Текст книги "Причина времени"
Автор книги: Геннадий Аксенов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 34 страниц)
О ее поисках и находках и пойдет далее речь. Но есть ли основания так ставить проблему: находить и описывать время и пространство через их причину или как-то иначе? Здесь нам помогут сами свойства времени. Какие из них мы знаем?
Прежде всего всем очевидно, что оно длится. Есть несомненное течение, ход, бег, которые еще образно называют “рекой времени”. Длительность есть настолько ясное и заметное свойство времени, что чаще всего оно и отождествляется с временем. Неосознанно подразумевается, что длительность и время – это одно и то же, хотя по здравому рассуждению длительность нельзя свести к времени и наоборот. Время более многоаспектное явление, чем длительность, а последняя есть нечто бесструктурное, беспрерывное, спонтанное, не имеющее ни начала, ни конца. Мы всегда находимся в его середине, на стремнине реки времени, откуда теряется из виду и начало продолжительности, и ее конец. Все можно себе представить, только не мир без длительности.
Далее становится ясно, что длительность каким-то образом связана с делением времени на мерные единицы, на чем основаны все его измерения. Членение времени на мерные единицы знакомо каждому, поскольку существуют часы, делящие наши дни на мерные одинаковые куски. Биение пульса, удары сердца, равномерное падение капель, качание маятника, чередование одинаковых по размеру дней – все это примеры и образы явлений, с помощью которых можно делить длительность, прерывать постепенность. Обыденность этих явлений состоит в их циклической завершенности, повторяемости, когда части единого потока выстраиваются и шествуют в определенном порядке. Они существуют благодаря цикличности, возвращению каждый раз в исходную точку.
Мы, правда., не очень миримся с некоторым произволом в подстановке частиц или временных единиц на место друг друга. Если все способы измерения времени равноценны и являют собой человеческие изобретения, то не имеет значения, чем мы его будем измерять, лишь бы было удобно. Главное, по-видимому, состоит в обеспечении одинаковости, равномерности двух соседних временных отрезков. Если в одном отрезке, названном секундой, заключено столько-то колебаний атомов цезия в кристаллической решетке, то и в другом должно быть ровно столько же. Но при этом всегда тревожит вопрос, на который нам затруднительно ответить: есть ли такое деление времени в действительности, или это только человеческое искусство? Чем оно само по себе делится, без человека? И делится ли? Ведь нельзя же отождествить время со способом его измерения, часы не являются генератором времени на манер электрической турбины, производящей электричество. Что такое природные часы? Обороты Земли вокруг Солнца или вокруг оси? Но стоит вылететь за пределы планеты, как оба этих фактора исчезают, но время на космическом корабле, шедшем, допустим, к Луне, не останавливалось. Поэтому сравнение двух соседних отрезков времени есть глубокая проблема всей науки измерения времени. Но нам важно сейчас только, что такие отрезки существуют и все.
Не вызывают особенных вопросов такие свойства времени как однонаправленность и необратимость. Совершенно ясно, что время течет в одном направлении, никогда не возвращаясь вспять. Оно асимметрично, движется от чего-то, что мы условно называем прошлым, через что-то, условно называемое нами настоящим., к тому, что мы именуем будущим. Или наоборот выраженное, приближается со стороны будущего, становится настоящим и уходит в прошлое. Важно, следовательно, что длительность имеет направление. Прошлое, как бы уже отяжелевшее, уже кристаллизованное время; настоящее подвижно и на выходе кристаллизуется, постепенно замирая или “замерзая” как звуки трубы игравшего на морозе барона Мюнхгаузена. Будущее, еще не бывшее, несостоявшееся, выплывает из небытия и становится настоящим.
Самым тесным образом связана с однонаправленностью необратимость времени. Течение существует только в одном направлении и оттуда не возвращается. Необратимость есть непрерывное становление настоящего, его непрерывное возобновление, неотвратимое обновление. Никакая прошлая комбинация не повторяется. Нельзя вернуть прошлое, повернуть вспять, и поменять местами прошлое, настоящее и будущее. Это свойство времени является самым эмоционально нагруженным, предметом поэтическим и лирическим, потому что бренность бытия больше всего влияет на нас, лично нас касается.
