Текст книги "Ярость(сборник)"

Автор книги: Генри Каттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 38 страниц)

Эл глотнул и торопливо проговорил:

– Мне очень жаль. Я больше не буду.

– И, пожалуйста, не снимай парика в классе.

– Да, но… Мистер Беннинг парика не носит…

– Напомни мне, чтобы мы вместе с тобой изучили историю ношения длинных пиджаков и узких брюк, – сказал Букхалтер. – Если ты хорошенько подумаешь, то, может быть, придешь к выводу о том, что это не такое уж большое достоинство.

– Он делает деньги.

– Все их делают в этом его Главном универмаге. Но, заметь, люди, когда это возможно, не покупают у него. Именно это я и имел в виду, когда говорил о ноше. У него она есть. Имеются Болди, подобные Беннингу, Эл, но что бы он ответил тебе, если бы ты мог спросить у него, счастлив ли он? А я такую информацию получал. И не от одного из них. Во всяком случае, не только у Беннинга. Улавливаешь?

– Да, папа.

Эл казался покорным, но не более того. Букхалтер, по-прежнему взволнованный, кивнул и отошел. Проходя мимо дочки Шейни, он поймал обрывок ее мысли: "На вершине Стеклянной горы, катя камни на гномов, пока…"

Он мысленно отпрянул. То была бессознательная привычка прикасаться к чувствительному разуму. Но с детьми это было в высшей степени нечестно. В общении со взрослыми Болди такой прием означал обычное приветствие, как если бы ты прикасался к шляпе: кто отвечал, кто и нет. Мог быть установлен барьер, как преграда к дальнейшим контактам. Или же навстречу посылалась сильная и ясная мысль.

С юга появился ковтер. Это был грузовой корабль, привезший замороженные продукты из Южной Америки. Букхалтер сделал пометку: купить аргентинского мяса. Он получил новый рецепт и хотел его испробовать – мясо, жаренное на шампурах, подается с соусом. Это должно было быть приятным разнообразием после приготовленной на скорую руку еды, которой они питались всю неделю. Помидоры, красный стручковый перец… м-м-м… что еще? Ах, да!

Дуэль с Рейли. Букхалтер коснулся рукоятки кинжала и насмешливо фыркнул. Трудно было думать о дуэли серьезно, несмотря даже на то, что именно так о ней думают остальные, когда в голове у него крутилась мысль о нестандартном обеде.

Вот так оно и бывает. Истоки цивилизации катили свои волны-столетия через континенты, и каждая волна, невзирая на свою долю в общем потоке, несла в себе информацию о еде. Пусть даже ваш рост равняется тысяче футов, путь у вас разум Бога и возможности Бога – какая разница?

Люди допускают много промахов – люди, подобные Беннингу, у которого, конечно, не все дома, однако не настолько, чтобы он мог сделаться клиентом психиатрической лечебницы. Человек, отказывающийся носить парик, закрепляет за собой мнение не только как об индивидуалисте, но и эксгибиционисте. Если его безволосость не вызывает в нем стыда, зачем ему беспокоиться о том, чтобы ее скрыть?..

Кроме того, у этого человека плохой характер, и если окружающие пинают его, то это потому, что он сам напрашивается на пинки.

Что касается Эла, то малый идет по пути начинающего правонарушителя. "Такое развитие не может быть нормальным для ребенка", – подумал Букхалтер. Он не претендовал на роль эксперта, однако был сам достаточно молод, чтобы помнить годы своего формирования, и в его жизни было больше трудностей, чем в жизни Эла.

В те времена Болди были еще более непривычны и казались еще большим уродством. Не один и не два человека высказывались за то, что мутантов следует изолировать, стерилизовать или даже уничтожить.

Букхалтер вздохнул. Если бы он родился до Взрыва, все могло бы быть иным. Но можно ли об этом говорить? Можно читать об истории, но жить в ней нельзя. В будущем, возможно будут развиты телепатические библиотеки, в которых такое станет возможным. Да, существует так много возможностей и так мало таких, какие их мир готов принять.

"Люди не делают историю, – подумал Букхалтер. – Ее делает народ, а не индивидуумы".

Он снова остановился у дома Рейли. На этот раз тот оказался дома. Это был дородный, веснушчатый, косоглазый парень с огромными ручищами и, как отметил Букхалтер, прекрасной мускульной координацией. Не снимая руки с ручки голландской двери, он спросил:

– Вам кого?

