Текст книги "Ради смеха, или Кандидат индустриальных наук"

Автор книги: Геннадий Толмачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Толмачев Геннадий

Ради смеха,
или
Кадидат индустриальных наук

I

У Миши Блинова было много мыслей. И все разные. А в этот день – давайте уточним: 16 мая, в среду – Миша поймал, а может, и сам родил крупную идею. Для идеи нужен толчок. И Миша, конечно же, не думал, кукушкой высовываясь из своей торговой точки, что толчком послужит милое создание с голубыми мультфильмовскими глазами. Вот она подошла – нет, подплыла – к пивному ларьку и попросила:

– Стакан лимонада, пожалуйста. Миша мгновенно ответил:

– Для красавиц и птичье молоко найдем. – Он пошарил рукой под стойкой и извлек коробку конфет «Птичье молоко».

– Ловко! – топко улыбнулась девушка. – Но я очень хочу пить.

– Какой разговор! Сделаем! – пообещал Миша, артистично наливая в бокал пива. – Прошу.

– Пиво. Горькое оно. – Но бокал взяла, пригубила, – Нет, не могу. Спасибо. – Она мельком посмотрела на цену и положила на прилавок монеты.

– Девушка, подождите! – всполошился Миша. – Лимонад будет, шампанское!

Сорвав фартук, он метнулся к двери, ногой распахнул ее и через секунду стоял рядом с девушкой.

– Не уходите, – попросил он. – Мне будет скучно.

– Глупости какие! – повела плечом девушка. Блинов не знал, что сказать. Наконец нашелся:

– Я вам воблы дам. – Он понял, что сморозил глупость, потому что девушка холодно, очень холодно посмотрела ему в глаза и спокойно пошла своей дорогой. И Миша не посмел задержать ее. Каблучки, удаляясь, стучали все глуше. А Блинов, симпатичный тридцатилетний Блинов, владелец новеньких «Жигулей» и суммы, которой бы вполне хватило па покупку вот этого самого трамвая, в который нырнула красавица, стоял в позе разъяренной базарной торговки, но лицо его потемнело не от гнева, а от грусти. Миша Блинов знал, что – увы! – в городе много хорошеньких девушек, которым, между нами говоря, «до лампочки» и его «Жигули», и его потенциальные возможности купить рижский трамвай.

«И умом вроде бы бог не обидел», – продолжал терзаться Миша, – и похохмитъ при случае могу. Что им еще надо?»

Это был первый звонок на подступах к мысли.

Если б кто знал, как Миша и 17, и 18 мая мечтал увидеть голубоглазую красавицу. И, что бы ни делал: вскрывал ли бочки, отсчитывал ли сдачу, переругивался ли с очередью, – глазами косил на тот проулок, откуда некогда выплыла Она.

Ближе к вечеру к ларьку подтягивались завсегдатаи: Леша Губошлеп, Степа Академик, Мурат Прохиндей. На правах постоянных клиентов они никогда не стояли в очереди. Подойдут к оконцу: «привет – привет», «набрызгай пару кружечек» – и все дела. И рассчитывались солидно.

– Мишенька, сколько я принял?

– Не считал.

– И я не помню. Держи целковый.

Хорошие клиенты, достойные. Им иногда и в долг не грешно отпустить. А бывает, рыбу подвезут, сухарики соленые или еще какой деликатес – Миша приглашает завсегдатаев в подсобку. В «гадюшник» – как говорит Степа Академик. Посидят тут часок – другой, порассуждают за жизнь, за «Кайрат» – и расползаются, поглаживая круглые животы.

Академика Миша Блинов увидел издалека. Как всегда, при галстуке, в лоснящемся костюме и в шляпе, полученной еще по лендлизу. Но осанка у Степы Академика была мировая. Гордая, можно сказать. Брюшко, из-под которого неспешно и косолапо выдвигались ноги; шея, с удовольствием поддерживающая большую голову, и… Конечно, надо еще сказать о глазах. Редкие глаза. Будто сами по себе беспробудно пьянствовали, получили пятнадцать суток за мелкое хулиганство, черт-те сколько назанимали в долг и вот, извините покорно, вернулись.

