Текст книги "Героический Режим. Злая Игра. Дилогия (СИ)"

Автор книги: Геннадий Башунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 35 страниц)

Где-то на краю подсознания будто звякнули монетки, наполняющие копилку моего опыта. И было этих монет много, словно я выполнил какое-то задание. Акт милосердия? Или наоборот – безжалостный убийца?

Человек, находящийся за другой дверью, выглядел не намного лучше. Старый, с обвисшим животом, всколоченными волосами и буйной бородой, закрывающей почти всё лицо, он смотрел на меня широко раскрытыми глазами безумца. В руках он тискал какую-то небольшую вещицу.

– Здравствуй, сынок, – сказал он. – Ты пришёл, чтобы обнять папу?

Я перезарядил арбалет. Двери открывать я и не собирался. Ещё бросится на меня... он же, скорее всего, непредсказуем.

– Оружие, – произнёс Нервил, вслушиваясь. – У тебя оружие?

– Да.

– Ты хочешь меня убить?

– Да.

– Это хорошо. Я заслужил это. Знаешь, что я хотел? Просто стать лучшим правителем. Я всегда заботился о своих людях. А что до детей... никто не безгрешен. Тем более, за ними следили. За мальчиками воины, за девочками – мать. И всё было нормально. Пока не ушли боги. Я хранитель осколка. Я видел такое, что невозможно вообразить. Зло пришло в этот мир. И я решил выбрать меньшее зло. Или... древнее забытое зло. Этих ведьм, служительниц культа Гаспа. Вернувшегося Гаспа. Ты же знаешь, что он возвращался недавно, лет за восемьдесят до появления Властелинов? О нет, откуда тебе знать, ты слишком молод. Даже мой прадед моего прадеда тогда был сопляком.

Гасп возвращался, да. Он тогда совсем обезумел, этот старый долбанутый бог. Всё ещё пытался воевать... И тогда Корд наказал его и лишил сил. Как лучше всего наказать бессмертное существо? Конечно же, обречь его на бесконечные муки. Во время битвы Корд лишил Гаспа левой руки, левой ноги, распотрошил ему живот, выдрал половину внутренностей. Когда Гасп сдался, Корд бросил его таким в один глухой, всеми забытый мирок... Мирок, который терзали бесконечные войны. В родной их мир, изначальный мир.

Но Гасп потерял не все силы. Безумный, никчёмный, он всё больше и больше сходил с ума, становился всё злее и злее. Злоба придала ему сил. После десятилетия мучений в лесах он нашёл людей и убил их, а после начал создавать себе новое тело. По кусочку. Потом он нашёл себе новых учеников. Учениц, вернее. Кто же, кроме женщин, способен выращивать в себе новые тела? Но Гасп всегда имел извращённые представления об этом мире. Женщины, которые должны были рожать, наоборот забирали себе жизни детей, чтобы приобрести силы и жить вечно. Да и сам Гасп питался чужими силами, как же ещё сохранить свою жизнь и подпитаться силами?

Но Корд вернулся. Как всегда в самый последний момент. Он разгромил культ Гаспа, а самого бога куда-то дел. Куда – я не знаю. Думаю, наконец-то убил. А бога, даже обессилившего, просто так не убить, нет... Потому-то и сам Корд пропал. Может, тоже сдох. Одна жизнь бога за другую, такое вполне могло произойти. Мне даже мать говорила... – Нервил на миг замолчал, но, собравшись с мыслями, продолжил:

– Но культ не мог исчезнуть просто так. И я его нашёл... – Конунг хихикнул и прикоснулся к своему виску. – Вернее, она меня нашла. И залезла вот сюда.

Он замолчал. Искра разума, горящая в его глазах во время рассказа, исчезла.

– Сынок, ты пришёл, чтобы обнять меня? Иди к папочке. Прости меня, хорошо? И пусть твоя мама простит, я не хотел...

Уже ничего не опасаясь, я вошёл в камеру и зарубил обезумевшего конунга. Быстрая смерть – это даже больше, чем он заслужил, но я обещал парню сделать всё быстро. Из сжатых ладоней Нервила я вытащил осколок Молота Корда.

