Текст книги "Причина времени"

Автор книги: Геннадий Аксенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Contents

ПРИЧИНА ВРЕМЕНИ

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Глава 1 ПОДВИЖНЫЙ ОБРАЗ ВЕЧНОСТИ

Глава 2 ЧИСЛО ДВИЖЕНИЯ, НО НЕ ДВИЖЕНИЕ

Глава 3 ПУЛЬС ГАЛИЛЕЯ

Глава 4 РАЗДВОЕНИЕ ВРЕМЕНИ

Глава 5 ПЕРВЫЕ УЧЕНИКИ

Глава 6 ВОССТАНОВЛЕНИЕ СЛОЖНОСТИ

Часть первая. Выводы

Глава 7 РАКОВИНЫ В ГОРАХ

Глава 8 СТОЛБОВАЯ ДОРОГА ИЛИ ВЕРСТОВЫЕ СТОЛБЫ?

Глава 9 ОТКРЫТИЕ ПАСТЕРА

Глава 10 ELAN VITAL

Глава 11 ВСЕГДА ЕСТЬ СВИДЕТЕЛЬ

Часть вторая. Выводы:

Глава 12 OMNE VIVUM E VIVO!

Глава 13 ОХВАЧЕННАЯ ЖИЗНЬЮ

Глава 14 АБСОЛЮТНОЕ ВРЕМЯ

Глава 15 АБСОЛЮТНОЕ ПРОСТРАНСТВО

Глава 16 ПЛАСТЫ РЕАЛЬНОСТИ

Третья часть. Выводы:

Глава 17 ФУНДАМЕНТАЛЬНАЯ БИОСФЕРА

Глава 18 АКТУАЛЬНАЯ ПОВЕРХНОС

Глава 19 ПРИНЦИП ЛАМАРКА

Глава 20 ВРЕМЯОБРАЗУЮЩИЙ ФАКТОР

Глава 21 ДЛЕНИЕ ВРЕМЕНИ, ЧУВСТВО ВРЕМЕНИ И СОЗНАНИЕ ВРЕМЕНИ

Четвертая часть. Выводы:

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ПРИМЕЧАНИЯ

ЛИТЕРАТУРА

Указатель

Г. П. Аксенов

ПРИЧИНА ВРЕМЕНИ

Москва Эдиториал УРСС

2000

Исследование выполнено при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) проект № 97-03-04076

Издание осуществлено при финансовой поддержке

Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) проект № 00-03-16088д

Г. П. Аксенов. Причина времени. – М.: Эдиториал УРСС, 2000.

Если вместо вопроса “Что такое время и пространство?” мы спросим себя “В результате чего идет время и образуется пространство?”, то у нас возникнет отношение к этим загадочным и неопределяемым универсальным категориям как к обычным явлениям природы, имеющим вполне реальные естественные источники.

В книге дан краткий очерк истории формирования понятия о природе времени от античности до наших дней. Первой ключевой фигурой книги является И. Ньютон, который, разделив время и пространство на абсолютные и относительные, вывел свои знаменитые законы относительного движения. Его идею об отсутствии истинного времени в вещественном мире поддержал И. Кант, указав, что оно принадлежит познающему человеку, затем ее углубил своим интуитивизмом А. Бергсон; ее противоречие с фактами описательного естествознания XVIII-XIX вв. стимулировало исследование реального времени и неоднородного пространства мира естественных земных тел; наконец, она получила сильное подтверждение в теории относительности А. Эйнштейна.

Положительное содержание идее абсолютного движения дано в учении о живом веществе и биосфере В.И. Вернадского, который является второй и главной ключевой фигурой книги. Он очертил понятие биологического времени-пространстве, которое привело его к непротиворечивой форме естествознания, где жизнь есть явление космоса, несводимое ни к чему более простому. В книге предложены современные исследовательские перспективы биосферной космологии с точки зрения причины времени.

Предназначена для ученых, аспирантов и студентов, работающих в области наук о Земле, а также для всех интересующихся проблемами времени и пространства.

