Текст книги "Причина времени"

Автор книги: Геннадий Аксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Но нас должны интересовать более близкие к нашей теме исследования, касающиеся не только существования жизни, но и хода времени. Вот здесь, на столкновении обыденных и традиционных мнений с твердо установленными возникает главный и всегда повторявшийся в истории знания вопрос: а шло ли время до сотворения мира? Или в новой оболочке: шло ли время до появления жизни на Земле? Еще точнее: шло ли время до того, как на планете появилась жизнь, если жизнь не произошла из инертной материи и биогенез является единственной формой появления живых организмов?

Всегда существовала очень распространенная мысль, берущая свое начало, как мы выяснили не в научных представлениях, и потому чрезвычайно устойчивая и мощная, мысль о космических периодах планеты, на которой существовали невероятные, ненаблюдаемые сейчас условия и другие законы природы. В эти космические периоды неважно как, путем ли божественного провидения, как говорит современный креационизм, или эволюционным путем, или прилетом из космических глубин с метеоритами неких спор, но жизнь появилась. Эту мысль нам всегда подсказывает чувство прогрессивного усложнения, эволюционная идея, которая изучается в школе.

“Абиогенез, по этим представлениям, – писал Вернадский, – есть одна из стадий эволюционного процесса, связанная с теми неповторяемыми и невосстанавливаемыми земными условиями, какие не повторяются и не восстанавливаются для любого эволюционного изменения организма. Мы прежде всего не можем восстановить необходимое и неизбежное для этого – время”. (Вернадский, 1994А, с. 277).

Вот Вернадский и поставил главный вопрос: если нет биосферы, течет ли время? А если существовало время, было ли оно биологическим или какой-либо другой его формой?

Мы уже говорили в главе 9 о том, как в первой четверти XX века усилиями Артура Холмса и его сотрудников было закончено формирование .геохронологической шкалы. Идеология, по которой она была создана, заключалась, в общем, в том, что планета образовалась в рамках уже существующей солнечной системы, а затем на ней началась геологическая история. Тем самым негласно принималась механическая идея времени: в результате движений всего и вся в физическом мире время шло всегда и везде, а Земля со своими событиями геологической истории, а потом и биологической эволюции в это идущее без них время вписалась, въехала. И следовательно, существуют некое космическое абсолютное время, потом вложенное в него геологическое время, затем еще более “внутреннее” или “внучатое” – биологическое время.

Разумеется, из идеи биосферы вытекала полностью противоположная идея времени. Своим положением об отказе рассматривать догеологическую историю Вернадский возвращался к идее геоактуализма в той форме, как его выразил Хаттон: в мире нет никаких космических событий, а есть только события геологические. Вернадский продолжает эту мысль так: в мире нет никаких геологических событий, которые были бы не связаны с биологическими явлениями, более того, этими явлениями инициированных. Если каждый отдельный акт жизнедеятельности, например, размножение, есть акт движения, приводящий в движение атомы, синтез из них сложнейших химических соединений, то отсюда, а не из космических далей, начинается вся история любого куска реальности, или любого куска горной породы или минерала, любого атома газа или воды.

Сегодня такое наблюдение и обобщение, как и более строгое обобщение Вернадского существует само по себе, в особых отделах геологии или палеонтологии, или геохимии, но не является общепринятым. Любой учебник землеведения например, по которому обучаются в университетах на географических факультетах, противоречит всем этим дисциплинам, потому что не принимает в расчет биологическое время, или считает его третичным по сравнению с космической и геологической историей. Эти учебники все без исключения начинают с космической истории формирования планеты, образования ее огромного тела, причем эта часть истории совершенно гипотетична, а затем включается история геологическая: дегазация мантии и образование атмосферы, выделение воды и образование гидросферы, формирование рельефа, горообразование. А уж затем образовалась жизнь, из которой – совершенно в противоречие с вышеприведенными фактами геохимических функций биосферы – сложилась биосфера. При этом негласно, абсолютно интуитивно или предвзято принимается, что время в процессе образования планеты или дегазации или гидратации идет само по себе. А между тем еще Аристотель утверждал и развитие науки только и делало, что подтверждало его тезис: время движением безжизненных предметов не создается. Оно не может идти, как не может создаваться пространство без участия жизни. И вот теперь, после трудов Вернадского и “открытия” им биосферы оба тезиса уже не являются философскими. Они стали эмпирическими, то есть наблюдением за фактами природы под определенным углом зрения.