А вот пространство легче представить себе наглядно. Оно проще связывается с устойчивостью, основательностью. Оно представляется видимым простором, расстоянием, вместилищем всех существующих тел.
Но совсем нетрудно вообразить, что пространство является оборотной стороной явления времени и все вышеперечисленные свойства времени двойственны, легко преобразуются в пространственные. Длительность становится протяженностью, делимость – дискретностью, ограниченностью кусков пространства. Тройственное свойство распадения на прошлое–настоящее–будущее в чем-то схоже с трехмерностью пространства, чрезвычайно близким и привычным качеством окружающего иметь высоту, ширину и длину.
Есть и еще одно малоизвестное, но важнейшее сходство. Асимметричности времени соответствует такая же несимметричность пространства, называемая еще диссимметрией. Мы о нем подробно поговорим в своем месте, здесь же достаточно сказать, что оно потому явно совпадает с необратимостью времени, поскольку, как оказалось, пространство не симметрично относительно некоторых своих направлений, оно “неправильное”, неравное, некоторые его стороны не симметричны другим при всех прочих одинаковых свойствах. Это и есть диссимметрия.
И теперь, если мы скажем “А”, то есть согласимся с гипотезой, что у времени и пространства есть природные причины, мы должны сказать и “Б”, а именно, что все свойства и качества или атрибуты времени и пространства либо выдуманы нами, есть чистейшая условность, словесность, не имеющая никаких опор в действительности, либо имеют определенные природные источники, как и любые другие природные явления. Но так как иллюзию, повторяю, наука не измеряла бы, значит, гипотезу надо пока принять и попробовать отыскать “гены” длительности и делимости времени, и необратимости, и становления настоящего. У каждого из этих представляющихся нам абстрактных понятий, если посчитать их реальными свойствами реального процесса, должны иметься природные носители. Что-то должно сообщать вещам длительность, так же как что-то другое обеспечивать прерывание ее на объективно находящиеся где-то мерные куски; где-то обретаются причины диссимметрии и трёхмерности пространственных образований. Не случайно же возникли эти названия. Не могут они возникнуть для обозначения несуществующего вокруг нас и внутри нас, как имена ангелов, например. Или же они при правильно построенной аргументации и доказательствах естественными причинами должны исчезнуть из научного языка, как исчезли, например, такие ясные и очевидные, казалось бы, понятия, как “небо” или “небесный свод”. Они больше не требуются в развитой научной речи и не измеряются как явления, а стали чистыми образами и достойны только поэтической и обыденной речи.
Причина времени или причины свойств пространства и времени тем более требуют осмысления и рассмотрения, что так много благородных и высоких умов пытались ее выяснить. Собственно говоря, предметом всего дальнейшего рассуждения и исследования является постановка вопроса о том, причину ли времени искали эти умы, ей ли была посвящена определенная часть усилий научных исследований и философских построений прошлого. По моему мнению, именно так стоял вопрос, именно причину, природную реальную обусловленность времени искали многие выдающиеся умы, о которых мы собираемся здесь рассуждать.
Но само понятие причина тоже нуждается в определении. Причины бывают разные. Они выяснены и классифицированы еще Аристотелем и с тех пор не претерпели особых изменений. (Физика. II, 3, 194b 16 – 195b 30; Метафизика. A,. 3, 983a 23 – 984b 7)
1) Причина порождающая. Родители есть причина детей. Происхождение предмета есть причина его свойств.
Нам этот оттенок смысла слова “причина” здесь не подходит. Свойства детей не сводятся к свойствам родителей. Хотя и бывают наследственные болезни, а яблоко от яблони недалеко падает, не всякое явление легко свести к производящей причине. Иногда производное ничем не напоминает производящее и описать одно через другое трудно или даже невозможно. Мы увидим далее, что с таким настроением, с отказом от идеи происхождения и создается любая научная дисциплина. Основоположники наук всегда пытались отъединить одни закономерности – порождающие, от других – специфических, которые как раз и составляли предмет описания.