– Меня зовут Букхалтер.

В глазах Рейли отразилась тревога.

– А, понимаю. Вы получили мой вызов?

– Да, – ответил Букхалтер. – Я пришел поговорить с вами об этом. Могу я войти?

– О'кей!

Он отступил в сторону, давая гостю дорогу, и через холл провел его в большую гостиную. Свет в гостиной был рассеянным, так как пробивался через мозаичное стекло.

– Хотите оттянуть время?

– Я хочу сказать вам, что вы не правы.

– Постойте! – прервал его Рейли и хлопнул в ладоши. – Моей жены сейчас нет дома, но она мне все рассказала. Мне не нравятся эти фокусы с влезанием в чужие мысли. Это как воровство. Вам бы следовало сказать своей жене, чтобы она занималась СВОИМИ делами – или держала язык за зубами.

Букхалтер терпеливо продолжил:

– Даю вам слово, Рейли, что Этель не читала мыслей вашей жены.

– Она так говорит?

– Я ее не спрашивал.

– Угу, – с торжествующим видом сказал Рейли.

– Мне это просто не нужно. Я достаточно хорошо ее знаю. Видите ли, я сам Болди.

– Я это знаю, – сказал Рейли. – Судя по тому, что мне известно, вы тоже можете сейчас читать мои мысли.

Он поколебался.

– Уходите из моего дома. Я хочу, чтобы все мое оставалось при мне. Встретимся завтра, на рассвете, если вам это подходит, а теперь уходите.

Казалось, у него было что-то на уме, какое-то странное воспоминание, о котором он не хотел говорить.

Букхалтер разумно не поддался искушению уточнить, что это было.

– Ни один Болди не стал бы…

– Уходите!

– Послушайте! В дуэли со мной у вас не будет шанса!

– Вы знаете, сколько побед я одержал? Завтра я продолжу свой счет. А теперь проваливайте. Слышите?

Букхалтер прикусил губу.

– Дружище, – сказал он, неужели вы не понимаете, что во время дуэли я мог бы читать ваши мысли?

– А мне все равно… И что?

– То, что я опередил бы любое ваше движение. Какими бы ловкими ни были ваши движения, мысленно вы будете выполнять их на долю секунды раньше, чем физически, и я узнаю обо всех ваших фокусах и слабостях. Ваша техника будет для меня открытой книгой.

Рейли покачал головой.

– Вы очень хитры, но этот трюк не пройдет. Букхалтер поколебался, принимая решение, потом отодвинул мешавший им стул.

– Вынимайте кинжал, – сказал он. – Ножны долой. Я покажу вам, что я имею в виду.

Глаза Рейли расширились.

– Вы хотите сейчас…

– Не хочу.

Букхалтер убрал еще один стул. Он вытащил свой кинжал, проверил, на месте ли безопасный зажим.

– Места здесь достаточно. Начинайте. Нахмурившись, Рейли извлек из ножен кинжал, неуверенно подержал его в руке и внезапно сделал выпад. Но Букхалтера уже не было на том месте, где он только что стоял. Он успел отскочить и сделать ответный выпад. Его кинжал был приставлен к животу Рейли.

– Вот так и кончилась бы борьба, – сказал Букхалтер. Вместо ответа Рейли неожиданным движением выбросил руку с кинжалом, так что острие того должно было оказаться у самого горла его противника. Но свободная рука Букхалтера уже была у горла. Другой рукой Букхалтер символически дважды ткнул Рейли в сердце. Веснушки ярче выступили на побледневшем лице мужчины. Но он все еще не был расположен к отступлению. Он попробовал еще несколько приемов, умных, хорошо отработанных, но потерпел неудачу – Букхалтер обезвреживал их. Левая рука Букхалтера неизменно оказывалась на месте, куда был направлен удар, раньше.

Рейли медленно опустил руку. Он облизнул губы и глотнул. Букхалтер убрал кинжал.

– Букхалтер, – сказал Рейли. – Вы сущий дьявол!

– Совсем нет. Просто я не хочу пользоваться преимуществом. Вы действительно думали, что Болди так легко вам сдастся?

– Но если вы умеете читать мысли?..