© Г.П.Аксенов.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Проблема времени совершенно четко разделяется на две сферы, как и вся остальная наука, надо сказать. В рамках одной мы пытаемся понять, что такое время, объяснить его природу, сопоставить с другими явлениями нашей внутренней жизни и внешней природы, иначе говоря, исходим из религиозного, философского, художественного или научного видения мира в целом. Эта сфера идей в прежние времена называлась по-разному, по большей части натурфилософией, просто философией, а в более реалистической форме иногда теперь сводится к вопросу, в чем состоит физический или естественный, или вещественный смысл научных формул и математических символов.

Вторая область – как раз формулы и символы. Они имеют совсем другую цель и, может быть, другой источник, тот же, что древняя магия. Эта цель – практическая деятельность. Здесь не ставят задачу понять природу, но стараются исследовать и использовать ее так, как она есть, имеют цель подчинить, переделать ее, или, принимая во внимание современные экологические настроения, – контролировать действительность. В любом случае влиять на нее, например, стараясь не разрушить в своих действиях.

Сфера инструментальная, практическая, математическая и техническая есть в сущности самая точная из всех точных областей человеческого знания. Где применяются более совершенные приборы, чем измерительные, касающиеся расстояний, размеров в пространстве и хода времени! Все современные области цивилизации – компьютеры, информатика, следящие системы, космические исследования основаны на получении, хранении времени и на ориентации в нем и в пространстве. Ни один автомат и ни одна совершенная машина вообще уже не работает без встроенных в нее часов.

Почти невозможно себе представить путь, какой прошла эта деятельность по сравнению с первыми наблюдениями неба египетскими жрецами, составившими календарь или опытом человека, построившего первый гномон – солнечные часы. Этот путь необозрим.

Вместе с тем успехи в попытках понять, что такое время и пространство – значительно скромнее. Даже иногда кажется загадочным: чем точнее наши измерения времени, тем неотчетливее его понимание. Ответа на вопрос “Что такое время и пространство?” по сути дела нет, задавал ли его первобытный человек, смотревший на звездное небо или современный человек, глядящий на электронное табло в зале аэропорта. Точнее сказать, ответы, которые давали ученые – натурфилософы, по большей части не устраивали остальных. По большей части без них вполне можно было обойтись. Но иногда наступал момент, когда отсутствие общего знания тормозило точное, а принципиальное непонимание общего смысла заводило в многочисленные тупики.

Итак, первая сфера устремляется к ведомству истины, вторая – ориентируется скорее на пользу. Хотя в действительности так четко разделить обе области не так просто, что приводит к исключительно сложным отношениям между ними. Иногда сотрудничество, когда одна обращается к другой за помощью, иногда соперничество и вражда. Иногда они не совмещались у целых поколений между собой, иногда отдельные ученые начинали как натурфилософы, то есть пытались понять и осознать истину, но затем приходили к выводу, что она сводится к правильной математике, к методу, к форме, а не заключена в содержании. Другие, наоборот, от наблюдений и эмпирических исследований переходили к более общим вопросам, к попыткам понимания природы.

В этой книге речь пойдет не об измерении времени, не о календарях и хронологиях, не о хранении времени и измерении пространства, а о попытках объяснения времени. Если область получения и использования времени и измерений пространства неохватна, то сфера понимания как раз очень и очень даже обозрима и невелика. Но всегда получалось, что один и тот же вопрос, задававшийся в разные эпохи, когда уровень развития области измерений и использования времени и пространства оказывалась несравнимой, приводил к совершенно разным ответам. Все дело в том, каков этот вопрос?

О нем речь и пойдет. Тема книги – одна тонкость, которую долго не замечали или на нее не обращали внимания, если и замечали, в формулировании главного вопроса. Различие кажется очень незначительным, но очень малое расхождение в начале пути приводит к огромным следствиям в его конце. Различие заключается вот в чем: иногда некоторые мыслители на самом деле отвечали не на вопрос “Что такое время?”, а на такой: “Почему идет время?” Только об этой скромной подробности и пойдет речь далее. Иначе говоря, возможно (только возможно, здесь все очень зыбко), что некоторые из них спрашивали себя: что такое время? а своей мыслью и своей практикой, своими постулатами отвечали немного на другие вопросы: в чем причина времени? В результате чего время течет? Что (или кто) производит, продуцирует время и пространство? Что “отвечает” за его ход? Что обеспечивает его необратимость, то есть невозможность вернуться в прошлое? Равным образом, все сказанное выше точно также относится и к понятию “пространство”. Что отвечает за его образование? Почему, например, оно имеет три измерения, а не восемь или два с половиной? Есть ли в нем направления?

