Текст книги "Тайна Гарстонов (ЛП)"

Автор книги: Генри Бейли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА 3
Тони получает предостережение

В Кембридже в комнате второго этажа сидел Тони Висберри и курил большую трубку. Человек того же возраста, но более солидного вида вошел в комнату. Уиберн уже занимал положение лектора при колледже, и это чувствовалось в его осанке. Комната, в которой расположился Тони, принадлежала ему. Но он был гостеприимен.

– А, Висберри, как поживаете. Остаетесь здесь?

– Только для того, чтобы что нибудь еще узнать.

– Боюсь, что вы здесь немногого добьетесь. Я имел ответ от Мастерса. Он говорит, что не знает никого, кто работал в лабораториях Гарстонов, когда они впервые стали применять ванадиевый способ. Но считалось, что это было изобретение одного из членов семьи Гарстонов, брата нынешнего главы фирмы.

– Я не знал, что у лорда Кройленда есть брат.

– У него сейчас и нет. Брат его умер некоторое время назад.

– Как это удобно, – пробормотал Тони. – И как интересно!

– Что вы хотите сказать?

– Ясно, старик. Изобретение ванадиевого способа приписывается человеку, которого нельзя об этом расспросить. Это показывает, что Гарстоны имеют, что скрывать.

– Вы страдаете навязчивой идеей, – ответил Уиберн. – Этот брат действительно существовал, и он действительно был такой человек, который мог напасть на изобретение. Он кончил Кембриджский университет около 1900 г. Он не остался при университете, так как имел очень непостоянный характер; но некоторые высоко его ценили. Когда он чем-нибудь занимался, он предпочитал лабораторную работу. У него были проблески таланта. И он умер молодым. Мне кажется, это все объясняет.

Тони выпятил нижнюю губу.

– А старик Кланк? – спросил он. – Что вы думаете о старике Кланке, Арчибальд? Почему старик Кланк старался убедить меня, что все великолепно? Какое дело старику Кланку до того, что я хочу узнать, куда делся мой отец? Почему старик Кланк убеждал меня, что я не должен спрашивать Гарстонов, откуда они добыли этот способ? И почему старик Кланк выплачивал моей матери двойной доход? Он не сумасбродный филантроп.

– Признаю, что у вас довольно странный поверенный, – сказал Уиберн, – но редко случается, чтобы люди жаловались, когда их поверенный дает им больше, чем могло бы принести их имущество. Чаще бывает обратное! У Кланка, наверное, имеется готовое объяснение.

– Старик Кланк в качестве доброй феи! Как не засмеяться. Я справлялся в городе о репутации «Кланк и Кланк» и слышал только самое скверное. Если вы сделали что-нибудь гнусное, идите к «Кланк и Кланк», и они вас выпутают.

– Что же, я думаю, что это обычное занятие поверенного по уголовным делам.

– А как вы думаете, – сказал Тони, – какие уголовные дела были проделаны с моим отцом?

Уиберн покачал головой.

– Нет, нет. Не могу с вами согласиться! Вы видите стечение страшных обстоятельств, вы делаете вывод, что налицо был злой умысел, и это становится у вас навязчивой идеей. Возьмем факты: таинственное исчезновение вашего отца, совпадение выработанного им способа с тем, который потом применяли Гарстоны, приписывающие его покойному члену своей фирмы, и, наконец, щедрость Кланка в отношении вашей матери. Предположим злой умысел. Что могло произойти? Кто-нибудь убил вашего отца и продал его открытие Гарстонам? Но почем он знал, что это дело стоит риска? Коммерческая ценность способа определяется только путем опыта. Для такой большой фирмы, как Гарстоны, этот способ был несомненно выгодным, но все-таки он был только деталью в их предприятии.

– Да, Арчибальд, старик Кланк все это говорил.

– В данном случае его устами говорил здравый смысл, дорогой мой. Думаете вы, что Кланк участвовал в убийстве вашего отца, чтобы продать этот способ? Но он тогда первым делом уничтожил бы всякие следы этих работ в бумагах вашего отца. Он мог это сделать с необыкновенной легкостью. Ваша мать поручила ему расследование исчезновения вашего отца. Конечно, он просматривал все его частные бумаги.

