянное сиденье с масляной лампой в руках и захватить с собой спички и свечи на случай, если она погаснет. Сделать это было нетрудно, так как у белых имелся большой запас того и другого.

Джейкоб без всякого колебания перелез через край колодца и уселся на сиденье. В эту минуту трое его помощников взялись за рукоятки ворота. Медленно начали они опускать Мейера, медленно исчезало его бледное лицо в черной глубине. Через несколько оборотов ворота работу приостанавливали, давая Мейеру время исследовать стены колодца. Когда он был уже приблизительно на глубине пятидесяти футов, то снова закричал, чтобы они на время прекратили спуск. Они задержали ворот, прислушиваясь к тому, как Мейер стучал по камню стенок своим молотком. В этом месте, ему казалось, была пустота.

Потом он попросил опустить его ниже, они повиновались. Наконец размоталась почти вся цепь, и стало ясно, что Джейкоб уже находится возле самой воды. Наклонившись над краем колодца, Бенита увидела, что светлая звездочка исчезла. Лампа погасла. Казалось, Мейер даже не пытался снова зажечь ее. Клиффорд и Бенита позвали его. Ответа не послышалось. Все трое начали поворачивать ворот в обратном направлении. Они напрягали все силы и страшно утомились, когда наконец появился Джейкоб. Сперва им показалось, что Мейер умер, что, вероятно, и случилось бы, не привяжи он себя к цепи, так как он давно уже впал в глубокий обморок. Мейер почти соскользнул со своего сиденья, по обеим сторонам которого бессильно свисали его ноги. Он держался только на привязанных к цепи прочных ремнях, которые обхватывали его под мышками.

Они стали приводить его в чувство и обливать ему лицо водой, пока, к величайшему их облегчению, он не начал жадно глотать воздух и не пришел в себя настолько, что можно было наконец полувывести, полувынести его на свежий воздух.

– Что с вами случилось? – спросил Клиффорд.

– Я отравился газами… вероятно, – ответил Мейер и застонал, чувствуя жестокую головную боль. – В глубоких колодцах часто бывает испорченный воздух, но я ничего не чувствовал, пока сознание не покинуло меня. Еще немного, и все было бы кончено, все было бы кончено…

Впоследствии, когда Джейкоб несколько пришел в себя, он рассказал им, что в одном месте, уже на порядочной глубине, ему показалось, будто в скале вырублено углубление размерами шесть футов на четыре, в которое затем при помощи извести или цемента вставили камень другой породы. Чуть ниже находились небольшие впадины, в которых сохранились концы бревен, указывавшие на то, что здесь когда-то был настил или площадка. В то время как Мейер рассматривал гнилые остатки бревен, он вдруг потерял сознание. Он добавил, что, по его мнению, это могло быть входом в то место, где лежало золото.

– Если это так, – заметил мистер Клиффорд, – то оно может оставаться там навеки, охраняемое отравленным воздухом. Кроме того, почти во всех колодцах устраивают подобные настилы для предохранения воды от падающего сверху мусора. Что же касается вставленного в стену камня, который вы видели, то, вероятно, это было сделано, чтобы починить стену или помешать колодцу обрушиться.

– Надеюсь, что так, – ответил Мейер, – потому что сам я решусь еще раз спуститься туда только в том случае, если воздух там хорошенько очистится; судить же об этом можно, только попробовав его на себе, хотя можно кое-что узнать и при помощи фонаря, спущенного на веревке.

Этим закончилась их первая попытка. Поиски возобновились только на следующий день, когда Мейер почувствовал себя уже достаточно оправившимся от последствий своего отравления и от боли, причиненной ему трением веревок. С этого дня Бенита, близко наблюдавшая за этим человеком, имея на это особые причины, заметила значительную и все увеличивающуюся перемену в его поведении. До сих пор он всегда казался человеком крайне сдержанным и полным самообладания. Если она и знала о нем некоторые вещи противоположного характера, то исключительно только на основании собственных догадок или выводов, а вовсе не потому, что он когда-нибудь высказался. Только дважды он открыл ей душу: во время их разговора на берегу озера Кристи в день прибытия гонцов Молимо, когда он обнаружил перед ней свою страстную жажду богатства и власти, и совсем недавно, когда он убил посланного матабеле. Тем не менее она была уверена, что в нем таятся бурные и непокорные страсти, что его внешнее спокойствие похоже на ледяной покров, скрывающий стремительный поток, несущийся в неведомую даль. Зловещие огоньки, вспыхивавшие в его темных глазах, говорили ей яснее слов, даже когда его бледное лицо оставалось неподвижным.

