Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 9"

Автор книги: Генри Райдер Хаггард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 42 страниц)

VI Как Ральф «поучил» Черного Пита. – Что указала Зинти корова.

Утром следующего дня я хотела переговорить с Ральфом относительно его свадьбы с Сузи и отправилась искать его, но нигде не могла найти. Предполагая, что он в нашем краале, я пошла туда. Проходя мимо хижины Сигамбы, я увидела негритянку, которая сидела на пороге своего жилища.

– Добрый день, мать Ласточки, – приветствовала она меня. – Я знаю, кого вы ищете.

– Знаешь? – удивилась я.

– Да, – отвечала она улыбнувшись. – Он уехал еще на рассвете.

– А куда? – спросила я.

– Туда, где заходит солнце.

И знахарка указала рукой в ту сторону, где находилась ферма Черного Пита. Сердце мое тревожно забилось, и я поспешила спросить:

– А ты не заметила, с ним был «роер»?

– Нет, у него в руках был только толстый хлыст, из тех, которыми погоняют быков и наказывают кафров.

Я облегченно вздохнула, но все-таки возвратилась домой с тяжелым сердцем. Я поняла, что Ральф отправился искать встречи с Питом. Хотя он и обещал Сузи не убивать Пита, но не давал слова не трогать его вообще и потому считал себя вправе «поучить» оскорбителя своей невесты, то есть избить его до полусмерти.

Он потом мне сам рассказывал, что отправился прямо к краалю своего врага и стал поджидать его в узкой лощине, отделявшей ферму Пита от крааля. Немного погодя со стороны фермы показался и Пит, сопровождаемый кафром и вооруженный «роером». Заметив Ральфа, негодяй сразу понял, зачем тот явился, но не проявил ни малейшего смущения. Он как ни в чем не бывало поклонился ему и с напускным простодушием спросил:

– Как поживаете, хеер Кензи? Не желаете ли осмотреть моих новых овец?

– Я вовсе не за тем явился сюда, хеер ван Воорен, – резко ответил Ральф.

– Значит, вы пожаловали, – невозмутимо продолжал Черный Пит, – по поводу ярочки, которую, как я слышал…

– Да, вы угадали, – перебил Ральф, едва сдерживаясь, – я явился именно по поводу овечки, которую жестоко оскорбил один негодяй. Я хочу наказать этого…

– А!… Ну, в таком случае, счастливого пути, хеер Кензи… Желаю вам успеха! – насмешливо проговорил Пит и, приподняв шляпу, хотел было проехать дальше.

– И этот негодяй – ты! – докончил Ральф, подскакивая к Питу и поднимая над ним хлыст.

Пит заставил свою лошадь попятиться назад и схватился за «роер». Но прежде чем он успел выстрелить, Ральф соскочил с коня, сильным ударом выбил из рук Пита «роер», стащил его самого с лошади и подмял под себя.

– Ты осмелился оскорбить беззащитную девушку на глазах целой толпы, так пусть же теперь хоть этот кафр увидит и расскажет, как наказываются у свободных буров такие оскорбления! – проговорил Ральф, стоя коленом на груди ошеломленного противника, который не делал даже попытки освободиться.

После этих слов Ральф принялся своим хлыстом наносить удары Питу по чему попало, переворачивая его во все стороны как бревно.

Избив его чуть не до полусмерти, Ральф наконец опомнился и, оттолкнув от себя Пита так, что тот ударился головой о камень, поднялся на ноги.

– Я дал клятву не убивать тебя, а потому и ограничился этим наказанием! – проговорил он, тяжело отдуваясь. – Но если ты осмелишься сделать еще что-либо подобное, то так дешево не отделаешься от меня… А чтобы ты не позабыл этого, вот тебе для памяти.

С этими словами Ральф еще несколько раз ударил своего врага хлыстом по лицу. Хотя эти удары были и не сильны, но тем не менее на выдававшихся скулах и широком носу Пита сейчас же выступили красные борозды, которые должны были надолго обезобразить его и без того некрасивое лицо.

После этого наш будущий зять вскочил на лошадь и направился домой.

