Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 9"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

Глава V. Джейкоб Мейер

Три недели спустя Бенита, спавшая на походной постели внутри фургона, проснулась рано утром и, одевшись со всей тщательностью, которую допускала темнота ее импровизированной спальни, откинула полог и села на деревянный ящик, служивший козлами.

Солнце еще не взошло, и воздух был морозный, так как стоял конец зимы и они находились в горах Трансвааля. Бенита, дрожавшая от холода, несмотря на теплое пальто, окликнула кучера, исполнявшего также обязанности повара, и попросила его поторопиться с приготовлением кофе; его фигура, закутанная в одеяло, виднелась около костра, над которым он склонился, стараясь вдохнуть в него жизнь.

– Потерпите, мисси, потерпите, – ответил он, кашляя от едкого дыма, проникавшего ему в легкие, – котелок еще не запел, и костер черен, как ад.

Бенита подумала про себя, что народная фантазия обычно изображает это место в красных красках, но не стала с ним спорить и продолжала сидеть на ящике, ожидая, когда закипит вода и придет ее отец.

Вскоре появился мистер Клиффорд из другой половины фургона, в которой он спал, и, заметив, что в такой холод невозможно умыться, перелез на сторону дочери и поцеловал ее.

– Как далеко мы находимся сейчас от Роой-Крантца, отец? – спросила она; так называлась ферма мистера Клиффорда.

– Приблизительно в сорока милях, дорогая моя, но эти слабые волы не в состоянии дотащить фургон до вечера. В полдень мы сменим их на лошадей, поедем быстрее и будем дома на закате солнца. Боюсь, что ты устала от этой тряски в фургоне!

– Нет, – отвечала она. – Мне нравится эта спокойная езда: лежишь себе в фургоне и спишь крепким сном. Мне иногда кажется, что я могла бы так прожить всю свою жизнь.

– Если тебе хочется, дорогая, то ты можешь колесить целыми месяцами по стране. Африка велика, а когда пойдет расти трава, можно будет предпринять большое путешествие, если твои желания не изменятся до тех пор.

Она улыбнулась, но промолчала, зная, что он намекает на те далекие места, где, по его мнению, португальцы когда-то зарыли золото.

Наконец котелок весело запел свою песню; повар Ханс снял его с огня с торжествующим видом – он успел за это время порядочно поработать легкими – и всыпал в него порядочное количество молотого кофе из старой жестянки, из-под горчицы. Размешав его хорошенько палочкой, он достал из костра кусочек угля и бросил его в котелок, что, как это известно всякому путешественнику, очищает кофе. Затем он вынул чашки и наполненную сахаром консервную банку и передал то и другое мистеру Клиффорду. Молока у них не было, но кофе получился вкуснее, чем казался с виду. Бенита с удовольствием выпила две чашки, размачивая в кофе жесткие сухари. Она быстро согрелась и утолила голод. Еще до того как кончился день, она имела основание быть довольной этим обстоятельством, как мы увидим впоследствии.

На горизонте показалось солнце, казавшееся необыкновенно большим и красным сквозь густой туман, наполнявший воздух. По окончании завтрака мистер Клиффорд приказал запрячь в фургон волов, которые паслись, поедая сухую траву. Погонщик, зулусский мальчик, помогавший Хансу справиться с оставшимся кофе, с ворчанием поднялся с земли и побежал за волами. Минуту спустя Ханс, занятый укладыванием вещей в фургон, приостановил работу и воскликнул:

– Кек, баас!

Взглянув в указанную сторону, Бенита и Клиффорд увидели в сотне ярдов от себя большое стадо гну. Животные шли по каменной гряде, время от времени останавливались и принимались проделывать те удивительные прыжки, которые дают бурам основание утверждать, что в мозгу этих животных сидит какой-то беспокойный червячок.

– Подай мне мое ружье, Ханс, – сказал мистер Клиффорд. – У нас нет мяса, гну нам пригодится.