Ей были памятны те минуты, когда он стал приходить в себя после обморока; тогда с его уст сорвались какие-то слова на немецком языке, который она понимала очень плохо, но ей почудилось, будто он произнес ее имя наряду с ласкательными эпитетами. С этого дня он стал менее осторожен, или, что вернее, он начинал понемногу терять самообладание. Он возбуждался без всякого повода, все время начинал рассказывать, что станет делать после того, как они найдут золото, как он отомстит всем тем, кто заставлял его страдать, и как он сделается настоящим некоронованным королем.

– Я боюсь, что это исключительное положение создаст вокруг вас пустоту одиночества, при всем вашем высоком положении, – проговорила Бенита с беспечным смехом. Но она тотчас пожалела о своих словах. Он поглядел на нее особенным, неприятным ей взглядом и сказал:

– О нет! Я буду не один, со мной будет прекрасная подруга, которой я дам богатства, которую я осыплю драгоценностями и окружу любовью и поклонением.

– Какая счастливая женщина! – воскликнула Бенита, продолжая смеяться, но поспешила воспользоваться первым предлогом, чтобы поскорее уйти.

Иногда, особенно по вечерам, после наступления темноты, он начинал ходить взад и вперед перед пещерой, разговаривая сам с собою и распевая своим звучным голосом какие-то старые немецкие песни. Он также часто влезал на гранитный конус, подолгу сидел там и звал ее, приглашая разделить с ним его «трон». Впрочем, это были отдельные вспышки, которых ее отец, ставший, по мнению Бениты, за последнее время гораздо менее наблюдательным, вовсе не замечал. Во всем же остальном его поведение ничуть не изменилось.

Так как о дальнейших поисках в колодце нельзя было и думать, их следующей задачей было тщательно осмотреть часовню в пещере. Они дюйм за дюймом исследовали ее стены, колотя по ним молотком и прислушиваясь к звуку в надежде наткнуться на пустое место, но это не привело ни к каким результатам. Осмотрели также алтарь, но оказалось, что он высечен из цельного куска гранита. При помощи устроенной ими лестницы они оглядели распятие и убедились, что белая фигура на кресте была сделана из какой-то языческой статуи, потому что на спине сохранились остатки драпировавшей ее ткани, а на голове были длинные волосы, которые художник не нашел нужным уничтожить. Они заметили, что руки были приставлены отдельно и сделаны из какого-то другого камня, а также что изображение покоилось всей своей тяжестью на железной скобе, подпиравшей туловище, отчасти же поддерживалось крепкой медной проволокой, которая была скручена наподобие веревки, выкрашена в белую краску и обмотана вокруг кистей. Эта проволока проходила сквозь отверстия в граните, в поперечнике креста, который был высечен в крепкой каменистой стене.

Любопытно, что осмотр креста был предоставлен мистеру Клиффорду и Бените, так как Джейкобу Мейеру, по-видимому, было неприятно браться за это дело. Человек, открыто не признававший никакой религии, он тем не менее как будто побаивался этого символа христианской веры, приносившего, по его словам, только несчастья; хотя это и не помешало ему без колебаний и без угрызений совести ограбить и осквернить мертвых, лежавших у подножия креста.

Осмотр распятия ничего им не дал. Но в ту минуту, когда мистер Клиффорд с фонарем в руке спускался с лестницы, которую держала Бенита, Джейкоб Мейер, стоявший против алтаря, с волнением крикнул, что он нашел нечто интересное.

– В таком случае вам повезло больше, чем нам, – проговорил мистер Клиффорд, опуская на землю лестницу и торопливо направляясь к нему.

Мейер в это время выстукивал пол деревянным шестом – дело, за которое он взялся после того, как убедился в бесплодности исследования стен.

– Слушайте, – сказал он и ударил тяжелым шестом немного справа от алтаря, отчего раздался твердый, ясный звук, обычно издаваемый цельным камнем. Затем он придвинулся и ударил перед самым алтарем, но на этот раз звук был глухой и вибрирующий. Он повторил этот опыт несколько раз подряд, пока они не выяснили в точности, где кончается цельный камень и где начинается место, казавшееся им пустым. Оно занимало квадратное пространство со стороной футов в восемь.