Вернувшись в зал, я увидел, что перепуганная челядь бежит сюда. По ощущениям их преследовали не меньше двух десятков моих соратников. Стена пала, замок взять, конунг мёртв.

Мы победили.

Милосердие I

Корум выкрикивал приказания, активно жестикулируя. Он делил пленников на три кучки. В одной были ведьмы, во второй – бонды и ярлы, в третьей – челядь, прятавшаяся в замке и по сараям.

Я торчал у всех на виду у левого плеча босса. Видать, за особые заслуги. На меня косились, хлопали по плечу и всячески выражали своё признание, хотя никто толком не знал – за что.

С ведьмами особо не церемонились. Выжило всего семь тварей. От их матриарха осталась лишь бесформенная масса, совершенно не напоминающая человеческое тело, но даже она продолжала жить. Когда связанных ведьм согнали в кучу и принялись забрасывать собранными наспех досками и дровами, они подняли обречённый вой. Не знаю, о чём они думали, когда сдавались. Если надеялись на пощаду, то сами могут пенять на свою наивность. Когда импровизированный костёр был собран, в него метнули несколько свёртков бересты и подожгли. Никаких речей или обвинений, они были излишни.

Воинов осталось не больше четырёх десятков, большая часть еле стояла на ногах, а несколько тяжелораненых и вовсе лежала прямо на снегу. Труп Нервила тоже вынесли на улицу, он лежал рядом с ранеными. Как я уже успел узнать, не меньше пятидесяти человек погибло у ворот – туда били и местные, и наши, стягивая большую часть обороняющегося войска в одно место. А потом в ход пошли свёртки с берестой. В огне погибло несколько нападающих, около десятка получили сильные ожоги, но в открытом бою народа погибло бы куда больше. Не думаю, что сгорающим заживо людям было от этого легче.

Пленных окружили люди Хорвила. Сам новый конунг с перевязанной рукой командовал своими людьми, расставляя лучников так, чтобы им было легче вести огонь по толпе. Когда всё было готово, он повернулся к пленникам.

– За все ваши преступления, – сказал он. – Хороший воин должен погибнуть рядом со своим командиром.

Я не смотрел, как их расстреливают из луков в упор, а потом дорезают ножами. Меня больше беспокоила судьба пленной челяди.

Их никто особо не охранял, но никто и не пытался бежать. Им дали время на то, чтобы одеться и оказать помощь слабым, что немного радовало. Слышались мольбы о милосердии и крики о помощи. Я нашёл взглядом парня, показавшего мне местонахождение конунга, и одобряюще улыбнулся, но тот то ли меня не увидел, то ли не поверил мне.

– Они тоже пострадавшие, – сказал я Коруму. – Их заставляли служить.

– Уверен?

– Я был в замке. Они даже пальцем не пошевелили, чтобы помочь ведьмам. Их детей точно так же принесли в жертву, как и у тех, кто нам помогал.

– И никто не посмел помешать?

– Те, кто посмели, думаю, мертвы.

Берсеркер помолчал, а после пробасил:

– Я тебя услышал. Но решаешь здесь не ты.

Около двух десятков соклановцев стояли здесь. Большая часть сейчас оказывала помощь раненым, кто-то хоронил убитых. Всего погибло двадцать восемь наших и двадцать пять человек Хорвила. Самые большие потери клана за всю историю, но и победа одержана самая большая.

– Не знаю почему, – громко начал Корум, обращаясь к пленным, – но Хорвил хочет, чтобы вас судили мы, пришлые. – Он помолчал, глядя на женщин, детей и стариков. – Наверное, думает, что взгляд со стороны будет более объективным.

"Или не хочет марать руки в крови, чтобы не выглядеть таким же мясником, как Нервил".

Был у меня ещё один вариант. Жестокий, но тоже правдоподобный. Вполне может быть так, что сам Корум решил судить их. Чтобы проверить, способны ли мы по его приказу убивать безоружных. Но я сразу отбросил эти мысли.