В литературе такое простое словосочетание как “причина времени” почему-то не применялось, не встречается явным образом. Но однажды эти слова стали для меня неотвязными, превратились в определенный методический прием, инструмент, с помощью которого удобно исследовать предмет. И оказалось, что они упростили множество вопросов и облегчили понимание. Речь как бы не шла об истине, а об удобстве. Новый термин стал неким ключом, открывающим смысл и направление прежних духовных поисков. Выяснилось, что поиск природных существующих причин часто и был главным нервом напряженных, подчас исключительно драматичных переживаний, связанных с неуловимой материей времени и пространства. Проглянул какой-то порядок, с чего начинать.

Концепция “причины времени” явилась с одной стороны как бы и обобщением предыдущего, но с другой стороны, ни на что прежнее не походила, о ней надо было, оказывается, догадаться. Как потом обнаружилось, на него наталкивала та не замечаемая прежде тонкость, и открылось содержание прежних исследований, которые исподволь направлялись этим понятием. Таким образом, оно стало работоспособным, потому что высветило не один какой-нибудь ареал в прошлой науке, а все поле исследования без всяких исключений, оказалось применимо ко всем связанным с временем и пространством вопросам, решениям и размышлениям и совсем в разные века. Иначе говоря, концепция как инструмент понимания и исследования оказалась универсальной, что-то освещало в каждом предыдущем достижении.

Второе положительное свойство концепции, заставившее ей доверять, было менее обязательным, даже эмоциональным, но тоже облегчавшим размышления.

Оказалось, что всю историю данного вопроса можно представить немного не так, как в истории науки привыкли. Обычно, подчиняясь чувству развития и преодоления устарелого знания и в погоне за новым, исследователи представляют его историю серией переворотов. Каждый последующий этап есть более или менее полное, более или менее решительное опровержение, отрицание предыдущего. Так случилось в начале двадцатого века, когда идея абсолютного времени уступила место идее времени относительного, когда наступила эпоха релятивизма. Об этом написано много книг.

А вот рассмотренная с точки зрения “причины времени” история его развития оказалась вовсе не революционной, это слово к ней не подходило.

Революции, вообще любые отрицания и ломки относятся скорее к неживой природе. Больше всего ломают окружающее всякие извержения, наводнения, землетрясения и тайфуны. Они подчас меняют все кругом неузнаваемо. Напротив, все живое движется не спеша, зато в одном направлении. То же относится и к сфере мысли. Она развивается развертыванием, становлением, разверзанием внутренних потенций, новое не зачеркивает старое, а наслаивается на него. Прошлое наращивается, образуя структуру и формируя постепенно культуру и цивилизацию, которая есть в некотором смысле история компромиссов. А революцией мы потом представляем новое, когда рассматриваем прошлое или слишком малыми отрезками, или слишком большими дистанциями.

В образе революционных перемен всегда есть опасность отношения к личностям как к людям сугубо историческим, преходящим, прошедшим. Как будто они, еще не достигшие зрелого состояния, живут для нас, начерно. Приходят новые и говорят: “Нет, это совсем не так!” и преодолевают их представления и достижения, в лучшем случае поблагодарят и отодвинут в сторону. Однако в рамках такого рассуждения революционеры так же преходящи и заранее обречены на замену. Наше нравственное чувство с таким историзмом и преходящестью не должно мириться. Чувство диктует нам, что каждый человек достаточен, целен и полон. Если он что-то сделал, это и есть его настоящая жизнь, он прожил ее набело, а не в качестве подготовки к следующему за ним этапу. Он не является историческим материалом для выращивания какой-то иной жизни. Человек есть существо целостное, представляет собой чистое качество и не может иметь свойств достаточности и недостаточности, полноты и неполноты. То, что нам кажется чьим-то заблуждением, в других измерениях также ценно, как и то, что представляется достижением.

Так и в истории знания. Несмотря на постоянное обновление, только кажется, что оно движется по пути отрицаний и революций, на самом деле непрерывно происходит прибавление нового, разверзается исполинский цветок цивилизации. Недаром такая новая, появившаяся только в ХХ веке научная дисциплина как история науки, продолжает изучать и повторять давно, казалось бы, известное и непрерывно находит в старых “отвалах” добытых сведений все новые и новые ценные элементы. Для нее, как и для всякой науки, не должно быть большого и малого, правильного и неправильного, потому что во всем содержится некий урок, потому что все произведено когда-то неповторимой и бесконечно ценной именно поэтому личностью ученого.