2) Причина как цель. Как то, к чему явление восходит, стремится. Дуб “стремится” заполнить тот объем, который ему положен по природе. Знание есть причина обучения. Все к чему-нибудь тянется. Но и этот аспект причинности не работает в понятии “причина времени”. Цель не выявляет специфики, она не похожа на предмет, цель если и служит стимулом появления данного явления, но ничего не говорит нам о свойствах его. Этот движущий стимул больше подходит разумному существу. Мы ставим себе цели и движемся к чему-то. Остальной природе целеполагание несвойственно.
3) Причина действующая, движущая. Что касается человека, то например, некое искусство вызывает к жизни некоторые продукты творчества. Причина дождя содержится в конденсации водяных паров в облаках, причина грома есть прохождение разряда электричества через воздух. Действующая причина есть непосредственная и ближайшая к явлению. В какой-то степени наш предмет отвечает такой связи.
4) Причина как форма осуществления, как нечто присущее предмету по его устройству, как свойство, детерминанта. Пожалуй, лучше всего иллюстрирует данный род причины явление электричества даже, чем наследственность, например. Если есть тела, которым свойственно электричество, стало быть, оно появляется и в какой-нибудь присущей ему форме, то есть с определенным напряжением, частотой, амплитудой и другими качествами его.
Наверное, вот эти два определения причины как непосредственного определяющего явления, ближе всего к нашей задаче. Как явления непростые, время и пространство можно попытаться определить и непосредственной движущей, и формальной причиной. Иначе говоря, следует утверждать, что время как и пространство, вызываются одними определенными явлениям определенного вида и не вызываются другими явлениями.
Надо только сразу отрешиться от попыток определить, как это часто бывает в философии, материальна причина или идеальна. Мы увидим далее, что такие вопросы подростковые и только запутывают дело. Явление и есть явление и нам нужно его правильно описать, не обращаясь к начальным и последним причинам и окончательным следствиям, оно находится посередине, возле нас, так сказать, и должно быть описано удобно, тогда и будет правильно.
Следует добавить, что по большей части научные и философские рассуждения в книге разделены, специально оговариваются, хотя это разделение нелегко, особенно в отношении нашего предмета, как уже говорилось. Во многом пока у нас в головах смесь этих областей познания. Как их отличить друг от друга? Мне кажется, есть простой критерий. Если текст легко переводится с языка на язык – это наука, есть трудно – это философия. Чем труднее, тем больше в нем философии. Поэтому во всем дальнейшем изложении автор старался использовать в основном научная аргументация, а не философская, хотя иногда отделить одно от другого трудно. Соответствен и подбор авторов. И по той же причине ограничения предмета множество философов, писавших о времени, осталось за пределами книги.
Ученые, о которых мы будем рассуждать, относятся к тем, которые пытались превратить рассуждения, философствование о времени и пространстве в аргументированную науку о времени, оперировали не словами, а фактами. Они пытались оставаться в рамках общепринятых приемов исследования, стать не оригинальными, а понятными.
Глава 1
ПОДВИЖНЫЙ ОБРАЗ ВЕЧНОСТИ
Почитатель ума и знания должен рассматривать прежде всего причины, которые связаны с разумной природой, и лишь во вторую очередь те, которые связаны с вещами, движимыми извне, и потому с необходимостью движущими другие вещи.
Платон.
Тимей.
Первое известное рассуждение о времени оказалось столь знаменитым, что до сих пор является предметом споров и различных интерпретаций. Кто только не оттачивал на нем свой ум.