– Но взгляд со стороны, – продолжал босс, – может быть ещё и неполным. Мы не присутствовали при вашем бегстве из замка. Многие, думаю, служили конунгу здесь. И уж тем более, я не могу знать, кто участвовал в расправах над безвинными, а кто нет. Кого заставляли служить, а кто это делал по собственной воли. Никто не рассудит вас лучше, чем те, кто присутствовал при этом. – Трясучка вскинул руку, указывая на север. – Там находятся деревни. До них день пути. Там сейчас остались такие же женщины, старики и дети, как и вы. Ваши родственники, односельчане, ваш народ. Я не дам вам ничего, ни дополнительной одежды, ни еды, ни тем более оружия. И пусть такие же как вы беззащитные судят, кого им принять, а кто останется умирать на улице. Идите.

Кто-то не верил в своё счастье, кто-то выл, умоляя дать им хоть что-то, но Корум развернулся и отдал приказ уходить.

– А они не ограбят тех, кто остался в деревнях? – спросил кто-то.

– Там осталось достаточно крепких мужчин, пекарей, пахарей и пастухов, чтобы их защитить, – ответил Корум.

Вот тебе и милосердие. Прямо по-местному.

– Ладно, – сказал босс, когда мы миновали догорающие остатки ворот, – все свободны. Награды будем раздавать завтра.

Он хлопнул меня по плечу и ушёл в сопровождении наиболее приближённых людей. Рудды среди них не было.

Я побродил по замку и нашёл Алексея. Он сидел с несколькими знакомцами и пил вино. Думаю, скорее в целях анестезии – у некро-друида после боя осталось несколько сильных ожогов, да и одна ведьма чуть не свела его в могилу своими амулетами.

– Прости, что мне придётся это говорить, – еле слышно прошептал он, – но Тёмная Мать...

Они стояли вместе в задних рядах. Проку от них практически не было – Алексей не мог поднять ни мёртвых животных, ни управлять травой ввиду их отсутствия, а Тёмная Мать запорола прокачку давным-давно, превратившись лишь в слабого персонажа поддержки. И когда взорвались ворота, они стояли рядом. Просто некро-друиду повезло, а Тёмной Матери – нет. Балка с прилипшим куском берестяного "напалма" сбила её с ног. Дерево сняли быстро, но у Тёмной Матери уже загорелась одежда, волосы... У неё обгорело половина тела прежде, чем удалось сбить огонь. Рука превратилась в культю, сгорела правая грудь...

Я стоял у кровати, слушая сквозь стоны и крики других раненых её прерывистое дыхание. Правую половину лица скрывали пропитанные мазью Гаи тряпки, но я знал, что мясо там сгорело до кости.

– Ничего, выживет твоя ненаглядная, – проговорила старуха. Несмотря на собственные раны, она не покладая рук ухаживала за ранеными. – А через полгодика будет такой же красоткой, как и была.

Я угрюмо кивнул.

– Иди, ей нужен отдых.

Я поднял взгляд на старуху.

– Ты даже не попробуешь меня убить?

– За что? За то, что убил моего сына и внучку? Они оба выбрали свою дорогу самостоятельно, они знали, что умрут, а ты лишь слепое орудие в этой игре богов. Нет, Судья, тебе придётся с этим жить.

– Почему ты назвала меня судьёй?

Старуха тяжело вздохнула. В её взгляде читалась злость.

– Узнаешь, если доживёшь. А теперь вали-ка отсюда, не отвлекай меня от раненых.

Я вернулся к нашим. Горько покачал головой на безмолвный вопрос "как она?". Мне всучили выпивку.

Якудза поднял бокал.

– Выпьем за живых!

Мы повторили тост.

Осень заканчивалась, значит, заканчивалась война. Дороги заметёт, море замёрзнет. Время для героев прошло, пришло время для мирных жителей. Время чинить дома, подсчитывать потери и надеяться, что весна станет временем для свадеб, а не для войны.

Не знаю, стали ли мы для этого мира своими. У нас есть ещё полгода покоя, чтобы узнать это. Знаю одно – мы стали героями. Жестокими, безжалостными, озлобленными. Наше милосердие – лишь отсрочка неминуемой смерти. Способ решения проблем – меч и смертоносная магия. Наша жизнь – смерть для других.

Именно таких героев заслуживает этот мир.