– Степа, зайди с тылу! – крикнул из пивнушки Миша Блинов.

Академик приветственно помахал рукой и наклонил голову: понял, мол.

– Давненько я в твоем гадюшнике не бывал, – усаживаясь па табуретку проговорил Степа. – Что новенького?

– Дело есть, Степа, – пододвигая ему кружку, сказал Миша. – Мужик ты, я заметил, башковитый. Да и понятно, что разную шушеру в Академии наук держать не будут. Ты еще там трудишься? – на всякий случай поинтересовался он, по опыту зная, как порой неусидчивы бывают его клиенты.

– Там, – сдувая пену, кивнул головой Степа. – А что?

– Ну так вот, – сказал Миша. – Мы сначала с тобой теоретически поговорим. Хочу твое академическое мнение знать. Согласен? На, кури.

– Интересно ты подступаешься.

– Предположим, я влюбился, – сплеча рубанул Миша и замолчал.

– Хе-хе! Это ты не по адресу, Миша. Ты по этим делам с Лешкой Губошлепом порассуждай. Он на эти дела мастак.

– Не понял ты, Степа! Лешка он, как бы это сказать, похабный очень. Губошлеп он и есть губошлеп. А я хочу теоретически поразговаривать. Ведь все знают, что ты самый юродированный человек. Вот скоро мы за судей голосовать будем. Да-к я твою фамилию напишу.

– Спасибо, Миша, – прочувствованно сказал Академик. – Но что толку?

– И я говорю, – со вздохом согласился Миша. – Если на то пошло, я не то чтобы в судьи тебя, в прокуроры бы выдвинул. Понял?

– Спасибо, Миша.

– Ну ладно, хватит об этом. Вот ты мне теоретически объясни: почему от меня девушки нос воротят? Не все, конечно, сам знаешь, но воротят. Что об этом в Академии наук думают?

Трудный вопрос. А ну-ка, налей еще пивка. Степа принял из рук Блинова кружку, фыркнул па пену и попросил:

– Обрисуй мне ее внешность.

– Ну как сказать, – замешкался Миша. Зажмурился, силясь вызвать образ девушки. – Аппетитная. Все при ней и сзади и спереди. Туфли итальянские.

– Речь какая?

– Культурная речь. Сам понимаешь, не как у Лешки. Пиво не пила, а деньги заплатила.

– Все ясно! – решительно поднялся с табуретки Академик. – Не ровня ты ей.

– Это почему? – обиделся Миша и вдруг вспылил: – Да видали мы таких! Вспомни Таньку Оглоблю. Королева, а не женщина! Коньяк только из фужера пила. А потом что? Увидела мои «Жигули» и обмякла. Впереди машины бежала, дорогу домой показывала. И еще гудела на перекрестках. Помнишь?

– То Танька, а это другой коленкор, видать. Вот, скажу, у нас в Академии. Всякие люди есть: и умные, и прости-господи. Посмотришь порой – стоит шибздик в очочках, тоненький, как карандаш. Мелочь, словом. А рот раззявит эта малявка, а там формулы видать. Вот это, я понимаю, ученый. Член-корреспондент, не меньше! Это я к чему говорю? Ты думаешь, у этого шибздика какие женщины? Конечно, не то что твоя Оглобля. И им, этим женщинам, кроме учености, ничего не надо. Понял, куда я клоню?

– Пока еще не совсем, – честно признался Миша.

– Слушай дальше. Ты ведь, но сути, кто такой? Неуч, Митрофанушка, тыкни…

– Ну ты поаккуратней, Степа. Тыква, нашел что сказать.

– Это я, Миша, не в обиду, а к слову. Плесни пивка. На этот раз Миша налил только полкружки.

– И если ты хочешь послушаться разумного совета, – продолжал разглагольствовать Академик, заметив «щедрость» Миши, – то тебе надо остепениться.