Понятие “причина времени” заставило многое пересматривать, но не для отрицания, а для восстановления правды. Мне довелось испытать много радостных минут, когда с его помощью прежним достижениям, часто считавшихся и казавшихся заблуждениями, нашлось новое, удивительно логичное объяснение и все оказывается нужным и пригодным. Все как-то по-новому упаковалось, согласилось между собой и ничего не нужно выбрасывать.

Понятие о “причине времени” не провоцировало никаких революций и контрреволюций. Оно относилось к первой, мало разработанной области истории знания о времени, и все его развитие как предмета ведения пока еще можно обозреть, несмотря на проделанную за столетия работу. Как оказалось, его можно представить как разворачивание всего лишь одного подхода, одной идеи. В более чем двухтысячелетней истории науки выделилась четко очерченная когорта мыслителей. Отделенные иногда веками друг от друга, они тем не менее упорно рассматривали время и пространство с одной позиции: с точки зрения поиска их причины. Не обязательно называя причину причиной (чаще сходным, но чересчур общим, широким понятием – природа), они искали именно действующую пружину, движущую силу, определявшую как течение времени так и все его свойства, как формирование пространства, так и все его строение.

Мне представилось, что эта именно одна команда, делающая одно общее дело. Разделенные веками и даже тысячелетиями, они испытывали одно общее чувство и одно умственное настроение. Команда не такая уж большая. К ней надо причислить Платона и Аристотеля, Аврелия Августина Блаженного, Исаака Ньютона, Иммануила Канта, Анри Бергсона, Владимира Ивановича Вернадского и некоторых других, о которых здесь пойдет речь. Все они поддерживали одну главную идею и реально продвинули представление о природе времени, сумели освоить и осмыслить тот наличный поставлявшийся науками своей эпохи исследовательский материал, тот хлеб науки измерений времени, возрастов и хронологий, который мыслители преобразовывали в продукты другого качества – они пытались внести в предмет объяснение причин его проявления. Соединяя их идеи, мы увидим, что никаких революций по крайне мере в знании о времени не происходило. Высказывания и вопросы Аристотеля и Августина повторяет через две тысячи лет и почти теми же словами Вернадский. И каждое слово и каждая их умственная конструкция оказалась правильной и ничуть не устарели, а составляют удивительную целостность.

Ради экономии места и для того, чтобы не потеряться в частностях и сохранить направление, мне придется основываться в основном на идеях этих мыслителей и ученых, потому что за две с лишним тысячи лет невозможно даже перечислить всех, кто интересовался данными предметами и оставил в нем небезынтересные свои размышления.

Дело в том, что названные люди – это личности одного умственного, да, вероятно, и нравственного, склада. Разумеется, у меня недостаточно знаний, чтобы составить целостное представление об их характерах, жизни, об их личностях. Но можно сказать твердо одно: есть главное и решающее свойство, определившее направление их поиска, их место в научном знании. Какую проблему они решали? Какие научные законы их больше всего занимали, были ближе всего?

Их больше всего увлекал вопрос: почему этот мир сохраняется? Чем обеспечивается его единство и цельность? Ведь очевидно всякому, а в особенности этим необыкновенно эрудированным ученым, что мир исключительно разнообразен и непрерывно меняется, в нем все движется, все непрочно, но они догадывались, что если он еще стоит, значит, существуют обеспечивающие его устойчивость законы. Иначе – все чересчур случайно. Разрушение налицо, оно просто повсюду бросается в глаза, а обратный процесс – восстановление – не очевиден. Но если мир до сих пор не разрушился, следовательно, что-то за видимостью непрерывного его ухудшения кроется вечное и прочное, что не поддается разрушению. И они пытались проникнуть за обманчивую видимость ветшания.

И в поисках таких законов устойчивости попутно эти мыслители пытались найти причину времени, спрашивая себя: время разрушает или время лечит?