Часть вторая. Время для зла

Зима I

Широкой лопатой я чистил снег во внутреннем дворе замка. Кровавого льда уже почти не осталось, лишь несколько отколовшихся от мёрзлой земли кусочков портили девственно-чистую белизну снега. Закончив работу, я их засыпал.

Сунув в заново отстроенный амбар лопату, я направился к воротам. Часть ворот была заделана свежей древесиной, но закопчённые куски напоминали о недавнем сражении.

– Куда направился? – спросил меня стражник.

– Погулять, – пожал я плечами, – засиделся в замке.

Стражник понимающе ухмыльнулся. Прогуляться ходили многие – в замке не хватило бы женщин на всех соклановцев, а если учесть четыре десятка дружины Хорвила, и говорить нечего. До ближайшей деревни день пути, так что на прогулки обычно уходило четыре дня, эдакий своеобразный отпуск. В деревнях кроме местных жило ещё человек пятьдесят наших. Вместе с людьми Хорвила они патрулировали границу, и вообще поддерживали порядок: когда слухи о кончине старого конунга расползлись по округе, многие прячущиеся по лесам крестьяне начали возвращаться на насиженные места. Завелись и разбойники, но их быстро сократили в числе до такой степени, что про них уже неделю ничего не слышно.

Обычно у покидающих замок спрашивали письменное разрешение от Корума или кого-то из его приближённых, но меня стражник выпустил просто так. Я как-никак человек, "без которого весь диверсионный отряд погиб бы в первые минуты", "внёсший неоспоримый вклад в победу", "собственноручно убивший злодея". Или "лучшая крыса, которую когда-либо знал мир", если припомнить похвалы от Репья. Из-за этого мне пришлось покинуть старую пати – Якудза быстро намекнул, что ему такие крупные шишки в отряде не нужны, а уступать командирское звание он не собирается. Да и, честно говоря, я уже прижился в отряде Репья. Впрочем, мой уход все пережили безболезненно: Алексей нашёл девушку среди наших и почти всё тратил на неё, а у остальных было слишком много других дел.

Но я и не на четыре дня уходил, я планировал вернуться уже сегодня.

Выгоревший кусок земли, где проходила основная часть сражения, теперь покрывал снег – мы специально сваливали его туда, и за две недели его набралось достаточно. Остатки несгоревших костей мы захоронили в другом месте, дальше от ворот, не пытаясь разделить своих и чужих, но снежное "надгробие" напоминало о погибших. Кучу снега приходилось обходить, но никто не жаловался.

А вот место расправы над ведьмами и воинами Нервила мы сторонились. В первую очередь из-за страшной трупной вони – несгоревшие останки ведьм разлагались даже при отрицательной температуре. Во-вторых, рядом с могильником сразу становилось как-то не по себе. Именно из-за этого мы весь следующий день сооружали кострище для казнённых солдат, хотя до этого Хорвил собирался бросить тела вообще без погребения, в наказание. Новоиспечённый конунг ещё поговаривал, что если трупы встанут, он с удовольствием убьёт их ещё раз. Но тёмная магия, оставшаяся от ведьм, заставила его передумать. И я его в этом поддерживаю.

Все ходили в увольнительную в деревни, где клан базировался до штурма, я же экономил полдня как минимум. В деревнях меня никто не ждал, а вот у озера, оккупированного утопленниками, кое-кто был. Местные называли это озеро Озером Мертвяков, а мертвяки – Туманным. Или Вечным. Дело в том, что когда температура воздуха падала ниже нуля, и озеро по идее должно было замерзать, с поверхности воды поднимался тёплый туман, не дающий встать льду и даже "отапливающий" берег метров на пятнадцать. Не сказать, что там было тепло, так, градусов восемь-десять, но всё получше, чем морозиться.

До озера я добрался бегом за пару часов. Летом времени ушло бы меньше, но по снегу особо не разгонишься. Сороковой уровень стал для меня каким-то прорывом, я получил за него много статов (рост составил сорок процентов), и, думаю, косвенно это усилило все мои способности, не говоря уже о физической форме. К тому же, я получил новое чуть ли не лучшее из имеющегося снаряжение – лёгкую кольчугу из воронёной стали, великолепный плащ и два отличных ножа, один из которых висел на поясе, а второй был вставлен за голенище. Встреться мне по дороге какое-нибудь чудовище, я бы места мокрого от него не оставил. Даже без Меча Тени, который, напившись крови, как будто ушёл в спячку. Иногда я чувствовал, что с ним что-то происходит, но проверить не мог, иначе пришлось бы искать себе жертву, и не одну. Чем сильнее становится меч, тем больше ему потребуется жизней, чтобы насытиться, в этом я был уверен практически со стопроцентной уверенностью.