– Как вы думаете, сколько бы я протянул, если бы участвовал во всех дуэлях? Я бы только этим и занимался. Такого никто не выдержит. Я не могу участвовать в дуэлях, потому что это было бы убийством, и люди знали бы это. Я принял на себя много тумаков, проглотил множество оскорблений – только из-за этого. Теперь, если вам угодно, я готов проглотить еще одно и извиниться. Я соглашусь со всем, что вы скажете, но драться с вами на дуэли, Рейли, я не могу.

– Да, теперь я это понимаю. Я рад, что вы пришли. – Рейли все еще был бледен. – Я мог бы попасть в ловушку.

– Но не в мою, – сказал Букхалтер. – Я ни за что не стал бы драться на дуэли. Болди, да будет вам известно, не такие уж счастливчики. Они живут с наручниками на руках. Потому-то они не могут пользоваться случаем и вызывать антагонизмы у людей. Они никогда не читают мыслей, если только их не просят об этом.

– Звучит более или менее разумно. – Рейли колебался. – Послушайте, я заберу свой вызов назад. О'кей?

– Спасибо, – сказал Букхалтер.

Он протянул руку, она была принята не слишком охотно. Рейли хотелось поскорее спровадить гостя.

Тихонько насвистывая, Букхалтер отправился в издательский центр. Он не мог сказать Этель сейчас. Собственно говоря, он должен был это сделать, потому что возникавшие между ними недомолвки нарушали их телепатическую интимность. Дело было не в том, что их разумы были доступны друг другу, как открытые книги, но скорее в том, что ни один из них не ощущал барьера в сознании другого. Любопытно, что, несмотря на полную интимность, муж и жена уважали право друг друга на уединение.

Этель могла, конечно, беспокоиться, но беда уже пронеслась, и потом, она ведь тоже была Болди. В своем парике красно-каштанового цвета и со своими каштановыми ресницами она не была похожа на Болди, но ее родители жили к востоку от Сиэтла и во время Взрыва и после него – до тех пор, пока не началось тщательное исследование последствий жестокой радиации.

Ветер, несший снег, дул над Моддоком и уносился к югу по долине Ута. Букхалтер пожалел, что он не в ковтере, не плавает в огромной пустоте неба. Там, наверху, царил такой странный покой, какого ни один, даже самый тренированный, Болди не мог достичь, не погружаясь при этом в глубины хаоса. Отдельные обрывки мыслей, фрагменты подсознания всегда давали знать о себе, но в то же время, подобно шелесту иглы фонографа, не были достаточно отчетливы. Именно поэтому почти все Болди так любили летать и были превосходными пилотами. Высокие и огромные воздушные пространства были их голубыми отшельническими хижинами.

Он по-прежнему был в Моддоке и вновь переживал встречу с Кейли. Букхалтер ускорил шаги. В главном холле он встретил Муна, кратко сообщил ему о том, что насчет дуэли он уладил, и отправился своим путем, оставив толстяка смотреть ему вслед. Единственный вызов визора был от Этель. Она беспокоилась насчет Эла и хотела знать, побывал ли Букхалтер в школе. Что же, он уже побеспокоился об этом, если только мальчуган не успеет натворить с тех пор чего-нибудь еще. Букхалтер послал вызов – пока что с Элом было все в порядке.

Он нашел Кейли в солярии. Автор снова был печален. Букхалтер велел принести им бодрящие напитки, потому что в его намерения не входило поощрять подобное настроение своего собеседника. Седовласый автор был погружен в изучение селекционного исторического глобуса, в котором каждая эра освещалась по выбору.

– Посмотрите на это, – сказал он и пробежался пальцами по клавишам. – Видите, как неустойчивы границы Германии?

Они колебались, а потом полностью исчезали по мере приближения к современности.

– А Португалия? Заметили вы зоны ее влияния? Нет… Зоны уверенно сокращались от 1600 года, в то время как другие страны испускали блестящие лучи и наращивали морскую мощь.

Букхалтер отпил из стакана.

– Не многое осталось от этого могущества.

– Нет, с тех пор как… Что случилось?

– О чем вы?

– Вы, кажется, взволнованы?

– Я не знал, что это заметно, – сухо сказал Букхалтер. – Я только что нашел способ избавиться от дуэли.