– Чево-о?! – брезгливо поморщился Миша. – Иди-ка ты со своими советами в церковь. Остепениться?! Хм… Пока молод – погуляю еще.

– Глупый ты! – снисходительно проговорил Академик. – И ничего не понимаешь. Остепениться – это по-нашему заработать степень.

– Какую степень? Может, статью? – съехидничал Блинов.

– Степень кандидата наук, дурашка. И тогда все девушки твои. Любую выбирай: хочешь – рыжую, хочешь – черную, а по нынешним временам и синюю найдешь.

Миша стоял не шелохнувшись. Глаза его вперлись в лицо Академика. Рот приоткрылся. Миша думал. Наконец он выдавил:

– А как же я остепенюсь? Экзамены, небось, сдавать надо.

– Поможем.

– А сколько это будет стоить?

– Прилично. – Сколько?

– Две тысячи. Да плюс банкеты, приемы… Миша крупно вздрогнул и прислонился к двери.

– Ты что это, без подготовки такие цифры называешь?! Совсем рехнулся?

– Другие больше платят.

Миша снова задумался. Наконец мучительно выдавил:

– Говоришь, и синие будут? Интересно. Да за эти деньги я стадо павлинов куплю. Правильно я рассуждаю?

– Правильно, Миша. Ни к чему тебе остепеняться. Оставим этот разговор.

Степа Академик своими редкими глазами проводил уплывшую в мойку кружку и расчетливо подумал: «Если закажу сейчас пива, этот торгаш за три кружки слупит. Пойду-ка я лучше к Ефиму, авось он и на воблу разорится».

– Ну бывай, Миша! – поднимаясь с табуретки, попрощался Степа.

– Бывай, – буркнул в ответ Миша, – Так-таки ничего ты мне дельного и не посоветовал.

– Прижимистый ты, потому и советы мои не впрок. – Ох и каналья ты! – Миша картинно всплеснул руками. – Надулся пива, как паук, и еще прижимистым обозвал. Это как называется?

– Мне твое пиво – во где застряло! – ладонью показал на горло Степа Академик. – Получи полтинник и давай-ка мы с тобой на будущее спина к спине и кто дальше отскочит.

– Ладно, Степа, не дури, – думая о своем, примирительно сказал Блинов. – Но и ты гусь порядочный. Это ведь надо учудить: за девицу две тысячи выложить.

II

А ночью Мише приснился сон. Подходит он будто к своей пивнушке, а у той очередь – хвоста не видать. И все степенные, почтительные. Молча стоят. Ни ругани, ни утреннего кашляющего смеха. Удивило Мишу, что знакомых мало. Да и откуда им взяться среди этой публики: тут и профессора с тросточками, и полковники, и главные бухгалтеры. Многие на «Волгах», «Жигулях». А первой, первой у окошка стояла Она. Размякшая, глазки сопливые, увидела Мишу и как-то просительно улыбнулась:

– А я, Миша, – сказала Она, – с без пятнадцати шесть очередь заняла.

– Зато первая, – находчиво ответил Блинов.

И что удивило Мишу: на всю эту очередь, и на Земфиру в том числе (Миша считал, что ее зовут не иначе как Земфира), – он нуль внимания. Как будто давным-давно привык к новым клиентам. Проходя к подсобке, он жизнерадостно хлопнул какого-то начальника по плечу и, точно зная, что сейчас в ответ раздастся смех, пошутил:

– Ну что, бугор, вчерась перехватил малость?!

– Грешен, Михаил Сергеевич, перебрал, – довольный, что его отличили, победно оглядел очередь начальник. Миша снял с замка пломбу, прошел в павильон (конечно, это был стеклянный павильон, а не пивнушка), взял бархотку и через три секунды оказался рядом с Земфирой. Сейчас он не смотрел па нее. Были дела поважнее. Он нетерпеливо провел бархоткой по запыленному щиту, и вот для всей очереди засияли первые слова. Сначала это были «Вас обслуживает…» Миша во сне скривился, и буквы как бы растворились. «Кто они такие? – разбушевался Миша, – чтобы писать «Вас обслуживает»? Надо так: «Вас опохмеляет» – и все! Это было хорошо. Еще один взмах рукой: «Михаил Сергеевич Блинов». Пауза. Следом открылось тире. И, наконец, нижняя главная строка: «Кандидат индустриальных наук». Красиво-то как: «Вас опохмеляет Михаил Сергеевич Блинов, кандидат индустриальных наук».