Когда лес закончился, мне открылась будто заполненная туманом котловина. После мороза от влажного прохладного воздуха становилось немного не по себе, но только на пару секунд. Я сбросил плащ и направился к шалашу, который построил в прошлое своё посещение. Топлюши там не оказалось, так что мне с четверть часа пришлось отмахиваться от покойной любовницы Нервила.

– Вы обещали принести нам его труп, – тупо бормотала она, расхаживая по кромке воды. – Вот я бы поиздевалась над ним... он бы пожалел за то, что нам пришлось с собой сделать...

– И тебе бы пришлось видеть его рожу каждый день, – раздражённо сказал я, но это не подействовало, как и другие объяснения. Я рассказал покойнице и то, что разумом конунга завладели ведьмы, и то, что он сошёл с ума, и плевать ему было на все мучения, какие бы она не выдумала. Без толку. Аму просто хотела выцарапать покойному любовнику глаза, и я не виню её в этом.

Появившись, Топлюша отогнала Аму. Она пользовалась среди утопленников уважением, не знаю почему. Да и не моё это дело.

– Привет, – улыбнулась утопленница, в руках она держала рыбину.

Шрамы совершенно исчезли с её тела, будто их и не было. О наших ранних встречах напоминали только сросшиеся веки на левом глазу. Причём, под ними чётко виднелось полноценное глазное яблоко, и даже ресницы уже выросли.

Я отказался от угощения, сославшись на то, что у меня есть своя еда.

– А я поем, – с позитивным настроем в голосе сказала утопленница. – А потом ты должен мне помочь.

– Хорошо.

Топлюша пальцами распотрошила рыбу, выдавила все кишки и принялась за трапезу. Ела она с такой аккуратностью, какую вообще можно ожидать от "человека", поедающего сырую рыбу целиком. Закончив, Топлюша умылась, подсела ко мне, положила голову мне на колени и попросила:

– Разрежь мне глазик.

– А я его не поврежу?

– Так ты аккуратно режь. А если и выколешь, новый вырастет и даже быстрее, чем в этот раз.

Я тяжело вздохнул и вытащил из-за голенища самый маленький из своих ножей. Растянув кожу двумя пальцами, я проделал хирургический разрез на веке, умудрившись даже аккуратно разделись ресницы пополам.

– Готово.

Утопленница несколько раз моргнула и захлопала в ладоши.

– Ой, как хорошо! А то когда разрываешь веки руками, очень больно получается.

– Это у тебя не в первый раз? – поинтересовался я.

– Конечно, нет! – махнула рукой Топлюша. – Как-то раз, когда я ещё была совсем слабой и молодой утопленницей, я захотела поиграть с медведицей и её медвежатами, так она мне пол-лица оторвала, правую руку и кое-что из мягкого. – Моя собеседница кокетливо поправила свои лохмотья, от которых за осень практически ничего не осталось. Вообще, ей вполне можно было и вовсе остаться без них, настолько мало голого тела прикрывало то, что осталось от платья.

– Молодой и слабой утопленницей? – переспросил я.

– Ну да. Со временем сил становится больше. Вот ты, например. Когда я тебя первый раз встретила, ты был совсем слабый, а сейчас мы бы со Стрыгой и Лешим втроём с тобой бы не справились.

– Это немного другое.

– Почему ты решил? Потому что ты убиваешь кого-то и только после этого становишься сильнее? Так и я многих убила, – голос Топлюши неожиданно похолодел, стал похожим на тот, что я слышал увидев её впервые. – У меня было много игрушек, Безымянный.

От этого прозвища я вздрогнул. Утопленница так начала называть меня, когда я выложил ей всю правду про себя. Всё, что меня глодало, про смерть Рилай в том числе. "Я не буду называть тебя ни Доктором, ни Алексеем, потому что это не твои настоящие имена", – сказала тогда Топлюша.