Какие есть основания считать возраст Земли в физическом или астрономическом смысле, безотносительном к геологической и биологической истории времени? В сущности, никаких. Авторы книги “Развитие учения о времени в геологии” приходят к такому выводу: обычные эмпирические факты геологов не привязаны ни к какой идее времени, они чисто интуитивны или в лучшем случае, когда осознают, что нужно же примыкать к какому-то пониманию времени хотя бы в стратиграфии, понимают его как принято в механике, но не в ньютоновской, а в ухудшенной посленьютоновской версии: абсолютное время создается движением планет, а каждое отдельно взятое движение измеряется относительно этого времени, реферируется просто часами, или оборотами Земли вокруг оси, то есть сутками, или движением Земли вокруг Солнца, то есть в годах. (Оноприенко и др., 1982). Иначе говоря, геологическое время сводится к банальному физическому истолкованию времени.

Нужно взять простой, элементарный акт определение возраста горной породы, чтобы понять, как непросто сказать, что такое возраст его. Он сегодня определяется двумя способами в зависимости от методов. Если эта порода осадочная, время ее образования может определяться палеонтологической привязкой к своему слою – и в данном случае не составляет трудности сообразить, что время привязывается к движению его в бывшей биосфере, то есть к тому моменту, когда оно было настоящим, “сегодня”, когда оно формировалось в биосфере. И прошедшее с тех пор время есть дальнейшая жизнь биосферы, превращение “сегодня” во “вчера”, наращивание толщины прошлого.

Сложнее с другим основным видом земных пород – с метаморфическими породами, структура которых изменена давлением и температурой в глубоких недрах. Но и эта проблема определения возраста решена была в начале нашего века, когда возникла радиохимия и радиогеология. Возраст такой породы определяется по времени радиоактивного распада, идущего как хорошие часы, с большой точностью. Но каково прошлое любой метаморфической породы? Она была породой осадочной. Осадочные слои уходят все ниже и ниже, пока не попадают в такую обстановку, когда на них начнет влиять высокая температура и давление и они изменяют свою внутреннюю структуру. И как бы мы ни старались, мы никакой “первичной” породы не найдем, мы найдем только породу, ушедшую с поверхности земли в другие нижние горизонты, и снова вышедшую на поверхность, где ее подобрал, отколол или добрался до нее бурением геолог.

Чтобы адекватно отразить этот путь любых частиц по большому или малому кругам, начинающимся в биосфере и чаще всего и заканчивающихся в биосфере, нужно обратиться к его учению об оболочках планеты. Он насчитывает десять таких оболочек: от ионосферы до металлического сдавленного ядра планеты, среди которых биосфера занимает центральное место. (Вернадский, 1994А, с 529 – 531). “Можно сейчас утверждать как научный факт, что наша планета состоит из концентрических оболочек, устойчивых и прочных во времени, но находящихся в непрерывном, более или менее резко проявляющемся, закономерном изменении.

Эти концентрические оболочки находятся в состоянии устойчивого динамического равновесия, которое можно в отличие от механизма планеты назвать организованностью планеты. Отличие организованности от механизма в основном заключается в том, что в ходе времени двигающиеся точки никогда не возвращаются в то же самое положение – они возвращаются только в близкое”. (Вернадский, 1994А, с. 528). В каком смысле здесь два раза употреблено слово “время”: устойчивые во времени оболочки и изменяющиеся во времени оболочки? Ясно, что употребленное два раза “во времени” имеет одинаковый смысл, и если не знать остальных работ Вернадского, можно подумать, что речь идет о физическом, обычном времени. Однако, если исходить из всего, что сказано Вернадским о времени, следует считать это понятие биологическим или биосферным. Речь идет об устойчивости геологических оболочек и об изменении их в времени биосферы. Тогда оправданно понятие об организованности планеты, не о машине, а об органическом единстве планеты. Каждый атом (или – с точки зрения геометрии, говорит Вернадский, каждая точка ее) возвращается не в то же самое место, а в близкое. Такое возможно, если поверхность планеты непрерывно изменятся, живет, потому что в ней главным событием является размножение ЖВ. Также как в любом организме, на планете целиком нет в точности циклических круговоротов вещества и энергии, это циклоподобные, циклоидные круговороты, завершенные, но не замкнутые.