– Мы нашли его. Это вход в то место, где лежит золото, – с торжеством сказал Джейкоб, и остальные были, по-видимому, готовы согласиться с ним.

Оставалось только подтвердить теорию практикой, что представляло немало затруднений. На это потребовалось три дня тяжелой и упорной работы. Не надо забывать, что весь пол пещеры был покрыт цементом, притом очень крепким, в состав которого в большом количестве входил измельченный гранит, так что проломить его было очень трудно. Наконец при помощи стального лома, привезенного с собой в фургоне, им удалось это сделать, и внизу открылся камень. Тем временем Бенита, сильно сомневавшаяся, чтобы золото оказалось в этом месте, так как несчастные умирающие португальцы не имели ни достаточно времени, ни сил, чтобы залить его цементом, поведала о своих сомнениях отцу и его компаньону. Но Мейер, убежденный, что он напал на настоящий след, возразил, что это было, по всей вероятности, сделано впоследствии макаланга, как известно, унаследовавшими от своих предков премудрости строительного искусства, которым они славились до позднейших времен, пока матабеле не начали избивать их.

Когда наконец весь цемент был удален, а мусор тщательно выметен, то обнаружилось, что в пол вставлен огромный многотонный камень. Он был залит цементом, и поднять его, даже если бы они сумели приспособить необходимые рычаги, было совершенно немыслимо. Оставался только один путь – попытаться пробить его насквозь. Проработав много часов, им удалось сделать лишь небольшое углубление около шести дюймов. Тогда мистер Клиффорд, старые кости которого сильно ныли, а руки болели, предложил попробовать взорвать камень порохом. Они насыпали в сделанное ими углубление целый фунт этого взрывчатого вещества, замазали его влажной глиной и привалили сверху тяжелым камнем, оставив только небольшое отверстие для самодельного фитиля из хлопчатобумажных ниток. Когда все было готово, фитиль подожгли, затем вышли из пещеры и стали ждать.

Через пять минут до их слуха донесся глухой звук взрыва, после чего им больше часа пришлось ждать, когда рассеется дым и можно будет войти в пещеру. Тут их ждало полное разочарование. Оказалось, что результаты обманули их ожидания. Во-первых, камень только треснул, а не раскололся, так как сила пороха была направлена не вниз, а вверх, как случилось бы, используй они динамит; но динамита у них не было. Кроме того, вследствие ли удара тяжелого камня, закрывавшего отверстие с порохом, о потолок пещеры, либо от сотрясения воздуха, но только на пол свалилось много очень тяжелых каменных обломков, и повсюду в стенах образовались широкие и зловещие трещины. Бенита также заметила, или ей только так показалось, что большая белая фигура на кресте наклонилась вперед, чего не было до взрыва. Но она не нашла нужным поделиться с другими этим впечатлением. Таким образом и эта их попытка окончилась неудачей; зато им пришлось убрать большое количество обломков, упавших сверху на пол; плита же, по-видимому, осталась такой же несокрушимой, как и до взрыва.

Итак, оставалось лишь снова продолжать работать ломом. К вечеру третьего дня, когда двое мужчин были уже окончательно измучены беспрерывной работой, им наконец удалось проделать сквозное отверстие, давшее им возможность убедиться, что внизу находится пустота. Мистер Клиффорд, не говоря уже о Бените, которой сильно надоела эта затея, предложил отдохнуть до следующего утра, но

Джейкоб Мейер ни за что на это не соглашался. Поэтому они продолжали работать до одиннадцати часов вечера и пробили отверстие достаточно широкое, чтобы в него мог пролезть взрослый человек. Тогда они спустили вниз, подобно тому как сделали при исследовании колодца, камень, привязанный к веревке, и убедились, что пространство внизу имеет глубину не более восьми футов. Затем для проверки состояния воздуха была спущена свечка, которая начала было гаснуть, но потом горела довольно хорошо. Покончив с этими предосторожностями, они принесли лестницу, по которой Джейкоб Мейер стал спускаться с фонарем в руке.

Через минуту до Бениты и Клиффорда донеслись сквозь отверстие громкие проклятья на немецком языке. Мистер Клиффорд спросил, в чем дело, и услышал в ответ, что Мейер находится в могиле, совершенно пустой, если не считать «проклятого мертвого монаха». При этом сообщении Бенита не смогла удержаться и разразилась громким смехом.