Пока превосходный «Уэстли Ричард» вынимался из ящика и заряжался, животные стали понемногу исчезать, и только один гну, заметивший фургон, приостановился, подозрительно его оглядывая. Мистер Клиффорд прицелился и выстрелил. Животное упало, но, вскочив, исчезло за каменной грядой. Мистер Клиффорд печально покачал головой.

– Я не часто делаю такие промахи, дорогая, но ведь еще так темно. Но все же я ранил его. Как ты думаешь, дорогая, не сесть ли нам на лошадей и не догнать ли его? Поездка верхом согреет тебя.

Бенита, у которой было очень доброе сердце, решила, что было бы милосерднее добить бедное животное, и утвердительно кивнула головой.

Через пять минут они уже ехали легким галопом вверх по склону. Перед отъездом мистер Клиффорд приказал своим людям ждать его около фургона и положил пакет патронов себе в карман. По ту сторону гряды они увидели широкую полосу болотистой равнины, окаймленную другой горной возвышенностью, на хребте которой вскоре и появился раненый зверь. Тем временем воздух совершенно очистился, и гну можно было видеть совсем ясно. Клиффорд с дочерью поскакали за ним, но раньше, чем они очутились на расстоянии выстрела, он снова помчался вперед, так как был только легко ранен в бок и угадал, откуда ему грозила опасность. Как только они приближались, гну отбегал, и наконец, в тот самый момент, когда мистер Клиффорд решил сойти с лошади и попробовать выстрелить издали, гну решил больше не ждать и стремглав пустился прочь.

– Прибавим шагу, – сказал Клиффорд, в котором проснулся азарт охотника. – Не позволим ему уйти.

Они поскакали галопом, то поднимаясь на возвышенности, то спускаясь с откосов, что напоминало Бените плавание в Бискайском заливе во время шторма. По пути им попадались полувысохшие болота, превращавшиеся в дождливое время года в настоящие озера, каменистые равнины с норами муравьедов, из-за которых они чуть не пострадали. Они проскакали таким образом по крайней мере пять миль, так как исхудавший за зиму гну бежал очень быстро, несмотря на свою рану, – гораздо быстрее, чем их лошади. Наконец, поднявшись еще на одну гряду, они поняли, куда он направлялся, потому что внезапно очутились в громадном стаде: тысячи тысяч животных виднелись вокруг, насколько глаз хватало.

Это была удивительная картина, которой – увы! – теперь уже не увидишь, по крайней мере в трансваальском вельде. Тут были гну, другие антилопы, дикие козлы в огромных количествах, а между ними попадались единичные экземпляры квагг.

С шумом, напоминавшим раскаты грома, замелькали мириады копыт, поднимая клубы пыли с почерневшего вельда; исполинское стадо рассеялось при появлении своего врага – человека. Длинными вереницами мчались животные в разные стороны.

В этой громадной впадине, похожей на чашу, остался только один раненый, измученный гну.

Всадники продолжали скакать по его следам, пока мистер Клиффорд, значительно опередивший свою дочь, не оказался почти рядом с ним. Тогда бедное обезумевшее животное решило прибегнуть к последней отчаянной попытке спасти свою жизнь. Гну внезапно остановился, повернулся на одном месте, опустил голову и кинулся на своего преследователя. Мистер Клиффорд, державший ружье в правой руке, выстрелил наудачу. Пуля попала в животное, но не смогла остановить его нападения: низко опущенные рога ударили лошадь по ногам, и в следующую секунду конь, человек и гну упали.

Бенита, отставшая от Клиффорда на пятьдесят ярдов, вскрикнула, но не успела она поравняться с отцом, как он со смехом поднялся на ноги, совершенно невредимый. Лошадь тоже вскочила, но гну не двигался, он не мог встать; попытался было подняться на передние ноги, издал какой-то рыдающий стон, дико озираясь по сторонам, перевернулся и испустил дух.

– Я никогда не думал, чтобы гну мог напасть таким образом, – сказал Клиффорд. – Да будет он проклят! Кажется, моя лошадь захромала.