А вот неизбежные отличия в их построениях обусловлены разным уровнем накопленных в их эпоху знаний, разной степенью их вооруженности инструментами, но не силой ума, не направлением взгляда и не революциями. И мне остается всего лишь как регистратору событий составить протокол необычного научного симпозиума, проходившего две с половиной тысячи лет.

ВВЕДЕНИЕ

Что такое время? Никакого более отчетливого ответа на такой вопрос кроме как: “Время – это то, что измеряется часами”, – сейчас в нашем знании нет, не существует. По общему мнению ученых, время, как и пространство, есть неопределимые понятия. (1). Но если время есть просто миф, как, например, “ангелы” или “ад”, тогда почему оно применяется в науке? Если оно есть просто слово, философское понятие, чисто умственная идеальная конструкция, прикладываемая к действительности, аналогичная таким категориям как “возможность” или “качество”, которые ничем не измеряются, то почему оно измеряется? Может быть, оно есть обыденное человеческое ощущение, такое, например, как “кислое”, “сладкое”, “соленое”? С таких “проб”, правда, началась химия, остатки чего мы видим в языке: “кислород”, “мягкая вода”. Не есть ли оно предмет обыденного знания, аналогичное понятиям “небо” или “горизонт”, давно устаревшим и исчезнувшим из научного обихода?

Но все-таки символы в любой научной формуле, означающие время и пространство – “t” и “l”, не есть отпечаток ни религиозных чувств, ни философское понятие, ни субъективный опыт наших чувств, но что-то относящееся к объективной природе. Время течет как-то одинаково для всех, абсолютно строго и все уточняется приборами для потребностей научной, государственной и общественной жизни.

Чуть не поминутно мы думаем, вспоминаем о такой неопределенной материи как время, а говоря с другими, то и дело обсуждаем сроки, периоды, рубежи времени; мы спешим, чтобы успеть, мы медлим и делаем еще тысячи вещей, связанных с течением времени. В частотном словаре русского языка среди значимых знаменательных слов слово “время” стоит на третьем месте, а если сложить его еще с одним почти столь же употребимым – “год”, то они выйдут на первую позицию, оттеснив то слово, которое мы употребляем, как оказалось, всего чаще – “я”.

Несмотря на такую частоту употребления слова “время”, большая доля книг и статей о нем написана очень тяжелым языком, неудобно выговариваемыми словами. Ни в одной другой области философии и науки нет такого нагромождения собственной, авторской, не общепринятой терминологии, как здесь. Собственно говоря, путаница и взаимное непонимание возникает потому, что самой науки о природе времени и пространства нет. Есть наука об измерении времени и пространства и тут все проще, техническая сторона заменяет понятийную. Но никакой отдельной “темпологии”, “хрономии” или еще чего-нибудь в таком духе нет, не сложилось. Область эта еще должна отделиться из философии. Собственно говоря, сугубая сложность и путаница есть показатель невыделенности, нерожденности науки. Она все еще тащит за собой плаценту философских понятий, силится стать на ноги, то есть заменить философские категории на твердые научные термины.

Во всех общедоступных словарях ставится вопрос о “сути”, “сущности” времени. Все хотят прямо сказать, что оно такое. Однако этот вопрос не подъемен, потому что ответ крайне неясен и сводится к тому, что время – это что-то вроде абстракции, указывающей на всеобщее течение всего.

Вот что сказано в Британской Энциклопедии: “Одна из граней человеческого сознания есть представление о времени. Люди чувствуют прохождение времени в их личном опыте, физически и вместе с тем психически и наблюдают его в окружающей среде, как социальной, так и природной (одушевленной и неодушевленной). Время, как свидетельствует опыт, есть однонаправленное движение, темп (pace) которого достаточно медленен для того чтобы его различить. (Актуально текут только материальные флюиды, но как и вообще в физическом опыте, время может быть описано только на языке физических феноменов). Люди чувствуют и думают в ходе времени. Они также действуют в нем, овладевая им либо в достаточной, либо в недостаточной степени”. Далее говорится, что время кажется текущим как вокруг так и в нас самих. И вообще автор статьи (A.J.T.) склоняется к мнению Уайтхеда, что время есть феномен метафизический и его течение может быть схвачено только иррационально, поэтому лучше считать его иллюзией. И далее авторы переходят к истории представления о времени в философии и в настоящую эпоху и к измерению различных времен: астрономического, геологического и т.п. (The New..., 1975, V. 18).