Странно. Я не осмелился рассказать никому из друзей и знакомцев о себе. Даже Тёмная Мать знала обо мне не больше других. Когда меня спрашивали, я ограничивался общими фразами, а заканчивал разговор словами типа "да что уж теперь-то об этом говорить", и мой собеседник каждый раз вздыхал и тянул "ну, да...".

Топлюше же я рассказал всё, как только она попросила, хотя я с ней даже не спал. Потом долго пыталась что-нибудь вспомнить о подобных случаях, потомках Корда и Мече Тени. Расспрашивала утопленников, но никто не мог вспомнить большего, чем знал мне уже было известно. Даже жена Нервила знала только о каком-то очень важном камушке, который вроде как был счастливым талисманом для её мужа. Ни о крови Корда, текущей по жилам её детей, ни о разбитом Молоте.

Думая об этом, я понял, что практически ничего не знаю о Топлюше. В прошлое своё посещение я рассказывал о себе да давал задания, чтобы она расспросила других утопленников. У нас была куча времени, а я даже не спросил, что для неё значили Стрыга с Лешим, как она жила до смерти и что делала после.

– Стрыга и Леший много для тебя значили? – осторожно поинтересовался я.

– Много? – Топлюша грустно хмыкнула. – Почти всё.

– Расскажи. О них, о себе.

Утопленница лукаво улыбнулась.

– Я уж думала, что ты никогда не спросишь. Я почти не помню того, что было со мной, когда я была жива. Знаю одно – я любила одного парня. Он был таким милым, так смешно дышал мне в шею, когда... трогал меня. Мне было так щекотно. Но у меня был другой жених, и, когда он узнал о нас, то в приступе ревности утопил обоих. Но я утонула... не до конца. Конечно, я умерла, но была в сознании. Я обнимала моего возлюбленного на дне озера и плакала, но не ощущала слёз – вокруг была только вода. Когда ты ушёл от меня в третий раз, я тоже хотела плакать, потому что я решила, что потеряла тебя... Но ты вернулся. – Топлюша улыбнулась и продолжила:

– Я долго ждала, пока мой жених не придёт купаться в озере, а когда он пришёл, утопила его. Мне это понравилось, и я стала топить других симпатичных парней, они мне были безразличны, но я понимала, что такова уж моя участь. Ведь в сказках утопленницы и русалки должны топить симпатичных парней. Постепенно моя сила росла, и я поняла, что могу путешествовать по другим рекам и озёрам.

Так я познакомилась со Стрыгой и Лешим. Они были старые и относились ко мне, как к внучке. Это было лет шестьдесят назад. Когда я поняла, что уже совсем старая, и если бы мой жених меня не утопил, то я бы давно умерла своей смертью и покоилась в земле, то сказала им это, но они начали на меня ругаться. "Ты маленькая девочка, – говорила стрыга. – Ты погибла, когда была такой молодой, а значит, ты осталась молодой навеки". Ещё лет через десять я поняла, что им нравится, когда я веду себя по-детски, потому что они любили меня, как дочь. И тогда я стала вести себя, как ребёнок. Но потом пришли вы, – в голосе Топлюши послышалась боль. – Вы убили и Стрыгу, и Лешего, и я осталась одна. Я хотела тебе отомстить. И одновременно хотела, чтобы ты был моим. Я искала тебя... Но ты сам нашёл меня. Вот так.

– Грустная история.

– Очень грустная, – печально кивнула утопленница. – Но если ты меня поцелуешь, я стану весёлой-весёлой.

Я облизнул губы. Черт, почему нет? Это красивейшая девушка, которую я знаю. Тонкие черты лица, идеальная фигура. Характер, как оказалось, не такой уж и скверный (кучу трупов в расчёт не берём – это было давно, да и я сам не ангел). Чуть-чуть бледновата, но это даже не минус, стоит лишь посмотреть на эту белую гладкую кожу.

А Тёмная Мать?..

Я не святой. И я никогда её не любил. Она мне нравилась... Но, чёрт, сейчас она сама не может смотреть на своё отражение в зеркале. Конечно, с каждым днём ей становится всё лучше, она уже ходит на костылях, а на лицо наросло мясо...