Миша проснулся, на половине прервав восхищенный стон клиентов. Сообразив, что дивный сон кончился, он застонал сам. От горечи. И еще оттого, что в голове противно и звонко ударили дятлы. Он пошарил рукой под кроватью и за толстое горло поймал кефир. Отдышался. Спать не хотелось. Хотелось думать. Про сон. Про себя.

Про завтрашний день. Миша вдруг светло и радостно подумал о том, что ему не жалко двух тысяч рублей (но почему две? Они и за полторы согласятся), и какие тогда перспективы открываются. Земфира. Ах, Земфира! И рука снова потянулась за кефиром. Все, идея созрела. Это случилось на рассвете, 10 мая.

Через крупнопанельную стену пять раз металлически прокуковала кукушка. Рано еще. Миша прикрыл глаза, и картинки, какие-то рваные картинки из детства и отрочества, из юности и зрелости расплывчато и кособоко мельтешили в голове.

Вот школа. А вот и он сам. В вельветовом костюмчике, белых бурках (ни у кого таких не было). Поднимается из-за парты Лена Васильцова и шпарит, как по бумаге: «Дорогая Марья Ивановна! Разрешите в Международный женский день 8 марта преподнести вам наш скромный подарок». И вместе с подснежниками она поставила на стол клетку с двумя щеглами-непоседами.

После уроков Миша дождался, когда все ушли из класса, подошел к Марье Ивановне и, точь-в-точь как велела мама, сказал: «Разрешите преподнести вам хрустальную вазу за двести сорок рублей». Марья Ивановна закусила губу и долго-долго смотрела на Мишу. Она ничего не сказала, но когда Миша пришел домой, он увидел, как мать сметает в угол осколки той самой вазы. А за стеной в тяжелом кашле заходился отец.

Еще картинка. Мише лет четырнадцать – пятнадцать. Он на вещевом рынке, проще, на барахолке. Тут они с матерью как бы не знакомы. Миша весь какой-то неухоженный, в телогрейке, в разбитых кирзовых сапогах. Милиция его обходит стороной: ну, торгует мальчишка брюками, ну, дороже, чем надо – какая ни на есть, а все родителям поддержка. Доля у Миши была твердая: десять процентов чистого дохода. По тройке, по пятерке, а накопилась у Миши изрядная сумма. И однажды он решил разыграть Лену Васильцову. Она была за ним закреплена как шеф, и вот как-то после занятий он говорит ей:

– Хочешь, дам почитать книжку?

– Какую?

– Опоре де Бальзака.

– Ну дай.

Лена берет книгу – и в портфель.

– Нет, – протестует Миша. – Ты ее сначала полистай.

Лена открыла книгу, и она вывалилась у нее из рук. Сразу за титульным листом в страницах был вырезан глубокий прямоугольник, в котором Миша хранил деньги,

– Здорово? – довольный произведенным эффектом, смеялся Миша.

– Книгу испортил, – сказала Лена.

– Подумаешь, книга! Цена-то ей 90 копеек.

– А зачем тебе столько денег?

– На институт коплю.

– Вот никогда бы не подумала, что на институт надо деньги копить.

– Ты еще, Лена, многого не знаешь, – сказал тогда Миша.

– Эх ты, Мишка-кубышка!

– Это я кубышка? Посмотрим, как ты запоешь лет через пять. Я свою линию твердо знаю: буду жить, как баобаб.

– Набоб, наверное? – подсказала Лена.

– Дядя Вадя говорит: баобаб. Значит, так и есть.