Она действительно хромала, так как удар пришелся ей по передним ногам, но, к счастью, не особенно сильно. Клиффорд привязал к одному рогу убитого животного носовой платок, чтобы отпугнуть хищных птиц, бросил несколько охапок сухой травы на его тело, собираясь, если будет возможность, прислать за добычей позже, сел на свою хромую лошадь и двинулся обратно к фургону. Он не предполагал, что забрался так далеко в погоне за животным, поэтому только к полудню они вышли на место, по которому, как им показалось, проходила дорога. Но не найдя ее, они повернули обратно, надеясь встретить фургон с распряженными быками. Однако миля пробегала за милей, а никаких следов фургона все не было. Тогда, убедившись в том, что они выбрали неправильный путь, всадники снова вернулись на старое место. Тут они покинули тропу и повернули вправо.

Между тем небо покрылось тучами, и около трех часов над ними разразилась гроза с бурей, с потоками ледяного дождя – первого весеннего дождя – и с сильным ветром, пронизывающим их насквозь. Потом ливень перешел в неприятный мелкий дождь и стал надвигаться туман, сгущавшийся все больше и больше с наступлением вечера.

Положение их было ужасно. Заблудившиеся, голодные, промокшие насквозь, сидя на утомленных лошадях, одна из которых вдобавок хромала, они беспомощно блуждали по пустынной равнине. Проблеск удачи мелькнул лишь однажды. Перед закатом лучи солнца на несколько коротких мгновений пронизали туман и указали заблудившимся, в какую сторону им следовало направиться. Они повернули лошадей к западу и ехали в этом направлении, пока не спустилась тьма. Путники на время остановились, думая передохнуть, но почувствовали, что не выдержат холода и погибнут до наступления утра, и решили ехать дальше. Вдруг лошадь мистера Клиффорда захромала так сильно, что он был вынужден спешиться и взять ее под уздцы. Он вел ее, идя возле дочери и горько упрекая себя за неблагоразумие, из-за которого Бенита теперь подвергалась такой опасности.

– Это ничего, отец, – ответила она устало, так как чувствовала себя крайне утомленной. – Не все ли равно, умереть ли в горах, или на море, или в каком-нибудь другом месте!

Они продолжали наугад двигаться вперед. Бенита задремала в седле и встрепенулась только от воя гиены, который раздался совсем близко от них; в другой раз она проснулась оттого, что ее лошадь споткнулась и упала на колени.

– Который час? – спросила она наконец.

Ее отец зажег спичку и взглянул на часы. Они показывали десять. Пятнадцать часов тому назад они уехали от фургона и с тех пор ничего не ели. Время от времени мистер Клиффорд, снова севший на лошадь, стрелял из ружья. Вскоре у него остался только один заряд, но, увидев при свете спички измученное лицо своей дочери, он выстрелил в последний раз, хотя у него было чрезвычайно мало надежды на какую-нибудь помощь в этой страшной глуши.

– Поедем дальше или остановимся? – спросил отец.

– Мне все равно, – ответила дочь, – только если я остановлюсь, то, мне кажется, это будет навсегда. Лучше поедем дальше.

Тем временем дождь прошел, но туман был все такой же густой. Теперь им казалось, что они едут среди зелени, так как по лицу их поминутно хлестали мокрые листья. Совершенно изможденные путники еле двигались вперед. Вдруг Бенита почувствовала, что ее лошадь внезапно остановилась, точно сильная рука схватила ее под уздцы; в то же мгновение совсем близко от нее послышался мужской голос, говоривший с иностранным акцентом:

– Mein Gott! Куда вы едете?

– Сама не знаю, – отвечала она словно во сне.

В эту минуту луна выглянула из-за туч, и Бенита впервые увидела лицо Джейкоба Мейера.

При лунном свете его наружность не производила неприятного впечатления. Это был человек лет сорока, не слишком высокий, худой и подвижный, с черной остроконечной бородкой, с бледным, как слоновая кость, лицом, не загоревшим даже под африканским солнцем, и с черными блестящими глазами, которые то, казалось, принимали сонное выражение, то вспыхивали каким-то внутренним огнем. Как ни чувствовала себя Бенита изнуренной треволнениями этого дня, она не могла уйти от ощущения зловещей тревоги, которое вызывала в ней личность этого человека. Она чувствовала, что он полон неудовлетворенных желаний и честолюбивых стремлений и не остановится ни перед чем, чтобы достичь своей цели. В это время он опять заговорил. Нечто в его голосе привлекало к нему внимание Бениты.