Таким образом, любые определения возраста любых пород сводятся к определению того срока, когда порода вышла из биосферы, каково ее геологическое прошлое, отнесенное к прошлому биосферы. Планетное время и есть время жизни, как бы и что мы в нем ни измеряли. Мы обсудим эту проблему подробнее в главе 18-й.

И ответить на главный вопрос: шло ли время до образования биосферы можно только так, как ответил Вернадский, не смущаясь пока непонятностью ответа: время пошло, двинулось только вместе с биосферой. Если Платон, Аристотель, Августин Блаженный утверждали: время создано вместе с миром, теперь мир надо понимать как биосферу.

Как же понимал Вернадский собственно время и пространство? Стоит рассмотреть теперь этот вопрос более детально.

Глава 14

АБСОЛЮТНОЕ ВРЕМЯ

Тяготение должно вызываться некоторым агентом, постоянно действующим по определенным законам; материален этот агент или нематериален, я предоставляю судить читателям.

Четыре письма

сэра Исаака Ньютона доктору Бентли,

содержащие некоторые доказательства

существование Бога.

Вернадский пришел, как сказано выше, к такому представлению о пространстве-времени ЖВ, которое можно ныне обозначить таким понятием как причина пространства и времени, в решающие для данной темы 1929 – 1931 гг. В эти годы оно увязалось у него с понятием биологическое время.

Спорадически с самого начала формирования представления о ЖВ Вернадский думал о том, как время преломляется в структурах живой материи. По всем работам периода 1916 – 1922 годов видно, что для него оно тогда, как и для любого другого ученого, занимавшегося естествознанием, носило общепринятый характер, и он пользовался содержанием термина, пришедшего из механики, то есть в его работах время не несло никакого специально определяемого смысла. Оно было интуитивным, общеизвестным, однако с некоторыми оттенками, со спецификой, связанной с тем своеобразием, которое накладывало вообще на вещество и на все химические реакции живой организм.

Оттенки эти появились в упоминавшихся ранее “Заметках о живом веществе”, написанных в 1917 – 1921 гг. и оставшихся тогда неопубликованными. Здесь есть раздел “Биологический элемент времени”, в котором рассматривается вопрос о размножении организмов во времени, тогда еще понимаемом Вернадским обыденно, то есть как о размножении в “чужом”, идущим везде и всегда абсолютном “ньютоновском” физическом времени, отсчитываемом обычными часами. (Вернадский, 1994А, с. 201 – 202). Однако биологическая специфика проявилась в том, что Вернадский уже здесь предлагает считать поколения, которыми делятся микроскопические и макроскопических организмы, “биологическим элементом времени”, то есть особыми живыми природными часами. Мысль Вернадского здесь только нащупывает отношение ЖВ и времени-пространства, пробует двигаться во всех возможных направлениях. Он отмечает, во-первых, сезонность размножения, которое происходит на поверхности Земли, во-вторых, массовость его, и в-третьих, не мгновенность размножения. Он анализирует известные ему к тому времени факты и обращает внимания на ритм смены поколений и на длительность их существования.

Он берет за базовую характеристику время удвоения особей бактерий, как наиболее изученный к тому времени факт и обнаруживает, что не случаен как верхний предел времени удвоения числа особей, так и нижний его предел. Это событие, по его мнению, и может быть принято “за биологический элемент времени”: “В течение периода, не превышающего этого биологического элемента, у нас никогда в разнородном живом веществе не произойдет увеличения числа составляющего его неделимых, то есть отдельных организмов. Так как мы никогда не можем произвести учет живого вещества мгновенно, то биологический элемент времени определяет максимальную допустимую величину длительности этого учета, правда, только с одной точки зрения, с точки зрения увеличения количества неделимых и смены поколений”. (Вернадский, 1994А, с. 202).

