Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 9"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)

XV Как Ральф нашел свою жену. – Заключение

.

Как я уже сказала, мы стояли лагерем недалеко от горы Упомондвана, не решаясь идти прямо туда ввиду осады ее зулусами. Разумеется, мы страшно беспокоились за участь нашей дочери и мучились, что не можем помочь ей, хотя были близко от нее.

Мы совсем извелись бы с горя, если бы не Гааша. Он умел говорить по-зулусски и вызвался разузнать все что можно о нашей дочери. Нарядившись зулусом, он смело направился в лагерь осаждающих и узнал, что осада предпринята ими благодаря проискам друга короля Дингаана, Бычьей Головы, который уверил короля, что вторая инкосикази упомондвана, Белая Ласточка, его жена, и просил помочь ему вытребовать ее у упомондвана. Убедившись еще, что его родители на горе умерли, Гааша возвратился назад и все рассказал нам. Это было накануне того дня, в который должна была произойти выдача нашей дочери Черному Питу. Услыхав, что Черный Пит требует выдачи Сузи, Ральф с негодованием вскричал:

– И Сигамба согласилась выдать мою жену?! О нет, этого быть не может!

– Что же ей еще оставалось делать, Ральф? – глухим голосом сказал Ян, бледный как смерть. – Не губить же ей весь свой народ из-за нашей Сузи. Я уверен, что сам народ и вынудил ее выдать Сузи. Насколько я знаю Сигамбу, она, наверное, отстаивала нашу дочь, которую так любит, до последней возможности… Но мне думается, что она обманет этого негодяя и спасет Сузи, несмотря ни на что. Скорее Сигамба выдаст себя, чем свою Белую Ласточку… Это я тоже прочел у нее в глазах, – задумчиво добавил он, стараясь дрожащими руками высечь огонь, чтобы закурить трубку, но все не попадая огнивом по кремню.

Наступило глубокое молчание. Яну после долгих усилий удалось наконец закурить свою трубку, и он начал дымить, точно современный паровоз. Ральф, обхватив обеими руками голову, сидел, как истукан, и, видимо, думал глубокую думу. Я тихо плакала, по временам бросая взгляды на обоих мужчин и желая утешить их, но положительно не знала, что сказать, так как не меньше их сходила с ума. Я видела, что Ян только храбрится, а на самом деле не ждет ничего хорошего… Хотя я тоже была уверена, что Сигамба едва ли так выдаст Сузи, но вместе с тем понимала, что в настоящем ужасном положении у нее нет другого выхода.

Вдруг Ральф встрепенулся, поднял голову и позвал Гаашу, который, не любя сидеть сложа руки, уже возился около одного фургона и что-то исправлял в нем.

– Иду, баас! – откликнулся своим звонким голосом дикарь, подходя с куском дерева в одной руке и с топором в другой. – Что прикажешь?

– Можешь ты провести меня к горе Большой Руки так, чтобы меня никто не заметил?

Гааша подумал немного и проговорил:

– Могу, баас, только длинным обходом через соседние горы.

– А сколько понадобится времени на этот обход?

– Придется идти целую ночь, баас.

– Отлично. Значит, если мы выйдем отсюда, когда сядет солнце, то поспеем туда как раз к восходу… Матушка, – обратился Ральф ко мне, – приготовь нам на всякий случай еды и фляжку апельсиновой настойки; может быть, Сузи и Сигамба нуждаются…

– Ральф, да неужели ты и в самом деле пойдешь туда! – вскричала я, в ужасе всплеснув руками. – Подумай, что ты хочешь предпринять: Сузи ты все равно не спасешь, а сам наверняка погибнешь, и мы лишимся нашего последнего утешения… И потом, имей в виду, что если Господь судил Сузи спастись и этот раз, как спасал ее до сих пор, то это произойдет и без твоей помощи.

– Нет, я думаю, именно теперь и нужна моя помощь, – отчеканил Ральф. – Недаром же видел я во сне гору Большой Руки; это было мне указанием, что я должен найти Сузи там, точно так же, как и ей, маленькой, снилось, что она видит меня в ущелье, в котором она и нашла меня наяву, послушавшись своего сна… Вообще, матушка, вы знаете, если я раз что-то решил, то никто не отговорит меня от этого.

То же самое говорила в тот день, может быть даже в тот же час, и Сигамба нашей дочери.

