Текст книги "Ярость (Сборник)"

Автор книги: Генри Каттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 44 страниц)

Услышав скрип кровати, человек у стола обернулся и опустил наушники, которые охватывали его шею наподобие воротничка. У него было властное, чувственное лицо и коротко подстриженная черная бородка. Оливер видел его впервые, но сразу узнал эту отчужденность – ощущение непреодолимой пропасти времени, которая разделяла их.

Человек заговорил, в голосе его была безразличная доброта.

– Вы злоупотребили эйфориаком, Вильсон, – сказал он равнодушно-сочувственным тоном. – Вы долго спали.

– Сколько времени? – спросил Оливер, с трудом разжав слипшиеся губы…

Человек не ответил Оливер потряс головой, чтобы добраться с мыслями.

– Клеф, помнится, говорила, что никакого похмелья… – начал он, но тут ему в голоду пришла новая мысль, и он перебил самого себя. – Где Клеф?

Он смущенно покосился на дверь.

– Сейчас они, вероятно, уже в Риме, на коронации Карла Великого в соборе Святого Петра, на Рождество, около тысячи лет назад.

С этой новостью было не так-то легко освоиться.

Его больной разум отказывался от нее. Оливеру почему-то вообще трудно было думать. Не спуская глаз с человека, он мучительным усилием заставил себя додумать до конца.

– Значит, они отправились дальше. Но вы-то остались? Зачем? Вы… вы Сенбе? Я слышал вашу… Клеф называла ее симфонией.

– Вы слышали только часть. Она пока не закончена. Мне требовалось еще вот это. – Сенбе кивком показал на шторы, за которыми стоял приглушенный рев.

– Вам требовался метеор? – Истина с трудом пробивалась сквозь притупленное сознание, пока не наткнулась на какой-то участок мозга, еще не затронутый болью и способный к умозаключениям. – Метеор? Но…

Сенбе поднял руку, и этот жест, полный безотчетной властности, казалось, снова уложил Оливера на подушку. Сенбе терпеливо продолжал:

– Самое страшное уже позади, хотя бы на время. Если можете, постарайтесь забыть об этом. После катастрофы прошло уже несколько дней. Я же сказал вам, что вы долго спали. Я дал вам отдохнуть. Я знал, что дом не пострадает – по крайней мере, от огня.

– Значит, случится что-то еще? – пробормотал Оливер.

Уверенности в том, что ему так уж нужен ответ, у него не было. Сколько времени его мучило любопытство, но сейчас, когда он узнал почти все, какая-то часть его существа решительно отказывалась выслушивать остальное. Может быть, эта слабость, это лихорадочное головокружение пройдут вместе с действием напитка…

Голос Сенбе звучал ровно, успокаивающе, как будто он тоже хотел отвлечь Оливера от тяжелых мыслей. Проще всего было лежать так спокойно и слушать.

– Я – композитор, – говорил Сенбе. – Переложение некоторых форм бедствий на язык моего искусства – вот что меня занимает. Поэтому я и остался. Все прочие – дилетанты. Они приехали наслаждаться погодой и зрелищем. Последствия катастрофы – к чему они им? Но я – другое дело. Я считай себя знатоком. И на мой взгляд, эти последствия не лишены известного интереса. Больше того, они мне нужны. Мне необходимо лично проследить их – на это у меня есть свои основания.

На мгновение его острый взгляд задержался на Оливере с тем безразлично-изучающим выражением, какое свойственно врачам. Он рассеянно потянулся за пером и блокнотом, и на внутренней стороне крепкого смуглого запястья Оливер увидел знакомую отметину.

– У Клеф был такой же шрам, – услышал он собственный шепот. – И у других – тоже.

Сенбе кивнул.

– Прививка. В данных обстоятельствах это было необходимо. Мы не хотим, чтобы эпидемия распространилась на наше время.

– Эпидемия?

Сенбе пожал плечами.