– Какая-то счастливая мысль побудила меня двинуться навстречу вам. Впрочем, нет, не мысль, а – как это у вас называется? Да, инстинкт. Посмотрите, дружище Клиффорд, куда вы завели вашу дочь. Смотрите, смотрите! – добавил он, указывая пальцем вниз.

Клиффорд и Бенита перегнулись вперед, вглядываясь в темноту. Прямо перед ними зияла страшная пропасть, глубину которой нельзя было разглядеть даже при лунном свете.

– Клиффорд, мой друг, позвольте сказать вам, что вы никудышный путешественник; еще один шаг вперед, и вы оба вместе с животными превратились бы в груды мяса с переломанными костями… Знаете ли вы, что до дна пропасти добрых пятьсот футов? О, можно сказать, что вас обоих ожидал сегодня ночью крепкий сон!

– Что это за место? – спросил пораженный Клиффорд. – Леопардово ущелье?

– Да, не что иное, как Леопардово ущелье. Вы все время двигались по гребню горы, а не внизу. Какое все же счастье, что до меня дошла мысль этой молодой особы, вашей дочери, потому что, я абсолютно в этом уверен, она обладает способностью посылать мысли на расстояние. Я как-то внезапно это почувствовал, словно меня пронзила игла. Я искал вас повсюду, узнав, что вы потеряли ваш фургон, и вдруг что-то мне подсказало: «Поезжай на вершину Леопардова ущелья, поезжай скорее». И я гнал свою лошадь, несмотря на темноту и скалы, несмотря на туман и дождь, и оказался здесь как раз в ту минуту, когда вы подъехали, чтобы схватить за узду лошадь этой леди.

– Поверьте, мы крайне признательны вам, – прошептала Бенита.

– Я и так вознагражден сторицей. Нет, я считаю, что это я вам обязан, – ведь я спас вам жизнь только благодаря тому, что вы передали мне свою мысль.

– Передала или не передала, это не важно, – важно то, что все кончилось хорошо, – нетерпеливо перебил его мистер Клиффорд. – А самое лучшее то, что, слава Богу, мы всего в каких-нибудь трех милях от дома. Вы покажете нам дорогу, Джейкоб? Ведь вы всегда хорошо видели в темноте.

– Охотно, – ответил он, схватив за уздечку лошадь Бениты своей сильной белой рукой. – О! Моя лошадь сама пойдет за нами, а впрочем, если хотите, перебросьте на руку ее поводья – вот так. Теперь вперед, мисс Клиффорд, и не бойтесь больше ничего. С Джейкобом Мейером вы находитесь в полной безопасности.

Они начали спускаться с горы. Мейер больше не разговаривал, сосредоточив, казалось, все свое внимание на том, чтобы найти безопасные тропинки, по которым лошади могли бы идти не спотыкаясь. Молчала и Бенита – она была слишком измучена, так измучена, что не могла больше контролировать свои мысли и воображение, которые, казалось, отделились от нее и приобрели небывалую до того силу, новую способность проникать в мысли человека, шедшего возле нее. Они мелькали перед нею чередой, словно живые существа, и все же прочесть их она не могла. Впрочем, одно ей уже стало ясно: то, что она приобрела какое-то большое значение в жизни этого человека, – не то, какое женщина вообще имеет в жизни мужчины, но совсем особенное. Ей почудилось, что ее жизнь каким-то непостижимым образом переплелась с его жизнью, что отныне она стала ему необходимой для достижения его целей; казалось, что она была тем самым существом, которое он разыскивал в течение многих лет, единственным существом, которое могло внести свет в окружавшую его темноту.

Эта игра воображения смущала ее до такой степени, что она сильно обрадовалась, когда все это вдруг прекратилось и она вновь почувствовала себя полумертвой от усталости и холода. Все ее тело болело, а крутая тропинка казалась бесконечной.