– Я тоже иду с тобой, Ральф, – заявил Ян, вставая. – Приготовь мне, жена…

– Нет, отец, ты не пойдешь!… – резко сказал Ральф.

– Это почему? – удивился мой муж.

– Потому что ты нужнее здесь, чем там. В том месте будет дело только для одного меня, а здесь каждую минуту может произойти новое нападение со стороны дикарей, и такому прекрасному стрелку, как ты, не следует отходить отсюда ни на шаг… Во всяком случае, я тебя не возьму с собой, так ты и знай!

Вечером он отправился с Гаашей. Шли они все время по горам. Им приходилось взбираться на такие кручи, переправляться через такие расщелины и пропасти, и притом ночью, при неверном освещении луны, что только особенной милости Провидения может быть приписан их благополучный переход через горы, на каждом шагу угрожавшие им смертью.

Наконец они добрались до горы Упомондвана со стороны, противоположной той, на которой находились осаждающие. Гааша провел Ральфа в небольшую пещеру сбоку, откуда им можно было наблюдать за всеми передвижениями зулусов.

Они знали, что при первых лучах солнца Сузи будет сидеть на самой вершине горы, где Черный Пит и возьмет ее как награду за снятие осады и освобождение прохода к воде; войско же пока должно оставаться вблизи, на случай, если бы Сигамба и Сузи захотели обмануть Пита. В последнем случае все племя было бы перерезано.

Ральф с лихорадочностью и нетерпением стал ожидать того момента, когда народ хлынет сверху к реке, а Пит поднимется на опустевшую гору за своей добычей, которая, по мнению этого негодяя, наконец-то была в его власти и теперь уже не могла ускользнуть от него.

Момент этот наступил. Стремившийся с горы народ думал лишь о так давно желаемой воде и не обращал ни малейшего внимания на то, что делалось вокруг него. Поэтому никто и не мог предупредить ван Воорена, что вслед за ним крадется вверх по горе человек, очевидно со злым намерением против него, потому что держит наготове в одной руке копье, а в другой – пистолет.

Сердце Ральфа замерло от наплыва разнородных чувств, когда он сзади увидел белую фигуру той, которую принимал за свою жену. Он и радовался, что она была так близко от него, хотя и не подозревает этого, и вместе с тем боялся, как бы она при виде своего врага не вздумала броситься в бездну, зиявшую под ее ногами; крикнуть же ей, что он тут, возле нее, он, конечно, не мог, чтобы не расстроить своего плана. Никогда он так горячо не молился, как в эту страшную минуту, которая должна была решить его судьбу: сделать его самым счастливым или самым несчастным человеком в мире.

С первых же слов Сигамбы, сказанных ею Питу, наш зять понял по ее тону, что она обманула его и что женщина, сидящая в «кресле», вовсе не Сузи, которая, наверно, спрятана где-нибудь.

К глубокому огорчению Ральфа, он не мог предупредить самоубийство этой маленькой ростом, но великой сердцем и умом женщины.

В то время как Пит ван Воорен с воплем ярости хотел сбросить вниз труп, которым его ввели в заблуждение, Ральф столкнул его самого туда и, сбросив ему вдогонку труп, крикнул:

– Вот тебе, Пит ван Воорен, и награда за все твои злодеяния! Возьми ее с собой на тот свет вместе с сознанием, что ты погиб от руки Ральфа Кензи, отомстившего наконец за свою жену!

После этого наш зять по совету Гааши сейчас же скрылся в пещере, так что зулусы, ошеломленные этой страшной сценой, не заметили, куда он девался, и приняли его за сверхъестественное существо.

Так погиб человек, который за всю свою жизнь ничего, кроме зла, не делал. Разбитое до неузнаваемости тело его нашли потом почти рядом с телом бедной Сигамбы. На лице первого застыло злобное выражение, смешанное с испугом, а лицо последней выражало только покорность судьбе и величавое спокойствие.

Сигамбу похоронили со всеми почестями, подобавшими ее сану, а тело ван Воорена было расклевано хищными птицами.

После ухода зулусов, пользуясь тем, что упомондвана еще не возвращались на гору, Ральф стал разыскивать жену по всем хижинам, которые, однако, оказались пустыми. Гааша старательно ему помогал.

Вдруг они наткнулись на молодую девушку, лежавшую на земле; у нее была сломана нога, и она не могла двинуться с места, чтобы вместе с другими утолить свою жажду.