Сначала Черный Пит как будто не чувствовал ударов бича по своему лицу; но лишь только Ральф успел отъехать несколько шагов, Пит с трудом поднялся на ноги и крикнул вслед своему сопернику прерывающимся от боли, гнева и стыда голосом:

– Я тебе этого никогда не забуду, подлый найденыш… Нищий… Английская собака!… Мы еще увидимся с тобой, только при других обстоятельствах… я тебе тогда отплачу. А пока получай задаток!

Раздался выстрел, и Ральф почувствовал, как что-то пролетело мимо его уха и содрало у него на щеке кожу.

Он обернулся и хотел было возвратиться, но, к счастью, вовремя одумался, пришпорил лошадь и ускакал, избежав таким образом смертельной опасности.

Я забыла прибавить, что хотя у Пита и был с собой кафр, но он не оказал никакой помощи своему господину, отчасти потому, что почти все кафры трусы и никогда не вмешиваются в ссоры белых, а отчасти, быть может, и потому, что этот кафр не любил Пита за его жестокое обращение со своими чернокожими рабами. Как бы там ни было, но в самом начале схватки кафр поспешил скрыться за деревьями, окружавшими лощину.

Когда Ральф возвратился домой, то первой его встретила Сузи Бедная девочка едва не упала в обморок, увидев, в каком состоянии находится ее жених: платье его было все изорвано, а из щеки текла кровь.

Ральфу стоило большого труда успокоить ее и уверить, что он не ранен и что на щеке простая царапина, которая скоро пройдет. Разумеется, он не сказал ей правды. Свой растерзанный вид он объяснил тем, что долго гнался за ланью и что, пробираясь сквозь кусты, он изорвал платье и расцарапал щеку.

Но лично мне он в тот же день вечером передал все, как было, а я, в свою очередь, рассказала об этом Яну.

Утром на следующий день муж, не сказав никому ни слова и вооружившись «роером», отправился тоже к Питу. К счастью, последний догадался куда-то убраться, так что Ян возвратился ни с чем.

Можно было подумать, что эта история так и заглохнет. О Черном Пите не было ни слуху ни духу. Но, зная мстительный характер нашего соседа, я хорошо понимала, что он никогда не простит нам нанесенного ему Ральфом оскорбления. Поэтому я посоветовала Сузи не отходить далеко от дома, а Яну и Ральфу – никогда не выезжать без оружия и без провожатых.

Однако недели через две Пит сам напомнил о себе. Какой-то кафр принес Яну письмо. Муж мой часто получал деловые письма от соседей и потому прочел его сначала про себя. Но вдруг Ян позвал меня и прочел мне письмо вслух. Содержание его было следующее:

Хееру ван Ботмару.

Многоуважаемый хеер!

Вам известно, что я люблю вашу дочь Сузанну и желаю на ней жениться. По некоторым обстоятельствам мне сейчас неудобно явиться к вам лично и просить руки вашей дочери. Поэтому я вынужден просить вашего согласия на мой брак с ней. Вам известно, какое у меня состояние, и я озолочу вашу дочь, если она сделается моей женой. Надеюсь, что вы не откажете мне в ее руке, на том основании, что лучше иметь меня зятем и другом, нежели врагом. Я слышал, что на нее имеет виды живущий у вас английский подкидыш. Но надеюсь, что вашего согласия на ее брак с этим найденышем не будет и что это ни больше ни меньше как баловство, которому не следует придавать никакого серьезного значения, не правда ли? Кстати, прошу передать этому дерзкому мальчишке, что если я где-нибудь встречусь с ним, то ему не поздоровится. Ответ на это письмо (надеюсь, он будет благоприятный) потрудитесь передать моему посланному; он уже знает, куда доставить его. Вместе с сим благоволите принять и передать мой привет вам и вашей дочери.

Остаюсь, многоуважаемый хеер, вашим преданным другом.

Пит ван Воорен

Узнав содержание этого письма, я позвала Ральфа и Сузи и попросила Яна прочесть его и им. Единодушный крик негодования и удивления вырвался у наших детей, когда и они познакомились с этим нахальным письмом.

Ян только крякнул, скомкал письмо в крепко стиснутой руке и после минутного молчания спросил Сузи:

– Что ты скажешь на это, дочка?