И всё равно мне не по себе, когда я проведаю её.

О Топлюше я думаю уже долго. Слишком долго, чтобы не признаться себе, что я кое-что к ней испытываю.

И что же мне делать?

Я осторожно взял Топлюшу за подбородок и поцеловал её в губы. Они были мягкими и тёплыми. Я с трудом заставил себя оторваться от неё. Чувство было странным. Ей в несколько раз больше лет, чем мне, и большую часть времени она не то чтобы жива.

– А если ты поцелуешь меня ещё раз, я приведу утопленника, который кое-что знает о Корде и его потомках.

Я вздрогнул от неожиданности. Вот так так... И как давно, интересно, она с ним знакома? И чего ждала? Пока я спрошу об её прошлом или поцелую? Я посмотрел на хитрую улыбку Топлюши и улыбнулся сам.

– Поцелую два раза.

Боги I

Утопленник, о котором говорила Топлюша, обитал на другом краю озера. Пока мы шли, я заметил несколько изменений. Во-первых, топляков сильно поубавилось. Во-вторых, я увидел несколько мёртвых деревьев. И дело вовсе не в зимнем увядании. Приблизившись к одному из них, я постучал кулаком по коре. Будто по камню ударил. Со вторым то же самое.

– Они мертвы, – сказала Топлюша, до этого наблюдавшая за мной молча. – Умерли в один момент. И умерли окончательно, не как я.

– А что с теми местами, откуда мы пришли?

Утопленница вздрогнула и повела плечами будто от холода.

– Там уже всё мертво. Не осталось даже нежити. Сейчас все живут здесь, кто-то ушёл дальше, но... многие думают, что рано или поздно смерть достанет всех.

– Поэтому утопленников здесь стало меньше?

– Нет, просто рыба сейчас ловится хуже, многие закопались на дне, чтобы спокойно перезимовать.

"Зимой рыбы становится меньше, и обитатели местной неживой фауны уходят в спячку на зиму, чтобы весной, с первыми тёплыми деньками, выйти на охоту на мелководье". Передачу можно будет назвать "Диалоги о утопленниках" или "В мире нежити".

Как обычно яркие, но в то же время слишком обобщённые воспоминания о том мире не нашли внутри меня никакого отклика, никакой зацепки о моём прошлом. Безымянный, Судья, Доктор, Алексей... четыре прозвища, за которыми как будто и нет человека, только разумная оболочка с ограниченным набором действий, чаще всего сводящейся к простым действиям вроде "найти цель – убить цель".

Я устало потёр ладонями лицо. Хватит хандрить, я – живой, настоящий человек. И сейчас у меня, возможно, появится шанс узнать об этом мире больше. Кто знает, возможно, это поможет получить кое-какую информацию и о себе.

Мы вышли на небольшой травяной пляж. Тумана здесь было куда больше, а температура поднялась ещё на пару градусов, так что я сбросил большую часть одежды, которая уже начала мокнуть.

– Я сейчас, – сказала Топлюша и, сбросив свои лохмотья (будто в этом был смысл), нырнула в воду.

Ждать её пришлось около пяти минут. Наконец, наигранно отдуваясь и плюхая в воде, она вытащила на берег нечто, что я никогда бы не принял даже за мёртвого человека. Но, присмотревшись, всё-таки признал в этом своего собрата, умершего, должно быть, сотни лет назад.

Наверняка его изуродованный труп с отрубленными ногами выбросили в озеро, где нам ним потрудились ещё и рыбы прежде, чем он "ожил". На теле остались истлевшие куски одежды и кольчуги, а на единственной оставшейся руке была латная перчатка. Утопленник водил единственным глазом, а в его ране на голове, стоившей ему левых скулы, глаза и половины лба, шевелился маленький рак.

– Я почти поймал себе обед, – недовольно проговорил труп, едва шевеля своими синюшными губами. – Но раз уж есть возможность поговорить с кем-то кроме Брюнхильды, я согласен пожертвовать даже тем замечательным карпом.

– Брюнхильды? – переспросил я.