Французский Большой Ларусс определяет время более отвлеченно: “Фундаментальное понятие, представляемое как бесконечная среда с определенной последовательностью событий: история располагается во времени и пространстве”. Далее следует еще 11 значений слова “время”: как период, эпоха, характеристика, состояние чего-либо и описание различных времен: астрономических, геологических, биологических, экономических после чего авторы статьи переходят к способам измерений времени.

В нашей Большой Советской энциклопедии (другой с эпохи насильственного материализма пока не создано) время определяется более просто: “Основная (наряду с пространством) форма существования материи, заключающаяся в закономерной координации сменяющих друг друга явлений. Оно существует объективно и неразрывно связано с движущейся материей”. И далее тоже идет речь о проблемах и приемах измерения времени.

Итак, везде мы видим попытку сразу взять быка за рога и дать какое-нибудь вразумительное определение по модели “Что– есть– время?”. Наиболее реалистически поступили английские авторы, связав время с ощущением его, мне лично такая попытка кажется практичной, во всяком случае менее претенциозной. Зато все сразу переходят к способам измерения, что, как о том уже говорилось ранее, значительно легче и осязаемо.

За более подробными разъяснениями приходится обращаться к философским словарям. Так, в последнем из советских время называется атрибутом или всеобщей формой движения материи. Оно определяется , как сказано в этой статье, конкретными материальными процессами. (Философский..., 1983.)

Данное определение несколько ставит в тупик. Если время – атрибут, т.е. свойство предметов, почему оно – всеобщее свойство. Свойство можно определить только относительно других свойств, в сравнении, отличающихся качественно и количественно от них. Но если свойство всеобщее, принадлежит всему на свете без исключения, то как и с чем его можно сравнивать. Чем отделить от другого? Может ли быть атрибут уникальным?

Если время – всеобщее свойство, значит оно все определяет, им можно все описать? Напрашивается, например, простой вопрос: это время всему придает длительность, благодаря ему все длится? Нет, словарь утверждает совсем другое: не оно формирует свойства вещей, напротив, оно само определяется различными процессами в материальном мире, то есть время как бы вторично, производно, но тогда это заявление противоречит понятию “всеобщая форма”. Получается, что времени общего и единого для всего, вообще как такового не существует, оно бытует только в некоей особенной форме: времен столько, сколько существует самих материальных процессов. Тут возникает почтенная платоновская философская проблема: существует ли стол как таковой или только конкретный стол, сделанный из определенного материала и в своей особенной конкретной форме. Этот тупиковый спор существует только потому, что он неправомерно перенесен из философской области, где изучают сущности, субстанции, общие идеи, в научную, где изучают явления, измеримые вещи, не вдаваясь в стоящие за ними сущности.

Но дальше – еще хуже. Начиная перечислять конкретные формы времени, соответствующие видам движения или изменения материальных образований, словарь включает в них время биосферы и человеческой истории. Есть, они говорят, время биосферы и время историческое как особые конкретные формы нашей всеобщей формы – времени. Но кто может сказать с уверенностью, что бытие биосферы нацело определяется материальными процессами, что в ней не осталось еще чего-то, не сводимого к материи и энергии? Современная наука ничего подобного сказать не может, напротив, она настойчиво подталкивает к мысли, что живые организмы нельзя свести к материально-энергетическим процессам. Еще в большей степени это касается человеческого поведения и основанного на нем исторического процесса. Следовательно, не очень корректно будет утверждать, что время определяется конкретными вещественно-энергетическими взаимодействиями в биосфере, ведущими процессами которой служат явления живой природы, и тем более историей людей. Ведь мы для хронологии истории используем астрономическое время, а не что-либо специфически историческое. В чем нам лучше всего количественно выразить время правления Хлодвига? Удобнее всего в годах.

Выходит, данное определение как и многие другие, только все запутывает, и все потому, что тщится выяснить сущность времени.

Вероятно, нам следует смириться и не пытаться понять и определить время как таковое, выяснить его кардинальную природу, на манер философских словарей или пытаться определить его сущность с помощью запутаннейших, каждый раз придумываемых заново в каждой данной науке или в философии терминов. Надо ограничить свою задачу, потому что только ограничение усиливает. Может быть, следует отказаться от претензии познать сущность времени и пространства, ухватить их суть, оставить в стороне субстанции, первоосновы, и вместо всего самого главного спросить второстепенное: почему идет время? Вместо познания сущности мы тем самым обратимся к обычным явлениям природы. (Аксенов, 1986А, 1986Б).