– Название вам ничего не скажет.

– Но раз вы можете предупреждать ее…

Оливер с усилием приподнялся на руках. У него промелькнула догадка, и он уцепился за нее изо всех сил. Напряжение как будто помогло мысли пробиться сквозь все возрастающее помрачение разума. С неимоверным трудом он продолжал:

– Кажется, я начинаю понимать. Постойте! Я пытался разобраться что к чему. Вы можете изменять историю? Конечно, можете. Я знаю, что можете! Клеф говорила, что она дала обещание не вмешиваться. Вам всем пришлось обещать то же самое. Значит, вы и в самом деле могли бы изменить свое собственное прошлое? – наше время?

Сенбе отложил блокнот в сторону. Он смотрел на Оливера из-под тяжелых бровей – задумчиво, мрачно, пристально.

– Да, – сказал он. – Да, прошлое можно изменить, но это нелегко. И будущее, соответственно, тоже изменится. Линии вероятности переключаются в новое сочетание – только это безумно сложно и никому еще не позволяли сделать это. Пространственно-временной поток всегда стремится вернуться в исходное русло. – Он пожал плечами. – Теоретическая наука. Мы не меняем истории, Вильсон. Если мы изменим свое прошлое, то и наше настоящее тоже изменится. А мир, каков он в наше время, нас вполне устраивает. Конечно, и у нас бывают недовольные, но им не разрешены путешествия во времени.

Оливер повысил голос, чтобы его не заглушил шум за окнами:

– Но у вас есть власть над временем! Если бы вы только захотели, вы смогли бы изменить историю – уничтожить всю боль, страдания, трагедии…

– Все это давным-давно ушло в прошлое, – сказал Сенбе.

– Но не сейчас! Не это!

Некоторое время Сенбе загадочно смотрел на Оливера. Затем произнес:

– И это тоже.

И вдруг Оливер понял, с какого огромного расстояния наблюдал за ним Сенбе: расстояние это измеряется только временем. Сенбе был композитором, гением, он неизбежно должен был отличаться обостренной впечатлительностью, но его душа принадлежала той, далекой эпохе. Город, умирающий за окнами, весь мир сейчас и здесь были для него не совсем настоящими. В его глазах им не хватало реальности из-за коренного расхождения во времени. Мир Оливера был всего лишь одной из плит в фундаменте пьедестала, на котором возвышалась цивилизация туманного, неведомого, ужасного будущего.

Да, теперь оно казалось Оливеру ужасным. Даже Клеф… да что там Клеф – все они были заражены мелочностью, тем особым даром, который позволил Холлайе самозабвенно пускаться на подленькие, мелкие уловки, чтобы захватить удобное местечко в «партере», в то время как метеор неуклонно приближался к Земле. Все они были «дилетантами» – и Клеф, и Омерайе, и остальные. Они путешествовали во времени, но только как сторонние наблюдатели. Неужели они устали от нормальной человеческой жизни, пресытились ею?

Пресытились… однако не так, чтобы желать перемен. В их время мир превратился в воплощенное совершенство, созданное для того, чтобы служить их потребностям. Они не смели трогать прошлое – они боялись подпортить себе настоящее.

Его передернуло от отвращения. Во рту появился вкус тошнотворной кислятины: ему вспомнились губы Клеф. Она умела завлечь человека – ему ли не знать об этом? Но похмелье…

Раса будущего, в них было что-то… Тогда он начал было смутно догадываться, но близость Клеф усыпила чувство опасности, притупила подозрения. Использовать путешествие во времени для того, что-бы забыться в развлечениях, – это отдавало святотатством. Раса, наделенная таким могуществом…

Клеф бросила его, бросила ради варварской роскоши коронации в Риме тысячелетней давности. Кем он был для нее? Живым человеком с теплой кровью? Нет. Безусловно, нет. Раса Клеф была расой зрителей.