В следующий раз он обратился к теме во время работы во Франции по гранту, выделенному комитетом французских ученых из фонда Розенталя. В течение 1925 года, как уже говорилось в предыдущей главе, Вернадский исследует количественные закономерности, связанные с размножением, скоростью передачи жизни в реальном пространстве планеты. При этом он пытается найти не только эмпирические скорости передачи жизни, вычисленные по увеличению биомассы, по скорости захвата поверхности, но и определить биогеохимическую энергию живого вещества в ее потенциальном, чисто теоретическом выражении. Здесь, как уже говорилось, применен принцип предельных случаев, обычный в теоретической механике. Недаром у Вернадского в этой работе появляются те же самые механические понятия, как потенциальная и кинетическая энергия размножения или инерция движения ЖВ. Выйдя на такой, фундаментальный или элементарный уровень решения проблемы размножения – как внутренней биологической закономерности, не зависящих от конкретных условий среды, Вернадский увидел некоторые совершенно твердые правила.

Он находит, что, оказывается, минимальное время деления клеток, то есть придуманное им ранее понятие “биологический элемент времени” имеет фундаментальное значение, оно свидетельствует о “своеобразной зависимости между ходом времени и размножением, различной для каждого вида или расы”. (Вернадский, 1994А, с. 567). И далее Вернадский формулирует это положение, как одно из эмпирических положений, касающихся хода или скорости размножения как константы, независимой от среды.( Вернадский, 1994А, с. 569).

В работах середины 20-х гг., прежде всего в классической “Биосфере”, и статьях, посвященных определению биогеохимической энергии, исподволь готовился переворот в отношении к длительности времени. Идущее размножение фактически превращалось из биологического элемента времени в элемент биологического времени, то есть на самом деле превращалось в причину времени, если бы Вернадский употребил такой или подобный термин. В работе “О размножении организмов и его значении в строении биосферы” Вернадский обобщил свои многочисленные количественные, теоретические исследования размножения и определения различных его констант. И если одни из них касались скорости наращивания биомассы в идущем времени, то другие, наоборот, определяли время, которое необходимо для удвоения числа неделимых жизни. То есть Вернадский пытается перейти от исследования размножения организмов в единицу астрономического времени к поиску констант времени, создающегося различными организмами в процессе размножения, то есть удвоения клеток. Это направление и явилось центральным в осознании Вернадским биосферной ситуации, где время не идет как астрономическое время, а создается в биосфере движением жизни. Некоторое усилие мысли в этом направлении чувствуется и в данной обобщающей статье: “Размножение всех организмов без исключения может быть выражено в виде геометрической прогрессии. По этому закону всегда для всех организмов будет увеличиваться с ходом времени количество неделимых. Иногда это выражают в другой форме; определяют время, в которое количество неделимых удваивается; это время оказывается для каждого вида постоянной величиной. Под постоянной величиной я подразумеваю физическую постоянную величину, имеющую этот характер только при определенных условиях, изменяющуюся при изменении этих условий закономерным образом и имеющую предел”. (Вернадский, 1992, с 81). Под этими условиями, как выяснил Вернадский, надо понимать наличие газов, в основном, но эти газы созданы прежней жизнью, то есть опять же все условия биогенные. Наименьшая константная величина между двумя делениями появляется у наиболее быстрых организмов – бактерий, как выяснил Вернадский. “Промежутки между двумя делениями очевидно имеют огромное биологическое и геохимическое значение...” (Вернадский, 1992, с. 92).