Наконец они выбрались на ровное место, по которому и поехали. Вскоре они переправились через ручей и, въехав в ворота, внезапно остановились у двери дома с освещенными окнами.

– Вот и ваш дом, мисс Клиффорд, – раздался звучный голос Джейкоба Мейера. – И я благодарен судьбе, управляющей нашей жизнью, что она привела меня к вам как раз вовремя.

Ничего не отвечая, Бенита соскользнула с седла, но тотчас почувствовала, что не может держаться на ногах, и упала на землю. С легким восклицанием Мейер бросился к девушке, поднял ее, велел двум кафрам, вышедшим к ним навстречу, взять лошадей и проводил Бениту в дом.

– Вам нужно сейчас же лечь в постель, – сказал он, подводя девушку к двери комнаты, примыкавшей к гостиной. – Я велел затопить камин в вашей комнате на случай вашего приезда, а старая тетка Салли принесет вам супу с водкой и горячей воды, чтобы согреть ноги. Ах, вот и вы, Салли. Идите сюда и помогите этой леди, вашей госпоже, раздеться. У вас все готово?

– Все, баас, – ответила полная пожилая мулатка с добрым лицом. – Пойдемте, деточка, я вам помогу раздеться.

Через полчаса Бенита, выпив предварительно водки больше, чем за всю свою жизнь, лежала в постели, тепло укутанная, и вскоре крепко заснула.

Когда она проснулась, солнечные лучи проникали в ее комнату сквозь занавешенное окно, освещая часы, стоявшие на камине, стрелки которых показывали половину двенадцатого. Бенита проспала почти двенадцать часов и, несмотря на холод и усталость предыдущего дня, почувствовала, что вполне здорова, если не считать некоторой ломоты в суставах и небольшой тяжести в голове, что, впрочем, можно было приписать действию непривычной для нее водки и даже голода; зато она чувствовала голод, а это было самое главное.

С веранды донесся голос Джейкоба Мейера, казавшийся ей таким знакомым, как будто она его слышала всегда. Он приказывал находившимся во дворе туземцам прекратить пение, которое могло разбудить «госпожу». Говоря о ней, он употребил зулусское слово инкосикази, которое, как Бенита помнила, означало «повелительница» или «предводительница». Она нашла, что он очень заботлив, и почувствовала к нему благодарность, но потом вдруг вспомнила, что этот человек произвел на нее, в сущности, отталкивающее впечатление.

Бенита окинула взором свою комнату, уютную, хорошо обставленную и оклеенную хорошими обоями, с висевшими по стенам акварелями неплохой работы, которых она никак не ожидала увидеть в этом уединенном месте. На одном из столов виднелась ваза с крупными водяными лилиями. Девушка задумалась над тем, кто их сюда поставил, старая Салли или Джейкоб Мейер; Она также недоумевала, кто мог написать картины, на которых были изображены только сюжеты из африканской жизни, и какое-то чутье подсказало ей, что и то и другое исходило от Джейкоба Мейера.

На маленьком столике у ее постели стоял колокольчик, в который она и позвонила. Тотчас послышался голос Салли, приказавшей подать кофе и «поживее». В следующую секунду старуха уже входила в ее комнату с подносом в руках, на котором лежали хлеб, масло и даже яйца с поджаренными сухарями – все это, по-видимому, было приготовлено специально к ее пробуждению. Салли заговорила на английском языке с примесью голландского и сообщила девушке, что ее отец еще лежит в постели, но посылает дочери привет и спрашивает, как она себя чувствует. Пока Бенита с аппетитом завтракала, Салли приготовила воду для умывания; потом она внесла в комнату туалетные принадлежности, которые служили Бените во время ее путешествия в фургоне и были благополучно доставлены на ферму в то время, пока она спала. Бенита поинтересовалась, кто распорядился распаковать ее вещи, и узнала, что это тоже было сделано по приказанию мистера Мейера для того, чтобы все необходимое было готово по первому ее требованию.

– По-видимому, мистер Мейер очень заботится о других, – заметила Бенита.