Но сейчас он читал в глазах Сенбе нечто большее, чем случайный интерес. В них было жадное внимание и ожидание, они завороженно блестели. Сенбе снова надел наушники. Ну, конечно, он – это другое дело. Он был знатоком. Лучшее время года кончилось. Пришло похмелье – и вместе с ним пришел Сенбе.

Он наблюдал и ждал. Перед ним мягко мерцала полупрозрачная поверхность стола, пальцы застыли над блокнотом. Знаток высшего класса, он готовился смаковать редчайшее блюдо, оценить которое мог только истинный гурман.

Тонкие, приглушенные ритмы – звуки, похожие на музыку, – снова пробились сквозь далекий треск пламени. Оливер слушал и вспоминал. Он улавливал рисунок симфонии, какой запомнил ее, – звуки, мгновенная смена лиц, вереницы умирающих…

Он лежал на кровати, закрыв глаза, а комната кружилась, проваливалась куда-то во тьму под раскаленными веками. Боль завладела всем его существом, она превратилась в его второе «я», могучее, настоящее «я» и по-хозяйски располагалась на отвоеванных позициях.

И зачем, тупо подумал он, Клеф понадобилось его обманывать. Она говорила, что напиток не оставляет последствий. Не оставляет… Откуда же тогда это мучительное наваждение, такое сильное, что оно вытеснило его из самого себя?

Нет. Клеф не обманывала. Напиток был ни при чем. Он понял это, но телом и умом уже овладело безразличие. Он тихо лежал, отдавая себя во власть болезни – тяжкого похмелья, вызванного чем-то куда более могущественным, чем самый крепкий напиток. Болезни, для которой пока не было даже названия.

Новая симфония Сенбе имела огромный успех. Первое исполнение транслировалось из «Антарес-холла», и публика устроила овацию. Главным солистом, разумеется, была сама История; прелюдией – метеор, возвестивший начало великой чумы в XIV веке, финалом – кризис, который Сенбе удалось застать на пороге новейшего времени. Но никто, кроме Сенбе, не смог передать это с такой тонкостью – и могучей силой.

Критики отмечали гениальность в выборе лейтмотива для монтажа чувств, движений и звуков. Этим лейтмотивом было лицо короля из династии Стюартов. Но были и другие лица. Они появлялись и исчезали в рамках грандиозной композиции, подготавливая приближение чудовищной развязки. Одно лицо на миг приковало жадное внимание зрителей. Оно заполнило весь экран – лицо человека, ясное до мельчайших подробностей, до мельчайшей черточки. Критики единодушно признали, что Сенбе еще никогда не удавалось так удачно «схватить» агонию чувства. В этих глазах было все.

После того как Сенбе ушел, он долго… лежал неподвижно. Мысль лихорадочно работала.

Нужно, чтобы люди как-то узнали. Если бы я узнал раньше, может, еще успели бы что-нибудь сделать. Мы бы заставили их рассказать, как изменить эти линии вероятности. Успели бы эвакуировать город.

Если бы мне удалось предупредить…

Пусть даже и не нынешнее поколение, а другие. Они путешествуют по всем временам. Если их где-нибудь и когда-нибудь удастся опознать, схватить и заставить изменить неизбежное…

Нелегко было подняться с постели. Комната раскачивалась, не переставая. Но он справился. Он нашел карандаш и бумагу и, отстранив дергающиеся тени, написал все, что мог. Вполне достаточно, чтобы предупредить. Вполне достаточно, чтобы спасти.

Он положил листки на стол, на видном месте, прижал их, чтобы не сдуло, и только после этого дотащился до кровати. Со всех сторон на него навалилась тьма.

Дом взорвали через шесть дней – одна из тщетных попыток помешать неумолимому наступлению Синей Смерти.

А КАК ЖЕ ЕЩЕ?