– Воды, белый человек, воды! – прохрипела она. – Я скажу тебе, где Белая Ласточка, которую ты ищешь.

Ральф остановился, достал из висевшей у него на боку сумки фляжку с водой и напоил несчастную девушку.

– Где же Белая Ласточка? – спросил он, когда девушка утолила свою жажду.

– Она ушла с Зинти вон к тем горам, за которыми, говорят, стоят лагерем белые люди. Наверное, ты от них, и пока шел сюда, Белая Ласточка полетела туда… О, я отлично узнала ее, хотя Сигамба и выкрасила ее в нашу краску и заставила идти с народом, когда он бросился к воде…

– Спасибо тебе за это сообщение, – сказал наш зять. – А есть ты хочешь? – прибавил он, вынимая из сумки кусок хлеба и мяса.

– Хочу, – ответила девушка. – Я давно уже не ела: у нас в доме все вышло. А главное, мне хотелось пить… Когда я бежала к воде, меня толкнули; я упала и сломала ногу. Я просила поднять меня, но никто не слышал моего голоса: каждому было дело только до себя. Как меня еще не раздавили?! Многие проходили через меня…

– Вот тебе еда, – нетерпеливо перебил Ральф и, вручив ей мясо и хлеб, он в сопровождении Гааши пустился бегом с горы.

– Где кратчайший путь назад к нам? – спросил он дикаря.

– Вот там, баас, – ответил Гааша, указывая рукой вдоль по равнине, мимо горной цепи.

– Отлично. Идем…

Вдруг за Ральфом раздалось громкое ржание и кто-то толкнул его в плечо. Оглянувшись, он увидел за собой Стрелу, ласково глядевшую на него своими умными глазами и тыкавшую в него мордой.

Как потом оказалось, Стрела уцелела вместе с несколькими быками Сигамбы и все время находилась в отдельном загоне.

Сигамба, одинаково заботившаяся как о людях, так и о животных, предусмотрительно отворила утром загон, чтобы животные потом могли свободно пройти к реке.

Стрела только что напилась и выкупалась и была вся мокрая. Должно быть, она издали узнала своего хозяина и побежала за ним.

Обрадованный ее неожиданным появлением, Ральф поцеловал ее во влажную морду и дал ей большой кусок хлеба, который она с жадностью сжевала.

Потом он сел на нее, как она была – мокрая, без седла и узды.

– Садись и ты, Гааша, – сказал он дикарю, тоже радовавшемуся, что баасу теперь скорее можно будет догнать свою жену. – Или ты хочешь остаться у своего племени? – добавил наш зять, видя, что Гааша колеблется.

Но тот энергично тряхнул своей курчавой головой и ответил:

– Нет, баас, я привязался к вам и больше с вами не расстанусь. Родители мои умерли, а других близких родственников у меня нет, и мне нечего тут более делать.

– Так садись же скорее ко мне, – торопил Ральф.

– Нет, баас, лошади будет тяжело; поезжай один, я немного отстану от тебя и отправлюсь пешком.

– Вздор, садись, а то я рассержусь на тебя! – пригрозил Ральф. – В тебе и весу-то немного.

– Не надо сердиться на Гаашу, баас. Он все сделает, что ему велит баас, – покорно промолвил дикарь и ловко вскочил сзади Ральфа на лошадь.

Действительно, он был так легок, что Стрела почти не замечала, что на ней сидят двое. Ральф ухватился за ее волнистую гриву, Гааша уцепился за кожаный пояс Ральфа, и они помчались.

Между тем Сузи, проходя по горам, вывихнула себе ногу, и Зинти пришлось нести ее на руках. Это сильно замедляло ход и очень утомляло Зинти, особенно при подъемах на горы. Идти же прямым путем, по равнине, он не решался, помня о возможности погони со стороны Черного Пита.

Но как ему было ни трудно, он все-таки притащил к нам нашу дочь.

Я не берусь описывать, что было со мной и Яном, когда мы наконец снова увидели ее: это надо чувствовать.

Первым ее вопросом было, конечно: «А где же Ральф?»

Когда мы сказали ей, что он ушел ночью к горе Упомондвана, узнав, что жена его там и что она должна быть выдана Черному Питу, она вскричала:

– Боже мой! Да ведь Пит убьет его! Зачем вы его отпустили?… Ведь я теперь больше никогда…

И, не договорив того, что хотела сказать, она лишилась чувств.