В конце концов они с отцом тоже спустились вниз и увидели останки старого миссионера в монашеском одеянии, с распятием из слоновой кости на шее и со свитком на груди. В этом свитке значилось, что он, Марко, родившийся в Лиссабоне в 1438 году, умер в Бамбатсе в 1503 году, проработав семнадцать лет в империи Мономотапа, испытав всевозможные невзгоды и обратив многие души ко Христу. Тут же добавлялось, что до вступления в монашество он был скульптором и что изображение на кресте часовни было сделано его рукой из статуи языческой богини, стоявшей на том же месте с незапамятных времен. Надпись заканчивалась просьбой, чтобы все те, кому вскоре предстоит последовать за ним, молились бы за его душу и не тревожили его праха, покоившегося на этом месте в ожидании благословенного воскресения.

Когда эта надпись с просьбой в конце была переведена мистером Клиффордом, еще сохранившим в памяти кое-что из школьной латыни, Джейкоб Мейер с трудом удержался от площадной брани. Поглядывая на свои окровавленные руки, которые он изранил, работая с таким усердием, чтобы добраться до останков миссионера, Джейкоб бесцеремонно сбросил с места кости, желая удостовериться, нет ли под ними ступеней вниз.

– Право, мистер Мейер, – сказала Бенита, которая, несмотря на всю торжественность окружающей обстановки, не могла удержаться от насмешливого замечания, – если вы будете так непочтительны к покойникам, призраки всех этих людей будут являться сюда.

– Пусть попробуют! – в бешенстве ответил он. – Я не верю в призраки, я плюю на них!

В ту же секунду Бенита подняла голову и увидела какую-то фигуру, отделившуюся от окружавшего их мрака и вступившую в освещенный круг. Она невольно вздрогнула: все произошло так неожиданно и незаметно, словно появилось одно из тех привидений, в которых не верил Мейер. На самом деле это оказался старый Молимо, часто приходивший к ним таким образом.

– Что сказал белый человек? – спросил он у Бениты, обводя задумчивым взглядом троих присутствующих через отверстие во вскрытой ими могиле.

– Он говорит, что не верит в привидения, – ответила она.

– Белый золотоискатель не верит в привидения, – повторил Молимо своим певучим голосом. – Он не верит в духов, которых я даже сейчас вижу вокруг себя, разгневанных духов умерших людей, которые разговаривают между собой о том, где он будет лежать и что с ним произойдет после его смерти, а также о том, как они примут того, кто нарушает их покой и посылает им проклятия в своем стремлении найти золото, которое он так сильно любит. Возле него стоит один из духов, в длинном коричневом платье и с изображением мертвого человека из слоновой кости, похожим на это, – Молимо указал на костяное распятие в руке Джейкоба. – Он держит человека из слоновой кости над своей головой и угрожает белому человеку долгими бессонными столетиями страданий, когда он в свою очередь превратится в одного из духов, в которых он не верит теперь.

При этих словах Мейер пришел в ярость. Он повернулся к Молимо и осыпал его бранью на наречии макаланга, упрекая его в том, что он отлично знает, где зарыт клад. Он требовал от старика указаний относительно этого места, обещая в противном случае убить его и таким образом отправить к его приятелям-духам. Он выглядел настолько злым и взбешенным, что Бенита невольно отпрянула от него, тогда как мистер Клиффорд тщетно пытался успокоить своего компаньона. Но хотя Джейкоб схватился было за нож, висевший у него за поясом, и двинулся к старику, Молимо не сдвинулся со своего места ни на дюйм, не проявив ни малейших признаков страха.

– Пусть он даст волю своему бешенству, – проговорил старик, когда Мейер наконец замолчал. – Так иногда во время бури сверкают молнии и гремит гром, а вспененная вода струится по лицу скал. Но вот появляется солнце, а скала стоит на прежнем месте, и только буря, истратившая свои силы, куда-то исчезла. Я скала, а он только ветер, молния и дождь. Ему не дозволено причинить мне зло, но духи, в которых он не верит, собирают его проклятия, чтобы потом осыпать ими его голову, словно осколками камней.

Окинув Джейкоба Мейера презрительным взглядом, старый Молимо повернулся и скрылся в темноте, из которой он так внезапно появился.