Вот теперь впервые появились некоторые промежутки между отметками, между точками, которыми отмечается событие, в данном случае моменты появления новых особей или поколений в правильном и регулярно идущем процессе – делении бактерий. Этих промежутков совершенно нет ни в физическом, ни в концептуальном количественном истолковании времени, которое Бергсон призывал и не принимать за время, поскольку в таком истолковании употреблялись именно “точки одновременности”, а промежутки могли быть любыми, что и продемонстрировала теория относительности. Она растягивала промежутки для надобностей теоретических расчетов, для спасения предела скорости света. В процессе деления бактерий промежутки вышли на первый план, проявились как реальные содержательные события, которые нельзя ни растянуть, ни сократить, следовательно, закономерные. Они разнообразны, в них происходит масса событий. Они зависели от внутренних процессов жизнедеятельности, пусть пока и неизвестных, но твердых, упорядоченных. И порядок этот нельзя изменить, то есть ни ускорить, ни уменьшить в нем число временных элементов. Улучшая условия жизнедеятельности для данного организма, то есть уменьшая время деления, мы получим только предельное выражение, еще более строгое и далее не ускоряемое, то есть будем стремится к верхнему лимиту размножения, что еще означает и создание верхнего лимита течения времени. Ухудшая условия жизнедеятельности, мы будем видеть все то же движение жизни, пока оно резко и навсегда не оборвется. Порядок возможен только целиком – или никакой упорядоченности.

Вернадский скорее почувствовал, чем смог адекватно выразить новый метод описания действительности планеты Земля, а именно пространственно-временную сторону, которая наиболее абстрактно отражает проявление жизненной активности, то есть в отвлечении от подробностей качества и структуры и в сосредоточении на количестве дления.

С длительностью живого организма, то есть с внутренними процессами роста и становления, которые инициируют время организма и продуцируют закономерный срок его жизни, непосредственно и самым неразрывным образом связано его деление. Закономерная делимость организма есть оборотная сторона длительности, причиной которого является само существования клеток и его клеточная организация. Делимость продуцируется прерывистым способом существования клеток, закономерным прерыванием их существования способом размножения. Этот двуединый базовый процесс, собственно говоря, и составляет “основной инстинкт” жизни, определяющий все остальные: питание, внешнюю жизнедеятельность, организацию вокруг себя среды. Конечно, наиболее характерен он для одноклеточных существ, которые в сущности, ближе всего к понятию “живое вещество”.

И как оказалось, смутное представление о делимости и неделимости времени, возникшее еще у Зенона, затем у Аристотеля как определенного единства непрерывного деления времени с существованием неких неделимых далее целостных единиц, и течение темной и нерасчлененной психологической длительности у Бергсона, выявляемое нашими часами только как “точки одновременности” – все эти догадки имеют свое природное основание, базис в виде процесса деления “неделимых жизни”. Они существуют, не разрушаясь, только в целостном состоянии, но вместе с тем должны непрестанно делиться и тем поддерживать единый поток своего дления.

Вернадский не случайно именно на одноклеточных, на бактериях сосредоточивает внимание, когда нужно найти какую-то элементарную “клеточку времени”, и тогда он обнаружил то, что назвал “биологический элемент времени”. Обобщая те немногие исследования, которые тогда имелись по этому вопросу, он дает чрезвычайно усредненные цифры смены поколений у одноклеточных организмов – от 17 до 22 минут. “Этот минимальный промежуток времени размножения должен, конечно, иметь большое биологическое значение, и было бы очень важно его установить. Существуют ли в действительности интервалы в 17 минут как среднее время деления клетки? Не представляют ли они только индивидуальные отклонения?” (Вернадский, 1994А, с. 567). Ясно, что вопрос может быть решен только с точки зрения закона больших чисел, путем усреднения большого числа измерений.

Нелегкий, противоречивый, местами неотчетливый, но поворот в его собственном сознании, когда жизнь как ЖВ и биосфера предстали перед ним как определенная закономерная согласованность и ритмичность, завершился в два года – 1929 – 1931. Показателем поворота или разрыва с традицией истолкования времени следует считать доклад “Изучение явлений жизни и новая физика”. Вероятно, здесь впервые и применено, и поставлено в контекст всех остальных “времен” выражение биологическое время. Каждый организм в такой идеологии представляется уже не биологическим элементом времени, а элементом биологического времени, потому что в реальности он проходит периоды становления, зависящие от внутренних скоростей химических реакций, от созревания и наступления некоторых стадий и вступления в определенный и независимый от внешних событий срок следующего деления. И так бесконечно. Каждый организм становится причиной времени.