– Я?! – воскликнула наша девочка с ярко заблестевшими глазами. – Я скорее готова лечь живой в могилу, нежели стать женой этого… негодяя!… О мой Ральф! – прибавила она, бросаясь на грудь своего жениха. – Я чувствую, что этот ужасный человек принесет нам много зла… Но будь уверен: что бы ни случилось, я навеки твоя, и разлучить нас на земле может одна только смерть!

– Так, дочка, хорошо сказано! – проговорил Ян. – Сынок, – обратился он к Ральфу, – возьми-ка бумагу и перо и напиши, что я буду говорить.

Ральф под диктовку моего мужа написал следующий ответ:

Питу ван Воорену.

Минеер!

Я лучше собственными руками зарою свою дочь в землю, нежели отдам ее за такого человека, как вы. Вот мой ответ, а вот совет: не показываться около моей фермы на целую милю кругом. Наши «роеры» стреляют лучше вашего, а потому этот совет прошу намотать на ус. Что же касается вашей вражды к нам, то я на это отвечу, что, уповая на Бога, мы ее не боимся.

Подписав это письмо, Ян аккуратно запечатал его и лично понес в кухню, где дожидался посланный Пита. Это был полунагой кафр с простоватым лицом и широким белым рубцом на правой щеке. Ян застал его беседующим с Сигамбой. Отдав кафру письмо, он приказал ему скорее нести его тому, кто его послал.

Когда дикарь удалился, Ян повернулся и тоже хотел было уйти, но потом потер себе лоб, посмотрел вслед дикарю и, обернувшись к Сигамбе, вдруг спросил ее:

– Ты знаешь этого дикаря?

– Нет, хозяин, – отвечала знахарка.

– Зачем же ты разговаривала с ним?

– Я обещала следить за всем, что касается гнезда Ласточки, и хотела узнать, откуда он пришел и кто его послал.

– Ну и что же, узнала?

– Нет. Тот, кто его послал, наложил печать молчания на его язык. Он только сказал мне, что живет в краале где-то далеко в горах и что этот крааль принадлежит одному белому, который держит там свой скот и нескольких жен, но посещает его редко. Остальное я узнаю, когда он отдаст Черному Питу ваш ответ и возвратится сюда за лекарством, которое я обещала приготовить для его больной жены.

– Каким образом ты узнала, что его прислал именно Черный Пит, если он не сказал тебе, кто его послал? – с удивлением спросил Ян,

– Ну, это нетрудно было угадать, – ответила с улыбкой Сигамба. – Я умею по одной нитке добираться до самого клубка.

Ян задумался. Постояв с минуту молча, он снова обратился к знахарке:

– Сигамба, я припоминаю, что где-то раньше видал тебя разговаривающей с этим кафром. Я узнал его по шраму на правой щеке.

– Да, хозяин, хотя я вижу его в первый раз и никогда раньше с ним не говорила, вы уже видели его, – загадочно сказала странная маленькая женщина, пристально глядя на моего мужа своими большими блестящими глазами.

Ян с недоумением взглянул на нее и удивленно пробормотал:

– Как же это могло быть?… Я не понимаю тебя, Сигамба!

– А вы припомните тот день, хозяин, когда Ласточка привела меня и просила не прогонять.

Ян ударил себя по лбу и вскричал:

– Да, да, теперь припоминаю! Я видел тебя разговаривающей с этим кафром именно в твоих собственных глазах.

– Вот и вспомнили, хозяин, – продолжала Сигамба со своей загадочной улыбкой. – Если у меня есть способность отражать в глазах будущее, то вы обладаете даром читать будущее.

Некоторое время Ян стоял в глубокой задумчивости около странной женщины, очевидно, пытаясь понять это необъяснимое явление, потом махнул рукой и молча вышел из кухни.

Стоя в дверях кухни, я видела всю эту сцену и слышала весь разговор. Божусь, что все это истинная правда, хотя и не могу объяснить этого в высшей степени загадочного явления.

* * *

Опять прошло две недели. Выйдя как-то утром на крыльцо, я увидала полунагого кафра, сидевшего на одной из ступенек крыльца. Он оказался тем же самым, который приносил первое письмо.