Конечно, речь идет об апориях Зенона Элейского, называемые также парадоксами. Апория обозначает буквально “бездорожье”, т.е. запутанная, неразрешимая логическая задача. Весь смысл ее в том, что она впервые в философии связала между собой две очевидные категории: время и движение, или пространство и движение. Апорий у Зенона несколько, но они все построены по одной модели: способом делении времени или пространства на некие мерные отрезки и доведением этого деления до предела. Например, утверждается, что быстроногий Ахиллес никогда не сможет догнать убегающую черепаху, потому что ему последовательно приходиться преодолевать половину дистанции между ними за определенное время, затем половину от оставшейся половины и так далее до бесконечности. И поскольку такое деление никогда не окончиться, медлительная черепаха недосягаема.
Поскольку в античной традиции опытная проверка научных положений вообще не считалась решением проблемы, нужно было преодолеть парадокс правильным рассуждением. Поэтому когда “другой мудрец” из стихотворения Пушкина на заявление первого: “Движенья нет!” – применил новый способ аргументации: “смолчал и стал пред ним ходить”, то есть произвел эксперимент, его не приняли в качестве доказательства. Говорят даже, что Зенон набросился с палкой на хитрого изобретателя, потому что тот унизил божественный разум, который все должен разрешать логически, а не отсылать к видимости, которая, как философы прекрасно знали уже тогда, по большей части весьма обманчива.
Итак, вот апория “Стрела”, которая лучше других иллюстрирует нашу тему о причине времени. Летящая стрела демонстрирует нам иллюзию движения, говорит Зенон. На самом деле она покоится. Ведь стрела летит во времени, не так ли? А если это так, в чем нам не приходится сомневаться, а время состоит из неких частиц, то есть оно, конечно, делится, то мы можем вообразить себе настолько малый отрезок, отграниченный кусочек времени, когда длительность сама по себе исчезает. Никакой длительности уже почти и нет и даже она останавливается. Следовательно, в этот мельчайший момент стрела покоится. И потому она покоится вообще.
Вот чем покорены были навсегда умы. Хорош видно, как стрела летит, а если рассуждать строго логически, то она покоится. И это неразрешимое противоречие пытались решать самыми различными способами, включая новейшие, неведомые во времена Зенона. (2)
Известно только, что из этого зародыша выросли все проблемы времени. Все самые современные толкования их сопоставимы с апориями Зенона.
Делится ли время на мерные куски, и если да, то что означает такое деление? Можно ли делить его до бесконечности.? Может быть, как раз деление есть иллюзия и время на самом деле гладко или плавно и не состоит из единиц? Тогда одна частица его не отъединена от другой и следовательно, нет этих проклятых перерывов, через которые стрела, как и другие движущиеся предметы, вынуждена прыгать, преодолевая неясную пропасть между двумя отрезками времени и своей траектории.
Но может быть, стрела движется не во времени? Может быть, она как-то избегает его? Но весь жизненный и умственный опыт нам говорит: нет, время – всеобщее свойство движущегося мира. Вокруг нет ничего, что не испытывало бы изменений, движений, перемещений, не волновалось бы и ничто не происходит мгновенно, но в своем порядке. Если есть какая-то упорядоченность в окружающем мире, то она связана, несомненно, с течением времени. Время выстраивает последовательность изменений, благодаря ему нет хаоса, смешения всего и вся, а есть стройность, красота, гармония и т.д. следовательно, исключать движущиеся предметы из времени нельзя. Значит, время связано с движением прочно и неразрывно.
Зенон создал своими апориями умственную атмосферу, поле напряжения, силовую среду, в которой поколения мыслителей размышляли о времени и пространстве.
Но мы здесь не будем решать эти парадоксы. Прежде всего потому, что с точки зрения причины времени решать в них оказалось нечего. Как и все парадоксы, противоречие основано на смешении понятий из разных рядов. Происходит игра, полезная, конечно, игра ума, но не имеющая никакого другого результата кроме как упражнения мыслительных способностей.
Нам достаточно сказать об апориях затем, чтобы напомнить об умственных настроениях той поры, когда в сознании образованного человечества с временем связались некоторые прочные, не обсуждаемые и непререкаемые свойства, истекшие из рассуждений Зенона. Даже не из них, а из того, что подразумевалось, из постулатов или аксиом, которые положил Зенон в основу своих рассуждений, и которые молчаливо или явно теперь уже принимаются и до сих пор всеми общими и философскими словарями и теоретиками времени. Некоторые словари мы цитировали выше. Какие аксиомы?