– Вот обычай, всегда казавшийся мне бессмысленным, – сказал Кейли. – Как вам это удалось?

Букхалтер объяснил, и писатель возмущенно фыркнул:

– Какой позор для нас! В конце концов, быть Болди не такое уж большое преимущество.

– Напротив, все время возникают осложнения. Повинуясь импульсу, Букхалтер рассказал о своем сыне.

– Вы понимаете мою точку зрения? Я не знаю в конечном итоге, какой стандарт применим к юному Болди. Он продукт мутации, а мутация телепатов еще не завершилась. Мы не можем найти способа контроля, потому что гвинейские поросята и кролики не будут превосходить телепатов. Вы же знаете, что это уже пробовали. И… Дело в том, что дети Болди нуждаются в особом обучении, чтобы они могли сами справляться с собой, когда достигнут зрелости.

– Вы, похоже, приспособились очень хорошо.

– Я учился. Все экстрасенсорные Болди должны это делать. Мы покупаем для своих соплеменников безопасность тем, что забываем о некоторых своих преимуществах. Мы заложники судьбы. Но некоторым образом мы получаем удовлетворение. Мы участвуем в создании благ будущего – негативных благ, собственно говоря, ибо мы просим только о том, чтобы нас поняли и приняли такими, какие мы есть. Поэтому мы вынуждены отвергать многие блага, которые предлагает нам настоящее. Пусть судьба примет от нас эту дань и принесет нам умиротворение.

– Вы несете расходы и распоряжаетесь собой, – сказал Кейли.

– Да, мы все несем расходы. Болди, как группа, я имею в виду. И наши дети. Вот таким образом все и балансируется: мы, по сути дела, платим сами себе. Если бы я захотел извлечь нечестные преимущества из моих телепатических возможностей, мой сын не прожил бы долго. Болди были бы стерты с лица Земли. Эл должен это знать, а он становится очень антагонистичным.

– Все дети антисоциальны, – сказал Кейли. – Они индивидуалисты в высшей степени. Я думаю, что единственная причина для беспокойства могла бы возникнуть в том случае, если бы отклонения мальчика от нормы были бы связаны с его телепатическими ощущениями.

– В этом что-то есть…

Букхалтер осторожно коснулся разума своего собеседника и обнаружил, что антагонизм значительно ослабел. Он улыбнулся про себя и продолжал говорить о собственных сложностях.

– Отец остается отцом. А взрослый Болди должен быть очень приспособлен к окружающему, иначе он погибнет.

– Окружение так же важно, как и наследственность. Одно зависит от другого. Если ребенок правильно воспитан, у него не будет много неприятностей – если только в дело не вмешается наследственность.

– А что может случиться? О телепатической мутации известно очень мало. Если лысение является характеристикой второго поколения, то, может быть, в третьем или четвертом поколении проявятся еще какие-либо черты. Я часто думаю, действительна ли телепатия так уж характерна для разума.

Кейли сказал:

– Если говорить лично о себе, то у меня такой дар вызывает нервозность…

– Как у Рейли?

– Да, – сказал Кейли, но сравнение это не слишком его заинтересовало. – Во всяком случае, если мутация является ошибкой, она умрет. Она не даст значительного потомства.

– А как насчет гемофилии?

– Какое количество людей страдает гемофилией? – спросил Кейли. – Я пытаюсь смотреть на это дело глазами психоисторика. Если бы в прошлом существовали телепаты, многое могло бы обернуться по-другому.

– Откуда вы знаете, что их не было? – спросил Букхалтер. Кейли моргнул.

– Тоже верно! В средние века их называли бы колдунами или святыми. Эксперименты герцога Райна были преждевременными. Природа смотрит, как бы ей вытянуть выигрышный билет, но с первой попытки ей не всегда это удается.

– Может быть, она и сейчас этого не достигла. Возможно, телепатия лишь ступень к чему-то более значительному, например к четырехмерному сенсору.

– Для меня все это звучит слишком абстрактно.

Кейли был заинтересован и почти забыл о собственных колебаниях. Приняв Букхалтера как телепата, он преодолел свои предубеждения против телепатии, как таковой.

– В старые времена немцы тешили себя тем, что они не такие, как остальные. То же самое происходило с… Как называлась эта восточная раса? Они жили на островах, за китайским побережьем.