Если и был кумир у Миши Блинова, то это дядя Вадя. Как он представлялся: скромный работник торговли. Ну это, положим, для красного словца, потому что на самом деле дядя Вадя зашибал огромную деньгу. А в торговле, Миша знал, на зарплату не разгуляешься. Приезжал дядя Вадя к Блиновым позже всех гостей, но подросток примечал: за стол никто не садился. Ждали дядю Вадю. И как только фыркнет машина у подъезда, кто на балкон бежит, чтобы поприветствовать, кто навстречу ему. И все кричат.

– Вадим Семенович пожаловал! Ай да сюрприз!

Следом за дядей Бадей из машины извлекались картонные коробки: с икрой и балыками, колбасами и коньяками, с птицей, и под занавес – с невероятных размеров тортом.

– Прошу всех к столу! – командовал дядя Вадя, и начиналось пиршество. Мишу начинал распирать восторг еще до того, как его узнает и отличит за столом дядя Вадя.

– Ну как школа, дела? – промакая губы салфеткой, обращал наконец дядя Вадя свой взор на Мишу.

– Учимся, дядя Вадя, – привставал Миша.

– Я спрашиваю: как учишься?

– Ну не то, чтобы…

– Это плохо! Учиться надо так, Михаил, чтобы друзья от зависти зубами скрежетали.

– Золотые слова, Вадим Семенович, – вставляла мать Миши. – И я ему втолковываю…

– Дай договорю, а то запутаюсь. Учиться надо хорошо для того, Михаил, чтобы остроту мысли выработать, нужного человека от голытьбы отличать, чтобы поговорить умно, цитату к слову ввернуть.

– Слушаю и удивляюсь: министерская башка!

– Помолчи! Так вот: знания – они что? Сегодня от них голова пухнет, а завтра в книжку не глянул и – фьють! – все формулы поразлетались. И пусть летят, потому что формулами с человеком не поговоришь, а значит, и каши с ним не сваришь. Вот у меня случай был. Приходит ко мне один контролер – и ну стращать: я, мол, выведу вас на чистую воду. А я ему в ответ: а ну-ка марш отсюда, голь перекатная! Я не то что тебя, гнида, я и твоего начальника с места вышибу.

– Так и сказали?

– Слово в слово. А почему он мне не страшен? – Дядя Вадя сделал паузу и обвел глазами гостей, – Да потому, что я не только его начальника, а еще через его начальника дружбу вожу. Вот вам и секрет весь. А будь я темный, необученный – кому я в друзья понадоблюсь? Потому и говорю: учись, Михаил!

За столом зааплодировали. Польщенный дядя Вадя протестующе замахал рукой:

– Не мне ведь учиться, ему хлопайте. Кстати, в комсомол ты вступил?

– Нет, пока.

– Ошибка, Михаил, главная твоя ошибка.

И рад бы Миша Блинов последовать советам дяди Вади, а не получалось. Ни с учебой хорошей не получалось, и с комсомолом оконфузился. На собрании зачитали его заявление: так, мол, и так, прошу принять и прочее. Миша помнил: за других ребят легко голосовали. А тут почему-то все молчали. И вдруг поднялась Лена Васильцова. Миша обрадовался сначала, а посмотрел на Лену, и нехорошим предчувствием обожгло. То, что ей наедине говорилось, все выболтала. И сказала еще: «Если примете Блинова, лично я выйду из комсомола». Миша ей, конечно, потом отомстил и жестоко отомстил. Васильцова шла на медаль, а он ей на экзамене пять лишних запятых в сочинение поставил. Вся школа тогда всполошилась, а все равно медаль – тю-тю! На вечере Лена подошла к Блинову и сказала:

– Господи, сделай так, чтобы я подлее тебя в жизни никого не встретила.

Миша засмеялся и ответил:

– Встретишь еще, какие твои годы!

В институт Блинова не приняли, и он с радостью пошел работать к дяде Ваде. Дядя Вадя похлопал Мишу по плечу и сказал:

– Ты человек верный и поэтому будешь при мне адъютантом. По особым поручениям. А по приказу оформим подсобным рабочим.