Глава XIII. Бенита готовится к бегству

На следующее утро Бенита, занимавшаяся приготовлением завтрака, увидела Джейкоба Мейера, сидевшего поодаль на камне с угрюмым, недовольным видом. Он опирался подбородком на руку и все время следил за нею, ни на секунду не отводя взгляда от ее лица. Бенита ясно чувствовала, что он сосредоточил на ней всю свою силу воли и что его мысли заняты какой-то новой идеей, касающейся ее. Она сознавала, что, к своему несчастью, обладает силой проникновения в самую глубину мыслей этого человека. Хотя она его и презирала, она не могла не чувствовать каких-то странных уз, связывавших их.

Не следует забывать, что в ночь их первой встречи на хребте Леопардова ущелья Джейкоб сразу назвал ее «существом, способным к внушению», и Бенита почувствовала, что между ними установилась какая-то странная духовная близость. С этого момента ее никогда не покидало стремление воздвигнуть преграду между их душами и по возможности отдалить его от себя. Однако до сих пор ей не всегда удавалось этого достигнуть.

Наклоняясь над огнем очага Бенита все время чувствовала на себе тяжелый взгляд черных глаз Джейкоба, который неотступно следил за каждым ее движением. Это переполняло ее и страхом, и отвращением.

Вдруг у нее созрел неожиданный план: она решила уговорить отца немедленно уехать вместе с ней.

Без сомнения, подобная попытка представляла большие опасности. Хотя о матабеле пока ничего не было слышно, они могли оказаться где-нибудь поблизости. К тому же волы, которые должны были везти фургон, в равной степени принадлежали мистеру Клиффорду и его компаньону, а следовательно, должны были остаться у Мейера. Тем не менее в их распоряжении еще оставались две лошади, которые, по словам Молимо, были вполне здоровы и даже начинали жиреть. В это время Мейер встал и заговорил с Бенитой.

– О чем вы думаете, мисс Клиффорд? – спросил он своим мягким голосом с иностранным акцентом.

Она вздрогнула, но тотчас ответила:

– Я думаю о сырых дровах и о жарком из козлятины, которые начинают подгорать. Разве вам не надоела козлятина, мистер Мейер? – добавила она.

Но он оставил ее вопрос без ответа

– Вы такая хорошая, – сказал он. – О! Я действительно так думаю. Вы такая хорошая, что вам не следовало унижаться даже до маленькой лжи. Дрова вовсе не сырые, я сам нарубил их из сухого дерева, а жаркое нисколько не подгорело; к тому же вы не думали ни о том, ни о другом. Ведь вы думали обо мне, так же как и я думал о вас! Но сейчас я не мог угадать, что было у вас в мыслях, поэтому-то я и спрашиваю вас.

– Право, мистер Мейер, – вспыхнув, ответила Бенита, – мне кажется, что мои мысли принадлежат только мне.

– Вы так полагаете? Ну а я придерживаюсь иного мнения и считаю, что, благодаря особому свойству, которым природа наградила каждого из нас, ваши мысли принадлежат мне, а мои – вам.

– Я совершенно не нуждаюсь в подобных дарах природы, – ответила Бенита, но, несмотря на все ее желание, она не могла заставить себя солгать, не могла отрицать существования между ними этой ужасной тайной связи.

– Я очень сожалею об этом, так как сильно дорожу этим свойством; оно представляет для меня большую ценность, чем все золото, которое мы могли бы найти, так как приближает меня к вам, мисс Клиффорд.

Она быстро повернулась и хотела уйти, но Мейер удержал ее движением руки и продолжал:

– О! Не сердитесь и не думайте, что я буду надоедать вам нежными речами. Я не буду этого делать до тех пор, – а я думаю, что настанет такое время, – пока вы не захотите меня выслушать. Но я хочу указать вам на одно обстоятельство, мисс Клиффорд. Разве вас не удивляет, что между вашим и моим умом существует такая странная связь, и не думаете ли вы, что это должно привести к какой-нибудь цели? Если бы я, как вы, был верующим, я сказал бы, что в нас живет сила, исходящая свыше. Нет, нет, не возражайте мне, что она могла бы исходить и снизу. Я без труда читаю ответ по вашему лицу: это возражение слишком просто и очевидно. Я удовольствуюсь замечанием, что эта сила вызвана природным инстинктом – или, если хотите, волей судьбы, указывающей нам путь, по которому мы можем следовать вместе к какой-то великой цели.

– Я иду по своему пути самостоятельно, мистер Мейер.