– Японцы, – ответил Букхалтер, у которого была хорошая память на всякие пустяки.

– Да. Они твердо знали, что являются высшей расой, потому что они – потомки богов. Они были невелики ростом, наследственность сделала их неловкими в обращении с представителями более крупных рас. Но китайцы тоже были невысокие – южные китайцы, а у них подобного барьера не было.

– Значит, окружение?

– Окружение, бывшее причиной пропаганды. Японцы взяли буддизм и переделали его в синто, приспособив к собственным нуждам. Самураи, воины-рыцари были идеалом, кодекс чести был завораживающе бестолковым. Принципом синто была война с вышестоящими и подчинение нижестоящим. Вы видели когда-нибудь ювелирные японские деревья?

– Не помню. Как они выглядели?

– Маленькие копии шпалерника, выполненные из драгоценного камня, с безделушками, свисающими с ветвей. И непременно зеркальце. Первое драгоценное дерево было сделано для того, чтобы выманивать богиню Луны из пещеры, в которой она сидела, мрачная. Похоже, что леди была так заинтригована видом безделушки и своим лицом, отражавшимся в зеркальце, что вышла из укрытия. Все принципы японцев были одеты в прелестные одеяния, такова была цель. Древние немцы делали нечто похожее. Последний немецкий диктатор – его называли Бедный Гитлер, я только забыл почему, но какая-то причина была – возродил легенду о Зигфриде. Это была рациональная паранойя. Немцы почитали домашнюю тиранию, нематеринскую, и у них были чрезвычайно крепкие семейные связи. Это перешло и на государство. Они символизировали Бедного Гитлера, как их общего Отца, вследствие чего мы неизбежно пришли к Взрыву. И, в конечном счете, к мутации.

– В результате чего появился я, – пробормотал Букхалтер. Он допил напиток. Кейли смотрел куда-то невидящим взглядом.

– Забавно, – сказал он через некоторое время. – Эта история с общим Отцом… Интересно, знаете ли вы, насколько эффективно это может влиять на людей?

Букхалтер ничего не ответил. Кейли бросил на него острый взгляд.

– В конце концов, вы – человек, и я должен извиниться перед вами, – спокойно сказал писатель.

Букхалтер улыбнулся:

– Забудьте об этом.

– Я предпочел бы не забывать, – возразил Кейли. – Я вдруг обнаружил, совершенно внезапно, что телепатическая сила не так важна. Я хочу сказать, что дело не в ней…

– Иногда людям нужны годы на то, чтобы понять то, что поняли вы, – заметил Букхалтер. – Годы жизни и работы с существом, о котором они думают лишь как о Болди.

– Знаете, что я скрывал в мыслях? – спросил Кейли.

– Нет, не знаю.

– Вы лжете, как джентльмен. Спасибо. Но я хочу сказать вам сам. Мне не важно, получили ли вы уже от моего мозга эту информацию. Я просто хочу сказать вам, повинуясь собственной воле. Мой отец – мне кажется, я его ненавижу – он был тираном, и я помню одно время, когда я был совсем ребенком, и мы жили в горах, он бил меня, и много людей видели это, – Кейли пожал плечами. – Теперь это уже не так важно.

– Я не психолог, – сказал Букхалтер. – Если вас интересует моя первая реакция, то я могу сказать, что это не важно. Вы больше не маленький мальчик, а взрослый Кейли.

– Гм. Мне кажется, я и раньше это чувствовал… насколько в самом деле это не важно. Думаю, я лишь мешаю сам себе. Что же, теперь я узнал вас лучше, Букхалтер. Вы можете… войти…

– Мы будем работать вместе, – сказал Букхалтер. Он улыбнулся.

– И вместе с Дариусом.

– Я попытаюсь сделать все свои мысли абсолютно свободными. Честно говоря, я не возражаю против того, чтобы говорить вам… ответы. Даже когда они носят чисто личный характер, – сказал Кейли.

– Проверим это. Хотите взяться за Дариуса прямо сейчас?

– О'кей, – сказал Кейли. – Взгляд его был полностью свободен от подозрений и тревог. – О Дариусе я узнал от моего отца…

Все было очень легко, эффективно. За этот день они успели сделать больше, чем за две предыдущие недели. Испытывая приятное чувство удовлетворения, Букхалтер остановился сказать доктору Муну, что лед тронулся, после чего направился к дому, обмениваясь мыслями с парой Болди, своих коллег. Скалы были залиты кровавым светом западной зари, и прохладный воздух приятно холодил щеки.