– Я об этом думал, – сказал Тони, – и думаю, что он не уничтожил эти записные книжки, так как не знал об их существовании. Они были засунуты в коробку со всяким хламом, включая мои детские погремушки. Кроме этого, я нашел очень мало бумаг моего отца. Это тоже странно, Арчибальд. Я сказал бы, что старик Кланк принял все предосторожности.

– Дорогой мой, опять навязчивые идеи! Зачем Кланк стал бы проявлять щедрость в отношении вашей матери, если ему нужно было что-нибудь скрыть? Ведь это только привлекало к нему внимание. Почему не предложить самое простое: что этот способ был открыт одновременно двумя людьми, как это часто случается, что ваш отец исчез в результате несчастного случая, и что Кланк просто хотел помочь вашей овдовевшей матери. Никакой тайны тут нет.

– Нет, если удивительные вещи счесть обыкновенными, никакой тайны нет! Но зачем старик Кланк так старался, чтобы я сидел смирно?

– Я тоже хотел бы, чтобы вы сидели смирно, – сказал Уиберн.

– Очень вам благодарен! Нет, вы-то все-таки хороший малый, Арчи. Но старик Кланк совсем не хорош.

– Может быть, вы и правы, не мне судить. Несомненно только одно, что он честно поступил с вашим капиталом. А на основании теории о злом умысле вы не можете найти удовлетворительного объяснения событиям.

– Я знаю, что не могу их объяснить, – сказал Тони, улыбаясь. – Мой бедный старый мозг на это неспособен. И я не утверждаю, что все случилось по какому-то определенному плану. Весьма вероятно, что одна грязная штука повела к другой. Я не думаю, чтобы все обошлось разумно. Убийство не есть разумный поступок. Предположим, что кто-нибудь знал об изобретении моего отца и сообщил об этом Гарстону, а мой отец рассердился, и тогда его убрали с дороги. Предположим, что старику Кланку было поручено затушевать это дело. Это по его специальности. Немного денег для моей матери – это нужно было для того, чтобы исчезновение моего отца не вызвало особого шума. Во всяком случае, как бы то ни было, я хочу знать, как умер мой отец.

– Через двадцать лет, – сказал Уиберн вздыхая. – Что же вы собираетесь делать?

– Я собираюсь пошевелить Гарстонов. Я надеюсь внушить страх Божий лорду Кройленду. Пожелайте мне счастья, старина.

– Не знаю, чего и желать вам, – сказал Уиберн, глядя ему в глаза. – Не тратьте себя на это дело. Если оно и стоило жизни вашего отца, он едва ли хотел бы, чтобы оно стоило и вашей!

– Не беспокойтесь. Я о себе позабочусь, – сказал Тони. – Привет! – и он вышел.

ГЛАВА 4
Брэдстокское аббатство

Брэдстокское аббатство стоит около моря. Маленькая речка, Брэд, славящаяся своими лососями, образует широкий разлив, впадая в океан. Его называют Брэдстокской гаванью, хотя никакой торговли там не ведется и никакой корабль к нему не подходит, если не считать рыбачьих лодок и случайно заходящих яхт. Луга Брэдстокского аббатства спускаются до берега. Аббатство было основано 800 лет тому назад на холме посреди болота. Это болото уже давно осушили, но Брэдстокское аббатство по-прежнему остается одиноким. Его земли простираются далеко. Немногие деревни, обслуживающие его, находятся на изрядном расстоянии. Местность красива. Темные пастбища и поля ржи поднимаются длинными изгибами к перевалу на севере. Все здесь превосходно растет – хлеба и клевер, овцы и рогатый скот. Всякой жизни здесь много – кроме человеческой.

Когда обходишь вокруг аббатства, то на одной стороне слышишь крики скользящих чаек, на другой – воркование голубей. Мая Дин слушала эти звуки, и все-таки ей казалось, что вокруг было все пусто и тихо. Перед ней расстилались многие мили спокойных вод и ровной земли, на которых не видно было ни одного человеческого существа. Она стояла, затенив глаза рукой, вглядываясь в пески отдаленного берега, где лежали несколько лодок, и надеялась хоть там увидеть человеческое существо. Но берег был пуст.