– Знаю, знаю, в этом-то и беда. Как жаль, что мужчины и женщины, даже если их связывает любовь, ни в одном из миллиона случаев не понимают друг друга. Их глаза стремятся встретиться, их руки и уста соединяются, и все же они остаются людьми чужими, нередко совершенно противоположного характера. Тут не может быть общения душ. Но когда случается иначе, когда они дополняют друг друга, как если бы были изваяны из одного камня, – о! сколько перед ними открывается счастья и силы!

– Очень возможно, мистер Мейер, только, говоря откровенно, этот вопрос меня вовсе не интересует.

– Пока не интересует, но я уверен, что настанет день, когда это случится. Кстати, я должен извиниться перед вами. Вчера вечером я вышел из себя в вашем присутствии, но вы не должны судить меня слишком строго, ведь я был совсем измучен, а тут еще и этот старый идиот со своими россказнями о привидениях, в которых я не верю.

– Если не верите, почему же вы так рассердились? Ведь вы могли бы отнестись с пренебрежением ко всем этим вещам, но не поступать так, как вы поступили.

– Честное слово, я не знаю почему! Но я полагаю, что всякий из нас боится, как бы его не вынудили признать то, чего он не желает признавать. Эта крепость с ее остатками старины действует на нервы, мисс Клиффорд, – и на ваши, равно как и на мои. Я могу быть с вами откровенным по этому поводу, так как уверен, что вы меня понимаете. Подумайте обо всем, что связано с этим местом; вспомните обо всех преступлениях, много веков совершавшихся здесь, обо всех страданиях, которые в этом месте терпели люди! В этой пещере или возле нее, без сомнения, приносились человеческие жертвы; на том месте на скале, где остался выжженный круг, наверняка раскладывали жертвенные костры. А затем эти португальцы, умиравшие от голода, умиравшие медленной, голодной смертью под взорами нескольких тысяч дикарей, наблюдавших за ними со всех сторон… Задумывались ли вы когда-нибудь над всем этим? Впрочем, вы, конечно, задумывались, так как вы, подобно мне, одарены проклятым воображением. Царь Небесный! Что тут удивительного, что нервы расшатываются, в особенности когда не можешь найти того, чего ищешь, того огромного сокровища, – при этих словах на лице Мейера отразился величайший восторг, – которое будет принадлежать вам и мне и даст нам величие и счастье!

– Но которое пока что превратило меня в судомойку и сделало крайне несчастной, – бодрым тоном ответила Бенита, с радостью заслышав шаги своего отца. – Не говорите больше о кладе, мистер Мейер, иначе мы поссоримся. Достаточно, что мы думаем о нем во время работы, когда ищем его. Подайте мне лучше тарелку! Наконец-то жаркое готово.

Тем не менее Бените не удалось отделаться от разговоров о золоте, так как после завтрака снова начались бесконечные, ни к чему не приводившие поиски. Снова была обследована пещера, причем в полу обнаружились новые пустоты, которыми и занялись двое мужчин. После тяжких трудов, длившихся немало дней, им удалось проникнуть в три отверстия, также оказавшиеся, подобно первому, могилами, но могилами людей, умерших, вероятно, еще до Рождества Христова. Они лежали на боку, с костями, обожженными горячим цементом, которым их заливали, с золотыми посохами, с золотыми же набалдашниками; их черепа покоились на деревянных позолоченных подушках, таких, какие использовались египтянами при погребении; на руках и ногах виднелись золотые браслеты, вокруг лежали слитки золота, выпавшие из истлевших кошельков, которые висели когда-то у пояса. Тут же стояли глиняные сосуды, покрытые глазурью, в которые клались приношения, а иногда и золотой песок, который использовался для уплаты за долгое путешествие на тот свет.

Все эти предметы сами по себе представляли немалую ценность. Так, из одной только могилы они получили сто тридцать унций золота, не говоря уже об огромном научном интересе, который представляли такие археологические раскопки. И все же это было не то, что им было нужно. Они искали золото Мономотапы, которое португальцы принесли с собой и зарыли в своем последнем убежище.

Бенита совершенно перестала интересоваться поисками. Она не захотела даже пойти посмотреть на третий из найденных скелетов, хотя он принадлежал великану, который, судя по количеству слитков золота, положенных в его могилу, был, вероятно, при жизни весьма значительной особой.