_{В соавторстве с Кэтрин Мур}

_{© Т. Иванова, перевод.}

Когда приземлилось летающее блюдце, Мигель и Фернандес стреляли друг в друга через поляну, не проявляя особой меткости. Они потратили несколько зарядов на странный летательный аппарат. Пилот вылез и направился по склону к Мигелю, который под ненадежным прикрытием кактуса, проклиная все на свете, старался поскорее перезарядить ружье. Он никогда не был хорошим стрелком, а приближение незнакомца совсем его доконало. Не выдержав, он в последний момент отбросил ружье, схватил мачете и выскочил из-за кактуса.

– Умри же, – сказал он и замахнулся. Сталь блеснула в ярких лучах мексиканского солнца. Нож отскочил от шеи незнакомца и взлетел высоко в воздух, а руку Мигеля как будто пронзило электрическим током. По-осиному свистнула пуля, посланная с другого конца поляны. Он ничком упал на землю и откатился за большой камень. Тоненько пискнула вторая пуля, и на левом плече незнакомца вспыхнул голубой огонек.

– Estoy perdido[27]27
  Я пропал. – Здесь и далее исп.


[Закрыть], – пробормотал Мигель. Он уже считал себя погибшим. Прижавшись всем телом к земле, он поднял голову и зарычал на врага.

Но незнакомец не проявлял никакой враждебности. Больше того, он даже не был вооружен. Мигель зорким глазом осматривал его. Странно он одет. На голове – шапка из блестящих голубых перышек. Под ней – лицо аскета, суровое, неумолимое. Он худ и высок – футов, наверное, семь. Но никакого оружия не видно. Это придало Мигелю храбрости. Интересно, куда упало мачете? Впрочем, ружье валялось поблизости.

Незнакомец подошел к Мигелю.

– Вставай, – сказал он, – давай поговорим.

Он прекрасно говорил по-испански, только голос его раздавался как будто у Мигеля в голове.

– Я не встану, – заявил Мигель. – А то Фернандес меня убьет. Стрелок-то он никудышный, но я не такой дурак, чтобы рисковать. И потом, это нечестно. Сколько он вам заплатил?

Незнакомец строго посмотрел на Мигеля.

– Вы знаете, откуда я? – спросил он.

– А мне наплевать, откуда вы, – проворчал Мигель, стирая пот со лба. Он покосился на соседнюю скалу, за которой у него был спрятан бурдюк с вином. – Не иначе как из los Estados Unidos[28]28
  Соединенных Штатов.


[Закрыть] со всякими вашими летательными машинами. Уж будьте спокойны, достанется вам от правительства.

– Разве мексиканское правительство поощряет убийство?

– А наш спор никого не касается. Главное – решить, кто хозяин воды. Вот и приходится защищаться. Этот cabron[29]29
  Грубое ругательство.


[Закрыть] с той стороны все старается прикончить меня. Он и вас нанял для этого. Бог накажет вас обоих. – Тут его осенило. – А сколько вы возьмете за то, чтобы убить Фернандеса? – осведомился он. – Я могу дать три песо и козленка.

– Всякие распри должны быть прекращены, – сказал незнакомец. – Понятно?

– Тогда пойдите, скажите об этом Фернандесу, – сказал Мигель. – Втолкуйте ему, что права на воду еще мои. И пусть убирается подобру-поздорову.

Он устал глядеть на высокого незнакомца. Но стоило ему слегка повернуть затекшую шею, как в тот же миг пуля прорезала недвижный раскаленный воздух и смачно шлепнулась в кактус.

Незнакомец пригладил перышки на голове.

– Сначала я кончу разговор с вами, – сказал он. – Слушайте меня внимательно, Мигель.

– Откуда вы знаете, как меня зовут? – удивился Мигель, перекатываясь с живота на спину и осторожно усаживаясь за камнем. – Значит, я угадал: Фернандес вас нанял, чтобы меня убить.

– Я знаю, как вас зовут, потому что умею читать ваши мысли. Хотя они у вас весьма путаные.

– Собачий сын, – выругался Мигель.