– Что скажешь? – спросила я дикаря.

– Письмо вашему хозяину, – ответил он, подавая мне запечатанный пакет.

Я взяла письмо, отыскала Яна и попросила его прочесть вслух новое послание Черного Пита.

Ян вскрыл пакет, в котором оказалось письмо следующего содержания:

Многоуважаемому хееру Яну ван Ботмару.

Я получил ваш ответ и нахожу, что выраженный в нем нехристианский дух едва ли угоден Богу. Повторяю: я желаю не вражды, а самой искренней дружбы, и потому не принимаю ваших резких слов за обиду; мало того, я даже готов исполнить ваше желание – не показываться около вашей фермы, чтобы не подавать повода к кровопролитию (да избавит нас от этого Бог). Я люблю вашу дочь; но если она не желает иметь меня своим мужем, мне остается только покориться своей горькой участи и пожелать вашей дочери полного счастья с ее избранником.

Я навсегда покидаю эти края и продаю свою ферму. Не желаете ли приобрести ее, если не для себя, то для того, чтобы дать ее дочери в приданое? Сообщите мне об этом с подателем сего письма. Прощайте. Да хранит вас Бог!

Пит ван Воорен

Наступило время завтрака; все собрались в столовой, и я попросила Яна прочесть Ральфу и Сузи это письмо. Дети наши так и просияли, когда мой муж прочитал им письмо: они думали, что теперь навсегда избавятся от преследований Черного Пита. А что касается меня, то это письмо нисколько не облегчило моего сердца: слишком уж не в характере Пита были такое смирение и такая покорность судьбе!

Мы решили отослать кафра без всякого ответа.

Когда ему объявили об этом, он отправился к Сигамбе. Данное ею лекарство подняло на ноги его жену; в благодарность за это он привел знахарке корову, которая только что отелилась и всю дорогу билась и вырывалась у кафра, желая вернуться назад к своему теленку.

Так как Сигамбе и на этот раз не удалось выведать у посланного, откуда он пришел, то умная женщина придумала очень ловкую штуку, желая добиться своего.

Спустя несколько часов после ухода посланного она отправилась к дикарям, служившим у нее до ее истории с Питом. Дикари эти очень любили свою бывшую госпожу. Сигамба выбрала среди них одного молодого сильного кафра, который был особенно ей предан. Дикаря этого звали Зинти. Он отличался большой наблюдательностью и способностью к исполнению всякого рода поручений.

Сигамба приказала ему выследить, куда пойдет корова, которую она решила выпустить на волю, и донести все, что он увидит там, куда приведет его корова. Кафр сразу понял, чего от него требовали, и обещал в точности исполнить приказание своей бывшей госпожи.

После этого Сигамба спустила с привязи корову; та с радостным мычанием бросилась бежать с такой скоростью, что Зинти едва мог поспевать за ней.

Таким образом они шли три дня и три ночи. Только по ночам корова останавливалась, чтобы отдохнуть и пощипать травы. Она охотно позволяла кафру доить себя во время остановок. Ее молоко составляло почти единственную пищу Зинти.

На рассвете четвертого дня, после запутанных переходов по горам (удивительно, как животные могут хорошо находить дорогу), Зинти и его проводница очутились около большого загона для скота. Загон был расположен на громадной луговине, окруженной высокими холмами, поросшими густым лесом. Корова стрелой помчалась к стаду. Прибежав туда, она принялась громко мычать и вертеть во все стороны головой, и мычала до тех пор, пока к ней не подбежал маленький теленок, который тотчас же принялся сосать ее, а она стала его облизывать.

В стороне около деревьев сидело несколько кафрских женщин. Они занимались очисткой от сучьев и листьев громадной груды ветвей, из которых устраиваются хижины дикарей.

Притаившись за деревьями, Зинти стал прислушиваться к разговору этих женщин и услыхал, как одна из них спрашивала другую:

– Для кого это Бычья Голова строит новую хижину в нашей долине?

Бычьей Головой был прозван кафрами Черный Пит, голова которого действительно немного походила на голову быка.