В последнее время намечается такой подход в некоторых исследованиях. Немалую известность приобрели книги американского теоретика Дж. Т. Фрейзера, основателя Международного общества по изучению времени. Основываясь на эволюции мира от простого к сложному, Фрейзер насчитывает шесть “уровней темпоральности”, то есть временности, для различных физических, биологических, социальных реальностей, которые развиваются, переходят один в другой. (Fraser, 1982; The Study..., 1972, 1975).

Заявление о времени и пространстве как явлении природы оказывается, впрочем, весьма ответственным. Оно отрывает данные понятия от философских, потому что переводит его в разряд природных феноменов, которые служат объектами науки. А если они – явления природы, то следовательно, ни время ни пространство не есть всеобщее явление, всеобщее свойство природы, всеобщий атрибут материи. Любое явление, если оно именно явление, то есть то, что измеряется или описывается научным языком, не бывает всеобщим, не бывает повсеместным и вездесущим. Таких нет. Не повсеместно ньютоновское тяготение, не повсеместно электричество как явление природы, не повсеместны лес или вулканы. И если время и пространство измеряются, как же им не быть вполне конкретными, ощутимыми и осязаемыми нашими органами чувств или их продолжением – приборами? С ним можно работать, мы с ним непрерывно и работаем, измеряем часами или чем-нибудь еще, прикладываем разные линейки к поверхностям, т.е. рассчитываем величины в пространстве и используем их для различных надобностей. Отличие объекта науки от предмета общих и неконкретных рассуждений в том, что его не обязательно понимать, уяснять его суть и т. д. Его нужно принимать, использовать и применять таким как оно есть, непонятным. Если мы дадим себе труд подумать, все предметы науки этим и отличаются. Мы с ними работаем и в их использовании заключена их суть, а не в том, чтобы понимать, что они такое. Наше достоинство и наш вместе с тем недостаток состоит в том, что мы сначала действуем, а потом соображаем. Но такова данность.

Итак, условимся для начала считать время явлением природы и следовательно, не универсальным, а вполне локальным явлением, как и все прочие. Вот, к примеру, такое явление, как электричество. Если спросить любого физика, ни один не объяснит до конца, что оно такое. Зато каждый физик умеет с ним работать. Хотя лучше сравнить время с каким-нибудь более сложным явлением, определяемым более абстрактным словом, к примеру, с наследственностью. Эволюция взглядов на это понятие покажет нам более отчетливо нашу проблему с временем и пространством. Судьбы их схожи, поскольку мы можем точно сказать, к чему слово наследственность относится и что оно означает более точно, чем раньше, когда начало употребляться.

В конце прошлого века и в начале нашего слово “наследственность” было не менее отвлеченным, чем слово “время”, и не менее запутанным. Оно считалось всеобщим, главным свойством организма вообще. Но с открытием материального носителя все стало на свои места. Оказалось, что наследственность есть свойство не всего организма, у него есть источник, оно диктуется вполне конкретным материальным комплексом, в котором закодирована информация о вполне конкретных свойствах организма. Наследственность имеет основание или причину в виде генетического материала, четко локализованное в структурах клеток. Иначе говоря, есть вполне измеримые образования в глубине клеток, отвечающие за воспроизведение в следующем потомстве каждого из всех свойств организма. С ними и связана наследственность – общее понятие, относящееся ко всем организмам без исключения.

Примерно подобную же эволюцию претерпевает, на мой взгляд, и понятие времени (соответственно, и понятие пространства). Надо считать их явлениями, вызываемыми вполне конкретными и осязаемыми причинами. Оно детерминировано другими природными факторами, при появлении которых обнаруживается и время. Иначе говоря, следует предположить для начала, что время не всеобще, как то трактуют философские словари. Оно появляется и может быть измерено лишь при определенных условиях, и следовательно, при других условиях не появляется, его там просто нет. Ведь есть области, где электричество или наследственность имеют значение, а в других нет. Так же и время, и пространство. У них есть не мистическая “всеобщность”, но локализованная и не расплывчатая, а вполне земная причина?