Новое истолкование здесь рождается целиком, мысль начинается у Вернадского с предельного космологического обобщения. Уже не физическое или астрономическое время обозначается как фоновое, то есть по отношению ко всем возможным системам мира выделенное и привилегированное по терминологии теории относительности, а биологическое время. На его фоне идут физические и все другие времена, если они есть, от космических процессов до общественных и личных человеческих событий. Оно в наивысшей степени удобно для измерения и изучения при правильной постановке вопроса, то есть если мы отрешимся от предвзятых мнений и обратимся к фактам.

“По-видимому, – пишет он, – не менее глубоко можно проникать в изучение физического времени путем исследования жизненных явлений.

Время физика, несомненно, не есть отвлеченное время математика или философа, и оно в разных явлениях проявляется в столь различных формах, что мы вынуждены это отмечать и нашем эмпирическом знании. Мы говорим об историческом, геологическом, космическом и т.п. временах. Удобно отличать биологическое время, в пределах которого проявляются жизненные явления.

Это биологическое время отвечает полутора – двум миллиардам лет, на протяжение которых нам известно на Земле существование биологических процессов, начиная с археозоя. Очень возможно, что эти годы связаны только с существованием нашей планеты, а не с действительностью жизни в Космосе. Мы ясно сейчас подходим к заключению, что длительность существования космических тел предельна, т.е. и здесь мы имеем дело с необратимым процессом. Насколько предельна жизнь в ее проявлении в Космосе, мы не знаем, так как наши знания о жизни в Космосе ничтожны. Возможно, что миллиарды лет отвечают земному планетному времени и составляют лишь малую часть биологического времени

В пределах этого времени мы имеем необратимый процесс для жизни на Земле, выражающийся в эволюции видов.

С точки зрения времени, по-видимому, основным явлением должно быть признано проявление принципа Реди”. (Вернадский, 1992, с 193).

Биологическое время не только существует, но является нам, говорит Вернадский, как единственное время, а все остальные времена составляют только малую часть биологической длительности. Иначе говоря, если продолжить его мысль, другие времена, которые мы привычно употребляем, являются трассером биологического времени, остаточным свечением, следом присутствия жизни, бледными окаменелостями или лишенными собственного временного содержания материальными процессами. Это относительные неточные и не истинные ньютоновские времена.

Внешние события влияли на создание нового мировоззрения. В 1929 году наступает тот самый “великий перелом” советской истории, который укрепляет тоталитарный строй и диктатуру Сталина. (36). Он начинается с ликвидации свободы для Академии наук.

Вернадский, естественно, принимает самое непосредственное участие во всех перипетиях этого дела на стороне оппозиционной властям старой когорты академиков, в результате чего “перелом” отразился и на нем. Дело в том, что к 1929 году Вернадский собирает все свои опубликованные к тому времени статьи по новой, развивавшейся им начиная с 1916 года теме и делает из них книгу, которую называет “Живое вещество”. Он снабжает ее предисловием, в котором пишет: “В этот сборник помещены в хронологическом порядке некоторые мои статьи, которые появились с 1922 года на разных языках, в разных изданиях, связанные с теми проблемами, которые захватили меня всецело с конца 1916 г. и начала 1917 г. и которые могут быть сведены к одной проблеме – к количественному изучению, физическому и химическому, явлений жизни в тех ее проявлениях, которые обычно остаются без рассмотрения, но которые, по моему мнению, глубочайшим образом важны и неразрывно связаны с историей нашей планеты и с механизмом ее верхних оболочек”. (Вернадский, 1997). Однако в результате советизации Академии сборник был запрещен и вычеркнут из планов академического издательства. Он издан был только в 1940 году под другим названием и с вынужденным исключением некоторых статей, имеющих принципиальное значение. (37).