– О, Боже мой! – прошептала она, иронизируя над собой. – И там никого! – Она повернулась и быстро пошла дальше.

Там, где была большая церковь аббатства, теперь разросся дикий сад. Стены его давно послужили складом камней для дома, который должен был показать богатство придворной семьи, получившей аббатство в дар от щедрого короля. От корабля церкви оставался только ряд сломанных арок, окутанных плющом. От хора оставался только длинный черный камень, который, при некотором воображении, можно было принять за старинный алтарь, служивший еще для языческих жертвоприношений раньше, чем его поместили в христианскую церковь. Кто-то из владельцев Брэдстока в XVIII веке счел нужным украсить руины шиповником, сиренью и ракитником.

Когда Мая подошла к развалинам, все в них цвело и благоухало. Она проложила себе путь через заросли по узкой тропинке, вымощенной обломками камней. Она нашла церковный свод и присела в углу у толстой стены.

Она старалась вообразить себе, какой вид имело это место, когда тут была церковь. Это было нелегко. Потоп зелени, наполнявшей развалины, казался извечной, непобедимой действительностью. Но она старалась от нее освободиться и представить себе, что она находится в большой церкви во время богослужения. Это ей никак не удавалось. Она глядела на сломанные арки, говорила себе – там-то должен был стоять алтарь, – но волшебного преображения не совершалось.

Она направилась в сторону дома. От развалин церкви его отделяли лужайки и цветник роз. Фасад дома представлял собой длинную линию серо-желтого цвета с большими окнами, со стрельчатыми украшениями и с большой квадратной башней посредине.

В этом доме всегда было тихо. Его огромные мрачные, пышные пространства напоминали ей запущенную церковь. Она провела всю свою жизнь в маленьких домах и людных местностях. Она не могла отделаться от жуткого ощущения, будто в молчании аббатства была какая-то угроза. Она поспешила вверх по лестнице, созданной для пышных процессий, и пришла к сводчатому коридору, слабо освещавшемуся через узкие стрельчатые окна, пробитые сквозь старую стену толщиной в шесть футов. Здесь когда-то была спальня монахов. Теперь ее разделили на несколько комнат – две из них были отведены Мае Дин.

Преобразования в аббатстве привели к странным комбинациям. Дубовая облицовка стен и старинные потолки времен королевы Елизаветы согревались радиаторами центрального отопления, освещались электричеством и были заставлены мебелью эпохи королевы Виктории.

Лорд Кройленд распорядится, чтобы мисс Дин не носила форму сиделки, и Глэдис позаботилась о том, чтобы снабдить ее платьями, превосходившими все ее мечты. Она переоделась в шелковое платье и прошла посмотреть, проснулась ли миссис Гарстон.

Комната миссис Гарстон была в новой части аббатства, но неподалеку. Сводчатый коридор монахов вел к темной низкой арке, за которой был солнечный свет, падавший в широкую галерею с большими окнами и широкими потолками. Комната миссис Гарстон, первая и лучшая из новой части дома, была оклеена обоями, а на потолке ее были, также как и на окнах, многочисленные гербы. Мебель была времен Тюдоров. Там же стоял стол на колесах, уставленный всякими банками с лекарствами, бутылками минеральной воды, коробочками.

Миссис Гарстон сидела в глубоком кресле, около нее на коленях стояла служанка, надевавшая ей ботинки.

– Надеюсь, что вы хорошо выспались? – сказала Мая.

– Я совершенно не спала, – ответил плаксивый голос.

Служанка встала. Это была высокая, худая женщина с темным цветом лица и с обильными седыми волосами, прямо зачесанными назад со лба и образовавшими большой узел на затылке. Ее черное платье было старинного фасона и, казалось, сдавливало ее плоское тело.

– Она совершенно не спала, когда я пришла, сестра, – сказала она резко и поглядела на Маю.

– Ничего, Джонс, – сказала старушка тонким голоском.

– Ах, у вас одна из ваших головных болей? – служанка бросилась к столу с лекарствами. – Вот ваши соли. А я еще намочу вам лоб одеколоном.

– Достаточно! – повторила старуха. – Уйдите, Джонс! Благодарю вас, сударыня.

Джонс еще раз поглядела на Маю и удалилась.