Он чувствовал себя прекрасно. Он получил доказательство того, что то, что он хотел сделать, было возможно. Кейли был твердым орешком, но… Букхалтер улыбнулся.

Этель будет довольна. В некотором смысле, ей пришлось тяжелее, чем ему. С женщинами так всегда. Мужчины страшно озабочены тем, чтобы сохранить свою независимость, которая частично исчезает, когда появляется женщина. Что же касается женщин не-Болди – что же, то обстоятельство, что Этель в конце концов была принята в клубы и женские кружки Моддока, говорит в пользу ее блестящих личных данных. Только Букхалтер знал, какое горе причиняло Этель то обстоятельство, что она была лысой. Даже ее муж никогда не видел ее без парика.

Его мысли устремились вперед, обгоняя его, в низкий, с двумя крыльями дом на холме и встретились с ее теплой мыслью.

Это было нечто большее, чем поцелуй.

Как всегда, в мысли этой присутствовало волнующее чувство ожидания, все усиливающееся, пока не раздастся звук открываемой входной двери и они не коснутся друг друга физически. "Вот, – подумал он, – ради чего я родился Болди. Это стоит потери миров".

За обедом это чувство распространилось и на Эла и сделало еду еще более вкусной, а воде придала вкус вина. Слово «дом» для телепатов имело смысл, который не-Болди не могли до конца понять, ибо он включал в себя неведомые им связи. То были мелкие, едва заметные ласки.

"Зеленый Человек спускался по Огромной Красной Ледяной Горе. Волосатые гномы пытались загарпунить его".

– Эл, – сказала Этель, – ты снова думаешь о Зеленом Человеке?

Что-то холодное, полное ненависти и вызывающее дрожь ужаса, промелькнуло в воздухе – как будто град ударил по зеленой траве. Букхалтер уронил салфетку и поднял голову, совершенно сбитый с толку. Он ощутил, как мысль Этель Отпрянула, и быстро коснулся ее разума, чтобы хоть немного ободрить ее.

Но на другой стороне стола сидел мальчик, еще сохраняющий детскую припухлость щек, но молчаливый и настороженный. Он понял, что совершил грубую ошибку, и искал защиты в полной неподвижности. Его разум был слишком слаб, чтобы сопротивляться опробованию. Понимая это, он сидел спокойно, ожидая, пока эхо мысли разобьется о молчание.

Букхалтер сказал:

– Продолжай, Эл.

Он встал. Этель начала было что-то говорить.

– Подожди, дорогая. Поставь барьер. Не слушай.

Он мягко и нежно коснулся ее разума, потом взял Эла за руку и повел его во двор. Эл наблюдал за отцом краешком испуганного глаза.

Букхалтер сел на скамью и посадил рядом с собой Эла. Вначале он говорил особенно отчетливо, чтобы смысл его слов был ясен, и по другим причинам. Было неприятно убирать слабый заслон мальчика, но ничего не поделаешь.

– Странно думать так о своей матери, – сказал он. – Странно думать так обо мне. – Для разума телепата характерны упрямство и непосвященность более, но тут речь не шла ни о том, ни о другом.

Присутствовала лишь холодность и злоба. "И это плоть от плоти моей", – подумал Букхалтер. Он глядел на мальчика и вспомнил свои собственные мысли в восемь лет.

"Мутация ли повела его по дьявольскому пути?" Эл молчал.

Букхалтер коснулся разума мальчика. Эл попытался вырваться и убежать, но отец держал его крепко. Это был инстинкт, а не разумная мысль – ведь телепаты могли ощущать разум друг друга даже через большие расстояния.

Ему не хотелось этого делать, потому что этот процесс уносил с собой чувство, а насилие всегда остается насилием. Но здесь жестокость была необходима.

Букхалтер искал. Иногда он бросал в Эла ключевое слово – и получал в ответ волну воспоминаний.

Наконец, больной и разбитый, Букхалтер позволил Элу уйти и остался сидеть один на скамье, наблюдая за тем, как красный свет умирает на снежных пиках.