Ей не хотелось больше видеть ни человеческих костей, ни старинных бус и колец. Ей доставило бы в тысячу раз большее удовольствие очутиться на окутанной туманом лондонской улице, перед витриной магазина игрушек, чем среди всех этих древностей, которые привели бы в неописуемый восторг добрую половину европейских ученых.

Она только желала как можно скорее покинуть Бамбатсе с его удивительной крепостью, с его таинственной пещерой и конусом, с его мертвецами, а также – и Джейкоба Мейера!

Бенита стояла на краю стены, окружавшей ее темницу, и с тоской смотрела на широкое открытое пространство, начинавшееся от подножия холма. Вскоре она забралась по ступеням лестницы, которая вела на вершину огромного гранитного конуса, и уселась на площадке, представлявшей собой углубление в виде чаши, откуда Джейкоб Мейер звал ее к себе, предлагая разделить с ним его трон. Это было страшное место, вызывавшее головокружение. Конус наклонялся вперед, и его вершина, выступавшая за неровные края скалы, висела над самой рекой Замбези, над пропастью в четыреста футов. Поначалу эта высота вызывала у нее некоторую дурноту. Перед ее глазами стоял туман, по спине пробежала неприятная дрожь, и она с радостью опустилась на площадку, с удовольствием сознавая, что отсюда невозможно было упасть. Мало-помалу, однако, она совладала со своими нервами и принялась рассматривать открывавшийся перед нею великолепный вид с протекавшей внизу рекой, с обширными болотами и с отдаленными холмами.

Она пришла сюда с намерением выяснить, возможно ли было бежать вниз по реке в туземных лодках, какие использовались макаланга для рыбной ловли или для переправы на другой берег реки. Но она убедилась, что это неисполнимо: хотя течение под цитаделью и было спокойное, но милей ниже начинались пороги, которые тянулись, насколько хватало глаз; вдобавок берега реки в этом месте были скалисты и неприступны, а вверху поросли густым лесом, через который было немыслимо волочить лодки, даже если бы у них нашлись носильщики. Об этом она, правда, уже слышала от Молимо, но, зная его робкий характер, сочла нужным убедиться воочию. Вывод ее был таков, что если им придется бежать, то только на лошадях.

Спустившись с конуса, Бенита отправилась искать отца, которому она до сих пор ничего не говорила о своих планах. Момент был подходящий: она знала, что в данную минуту старик был один. По счастливой случайности, Мейер в этот день отправился вниз, чтобы попытаться убедить макаланга дать ему десять-двенадцать человек для помощи при раскопках. Хотя Молимо один раз уже отказал ему в подобной просьбе, но Мейер был не такой человек, чтобы так просто отступиться от своих намерений; он полагал, что если удастся увидеть Тамаса или других предводителей макаланга, то он сможет при помощи подкупа, угроз или каким-нибудь иным способом заставить их забыть все суеверные страхи и получить от них помощь. Само собой разумеется, что он и тут потерпел полную неудачу: все они заявили ему, что им запрещено входить в священное место под страхом смерти и что в случае неповиновения их неминуемо должна постичь Небесная Кара; в таком случае их племя было бы окончательно уничтожено – со всеми его корнями и ветвями.

Мистер Клиффорд, на здоровье которого начинало заметно сказываться утомление от ежедневной тяжелой работы, воспользовался отсутствием своего компаньона, чтобы немножко поспать в хижине, которую они выстроили для себя под раскидистыми ветвями баобаба. В ту минуту, когда Бенита подходила к хижине, он, зевая, вышел оттуда и спросил дочь, где она была. Бенита ответила.

– Неприятное место, – заметил он. – Я ни разу не решился на него взобраться. Что ты там делала?

– Я хотела воспользоваться отсутствием мистера Мейера, чтобы осмотреть реку. Если бы он увидел меня, то тут же разгадал бы мои намерения. Боюсь, что он и так догадывается.

– Для чего ты осматривала реку, Бенита?

– Я хотела выяснить, возможно ли бежать вниз по реке в лодке. Но это немыслимо. Ниже начинаются быстрины, а по обеим сторонам тянутся скалистые горы, покрытые сплошным лесом.

– А зачем тебе это? – спросил он, пристально и с любопытством глядя на дочь.

– Я хочу бежать по многим причинам, – горячо ответила она. – Я ненавижу это место… это самая настоящая тюрьма, и мне противно самое слово «золото». И потом… – и она замолчала.