– Очень у вас болит голова, миссис Гарстон?

– Не больше, чем обычно.

– Надеюсь, что вы не съели ничего неподходящего?

– Мне ничто не подходит.

– Не хотите ли пройти вниз к чаю?

– Я и так собиралась пройти вниз.

Миссис Гарстон встала. Черное платье оттеняло бледность ее лица; у нее были белые волосы. Казалось, она не имеет никакой формы. Но если бы она выпрямилась, она, пожалуй, была бы роста не ниже среднего. И лицо ее должно было быть красивым, пока щеки ее не стали впалыми и морщины не избороздили его.

– Я отлично справлюсь сама, – сказала она, когда Мая предложила ей свою руку. Но, тем не менее, она взяла ее под руку и медленно направилась вниз по лестнице.

Гостиная показывала еще одну ступень развития Брэдстокского аббатства. Его окна относились к Елизаветинским временам, но в остальном оно воплощало идеи красоты XII века. В самим темном углу на кресле сидела женщина и что-то вышивала.

– А, Фанни, – сказала миссис Гарстон без особого интереса. – Как вы отдохнули?

– Я никогда не отдыхаю днем. Я не сплю по ночам, если я ложусь днем.

– Не все ли равно, когда спать? – сказала миссис Гарстон.

Фанни вяло поднялась и помогла ей устроиться на подушках.

– Вам так удобно, миссис Гарстон? – спросила Мая.

– Ничего, сойдет и так, – уныло ответила старуха. – Но вам незачем уходить.

– Я думала, что вы хотите поговорить с мисс Морроу.

– Сейчас подадут чай, – сказала миссис Гарстон, и мисс Морроу снова завозилась, бережно перекладывая свое вязанье и свой мешочек на другое кресло.

Это была высокая женщина, склонная к полноте. Двадцать лет назад ее лицо могло быть хорошеньким. Теперь оно стало тяжелым, вялым и не выражало ничего, кроме сострадания к самой себе. У нее были карие чувствительные глаза – единственное красочное пятно во всей ее фигуре, так как волосы ее были пепельного цвета, а платье было все в серо-лиловых оттенках.

Подали чай. Мая стала разливать его и старалась поддерживать разговор. Она искала слов, старалась передать то, что она видела в саду, в развалинах церкви, но было ясно, что ни одно из ее слов их не интересовало. Она упомянула о том, что ходила к гавани. Как там пустынно. Никого нигде, даже ни одной лодки.

Тут она увидала, что мисс Морроу поглядела на миссис Гарстон и поднесла платок к губам. Но миссис Гарстон этого не заметила:

– Вы сказали, что видели лодку? – спросила она с интересом.

– Нет, я говорила, что там не было ни одной лодки.

Мисс Морроу приложила платок к глазам.

– О, о, конечно, – голос миссис Гарстон сорвался. – Нет, не было лодки. Теперь никогда не бывает.

Мая снова заговорила о цветах. Это, по крайней мере, никого не волновало. Хоть бы кто-нибудь из них что-нибудь сказал! Но они нисколько не помогали ей поддерживать разговор. Они даже не делали вида, что слушают ее.

Мисс Морроу взялась за свое вышивание, а миссис Гарстон вдруг перебила речь Май.

– Фанни, дорогая, не могли ли бы вы что-нибудь сыграть!

– Если вам угодно.

Мисс Морроу вздохнула, тяжело поднялась с места и направилась к роялю. Она долго с ним возилась, и Мае отчаянно захотелось закричать или опрокинуть чашки, когда молчание, наконец, нарушилось одной из самых сентиментальных арий Мендельсона, да еще при этом фальшиво сыгранной.

Она стиснула зубы и старалась не слушать, спрашивая себя, зачем миссис Гарстон хотела, чтобы эта женщина оставалась с нею и зачем она могла желать оставаться с миссис Гарстон. Они, казалось, были совершенно не нужны друг другу и вместе впадали в еще более мрачное настроение.

Эти размышления были прерваны приходом лорда Кройленда. Он также остановил игру на рояле. Мисс Морроу оборвала арию на полутоне и вернулась к своему вышиванию. Кройленд поцеловал свою мать, которая никак на это не реагировала. Он спросил ее, как она поживает, на что она ответила жалобно укоризненным тоном:

– Нет никаких причин, почему оно могло бы быть лучше. Здесь находится Фанни.