– Не знаю, – печально отвечала другая, совсем еще молоденькая женщина. – Может быть, для новой жены – наверное, для дочери какого-нибудь белого инкоси, потому что для простой женщины он не стал бы строить такой большой и красивой хижины.

– Наверное, так, – отозвалась третья. – И, должно быть, он хочет украсть ее, иначе зачем бы ему прятать ее в это место, куда никогда не заглядывает никто из белых… Но тихо! Я слышу, как стучат подковы лошади Бычьей Головы.

Действительно, через минуту к ним подъехал Черный Пит. И без того некрасивое лицо его было сильно обезображено подживающими красными рубцами, оставшимися от ударов хлыста Ральфа.

При виде Пита все женщины встали и, сложив руки на груди, почтительно поклонились.

– У вас очень плохо идет дело, черномазые лентяйки! – сердито крикнул он им вместо приветствия. – У меня работать живее, если не хотите познакомиться с этой вот штукой! – прибавил он, размахивая бичом и хлестнув им ближайшую из стоявших перед ним женщин.

– Мы стараемся, хозяин, – отвечала она, корчась от боли. – Но скажи нам, пожалуйста, кто будет жить в новой хижине?

– Уж, конечно, не такая черномазая образина, как ты! – с ядовитым смехом проговорил Черный Пит. – Здесь поселится красивая белая женщина, которая будет вашей хозяйкой. Я скоро пойду за ней. Но горе будет вам, если кто-нибудь из вас проговорится, что здесь живет белая женщина! Я всех вас передушу, как земляных крыс. Поняли?

– Поняли, хозяин! – хором отвечали женщины.

– То-то! И чтобы через неделю здесь все было готово.

Отдав еще несколько приказаний, Черный Пит уехал, а Зинти поспешил направиться к Сигамбе с отчетом о виденном и слышанном.

Дорогой он сильно повредил себе ногу и пробыл в пути гораздо дольше, чем шел сюда за коровой.

Только на шестой день, ночью, он кое-как добрался до леса, за которым начинались наши владения. Войдя в лес, он заметил невдалеке небольшой костер, около которого сидели двое людей. Зинти ползком подкрался к ним и спрятался за ближайшее дерево. Выглянув затем из своего убежища, он узнал в одном из сидевших около костра Черного Пита, а в другом – какого-то незнакомца, одетого готтентотом. Зинти стал прислушиваться к их разговору.

– Ну, рассказывай, что тебе удалось узнать? – спросил Черный Пит.

– Все, что нужно, баас, – отвечал готтентот. – Я узнал, что Ян Ботмар с женой, дочерью и живущим у них молодым англичанином отправился вчера на крестины к хееру ван Роозену, который живет в пяти часах езды от фермы Ботмара. Назад они поедут завтра утром. Дорога ведет, как тебе известно, баас, через лощину, которая называется Логовищем Льва.

– А много с ними провожатых, не знаешь?

– Только два кафра.

– Значит, всего шесть человек, из которых две женщины, а вас будет двадцать… Отлично! – продолжал Черный Пит, весело потирая руки. – Запасайтесь только оружием.

– Значит, их всех надо убить, кроме Ласточки, баас?

– Всех, всех, если не удастся захватить ее без сопротивления! – закричал Черный Пит. – Особенно постарайтесь ухлопать англичанина. Но помни уговор: моего имени чтобы никто не произносил!

– Хорошо, хорошо, я помню это, баас, – сказал готтентот.

Дольше Зинти не стал слушать. Он со всех ног пустился к Сигамбе и, добравшись до нее еле живой только под утро, сейчас же рассказал ей все, что узнал.

– Великий Дух! – воскликнула она, всплеснув руками. – Ласточка и ее родные теперь должны уже быть в дороге!… Надо спешить к ним навстречу… Оставайся пока здесь, Зинти, отдохни и жди меня.

С этими словами она побежала к нам на конюшню, взяла лучшую лошадь Яна и, вскочив на нее, вихрем помчалась кратчайшей дорогой нам навстречу.

Все рассказанное мной в конце этой главы я узнала потом от самой Сигамбы.

VII Подвиг Сигамбы. – Свадьба.