Но не прошло и трех часов со времени ее прибытия к нам, как явился Ральф и Гааша на Стреле.

Удивляюсь, как мы все не помешались тогда от радости!…

С этого дня все наши беды окончились. Благополучно прибыв в Наталь и выбрав себе хороший участок земли – такой же, как в прежней колонии, – мы устроили рядом две фермы: одну для наших детей, а другую для себя, и стали жить по-прежнему, мирно и счастливо. Только работать приходилось втрое больше прежнего, пока мы окончательно не устроили своего нового хозяйства. Но мы об этом не горевали: буры не боятся работы.

У Ральфа и Сузи был один только сын, тоже Ральф. Сын этот уже был вдовцом (жена его умерла, произведя на свет ту самую Сузанну, которая теперь выстукивает на машинке), когда умерла его мать, наша милая дочь. Ей было тогда уже пятьдесят лет, но на вид она казалась не более тридцати пяти. Несмотря на то, что они с мужем жили очень счастливо, Сузи вечно была задумчива и печальна и как будто не радовалась жизни.

Когда она очутилась под землей, Ральф, еще в полной силе, несмотря на свои седые волосы, отправился сражаться против Кетчвайо; сын его последовал за ним. Там они оба и остались.

Дочь нашего внука, Сузанну, мы, разумеется, взяли к себе. Когда она достигла школьного возраста, мы отдали ее в пансион в Дурбане, чтобы ее потом не могли обвинить в невежестве, в котором так часто упрекали нас, стариков…

ЗАКЛЮЧЕНИЕ, написанное баронессой Глентирк, в девичестве Сузанной Кензи

Моя прабабушка, Сузанна Ботмар, не захотела больше мне диктовать из-за одного события, которое вдруг превратило меня из дочери простого бура в леди Глентирк, владетельницу многих имений в Шотландии, с титулом баронессы. Поэтому мне пришлось самой окончить этот правдивый рассказ.

Когда я отстучала на пишущей машинке последние слова, которыми закончился рассказ прабабушки, ей доложили о приезде к нам на ферму шотландского офицера, Ральфа Макензи. При этом известии прабабушка чуть не умерла от испуга, а я – от радости. Опомнившись от неожиданности, прабабушка пошла встречать гостя.

Нужно сказать, что я уже была знакома с этим Ральфом Макензи. Я познакомилась с ним в Дурбане, когда еще училась в пансионе. Он стоял в этом городе с шотландским полком и был очень дружен с сыном хозяйки пансиона, в котором я воспитывалась. Она очень любила меня, и я проводила с ней почти каждый вечер. У нее я встретилась с Ральфом Макензи, или лордом Глентирком, моим теперешним мужем. Мы познакомились и полюбили друг друга.

Перед тем как я, по окончании своего образования, должна была ехать в провинцию к прабабушке, Ральф просил меня быть его женой, сознавшись при этом, что он не Макензи, а лорд Глентирк, но не желает носить этого титула, потому что не считает свои права на него законными. Из дальнейшей моей беседы с ним оказалось, что лет шестьдесят тому назад в Транскее разыскивался прямой наследник лордов Глентирк, спасшийся еще мальчиком от кораблекрушения, во время которого погибли его родители, лорд и леди Глентирк. Официальные сведения доказывали, что этот мальчик пропал бесследно; а по неофициальным оказывалось, что он был жив и жил как бур под именем Ральфа Кензи, сначала в Транскее, а затем в Натале. Отец Ральфа Макензи умер, ничего не зная; а дед, переживший своего единственного сына, будучи уже девяноста лет от роду и находясь на смертном одре, открыл своему внуку тайну относительно Ральфа Кензи (моего деда), что этот Кензи и есть подлинный лорд Глентирк. Совесть всю жизнь упрекала его в том, что он не открыл этой тайны сыну. Он все собирался сделать это, но сын его умер в Индии, так и не узнав ничего, а потому он, чувствуя приближение смерти, решил облегчить свою совесть исповедью хотя бы перед внуком.

– Когда ты закроешь мне глаза, – заключил старый лорд, – переведись в наш полк, стоящий в Дурбане, и разузнай там, жив ли еще Ральф Кензи – так буры называли моего двоюродного брата – или кто-нибудь из его потомков. Если кто-нибудь из них окажется в живых, то ты сам будешь знать, что нужно сделать, чтобы тебя не мучила совесть, как мучила она меня.