Невольный юмор этих слов заметила только Мая. Кройленд торжественно прошел через комнату и спросил, как поживает Фанни, на что та ответила стонущим голосом: «А как вы?»

Он стоял между ними, откашливаясь, выставив голову несколько вперед. У него был большой лоб, придававший ему вид мрачной решимости, а глаза его, казалось, смотрели куда-то вдаль.

– Вы, наверное, хотите чаю? – трагическим тоном сказала миссис Гарстон.

Но он спросил виски и соды. Ее, казалось, это очень обидело. Появился лакей с подносом, Кройленд выпил и вспомнил о существовании Маи.

– Ну, мисс Дин, я надеюсь, что вам тут уютно?

– О, вполне, благодарю вас.

Он присел и начал разговаривать со своей матерью, стараясь привлечь к разговору мисс Морроу. Это было трудно. Она оставалась в своем углу, склонившись над вышиванием, а мать нисколько ему в этом не помогала. Или обе эти женщины были необыкновенно тупы, или они хотели дать ему понять, что он нежеланный пришелец. Мае стало его несколько жалко, хотя не очень. Или он был святой, который все терпит, или отличался большой толстокожестью. Вида святого он, конечно, не имел.

Ей стало очень неуютно, и она сбежала к себе. По пути в свою комнату она встретила Глэдис, которая окликнула ее.

– Эй, эй, беби, куда они вас поместили?

– В старой части дома. Недурные комнаты.

– Отлично, посмотрим. – Глэдис прошла с нею. оглядела спальню и гостиную – Недурная маленькая каморка, как раз вам подходит, беби, – она опустилась на кресло и вытянула ноги. – Ну, как дела? Нравится это старое место?

– Право, не знаю. Дом удивительный, но в нем так странно жить. Как давно им владеют эти люди.

– Гарстоны? О, папаша купил дом, когда мамаша еще была нежной молодой невестой. Потратил на это уйму денег. Кройленд также щедро расходуется на этот дом. Не понимаю почему. Мне кажется, он его ненавидит. И все таки постоянно возвращается сюда.

– Он и ненавидит, и любит, – сказала Мая, – могу это понять!

– Можете? – Глэдис бросила на нее внимательный взгляд. – А в каком отношении дом этот странный? Старинные комнаты и сводчатый проход, и развалины и т. д.? А вы не видали здесь привидений, беби?

– Нет. А разве они тут водятся?

– Никогда ничего об этом не слышала. Вам нечего бояться.

– Я никогда не жила в таком большом доме, и так странно чувствовать себя совсем одной, ни с кем не видаться и чувствовать вокруг себя только прислугу.

– А что же, слуги делали вам какая-нибудь неприятности?

– О нет, только служанка миссис Гарстон меня не выносит. Она ревнует.

– Старуха Джонс? Да, это злостная старая кошка. Но вы не беспокойтесь. Она всех ненавидит. Особенно Кройленда. И он боится ее, бедняга. А как вы ладите со старой дамой?

– Она тихий ужас. Она со мной вполне вежлива, но умеет так все поворачивать, что я всегда оказываюсь неправа.

– Легко могу представить! Кройленд в таком же положении. Много она разговариваете, беби?

– Боже мой, нет, вообще забыла, как люди говорят.

– Вам бы следовало наводить ее на разговоры, это было бы ей полезно. Я думаю, она так закисает, потому что заткнулась, как пробкой.

– Очень возможно, я только не знаю, как применить штопор. Если я начинаю говорить, она обрывает меня, а потом сидит и вздыхает. Сколько ей лет, Глэдис, около семидесяти? Почему она так слаба. Не принимает ли она какого-нибудь особенного лекарства.

– Наркотики? – спросила Глэдис. – Возможно.

– Нет, этого я не думаю, она принимает разные пилюли, но все это безобидные вещи. Она любит пичкать себя всякими лекарствами. Ей все время представляется, что ее обижают. Не случилось ли с ней чего-нибудь ужасного?