У незнакомца слегка раздулись ноздри, но он оставил выпад без внимания.

– Я прибыл из другого мира, – сказал он, – меня зовут… – Мигелю показалось, что он сказал что-то вроде Кетзалкотл.

– Кетзалкотл? – иронически переспросил Мигель. – Ну, еще бы. А меня зовут Святой Петр, у которого ключи от неба.

Тонкое бледное лицо Кетзалкотла слегка покраснело, но он сдержался и продолжал спокойно:

– Послушайте, Мигель. Поглядите на мои губы. Они не двигаются. Мои слова раздаются у вас в голове под действием телепатии, вы сами переводите их на понятный вам язык. Мое имя оказалось слишком трудным для вас. Вы перевели его как Кетзалкотл, но меня зовут совсем по-другому.

– De veras[30]30
  Неужто?


[Закрыть]? – сказал Мигель. – Имя не ваше, и явились вы не с того света. Norteamericanos[31]31
  Североамериканцам.


[Закрыть] никогда нельзя верить – клянитесь какими хотите святыми.

Кетзалкотл опять покраснел.

– Я пришел сюда для того, чтобы приказывать, – сказал он, – а не для того, чтобы препираться со всякими… Как вы думаете, Мигель, почему вы не смогли убить меня вашим мачете? Почему пули не причиняют мне вреда?

– А почему ваш летательный аппарат летает? – нашелся Мигель. Он достал кисет и стал скручивать сигарету. Потом выглянул из-за камня. – Фернандес может подкрасться ко мне незаметно. Лучше я возьму ружье.

– Оставьте его, – сказал Кетзалкотл. – Фернандес вас не тронет.

Мигель зло рассмеялся.

– И вы его не трогайте, – твердо добавил Кетзалкотл.

– Ага, значит, я вроде как подставлю другую щеку, а он сразу влепит мне пулю в лоб. Вот если он поднимет руки вверх да пойдет ко мне через поляну, я поверю, что он хочет покончить дело миром. Да и то близко его не подпущу, потому что за спиной у него может оказаться нож, сеньор Кетзалкотл.

Кетзалкотл снова пригладил перышки и нахмурился.

– Вы оба должны прекратить эту распрю, – сказал он. – Нам поручено следить за порядком во Вселенной и устанавливать мир на тех планетах, которые мы посещаем.

– Так я и думал, – с удовлетворением произнес Мигель. – Вы из los Estados Unidos. А что же вы в своей-то собственной стране не навели порядок? Я видел в las peliculas a los senores[32]32
  В фильмах из жизни знати.


[Закрыть] Хэмфри Богарта и Эдварда Робинсона. Подумайте, в самом Новом Йорке гангстеры ведут перестрелку на небоскребах. А вы куда смотрите? Отплясываете в это время с lа senora Бетти Гребль. Знаем мы вас! Сначала установите мир, а потом нашу нефть и драгоценные металлы захватите.

Кетзалкотл сердито отшвырнул камешек блестящим металлическим носком своего ботинка.

– Поймите же. – Он поглядел на незажженную сигарету, торчащую во рту у Мигеля. И вдруг поднял руку – раскаленный луч от кольца на его пальце воспламенил кончик сигареты. Мигель отпрянул, пораженный. Потом он сделал затяжку и кивнул. Раскаленный луч исчез.

– Muchas gracias, senor[33]33
  Большое спасибо, сеньор.


[Закрыть], – сказал Мигель.

Кетзалкотл усмехнулся бесцветными губами.

– Мигель, – сказал он, – как, по-вашему, может norteamericano сделать такое?

– Quien sabe![34]34
  Кто знает!


[Закрыть]

– Никто из живущих на Земле не может этого сделать, и вы это прекрасно знаете.

Мигель пожал плечами.

– Видите вон тот кактус? – спросил Кетзалкотл. – Я могу уничтожить его в одну секунду.