Во-первых, всеобщность времени, о которой упоминалось выше. Это скрытое условие всего рассуждения, и в нем никто не сомневается, не обсуждает даже правомочность этого положения, но на нем все построено. Время связано со всем на свете, все происходит во времени. Нет ничего вокруг при всем разнообразии этого всего, что не проходило бы вместе с временем. Значит, оно присуще всему.
Во-вторых, аксиома о пределе делимости времени. Единицы его суть мельчайшие, но они не исчезают, не растворимы, благодаря чему мы мыслим время прерывистым, хотя и разделяющимся на очень малые, неуловимые отрезки. Предположение о дискретности времени выявил уже в античности Аристотель. Он заметил шаткость построений Зенона: “...летящая стрела стоит неподвижно; оно вытекает из предположения, что время слагается из “теперь”; если этого не признавать, силлогизма не получается”. (Аристотель Физика. (Z). 239b, 30).
Тем не менее критика Аристотеля не возымела особенного успеха и в предположение о существовании дискретных единиц времени философы продолжали играть.
В-третьих, вероятно, главное положение: время связано с движением. Фактически самые всеобщие и самые заметные черты или свойства окружающей действительности, несомненно, заключаются в них: мало того, что все течет, как заметил Гераклит, но все течет во времени.
Но является ли причиной времени это всеобщее движение? Кажется, на такой вывод мысль наталкивали хотя бы апории Зенона. Однако первое по-настоящему теоретическое рассуждение на эту тему ввело в поле внимание кроме категорий времени и движения еще одно действующее лицо.
************************
Платон оказался первым, кто вообще назвал причину времени, то есть совершенно твердо и уверенно указал на его источник. Несмотря на крайне непривычную для нас сейчас форму выражения, его идея является одним из самых впечатляющих достижений античной мысли, а с его натурфилософии, выраженной в диалоге “Тимей”, начинается любое рассуждение об общих законах природы и вся история естествознания вообще.
Вся предшествующая греческая философия в сущности принимала понятие времени само собой разумеющимся, что мы видели на примере Зенона. Ее предметы не нуждались в каком-либо особенном описании или определении времени, кроме обыденного неясного представления, которое есть у всех, и не требовали излюбленного софистического приема теоретического рассмотрения, когда сводятся и разводятся однородные и близкие понятия. Многие объекты обычных рассуждений философов: справедливость, ум, рассудок, душа, познание, государство и т.п. существуют как бы вне времени, вне развития, сами по себе, как сущности или феномены с неизменной природой, однажды созданными.
Главный герой платоновских диалогов Сократ вообще тоже ничего и никогда не говорит о времени. Его излюбленные темы касаются человека, но не природы как таковой, не движения вещей, где время обретается. По его словам, он ничего не испытывал из того, что есть на над землей и под землей, то есть никакой физикой или астрономией не интересовался. И Сократ беззлобно, как всегда, удивлялся, зачем это Аристофан в одной из своих комедий изобразил его болтающимся в какой-то корзине под облаками и рассуждающим об устройстве неба.
Вот почему в знаменитом “Тимее”, единственном из всех диалогов Платона, где идет речь об устройстве этого самого неба и всего космоса, Сократ только слушатель, а все содержание Платон вкладывает в уста Тимея. В сущности, мизансцена показательна и органична, поскольку все что излагает Платон, предположительно и наиболее логично из всего, что можно было высказать в ту эпоху о природе, когда науки как таковой не существовало, но только здравый смысл и простые наблюдения. Платон первым попытался превратить этот скудный материал в “теоретическое” знание о природе.
В рамках этого рассуждения время появляется как порождение вечности, возникает оппозиция: вечность и время. Нечто неизменное, постоянное, тождественное самому себе с одной стороны, и меняющееся, текучее, с другой стороны. Вечность пребывает в себе, а время возникает и пропадает. Но тождественен себе и пребывает только Ум, мировой разум. Он и порождает из себя Вселенную, космос.