Ничего не подозревая, мы спокойно возвращались домой от нашего соседа ван Роозена. Мы все находились в очень хорошем настроении и собирались въехать в Логовище Льва, как вдруг из него нам навстречу выскочила лошадь, вся в крови и мыле, с дымящимися ноздрями и пеной у рта; на спине лошади, без седла и даже без узды, сидела растрепанная маленькая женщина, державшаяся руками за длинную гриву животного.

– Ба! – воскликнул Ян. – Да это наша колдунья и на моей Стреле! Как ты смела, негодная…

– Назад! – крикнула Сигамба, загораживая нам дорогу. – Назад!… В лощине вас ждет смерть!

Голос и лицо знахарки доказывали, что она не шутит. Мы молча повиновались и, повернув лошадей назад, проскакали галопом мили три, пока не выбрались на открытое поле. Здесь лошадь Сигамбы, все время несшаяся впереди, вдруг упала на колени и стала дрожать всеми членами, а сама всадница, потеряв равновесие, перелетела через голову лошади, растянулась на земле, которая сейчас же стала окрашиваться вокруг нее кровью. Мы все остановились.

Ральф поспешил спрыгнуть с седла, поднял Сигамбу и посадил ее, прислонив спиной к маленькому пригорку. Сузи тоже сошла со своей лошади и, взяв у отца фляжку с персиковой настойкой, заставила маленькую женщину выпить несколько глотков.

– Благодарю! – прошептала Сигамба. – Дайте теперь этой настойки Стреле, а то она погибнет.

– Ты ранена, бедняжка? – спросила Сузи, наклоняясь над знахаркой, пока Ян, по совету последней, лил Стреле прямо в рот настойку.

Мера эта оказалась действительно очень хорошей: бедное животное ободрилось и перестало дрожать.

– Рана моя – пустяки, – отвечала Сигамба. – Несколькими каплями крови я еще далеко не оплатила своего долга.

– Но в чем дело? – спросил Ральф. – Почему нас ждала смерть в Логовище Льва?

– И зачем ты так измучила мою любимую лошадь? – добавил немного некстати Ян.

– Не сделай я этого, вас всех теперь не было бы уже в живых, – продолжала знахарка. – Впрочем, Ласточка осталась бы жива, но… от этого ей было бы не легче. Вот в чем дело. Часа полтора тому назад я узнала, что Черный Пит устроил засаду в лощине, через которую вы должны были проехать. Двадцать человек нанятых им разбойников должны были перебить всех вас, а Ласточку взять в плен. Чтобы предупредить вас, времени у меня осталось так мало, что только одна Стрела и могла помочь мне в этом, и я решилась взять ее. Она и вправду оказалась стрелой: никакая другая лошадь не была бы в состоянии донести меня за час до Логовища Льва… Когда я въехала в эту лощину, из кустов раздался крик: «Это черная колдунья! Она хочет предупредить Ботмара. Стреляй в нее!» Пули посыпались мне вслед градом, и одна из них попала в мою ногу… Но Великий Дух помог, и я доскакала до вас вовремя…

– Но ты истекаешь кровью! – вскричала Сузи. – И потом эта пуля…

– Это пустяки… Я знаю, как вынуть ее, – перебила Сигамба и, оглянувшись вокруг, прибавила: – Принесите мне листьев вон того растения с красными цветками, которые горят, как огонь. Вон они, там, около болота. Я сама приложу их к ране, и кровь остановится, а пулю можно вынуть после.

Ральф поспешил исполнить просьбу нашей спасительницы и принес ей целый пучок широких листьев какого-то растения с ярко-красными чашечками цветков. И действительно, как только Сигамба приложила это растение к своей ране, кровь сейчас же перестала течь из нее. Приходилось только удивляться знанию этой маленькой дикарки свойств каждого растения и умению пользоваться им!

По просьбе Сузи один из провожавших нас кафров посадил знахарку к себе на лошадь, и мы тронулись в путь – конечно, не через лощину, а другой дорогой. Этот путь был длиннее, зато совершенно безопасный.