По этим же причинам в 1930 году Вернадский стал “не выездным”. Он своеобразно воспользовался запретом на выезд за границу, уйдя как бы во внутреннюю эмиграцию. Летом уезжает из Ленинграда в академический дом отдыха в Новом Петергофе, уйдя от всех дел по руководству институтами и многочисленными комиссиями и вплотную обращается к занимавшей его теме пространства и времени. То же самое повторилось и в 1931 году.

И вот 26 декабря 1931 г. в Ленинграде, в зале Конференции состоялось общее собрание Академии наук СССР, на котором Вернадский выступил с большим докладом “Проблема времени в современной науке”.

Нельзя сказать, что в докладе была разработана проблема времени, она только поставлена путем чрезвычайно краткого и интегрированного обзора развития представлений о времени и пространстве, начиная с античных времен и в особенности в два века науки новой эпохи. Конечно, такой охват не мог не сказаться на глубине содержания доклада, и к слову сказать, оставшегося совершенно непонятым аудиторией. Не было ни вопросов, ни выступлений. Чрезвычайно утомленные длинным изложением, академики отложили обсуждение до лучших времен, которые так и не наступили. И лишь напечатанный позднее в “Известиях Академии наук”, доклад вызвал, как всегда бывало, злобную и ожесточенную, но пустую и бессодержательную марксистскую критику. (Вернадский, 1988, с 228 – 255).

Таким образом, в докладе подведены промежуточные итогов краткого, но чрезвычайно продуктивного периода новой научной работы Вернадского. К этим трем годам работы относятся как опубликованные труды, в частности, цитировавшаяся большая статья “Изучение вопросов жизни и новая физика”, так и начатая книга, оставшаяся при жизни в рукописи с заглавием, которым можно окрестить весь этот творческий период “О жизненном (биологическим) времени”. Весь этот текст представляет собой, возможно, историко-научное введение к какой-то очень большой будущей книге.

В докладе 26 декабря 1931 г. введение кратко и изложено. Он начинается сопоставлением понятия времени в физике и в геохимии с основным тезисом, что из всех наук ближе всех подходит к изучению времени и пространства как раз геохимия как дисциплина, изучающая природное существование, следовательно, длительность “жизни” атомов в земной коре и в других космических телах. Затем автор обращает внимание на вопросы эпистемологические, в частности, на особое значение для научного познания эмпирических обобщений как бесспорных фактических положений и на применение их для проблемы времени и пространства. Эмпирическое обобщение не относится к области теорий, гипотез и научных моделей, но оно и не философское положение, поскольку объединяет некоторый корпус реальных фактов современной науки. Как и вся постановка проблемы в докладе, данное положение является существенно новым, оно намечает путь перевода времени и пространства из первичных неопределяемых научных понятий, на основе которых измеряются явления, в разряд собственно природных феноменов, аналогичных другим изучаемым, стало быть, наблюдательным и опытным объектам науки, имеющим причины и следствия, измеримые и качественные черты и параметры. Так проблема времени раньше не ставилась, и вероятно, как раз эта постановка осталась полностью непонятной слушателям.

Затем Вернадский переходит к истории создания Ньютоном первой теоретической модели времени и пространства как абсолютных понятий. Он обращает внимание при этом, что творец механики исходил из своей глубокой религиозной интуиции. (Возможно, что именно этот пассаж явился красной тряпкой для вновь избранных к тому времени коммунистов-академиков и вызвал последующие не идущие к делу пустые нападки в академической печати, о которых говорилось выше). Затем Вернадский прочертил пунктирно историю создания в науке и философии понятия связного пространства – времени задолго до формирования его как четырехмерного континуума Германом Минковским. Следующий раздел посвящен понятию физического пространства, преодолению в математике, кристаллографии и в электродинамике понятия изотропного пространства и созданию представления об анизотропном его характере. И в заключение Вернадский указал на важность, на огромную будущность для науки и философии принципа симметрии и эмпирического мгновения. Именно отсюда – из понимания симметрии как явления природы и понимания точки настоящего, аристотелевского “теперь”, которое он назвал “эмпирическим мгновением”, следует ждать, по его мнению, нового прорыва в описании реальности.