– Спасибо, дядя Вадя.

– Не за что. А костюмчик и галстук-бабочку попридержи для свиданий. На работе ты должен быть, как мышь: серенький и маленький,

– Дядя Вадя, а зарплата какая будет?

– Семьдесят рублей в месяц. – Дядя Вадя с усмешкой посмотрел на разочарованного Мишу и добавил: – Посмотрим, на что ты способен.

– Да я буду…

– Самое главное, держи язык за зубами.

И Миша приступил к работе. Удивлялся поначалу, не узнавая щедрого дядю Вадю. На пять минут отойдет от стола – обязательно настольную лампочку выключит. Сломал грузчик лопату – из аванса высчитал. Сигареты дядя Вадя курил или чужие, или «Памир». Никогда бы Миша не поверил, что есть в городе другой дядя Вадя, для которого сотня – трамвайный абонемент.

Миша не торопил события. Терпел и не торопил. Ждал своего часа. И он настал, этот час. Дядя Вадя пригласил его в свой кабинет (не кабинет, а клетушка) и с улыбкой спросил:

– Ну-с, к каким выводам пришел, молодой человек? Миша знал, что ответить.

– Главное – держать язык за зубами.

– Дело говоришь! – удовлетворенно отозвался дядя Вадя. – Значит, пора приступать к настоящей работе.

Так пришел черед особых поручений. Он не хотел вникать в их суть, хотя все было предельно ясно. Он отвозил кому-то картонные коробки, привозил пакеты, конверты, с каких-то складов перетаскивал дубленки, женские сапоги, ковры, мотался с чеками по мебельным, а то и ювелирным магазинам, бывал в чьих-то квартирах и везде паролем служила одна фраза: «Я от Вадима Семеновичи». Ему понимающе кивали головой, вручались и забирались конверты и пакеты и, судя по улыбкам, охам и вздохам, все были довольны… «А ведь есть и другие… адъютанты. И покрупнее, – с благоговейным трепетом думал Миша. – Неужели никто ничего не видит?»

Видели. Мишу с картонной коробкой задержали у склада и отвезли в милицию. Блинова заранее научили, как отвечать следователю: «Ничего не знаю, я подсобный рабочий, какой-то мужчина попросил поднести коробку к машине. За три рубля. Вот они. Ни мужчину, ни машину я раньше не видел». Если бы задержали с конвертом, он бы рассказал похожую байку.

А потом был суд. Мишу пригласили свидетелем.

– Свидетель Блинов, – спросили его, – вы кого-нибудь раньше встречали из тех, кто сидит на скамье подсудимых?

– Да, встречал, – твердо сказал Блинов.

– Кого?

– Дядю Вадю, извините, Вадима Семеновича…

– И что вы можете сказать о подсудимом?

– Для меня он не подсудимый, – с пафосом объявил Блинов. – Для меня он положительный герой. – И Миша стал рассказывать об экономии электроэнергии, о поломанной лопате, о сигаретах «Памир». Он рассказывал, глядя на подсудимого, а тот гордо расправлял плечи и даже начал поддакивать своему племяннику.

Мишу прервали. Дяде Ваде дали семь лет, хотя прокурор просил пять.

После суда к Блинову подошел лопоухий толстячок и, отрекомендовавшись Василь Васильевичем, проникновенно спросил:

– Молодой человек остался без работы?

– Турнули, – хмуро подтвердил Миша.

– Молодой человек не согласится продавать пиво?

– Пиво? – не поверил своим ушам Блинов. Он всегда считал, что на эту работу можно попасть только за особые заслуги перед человечеством. Но Василь Васильевич, похоже, не разыгрывал.

– Молодой человек согласен? И Миша ответил:

– Считайте, что я приступил к работе, получил первую зарплату и отдал ее вам.

– Все зарплаты, – спокойно уточнил Василь Васильевич.

Так Миша Блинов стал продавцом пива.