– Во всяком случае, не в мои времена, – сказала Глэдис. – Есть у вас какая-нибудь идея на этот счет, беби?

– О да. Она считает, что с ней плохо обращаются и что ее преследуют. Возможно, что это самообман. Я вижу, что и меня она подозревает. Но одно несомненно – она уверена, что является жертвой. И это несколько странно.

– Вам не удалось разузнать, что ее беспокоит?

– Боже мой, нет. Я думала о мисс Морроу. Знаете вы ее?

– Слыхала. В чем с ней дело?

– Она в том же роде. Моложе и сильнее, но у нее те же свойства, как у миссис Гарстон. Она также страдалица. Она также считает, что все с ней скверно поступают, что это злой мир и что никто ее не понимает. Кто она такая, Глэдис?

– Она была невестой другого сына миссис Гарстон. Он умер много лет тому назад. Она все еще о нем горюет, не так ли? – Глэдис улыбнулась нехорошей улыбкой.

– И она приезжает горевать с его матерью, – сказала Мая тихим голосом. – Бедная! А как же он умер, Глэдис?

– Боже, это было так задолго до меня. Он умер скоропостижно – утонул в гавани или что-то в этом роде.

– И это разбило их жизнь? Как ужасно!

– Вы думаете, в этом причина? Может быть. – Глэдис внимательно посмотрела на нее. – Но они никогда об этом не говорят.

– Конечно в этом! Я теперь припоминаю некоторые мелочи. Когда я говорила про гавань, миссис Гарстон спросила, видела ли я там лодку, и потом сказала, что лодок больше не бывает. А другой раз я слышала, как мисс Морроу сказала ей: «Его письма всегда у меня», – или что-то вроде. Бедные!

– Да, бедные старушки, – сказала Глэдис. – А когда уезжает мисс Морроу? Она не напоминает солнечный луч.

– Она остается до понедельника.

Глэдис сделала гримасу:

– Как и мы. Кройленд как раз попал на нее. Ну, вы должны присмотреть за ней, беби. Расшевелите немножко эту старую деву. Это будет ей полезно. – Она встала. – Наденьте что-нибудь поэффектнее. Кройленда надо прибодрить.

Мая надела другое платье, но у нее не было никакого желания следовать указаниям Глэдис. Тон подруги ей не нравился – жесткий, вульгарный, повелительный. Особенно ее раздражала повелительность. Глэдис была к ней очень добра, но было нелепо, что она давала ей приказания. В этом месте было трудно жить. Конечно, теперь она понимала, почему миссис Гарстон такая мрачная, и очень ее жалела. Но от этого не становилось веселее жить. Спешно одевшись, она зашла к миссис Гарстон, но та отказалась от ее услуг, и она направилась в гостиную.

Следующим пришел Кройленд. Он коротко кивнул ей, затем забыл о ее существовании, стоя у камина и прочищая себе горло. Мисс Морроу привела миссис Гарстон. Он начал с ними разговаривать, тогда как они глядели по сторонам. Последней появилась Глэдис в смелом, ярко-желтом платье. За обедом она одна поддерживала разговор. Мая вынуждена была отдать дань уважения ее такту. Она была почтительна со старой дамой, приветлива с мисс Морроу, она обращалась с Кройлендом с веселой фамильярностью, в то же время никогда не забывая, что она его секретарша. Она привлекала к разговору и Маю. Но ничего не выходило. Миссис Гарстон и мисс Морроу мрачно отмалчивались, а Кройленд был рассеян.

Когда дамы прошли в гостиную, Мая с удивлением заметила, что разговор стал оживленнее. Глэдис удалось убедить миссис Гарстон вспомнить про королеву Викторию, а мисс Морроу заговорила о том, как она слышала пение Патти. Но все это снова сорвалось, как только вошел Кройленд.

Он остановился в дверях, как будто голос матери его пугал. При его виде она замолкла. Глэдис обратилась к нему:

– Миссис Гарстон рассказывала нам про похороны королевы Виктории, – объяснила она, – это наверное было внушительное зрелище.

– Да, о да, внушительное, – буркнул он.

– Так расскажите нам, – сказала Глэдис, обращаясь к старой даме.

Но миссис Гарстон смотрела на Кройленда.