– Да, да! – ответила старая Салли. – Он думает о других людях, когда хочет о них думать, но еще больше он думает о себе. Баас Мейер умный человек – о, очень умный! – и он хочет быть еще и великим человеком. Когда-нибудь он сделается богатым и сильным – если только Всемогущий Господь Бог пожелает этого.

Глава VI. Золотая монета

С той памятной ночи, когда Бенита приехала в Роой-Крантц, прошло около шести недель. Наступила весна, и вельд покрылся изумрудной травой и пестрел яркими цветами. В ущелье за домом на деревьях распустились листья и зацвела мимоза, наполняя воздух своим ароматом. На ее ветвях сотни диких голубей свили гнезда, а на крутых скалах, над пропастью, ястребы кормили своих птенцов. В речных заводях и по берегам озера белыми пятнами сверкали водяные лилии. Вся местность вокруг стала необыкновенно красива, жизнь била повсюду ключом, радостно и безбрежно. В одном только сердце Бениты царствовали смерть и полная безнадежность.

Здоровье ее окончательно восстановилось, и никогда еще она не чувствовала себя такой сильной и бодрой. Но зато душа ее была совсем больна. Днем из головы ее не выходил образ человека, без колебаний отдавшего свою жизнь, чтобы спасти женщину с ребенком, ночью он переполнял ее сновидения. Бенита спрашивала себя, мог ли он сделать это, если бы узнал тогда ответ, уже готовый сорваться с ее уст. Не оттого ли ей не суждено было выговорить тех слов, которые могли бы заставить его проявить малодушие?

О Роберте Сеймуре никаких известий больше не приходило, да и трагическая катастрофа «Занзибара» стала забываться. Живые погребли своих мертвецов, и с той поры на свете произошло много других еще более страшных катастроф.

Но Бенита не могла похоронить своего мертвеца. Она блуждала по горам, ездила верхом по вельду, сидела на берегу озера, наблюдая за дикими птицами, или слушала по ночам, как их стаи проносились над ее головой. Она прислушивалась также к воркованию голубей, к завыванию выпи в камышах и к стону кулика где-то высоко в воздухе. Она считала диких коз, пробиравшихся вдоль берегов, пока мысли не начинали путаться в ее голове. Она искала забвения в разнообразной, многоликой жизни природы, но не находила его; она старалась раствориться в необъятности звездного неба, но оно оставалось так далеко от нее. В душе Бениты царила смерть, хотя ее цветущая внешность говорила о другом.

В обществе отца, впрочем, она находила некоторое облегчение, потому что он любил ее, а исстрадавшаяся душа девушки нуждалась в ласке. Джейкоб Мейер тоже занимал ее, так как теперь она перестала его бояться, и он несомненно был интересным человеком, даже, в своем роде, хорошо воспитанным.

Джейкоб рассказывал, что родился в Германии, но еще мальчиком уехал в Англию. Там он сделался клерком в торговом доме южноафриканских купцов и благодаря своим способностям получил должность заведующего отделением этого дома в Капской колонии. Что случилось с ним там, Бенита так и не узнала, но, вероятно, он проявил себя далеко не с лучшей стороны. Во всяком случае, его связь с фирмой прекратилась, и он на несколько лет сделался странствующим торговцем и в конце концов стал компаньоном ее отца.

Каково бы ни было прошлое Джейкоба, его можно было назвать необычайно способным человеком и приятным собеседником. Оказалось, что акварели, украшавшие стены ее комнаты, были написаны его рукой. Кроме того, он музицировал и пел так же хорошо, как писал картины. Мистер Мейер был очень начитан и интересовался вопросами, весьма мало изучаемыми в вельде Южной Африки; у него было целое собрание книг по вопросам философии, истории и науки, и он охотно предоставил их Бените для прочтения. Романов он не любил, говоря, что жизнь полна таких тайн и загадок, какие и не снились романистам.

Однажды вечером, когда они прогуливались вдвоем по берегу озера, наблюдая, как отсвет вечерней зари дрожал на поверхности воды, любопытство Бениты заставило ее спросить Мейера, почему он с его способностями довольствуется той жизнью, которую сейчас ведет.