– Я вам верю, сеньор.

– Мшу, если хотите знать, уничтожить всю вашу планету.

– Ну да, я слыхал про атомную бомбу, – вежливо ответил Мигель. – Но чего же вы тогда беспокоитесь? Весь спор-то из-за какого-то несчастного колодца…

Мимо просвистела пуля.

Кетзалкотл сердито потер кольцо на своем пальце.

– Всякая борьба должна теперь прекратиться, – сказал он угрожающе. – А если она не прекратится, мы уничтожим Землю. Ничто не препятствует людям жить в мире и согласии.

– Есть одно препятствие, senor.

– Какое?

– Фернандес.

– Я уничтожу вас обоих, если вы не перестанете враждовать.

– El senor – великий миротворец, – почтительно заметил Мигель. – Я-то бы всей душой, только как мне тогда в живых остаться?

– Фернандес тоже прекратит борьбу.

Мигель снял свое видевшее виды сомбреро, нацепил на палку и осторожно приподнял ее над камнем. Раздался треск. Мигель подхватил сомбреро на лету.

– Ладно, – сказал он. – Раз сеньор настаивает, я стрелять не стану, но из-за камня не выйду. Рад бы вас послушаться, но ведь вы от меня требуете сами не знаете чего. Все равно что вы велели бы мне летать по воздуху, как ваша машина.

Кетзалкотл нахмурился еще больше. Наконец он сказал:

– Мигель, расскажите мне, с чего началась ваша вражда.

– Фернандес хотел убить меня и поработить мою семью.

– Зачем ему это было нужно?

– Потому что он плохой, – сказал Мигель.

– Откуда вы знаете, что он плохой?

– Потому, – логично заметил Мигель, – что он хотел убить меня и поработить мою семью.

Наступило молчание. Подскочил сорокопут и клюнул блестящее дуло ружья Мигеля. Мигель вздохнул.

– У меня тут припрятан бурдючок вина… – начал он, но Кетзалкотл перебил его:

– Вы что-то говорили о праве пользования водой.

– Ну да, – сказал Мигель. – У нас бедная страна, senor… Вода здесь на вес золота. Засуха была, на две семьи воды не хватает. Колодец мой. Фернандес хочет убить меня и поработить мою семью.

– Разве в этой стране нет судов?

– Для нашего брата? – Мигель вежливо улыбнулся.

– А у Фернандеса есть семья? – спросил Кетзалкотл.

– Да, бедняги, – сказал Мигель. – Когда они плохо работают, он избивает их до полусмерти.

– А вы своих бьете?

– Только если они этого заслуживают. – Мигель был слегка сбит с толку. – Жена у меня очень толстая и ленивая. А старший сын Чико любит дерзить… Мой долг – колотить их для их же блага. И мой долг – защищать наши права на воду, раз злодей Фернандес решил убить меня и…

– Мы только зря теряем время, – нетерпеливо перебил его Кетзалкотл. – Дайте-ка мне подумать.

Он снова потер кольцо и огляделся вокруг. Сорокопут нашел добычу повкуснее ружейного дула. Он удалялся с ящерицей в клюве.

Солнце ярко светило в безоблачном небе. В воздухе стоял сухой запах мескита. Безукоризненная форма и ослепительный блеск летающего блюдца были неуместны в зеленой долине.

– Подождите здесь, – произнес наконец Кетзалкотл. – Я пойду поговорю с Фернандесом. Когда я позову, приходите к моему летательному аппарату. Мы с Фернандесом будем ждать вас там.

– Как скажете, senor, – согласился Мигель, глядя в сторону.

– И не трогайте ружье, – добавил Кетзалкотл строго.

– Конечно, нет, senor, – сказал Мигель. Он подождал, пока высокий незнакомец ушел. Тогда он осторожно пополз по иссушенной земле к своему ружью. Поискав, нашел и мачете. Только после этого Мигель припал к бурдюку – ему очень хотелось пить, но пьяницей он не был, вовсе нет. Он зарядил ружье, прислонился к скале и в ожидании прикладывался время от времени к бурдюку.