– Вы были там, – сказала она, как будто бы он был виновником этих похорон, – вы, ваш бедный отец и Альфред. Я это помню.

Кройленд откашлялся, а миссис Гарстон вытерла слезы.

– Все семейство! – сказала Глэдис, – как интересно! Откуда же вы смотрели?

Но миссис Гарстон только покачала головой.

– Не хотите ли сыграть в вист, мама? – спросил лорд Кройленд.

– О нет! – слабым голосом сказала миссис Гарстон.

– Никак не могу! – сказала мисс Морроу.

Тут Глэдис объявила, улыбнувшись лорду Кройленду, что она должна пойти поработать… Кройленд сел около матери и старался поддерживать разговор. Мая по мере сил ему помогала. Он мог быть грубым человеком, но, во всяком случае, он старался вести себя прилично, а эти две женщины обращались с ним, как будто его присутствие было оскорбительно. Она начинала чувствовать к нему симпатию. Он был с ними так кроток, и в то же время она была готова презирать его за долготерпение. Суровым тоном сиделки она наконец сказала миссис Гарстон, что ей следовало бы пойти лечь.

– О, неужели? – жалобно отозвалась та. – Все равно, когда я ложусь. Я никогда не засыпаю до утра.

– Как это ужасно, милая! – вздохнула мисс Морроу. – А я всегда просыпаюсь самым ранним утром.

– Тогда и вам следовало бы пойти спать, – сказала ей Мая.

– Правильно! – буркнул Кройленд. – Доброй ночи, мама. – Он поцеловал в щеку отвернувшуюся от него старуху. – Вы должны слушать мисс Дин. Доброй ночи, Фанни.

Укладывание миссис Гарстон было длиной историей. Мисс Морроу пришла к ней в комнату и никак не могла уйти. Она заставляла Джонс уносить и приносить всякие ненужные предметы. Всем усилиям Маи она противопоставляла пассивное сопротивление – все оказывалось ненужным, все делалось неправильно, все, что предлагалось, было так жестоко, но приходилось терпеть. Мая ушла к себе взбешенная.

Она уже начала раздеваться, когда дверь отворилась и вошла Глэдис. Она опустилась в кресло и закинула ноги через ручку. На ней было кимоно оранжевого цвета.

– Старуха действует вам на нервы? – спросила она. – Говорила она что-нибудь?

– Боже мой, нет. Ничего. Только она мученица, а я скотина, вот и все.

– Бедная старуха, – сказала Глэдис. – Так вы их отправили спать с петухами? Не так ли?

– Какое вам до этого дело! Вы сбежали много раньше.

– Жалею, беби. Но, знаете, это не мое дело смотреть за ней. А что, случилось что-нибудь?

– О, нет. Только все неладно.

– Вышла перепалка?

– Боже мой, нет! Ничего подобного здесь не случается. Здесь только тихо ненавидят друг друга, – она закуталась в халат и закурила папиросу. – Мне кажется, я не вынесу много таких вечеров.

– Разве было хуже, чем обычно?

– О, конечно, было много хуже. Миссис Гарстон одна не так плоха, только немного скучна. Мисс Морроу делает ее обидчивой и раздражительной. А с лордом Кройлендом они обе невыносимы. Глэдис, в чем дело? Что они против него имеют? Почему они питают к нему такое отвращение? Что он сделал?

– Знаете, вы сгущаете краски, беби.

– Совсем нет. Вы это, наверное, видели сами. Они терпеть его не могут и как бы в союзе друг с другом, чтобы всячески дать ему это понять.

– Ну, я бы этого не сказала, – размышляла вслух Глэдис. – Мать его, конечно, не любит. И я мало его видела вместе с Морроу. А что они ему говорили сегодня?

– Они ничего не говорили. Просто проявляли отвращение. Что он им сделал?

– Я не знаю. Я думаю, это потому что он жив, а другой – умер. Тот, кого они любили! В этом его преступление. Но вы не тревожьтесь.

– Приятная компания!

– Ничего. Мы все уезжаем в понедельник, кроме старухи. Когда вы останетесь с ней наедине, она будет есть у вас из рук. Она полюбить вас, бедняга. Ну, доброй ночи.

И Глэдис вышла в коридор.