– Я живу так, чтобы иметь возможность добиться лучшей жизни, – ответил он. – О нет, нет, только не на небесах, мисс Клиффорд, потому что о них я ничего не знаю, да, как мне кажется, о них и знать-то нечего… а здесь, на земле…

– Что вы подразумеваете под лучшей жизнью, мистер Мейер?

– Это прежде всего, – ответил он, и его черные глаза вспыхнули, – большое богатство и те возможности, которые оно открывает. Ах, я вижу, вы обвиняете меня в корыстолюбии и материализме, но в здешнем мире деньги – это все, мисс Клиффорд, деньги – божество!

Она улыбнулась и заметила:

– В таком случае, мистер Мейер, боюсь, как бы в здешних местах божество это не оказалось невидимым. Вряд ли вам удастся добиться богатства, разводя лошадей, да и повелевать здесь некем.

– А вы думаете, что я торчу в Роой-Крантце только для того, чтобы разводить лошадей? Разве ваш отец не говорил вам о сокровище, зарытом во владениях племени макаланга?

– Я кое-что слышала о нем, – со вздохом ответила Бенита, – а также знаю, что оба вы однажды отправились отыскивать клад, но обманулись в своих надеждах.

– Ага, утонувший англичанин, мистер Сеймур, говорил вам об этом, не так ли? Он нас застал там.

– Да, и вы хотели застрелить его. Помните?

– Царь Небесный! Да я думал, будто он явился, чтобы обокрасть нас. Но ведь я не выстрелил, и вскоре нас выгнали из этого места, что, впрочем, неважно, потому что глупые туземцы не позволили нам производить раскопки в крепостных стенах. Но это ничего не значит.

– Так почему же вы все еще думаете о кладе, которого, по всей видимости, вовсе и не существует?

– А отчего вы, мисс Клиффорд, думаете иногда о вещах, которые, вероятно, также не существуют? Не оттого ли, что, по вашему внутреннему убеждению, они должны существовать, если и не здесь, то где-нибудь в другом месте? То же чувствую и я относительно этого клада. Я всегда в это верил. Он существует, и я найду его. Поэтому-то я и продолжаю жить в трансваальском вельде и разводить лошадей. Ах, вы смеетесь, вы думаете, что все это, конечно, плод моего больного воображения.

Он не договорил, увидев старую Салли, которая появилась из-за складки холма позади них, и раздраженно спросил:

– Ну, чего вам, тетка?

– Баас Клиффорд желает видеть вас, баас Джейкоб. К вам издалека пришли какие-то гонцы.

– Какие гонцы? – спросил Джейкоб.

– Не знаю, – ответила Салли, обмахивая свое полное лицо большим желтым носовым платком. – Они какие-то странные люди, очень устали с дороги и говорят они на языке, похожем на зулусский. Баас Клиффорд просит, чтобы вы пришли.

– Вы тоже пойдете, мисс Клиффорд? Нет? Тогда простите, я оставлю вас. – С этими словами он приподнял шляпу и удалился.

– Странный он человек, мисси, – проговорила старая Салли, следя за его быстро удаляющейся фигурой.

– Да, – ответила Бенита равнодушным тоном.

– Очень странный человек, – продолжала старуха. – Слишком много у него мыслей здесь, – добавила она, касаясь пальцем своей головы. – Я боюсь, как бы она у него не лопнула в один прекрасный день. Если же она не лопнет, то он будет великим человеком. Я говорила вам это раньше и повторяю теперь, потому что думаю, что его час придет. Теперь я пойду варить обед.

Бенита просидела на берегу озера, пока не спустились сумерки и дикие гуси не начали кружиться над ее головой. Тогда она встала и направилась назад к дому, совсем позабыв о Джейкобе Мейере и думая только о том, как ей тягостно стало жить в этом доме, где ничто не занимает се мыслей и не дает забвения в неизбывном горе.