Было еще не поздно. Обучение Эла было только начато. Можно было в корне изменить этот процесс.

Так оно и будет. Но еще не сейчас, не раньше, чем жаркий гнев настоящего уступит место симпатии и пониманию.

Еще не сейчас.

Он вошел в дом, коротко переговорил с Этель и связался с дюжиной Болди, которые работали вместе с ним в издательстве. Не все из них имели семьи, но никто не пропустил встречи, когда получасом позже они встретились в задней комнате "Паден Таверн", в нижнем городе. Сэм Шейни поймал отрывок знания Букхалтера, и все они прочли его эмоции.

Собранные узами симпатии в единое телепатическое целое, они ждали, пока Букхалтер захочет им рассказать.

Он рассказал им. Поскольку разговор велся на языке мысли, он не занял много времени. Он рассказал им о японском ювелирном дереве со сверкающими безделушками, о сияющем соблазне. Он рассказал им о рациональной паранойе и о пропаганде, и о том, что самая эффективная пропаганда всегда спрятана в сахарную оболочку, и всегда форма ее бывает изменена до такой степени, что мотив скрыт.

Зеленый Человек, безволосый, героический, – символ Болди.

И дикие, волнующие приключения, соблазн поймать юную рыбу, чей гибкий разум был достаточно впечатлительным, чтобы ступить на дорогу опасного безумия.

Взрослые Болди могли слушать, но они не слушали. Иные телепаты имеют более высокий порог мысленного восприятия. Взрослые не читают книг своих детей, если только не хотят убедиться в том, что в их страницах нет ничего, что могло бы причинить явный вред. И ни один взрослый не беспокоится о том, чтобы верно квалифицировать Зеленого Человека. Большая их часть считает его оригинальной мечтой собственного детства.

– Я тоже так считал, – сказала Шейн, – Мои девочки…

– Оставьте, – сказала Букхалтер. – И я не являюсь исключением.

Дюжина разумов распространила свою чувствительность далеко за пределы комнаты, стараясь уловить мысли своих детей. Что-то отпрянуло от них, настороженное и полное тревоги.

– Это он, – сказал Шейни.

Им не нужно было говорить. Тесной сплоченной группой вышли они из "Паден Таверн" и, перейдя улицу, подошли к Центральному универмагу. Дверь была заперта.

Двое мужчин налегли на нее плечами и открыли.

Они прошли через темный магазин и заднюю комнату, где подле опрокинутого стула стоял человек. Его непокрытая лысина блестела в потоках яркого верхнего света. Рот его беспомощно открывался, но с губ не слетело ни слова. Умоляющая мысль, кинувшаяся к ним, была безжалостно отброшена.

Букхалтер выхватил кинжал. Тут же засверкало серебром и оружие остальных. И это свершилось.

Давно уже замер крик Беннинга, а его умирающая мысль все еще билась в мозгу Букхалтера, когда он шел домой. Болди, который не носил парика, не был безумцем, но параноиком он был.

То, что он пытался скрыть, поражало.

Невероятных размеров тиранический эгоизм и яростная ненависть к нетелепатам. "Мы – будущее! Бог создал Болди для того, чтобы мы правили низшими людьми! Будущее – за нами!"

Букхалтер прервал дыхание и вздрогнул. Мутацию нельзя было считать удавшейся полностью. С одной группой все было в порядке. Ее составляли те Болди, которые носили парики и приспособились к окружающему миру, в котором они жили. Другая группа состояла из душевнобольных, и ее можно было не принимать в расчет, потому что эти люди находились в психиатрических лечебницах.

Но средняя группа состояла только из параноиков. Их нельзя было считать душевнобольными, но психика их была расстроена. Те, кто входил в эту группу, не носили париков.

Как Беннинг.

Беннинг искал последователей. Его попытка была обречена, и он действовал в одиночку. Болди – параноик. Были и другие – много других.

Впереди на темной стороне холма пряталась сверкающая точка, отмечающая, где находился дом Букхалтера. Он послал свои мысли вперед, они коснулись Этель и ободрили ее.

Потом он перенес их к тому месту, где спал маленький мальчик, смущенный и несчастный, долго плакавший, прежде чем уснуть. Теперь в его голове были только они, мысли отца, немного беспорядочные, немного напряженные. Но можно было прояснить их.

И нужно было.