К обеду мы благополучно прибыли домой. Вечером мы с Яном и Ральфом долго совещались, как поступить, чтобы наконец обезвредить Черного Пита. Сначала мы хотели подать на него жалобу в суд, но потом раздумали. До Капштадта было несколько сотен миль, и притом у нас имелись только два неважных свидетеля преступного замысла Пита: кафр и знахарка неизвестно какого племени. Судьи едва ли приняли бы всерьез показания подобных свидетелей. Поэтому мы и порешили на том, что нужно оставить без внимания замысел Пита, тем более что он благодаря бдительности нашей зоркой телохранительницы не удался.

Через некоторое время мы узнали, что наш враг продал свою ферму и уехал неизвестно куда. Ян и дети очень обрадовались этому известию. Они думали, что теперь навсегда избавились от преследований Пита; но мое сердце чуяло, что вовсе не конец его преследованиям. Поэтому я торопила свадьбу наших детей, чтобы Ральф имел законное право защищать Сузи от посягательств на нее со стороны негодного человека.

Хорошо сознавая, что быть в доме двум женщинам на правах хозяек крайне неудобно, хотя бы они и были родная мать и дочь, мы с Яном решили отделить часть нашей земли, скота и людей и выстроить для молодых новый дом, в нескольких милях от нашего, на берегу небольшой реки.

Во время стройки новобрачные будут жить в большом селении, миль за пятьдесят от нас, у одной из моих двоюродных сестер, богатой и бездетной вдовы. Там они будут в первое время своей супружеской жизни в полной безопасности, находясь в густонаселенной местности, и Черный Пит не осмелится их тронуть. А потом он примирится с мыслью, что Сузи потеряна для него, и забудет ее. Так мы, по крайней мере, думали, но не так случилось на деле.

Однажды вечером, за неделю до свадьбы, я пошла посмотреть, убрано ли полотно, которое белилось на солнце днем на луговине, близ хижины Сигамбы. Ночь была лунная, и я отправилась без фонаря.

Подойдя к луговине, я услыхала тихое и странное пение, донесшееся со стороны жилища Сигамбы. Я остановилась, прислушалась и сейчас же узнала голос знахарки. Напев был так печален, что у меня надрывалось сердце. Слов песни я не поняла, но мне показалось, будто в ней упоминалось имя Сузи.

Сильно заинтересованная, я подошла поближе и увидела Сигамбу, сидящую на камне около хижины. Лицо знахарки было освещено бледным светом луны, падавшим сквозь вершины деревьев, окружавших хижину. Перед знахаркой, на другом камне, стояла деревянная чаша, наполненная до краев водой. Знахарка пристально глядела в чашу и, тихо раскачиваясь, пела свою печальную песню.

Вдруг она, как будто увидав в чаше что-то страшное, отскочила от нее, перестала петь и громко, болезненно застонала.

Я догадалась, что застала ее за колдовством, и хотела было крикнуть ей, чтобы она оставила это нечестивое занятие, но меня одолело любопытство: мне очень захотелось узнать, что могла колдунья видеть в воде горшка и почему она упоминала имя Сузи в своей песне. Поэтому я подошла к знахарке и резко спросила:

– Что это ты делаешь, Сигамба?

Хотя мой приход и вопрос были совершенно внезапны, однако знахарка не только не испугалась и не вскрикнула, как сделала бы на ее месте всякая другая порядочная женщина, но даже не вздрогнула и спокойно ответила:

– Я читала судьбу Ласточки и всех близких ей.

– Где же ты читала это? – продолжала я.

– Вот здесь, – указала она на чашку с водой.

Я с любопытством взглянула в чашку и увидела на дне белый песок, поверх которого лежало пять кружков зеркального стекла разной величины, но правильной круглой формы, как монеты. Самый большой кружок находился посредине остальных, расположенных вокруг него крестообразно.

– Вот это Ласточка, – объяснила Сигамба, указывая на большой кружок, – наверху – ее будущий муж, направо – отец, налево – мать, а внизу – Сигамба. Кружки эти от большого стекла, которое показывает лица людей. Мне дала его Ласточка, а я расколола его на пять частей и сделала их круглыми, потому что природа любит все круглое. Видите, они расположены в чаше так, как вот те звезды на небе.

Меня пробирала дрожь при виде этого колдовства, но я скрыла свой страх и сказала с деланным смехом:

– Что за глупая игра у тебя, Сигамба!