Тем временем незнакомец, не обращая внимания на пули, со вспышками отскакивающие от его стального панциря, приближался к укрытию Фернандеса. Звуки выстрелов прекратились. Прошло довольно много времени, но вот высокая фигура появилась снова и поманила к себе Мигеля.

– La voy, senor[35]35
  Иду, сеньор.


[Закрыть], – ответил Мигель. Он положил ружье на скалу и осторожно выглянул, готовый тотчас же спрятаться при малейшем признаке опасности. Но все было спокойно.

Фернандес появился рядом с незнакомцем. Мигель молниеносно нагнулся и схватил ружье, чтобы выстрелить с лета.

В воздухе что-то зашипело. Ружье обожгло Мигелю руки. Он вскрикнул и уронил его, и в тот же миг в мозгу у него произошло полное затмение.

«Я умираю с честью», – подумал он и потерял сознание.

…Когда он очнулся, он стоял в тени большого летающего блюдца. Кетзалкотл отвел руку от неподвижного лица Мигеля. Солнце сверкало на его кольце. Мигель ошалело покрутил головой.

– Я жив? – спросил он.

Но Кетзалкотл не ответил. Он повернулся к Фернандесу, который стоял позади него, и провел рукой перед его застывшим лицом. Свет от кольца Кетзалкотла блеснул в остановившихся глазах Фернандеса. Фернандес помотал головой и что-то пробормотал. Мигель поискал глазами ружье и мачете, но они исчезли. Он сунул руку под рубашку, но любимого ножа там тоже не оказалось.

Он встретился глазами с Фернандесом.

– Погибли мы, дон Фернандес, – сказал он. – Этот senor Кетзалкотл нас обоих убьет. Мне, между прочим, жаль, что мы больше не увидимся, – ведь ты попадешь в ад, а я в рай.

– Ошибаешься, – ответил Фернандес, тщетно пытаясь найти свой нож. – Не видать тебе неба. А этого norteamericano зовут вовсе не Кетзалкотл, для своих поганых целей он назвался Кортесом.

– Да ты и самому черту соврешь – недорого возьмешь, – съязвил Мигель.

– Прекратите, вы, оба, – резко сказал Кетзалкотл-Кортес. – Вы уже видели, на что я способен. А теперь послушайте. Мы взяли на себя заботу о том, чтобы во всей Солнечной системе царил мир. Мы – передовая планета. Мы достигли многого, что вам и не снилось. Мы разрешили проблемы, на которые вы не находите ответа и теперь наш долг – заботиться о всеобщем благосостоянии и благополучии. Если хотите остаться в живых, вы должны немедленно и навсегда прекратить распри и жить в мире, как братья. Вы меня поняли?

– Я всегда этого хотел, – возмущенно ответил Фернандес, – но этот мерзавец собрался меня убить.

– Больше никто никого не будет убивать, – сказал Кетзалкотл. – Вы будете жить, как братья, или умрете.

Мигейь и Фернандес поглядели друг на друга, потом на Кетзалкотла.

– Senor – великий миротворец, – пробормотал Мигель. – Я же говорил. Ясное дело, ничего нет лучше, чем жить в мире. Но для нас, senor, все это не так-то просто. Жить в мире – это здорово! Только научите нас, как.

– Просто, прекратите драку, – нетерпеливо сказал Кетзалкотл.

– Вам легко говорить, – заметил Фернандес. – Но жить в Соноре – нелегкая штука. Наверное, там, откуда вы явились…

– Ясное дело, – вмешался Мигель, – в los Estados Unidos все богатые.

…а у нас сложнее. Может, в вашей стране, senor, змеи не едят мышей, а птицы – змей. У вас, наверное, есть пища и вода для всех и человеку не надо драться, чтобы семья его выжила. У нас-то все не так просто.