Вечером, за обедом, или, вернее, за ужином, она заметила, что ее отец и его компаньон находятся в сильном волнении, которое они тщетно пытались скрыть, и ей показалось, что она угадывает причину этого возбуждения.

– Видели вы ваших гонцов, мистер Мейер? – спросила она, когда Джейкоб и ее отец закурили трубки и на стол поставили «широколицего», как в те времена называли голландские сыры, и бутылку вина.

– Да, я их видел, – ответил он. – Они сейчас на кухне. При этом он взглянул на мистера Клиффорда.

– Бенита, дорогая моя, – сказал отец, – случилась нечто необычайное.

Ее лицо вдруг просветлело, но он покачал отрицательно головой, сказав:

– Нет, нет, это не имеет отношения к кораблекрушению… там все кончено. Но все же новость, вероятно, может заинтересовать тебя, если ты не прочь выслушать, в чем дело.

Бенита утвердительно кивнула головой, она радовалась всему, что могло занять ее мысли.

– Ты уже знаешь об истории с кладом, – продолжал старик. – Теперь я расскажу тебе все подробности. Вот как было дело. Много лет тому назад, после того как ты и твоя мать уехали в Англию, я отправился в глубь материка, чтобы поохотиться за крупной дичью. Моим товарищем был немолодой уже человек по имени Том Джексон – перекати-поле и один из лучших охотников на слонов во всей Африке. Охота шла довольно успешно, но под конец мы расстались на севере Трансвааля, так как я должен был везти на юг и продать там добытую нами слоновую кость, а Том остался еще на один охотничий сезон, говоря, что позже отыщет меня и мы разделим деньги. Я приехал сюда, купил эту ферму у одного бура, желавшего от нее отвязаться, и заплатил за нее довольно дешево – я дал всего сто фунтов за шесть тысяч акров. Кухня позади нашего дома служила ему жильем, а новый дом построил я сам впоследствии.

Прошел год, но я не видел Тома Джексона; наконец он явился, больше похожий на мертвеца, чем на живого человека. Беднягу ранил слон, и он несколько месяцев пролежал больной среди туземцев племени макаланга, к северу от Земли Матабеле, в поселении, которое называется Бамбатсе и расположено на реке Замбези. Эти макаланга довольно странный народ. Кажется, их название означает «народ солнца», во всяком случае, это последние отпрыски какого-то очень древнего народа. Пока Том лежал там, он вылечил старого Молимо, верховного жреца этого племени, от злокачественной лихорадки, давая ему большие дозы хинина; это исцелило старика, и они, понятно, подружились. Этот Молимо жил в развалинах, которых так много в этой части Южной Африки. Сейчас никто не знает, кто их выстроил; вероятнее всего, они принадлежали народу, жившему там несколько тысяч лет тому назад. Как бы то ни было, Молимо открыл Тому Джексону сравнительно новую легенду, имевшую отношение к этим местам.

Это было, по его словам, за шесть поколений до нашего времени, когда его пра-пра-пра-дед был вождем племени (он называл его Мамбо). Тогда туземцы всей этой части Южной Африки восстали против белых поселенцев – я полагаю, что это были португальцы, которые занимались там добычей золота. Туземцы перебили много тысяч португальцев вместе с их рабами, оттесняя с юга, где теперь властвует Лобенгула, к реке Замбези, по которой португальцы надеялись добраться до океана. Наконец небольшая горсть этих людей, еще оставшихся в живых, всего каких-нибудь две-три сотни мужчин и женщин, добрались до крепости под названием Бамбатсе, в которой теперь живет Молимо посреди огромных развалин, воздвигнутых каким-то древним народом на неприступной скале, нависшей над самой рекой. Они принесли громадное количество золота, все, что забрали с собой и надеялись увезти на родину. Однако даже достигнув реки, они не могли спастись по ней, потому что туземцы, которые целыми тысячами гнались за ними, день и ночь стерегли их в своих челнах, а у несчастных беглецов не было ни одной лодки. Таким образом португальцы оказались запертыми в крепости, которую взять штурмом было невозможно, но и выбраться оттуда было нельзя. Так все они поодиночке и погибли в ней от голода.