– Это совсем не игра, и тот, у кого двойное зрение, может многое увидеть в этой чаше, – совершенно спокойно, без малейшей обиды в голосе проговорила Сигамба. – У вас нет такого зрения, и вы не можете ничего увидеть, а баас может. Позовите бааса. Он посмотрит и расскажет все, что увидит, потому что одной мне вы не поверите.

Мне стало очень досадно, что Ян, которого я, не в обиду будет ему сказано, считала гораздо глупее себя (хотя это вовсе не мешало мне уважать и любить его), может видеть то, чего не могу я, но я все-таки пошла и привела его.

Пока я рассказывала ему, в чем дело, знахарка сидела не шевелясь, подперев рукой подбородок и не сводя своих блестящих глаз с лица моего мужа. Казалось, в ее взгляде было что-то такое, что невольно подчиняло Яна ее влиянию.

– Ну, показывай свои штуки, чернушка, – полунасмешливо проговорил Ян, выслушав мои объяснения.

– А вот взгляните туда, отец Ласточки, – отвечала Сигамба, указывая на чашку.

Ян опустился на колени и заглянул в чашу.

– Я вижу, – начал он точно чужим голосом, пристально смотря в воду и медленно выпуская слово за словом, – Сузи… себя… жену… Ральфа… и… тебя, Сигамба… А теперь вот… все… слилось в… темный цвет, и я… да, я больше ничего не могу различить.

– Смотрите пристальнее! – приказала повелительным голосом Сигамба, так и впиваясь своими странными глазами в лицо Яна.

Муж снова взглянул в воду и опять начал вытягивать из себя слова:

– Теперь… я… вижу… тень… густую… темную тень… Она похожа на… да, на голову… Черного Пита, вырезанную из… черной… бумаги… Из-за этой… тени я ничего… не… вижу… Ах, вот она делается… все меньше… меньше… меньше… теперь она закрывает… да, только тебя, Сигамба… Ты просвечиваешь сквозь тень вся… красная… точно в… крови… А теперь… Ну, теперь все пропало!… Я ничего больше не вижу.

С этими словами он поднялся на ноги; лицо его было бледно как смерть, и сам он весь дрожал. Доставая из кармана свой шелковый платок, чтобы обтереть с лица пот, он с ужасом прошептал:

– О Господи, да ведь это настоящее чародейство!… Прости мне мое прегрешение!

Я снова нагнулась над чашей, но по-прежнему ровно ничего не заметила, кроме воды и зеркальных кружков, в которых отражались только лунный свет да мое лицо. Из этого я заключила, что Ян, по своей простоте, видел все, что внушала колдунья, или, вернее, воображал, что видит.

– Что же все это значит, Сигамба? – спросил Ян, растерянно глядя то на чародейку, то на меня.

– Отец Ласточки, что видели ваши глаза, то видели и мои, но только яснее ваших, потому что мое зрение еще острее, – отвечала Сигамба. – Вы спрашиваете – что это значит? Будущее никому не открывается до конца… даже я не могу знать всего. Мне ясно только то, что Ласточке и всем ее близким будет много зла от Черного Пита. Но все кончится тем, что для Ласточки и ее родных настанут опять светлые дни, а я погибну от руки Пита или через него… Как все это случится – я не знаю, но советую вам венчать Ласточку скорее и не на дому, как вы хотите, а в дорне, где она будет жить первое время после свадьбы.

Я не поверила ни одному слову из того, что говорила колдунья, и очень разозлилась, что она так дурачила бедного Яна и заставила его задуматься о том, что он видел и слышал от нее. Только потом я осознала, как она была права. Но тогда, повторяю, ее предсказания казались мне ни больше ни меньше как пустой болтовней, на которую не стоило обращать внимания. По моему совету Ян письменно пригласил из ближайшего города пастора, который должен был венчать наших детей у нас на дому и находился уже давно в пути. Неужели из-за глупой болтовни этой полусумасшедшей девки мы должны послать встретить его и воротить назад. Вообще я терпеть не могла, когда в мои распоряжения вмешивались даже муж и дети, а тут еще лезла со своим советом какая-то полоумная дикарка, живущая у нас из милости!