Мысль не подвержена ничему, говорит Платон, что мы связываем с временем, то есть не стареет и не портится и пребывает сама в себе вечно. Она принадлежит Богу, который равен самому себе. Бог и вечность – синонимы. Вечность, рассуждает Платон, не означает некую бесконечность времени, некий бесконечный ряд лет, это совершенно другое качество, нежели время. В вечности нет ни годов, ни месяцев, ни дней. О вечности нельзя сказать, что она “есть” или “будет”. “Если рассуждать правильно, ей подобает одно только “есть”, между тем как “было” или “будет” приложимо лишь к возникновению, становящемуся во времени”. (Платон. Тимей, 37 e).
Иначе говоря, вечность есть некое единство прошлого, настоящего и будущего, когда ничто не проходит, но пребывает.
Порожденный Демиургом космос Платона и есть природа. Она осязаема, видима, слышима в отличие от истинного мира, который невидим и неосязаем, зато мыслим. Бог, Демиург строит вселенную по образцу (по-гречески –парадигма).вечности, то есть он хотел бы передать ей качества вечности, устойчивости, непреходящести. Но “дело обстояло так”, говорит устами Тимея Платон, что природу живого и вечного существа нельзя передать ничему что рождается из него, это можно сделать только отчасти, так сказать. И следуя этому загадочному “делу”, закономерному порядку вещей, который устойчивей самих вещей, Демиург “замыслил сотворить некое движущееся подобие вечности; устрояя небо, он вместе с ним творит для вечности, пребывающей в едином, вечный же образ, движущийся от числа к числу, который мы назвали временем” (Платон. Тимей, 37 d).
Вот, в сущности, первое в человеческой истории вдумчивое определение времени, то есть не принятие его как самого собой разумеющегося, что проходит или течет, но попытка осознать его таким (явлением – еще нельзя сказать, но свойством мира), что оно имеет определенный источник. Время появляется. Его не было в вечности. Оно произошло одновременно с миром, вот что важно, не в определенный период или эпоху или в определенный срок, но оно создано вместе с материей, для того чтобы являлись и дни, и часы, и эпохи. Оно придано движущемуся, осязаемому и слышимому, чувственному миру, но не мыслящему, не обладающему умом, то есть вечному миру. Это явление произведенное, рожденное, как говорит Платон, и по “обстоятельствам дела”, то есть по каким-то еще неизвестным законам не могло стать тождественным вечности, а могло получить от вечности лишь его ухудшенную бледную тень, отпечаток. Вот только с ним появились и “теперь”, и “есть”, и “было”, и “будет”, а также года и месяцы. (3).
Очень важно, что Платон, кроме частей времени, то есть прошлого, настоящего и будущего, связывает с ним еще несколько существенных качеств: становление или возникновение, появление, а также понятия о бренности: молодость и старение. “Итак, время возникло вместе с небом, дабы, одновременно рожденные, они и распались бы одновременно, если наступит для них распад; первообразом же для времени служит вечная природа, чтобы оно уподобилось ей, насколько возможно. Ибо первообраз есть то, что пребывает целую вечность, между тем как [отображение] возникло, есть и будет в продолжении целокупного времени. Такими были замысел и намерение бога относительно рождения времени; и вот, чтобы время родилось из разума и мысли бога, возникли Солнце, Луна и пять других светил, именуемых планетами, дабы определять и блюсти числа времени” (Платон. Тимей, 38 b – c).
Платоновский космос устроен просто: в центре Земля, затем в первом от нее круге, или сфере, Луна, во втором – Солнце, затем планета Гермеса (называемая теперь Меркурий), утренняя звезда (Венера) и еще три планеты, расположенных на своих кругах или сферах. В строении семи сфер он не был оригинальным, об этом говорили до него пифагорейцы, однако важно, что он связал с кругами блуждающих звезд или планет вычисления времени. В этом его главная мысль об устройстве вселенной. Звезды, не только блуждающие, то есть планеты, но и все остальные, неподвижные, звезды даны для “устроении времени”. “Что касается круговоротов прочих светил, то люди, за вычетом меньшинства, не замечают их, не дают им имен и не измеряют их взаимных числовых отношений, так что, можно сказать, они и не догадываются, что эти необозримо многочисленные и несказанно многообразные блуждания также суть время” (Платон. Тимей, 39 c –d).