– Это мой рак, – утопленник нежно прикоснулся к ране на голове. – Она живёт со мной уже шестьдесят лет. Подозреваю, что она тоже давно мертва, но продолжаю верить в лучшее. И, откровенно говоря, не уверен, что она самка. Но я так соскучился по женскому обществу.

Я с содроганием посмотрел на рака, шевелящегося в мозгу утопленника. Мерзко и смешно одновременно. Казалось бы, куда дальше – жалкая жизнь нежити, навек прикованной ко дну, но даже в этой ситуации этот утопленник продолжает цепляться за любые вещи, связывающие его со старой человеческой жизнью. Хотя бы ищет компанию.

– И как ты, интересно, охотился? – спросил я. – Не бегал же по дну за рыбами?

– Ха-ха! Да уж, верно подмечено, бегать я не могу уже лет сто пятьдесят или чуть меньше. Я лежу на дне, прикинувшись бревном, и когда какая-нибудь легковерная рыба подплывает достаточно близко – ХВАТЬ! (утопленник лязгнул латной рукавицей) – я её хватаю. Боюсь себе в этом признаться, но я чуть не съел Брюнхильду, когда она забралась ко мне. Тогда её, правда, звали Снорри. Ах да! – утопленник хлопнул себя по уцелевшей половине лба. – Совсем забыл представиться! Я... – он замолк на полуслове, но тут же спохватился: – Я забыл, как меня зовут, но все здешние называют меня Бревно.

– А это Безымянный, – сказала Топлюша, – я тебе о нём рассказывала.

– Ах, да! Помню-помню. Не я один забыл своё имя, да, Безымянный? Топлюша говорила, что у тебя есть ко мне пара вопросов?

– Быть может, даже не пара. Что ты знаешь о потомках Корда?

– Ну, я знаю, что я один из них. Но, думаю, тебе нужен более полный ответ. – Бревно на некоторое время замолчал, а потом вздохнул. – Эх, башка моя пустая. Наверняка, многое я забыл, но кое-что могу рассказать. Начну, наверное, с себя.

Зовут меня... не помню как... А вот отца моего звали Нервил, сын Кровви, чьего отца звали Хорвил, а его отца звали Нервил, а его отца звали Кромен... и так далее, вплоть до самого Спага, первого потомка Корда. Спага родила человеческая женщина, чьё имя мне, к сожалению, неизвестно. Корд тогда ещё не был богом, так что вполне мог зачать свой род. У Спага было множество детей и друзей, и Корд, тогда ещё общающийся с простым народом, отдал им обломки своего Молота. Один из них, кстати, хранился у меня. Из-за него меня, в общем-то, и убили... Но об этом позже.

Обломки Молота передавались из поколения в поколение. И у каждого из них владельцев всегда обнаруживались какие-то скрытые способности. Кто-то хорошо врачевал, кто-то становился оборотнем. Молот, созданный из сердца мира, Молот, убивший полубога, просто не мог не принять часть силы этого мира. И этой силой заражались, если можно так выразиться, хранители. Но, конечно же, больше всего она воздействовала на прямых потомков Корда.

Именно на хранителях осколков Корд и построил свою Империю взамен гасповой. Кто-то поклонялся им как богам, тем более, многие ушли в храмы, чтобы служить своему уже божественному предку. Но кто-то возжелал себе такой же власти. Многие роды прервались из-за жрецов – ведь тем, как и Корду, теперь не разрешалось иметь детей. Некоторых убили. Многие пали в битве с Гаспом, когда он вернулся в этот мир. Но, думаю, несколько кланов ещё остались. И теперь они уже хранили свою тайну, в этом им помог сам Корд, объявивший, что все его потомки умерли либо от старости в храмах, либо в битвах с приспешниками Гаспа. Мне тяжело это признавать, но многие погибшие в войне были и на другой стороне.

Кланы разбрелись по свету и зажили тихо, как мы. Но старые легенды не забываются... и старые боги иногда возвращаются. Говорили, что Корд наконец-то окончательно победил Гаспа, но я не слишком-то верил это россказням. И, как я и думал, Гасп объявился лет через тридцать. Не буду гордиться, но честь встретить его во всеоружии досталась именно мне.