Познакомившись со мной, Ральф сначала был поражен моей фамилией и все время расспрашивал меня о моих родных. Я тогда сама знала еще очень мало об истории нашего семейства и потому не могла сполна удовлетворить его любопытство; но он и помимо меня узнал все и нашел нужным до поры до времени скрыть это от меня.

Я очень любила Ральфа, но, зная, что он лорд, а я дочь простого бура, не решилась принять его предложение – из опасения, что буду в его кругу не на своем месте. Так я и объявила ему. Тогда он сказал мне:

– Ну хорошо, Сузанна. Вы находите, что не будете на своем месте в качестве моей жены, потому что я называюсь лордом Глентирком, а вы – Сузанной Кензи. Но что вы скажете, если я докажу вам, что вы – леди Глентирк, а я – только Ральф Макензи, потомок младшей линии Глентирков?

Сначала я от изумления, конечно, не могла выговорить ни слова, но когда Ральф объяснил мне, в чем дело, я ответила, что если я действительно окажусь законной наследницей титулов и владений лордов Глентирк, то охотно буду его женой; до тех же пор прошу оставить меня в покое и не поддерживать со мной никаких отношений.

На этом мы и порешили. Я уехала к прабабушке, а он взял отпуск и отправился в Англию с собранными им доказательствами моего происхождения от законного лорда Глентирка, Ральфа Макензи, заброшенного судьбой в детстве в Транскей и жившего там под именем Ральфа Кензи.

Не желая преждевременно возбуждать лишних разговоров, я ничего не сказала прабабушке о моем знакомстве с Ральфом Макензи и о последствиях этого знакомства; я стала ожидать результата его хлопот о восстановлении моих законных прав.

У прабабушки оказался портрет моего деда, Ральфа Кензи, написанный акварелью одним гостившим на ферме путешественником-живописцем. Увидав этот портрет, я нашла, что сходство его с моим Ральфом прямо изумительное. Сходство имен тоже не оставляло никакого сомнения в том, что оба эти Ральфа родственники. Очевидно, дед, будучи очень маленьким, сам прозвал себя Кензи, потому что не мог выговорить более длинного слова Макензи.

Записывая под диктовку прабабушки историю нашего семейства, я полностью убедилась, что законная наследница шотландского баронства Глентирк – именно я, и вполне освоилась с этой мыслью, нисколько не сомневаясь, что мои права будут признаны в Англии.

И вот Ральф явился к нам на ферму с документом, утверждавшим меня в этих правах.

Прабабушка, увидав Ральфа, сделалась как сумасшедшая; она отмахивалась от него обеими руками и кричала, что он выходец с того света и пришел за ее душой, обремененной грехом лжи против него.

А прадедушка (бедный старик уже впал в детство!) принял блестящего офицера прямо за своего приемного сына Ральфа и все время обнимал и целовал его, радуясь его возвращению. Он не мог даже сообразить, что его Ральфу теперь было бы лет под семьдесят, а мой Ральф был лет тридцати. Это происходило оттого, что все Глентирки, как я уже сказала, необычайно похожи друг на друга.

Когда все объяснилось, прабабушка сначала страшно рассердилась на меня за то, что я все скрыла от нее и даже не подавала вида, когда она мне диктовала, что знаю больше нее. В конце концов она, однако, простила меня и даже стала относиться с любовью к моему Ральфу, так напоминавшему ее любимого приемного сына и мужа ее незабвенной дочери, Белой Ласточки.

* * *

Наша с Ральфом свадьба была отпразднована в Дурбане, в присутствии прабабушки и прадедушки. Последний был абсолютно уверен, что это свадьба его дочери с Ральфом Кензи, произведенным в офицеры за победы над войсками ван Воорена (по мнению старика, и у того было войско), Мзиликази, Дингаана и Кетчвайо.

Через полгода после свадьбы я уехала с мужем в Шотландию, а еще через полгода было получено от прабабушки письмо. Она писала, что муж ее умер и она хоть и не больна, но тоже умрет, как только отправит это письмо, потому что без мужа, с которым прожила около восьмидесяти лет (когда он умер, ему было сто с лишним лет, да и ей немногим меньше), она не может жить ни одного дня. Действительно, вслед за тем мы получили с ее фермы, которую она оставила мне в наследство, известие, что прабабушка тихо скончалась на другой же день после того, как отправила нам свое последнее письмо.

Так окончилась жизнь родителей Ласточки, намного ее переживших и столько испытавших.