Вот, собственно говоря, и все, что платоновская философия говорит о времени. Немного, но очень определенно. Не в том смысле, что относит возникновение его на счет божества, а в том, что нетривиально определяет источник времени. Собственно говоря, в реалистическом смысле, если можно применить к его философии эти слова, а некоторые и применяли (4), или лучше сказать, в обыденном смысле, из предыдущих построений философии, из тех же апорий Зенона вытекало, что время связано с движением и следовательно, зависит от него, или, напротив, движение – от времени. Но Платон не пошел по пути связи двух очевидностей, видимостей – движения тел и течения времени. Время у него зависит не от движения тел, а от божества, то есть оно отражает вечность, получая от него наиболее возможное, учитывая разрушительное действие “обстоятельств дела”, отпечатывание в бренных вещах, и главная характеристика этой бренности – течение или ход времени. Он не поддался соблазну отнести “устроение” времени за счет небесных тел. Звезды у него служат только для счета, для вычисления различных соотношений времени, но не для его “производства”.
В порядке платоновского творения Демиург образует стихии или рода: землю, воду, воздух и огонь, из которых и формирует бренные тела. У него в наличии есть вечные идеи, образцы, согласно которым он это делает. Иначе говоря, Демиург упорядочивает стихии при помощи “образов и чисел” (Платон. Тимей, 52 d). Но между идеями (или умом) и движущимися вещами, носящими те же имена, что и идеи (то есть мнениям), соединенными с нашими ощущениями, расположено некое средство, или промежуточная ступень. Этот посредник есть не что иное, как пространство. “Есть еще один род, а именно пространство: оно вечно, не приемлет разрушения, дарует обитель всему рождающемуся, но само воспринимается вне ощущения, посредством некоего незаконного умозаключения и поверить в него почти невозможно” (Платон. Тимей, 52 b).
Рассуждения Платона о пространстве довольно сложны и всегда вызывали массу толкований. Но мы не будем в них углубляться. Нам достаточно знать и воспринять только одну и самую простую мысленную конструкцию.
Для всего дальнейшего изложения нам важно не столько конкретное наполнение платоновской конструкции, то есть “происхождение” времени и пространства из божества. Необходимо и достаточно из слов “происхождение времени от вечности”, к чему сводится платоновская идея, взять пока только “происхождение времени”. Важна идея производности времени, его зависимости от другого порядка вещей. С этим пока еще нечего делать, оно ничего не говорит уму, кроме отсылки к другому, не земному порядку сущего. Превратим ее из положительной, как ее трактует Платон (время порождается вместе с миром Демиургом, а пространство – даже выше по иерархии творения, поскольку вечно) в отрицательные: время и пространство не принадлежит движущимся телам, не зависит от них. Этого пока достаточно, как мы увидим ниже. Хранение времени, его исчисление есть только показатель, ход “от числа к числу”, как говорит Платон, а не само время. Движение вещей есть способ его измерения, но не его генератор. Вот что важно.
Как мы увидим далее, эта главная идея Платона проходит через всю историю знания, модифицируясь, но оставаясь узнаваемой. Совсем не обязательно, чтобы она влияла на дальнейшее течение мысли, воздействовала на открытия и рассуждения выдающихся мыслителей, хотя, конечно, выдающиеся о ней знали. Дело в другом, в природе человеческого мышления, его одинаковой силе и сходном характере во все времена и эпохи, а также ценности и единстве знания, независимо от его наличного уровня. Эта природа ума позволяла занять конструктивную, выгодную позицию и ориентироваться в мире. Тот, кто мыслил подобно Платону, всегда повторял его мысленную конструкцию: время создается.