Мигель кивнул.

– Мы тоже когда-нибудь станем братьями. И жить стараемся по Божьим заветам, хоть это и нелегко, и тоже хотим быть хорошими. Только…

– Нельзя решать жизненные вопросы сило% – непререкаемо заявил Кетзалкотл. – Насилие – это зло. Помиритесь немедленно.

– А то вы нас уничтожите, – сказал Мигель. Он опять пожал плечами и взглянул на Фернандеса. – Ладно, senor. Доказательства у вас веские, против них уже не поспоришь. Аl fin[36]36
  Здесь: покончим на этом.


[Закрыть], я согласен. Так что же нам делать?

Кетзалкотл повернулся к Фернандесу.

– Я тоже, сеньор, – со вздохом сказал тот. – Вы, конечно, правы. Пусть будет мир.

– Пожмите друг другу руки. – Кетзалкотл просиял. – Поклянитесь в вечной дружбе.

Мигель протянул руку. Фернандес крепко пожал ее. Они переглянулись с улыбкой.

– Видите, – сказал Кетзалкотл одобрительно. – Это содеем не трудно. Теперь вы друзья. Оставайтесь друзьями.

Он повернулся и пошел к своему летающему блюдцу. В гладком корпусе плавно открылась дверь. Кетзалкотл обернулся.

– Помните, я буду наблюдать за вами.

– Еще бы, – откликнулся Фернандес. – Adios, senor[37]37
  Прощайте, сеньор


[Закрыть].

– Vaya con Dios[38]38
  С Богом.


[Закрыть], – добавил Мигель.

Дверь закрылась за Кетзалкотлом, как будто ее и не было; летающее блюдце плавно поднялось в воздух я мгновение спустя исчезло, блеснув как молния.

– Так я и думал, – сказал Мигель, – полетел в направлении los Estados Unidos.

Фернандес пожал плечами.

– Ведь был момент, когда я думал, что он скажет что-нибудь толковое. Он прямо напичкан всякой мудростью – это уж точно. Да, нелегкая штука жизнь.

– О, ему-то легко, – сказал Мигель, – Он не живет в Соноре. А мы живем. Моей семье еще повезло, у нас есть колодец. А тем, у кого нет, приходится тяжело.

– Жалкий колодец, – сказал Фернандес. – Но, как он ни плох, он мой.

Разговаривая, он скручивал сигареты. Одну отдал Мигелю, другую закурил сам. Молча покурили и молча разошлись.

Мигель вернулся на холм к своему бурдюку. Он отпил большой глоток, крякнул от удовольствия и огляделся вокруг. Его нож, мачете и ружье были разбросаны по земле неподалеку. Он подобрал их и проверил, заряжено ли ружье.

Потом осторожно выглянул из своего укрытия. Пуля врезалась в камень у самого его лица. Он тоже выстрелил.

После этого наступило молчание. Мигель отпил еще глоток вина. Взгляд его упал на сорокопута: из клюва птицы торчал хвостик ящерицы. Возможно, тот самый сорокопут доедал ту же ящерицу.

Мигель тихонько окликнул его:

– Senor Птица! Нехорошо уничтожать ящериц. Очень нехорошо.

Сорокопут поглядел на него бисерным глазом и запрыгал прочь. Мигель поднял ружье.

– Перестаньте есть ящериц, senor Птица, или я убью вас.

Сорокопут бежал через линию прицела.

– Неужели вам непонятно? – ласково спросил Мигель. – Это же так просто.

Сорокопут остановился. Хвост ящерицы окончательно скрылся в его клюве.

– Вот то-то и оно, – сказал Мигель. – Как бы мне узнать, может ли сорокопут не есть ящериц и остаться в живых? Если узнаю – сообщу вам, amigo[39]39
  Друг.


[Закрыть]. А пока идите с миром.

Он повернулся и снова направил ружье на ту сторону поляны.