Текст книги "Лунный вариант"
Автор книги: Геннадий Семенихин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)
9
В светлом вместительном кабинете начальника степновского авиагарнизона полковник Нелидов собрал весь отряд космонавтов. Павел Иванович сел за генеральский стол, уставленный пластмассовыми моделями реактивных бомбардировщиков, включил большой коричневый вентилятор, лопасти которого до этого мирно дремали под потолком, и внимательно оглядел собравшихся. На лицах космонавтов он прочел угрюмую сосредоточенность. Сергей Ножиков гневно сдвинул мохнатые брови. Володя Костров с досадой шумно вздохнул и осуждающе покачал головой. Локтев прямо перед собой сцепил здоровенные кулаки, стараясь унять волнение. Даже Андрей Субботин, всегда и во всем стремившийся уловить смягчающую юмористическую струнку, был мрачным и безмолвным. Алексей Горелов, не глядя ни на кого, бездумно чертил на листе бумаги, забытом кем-то на длинном столе, приставленном к генеральскому. И только двое были удивительно спокойны: Каменев и Светлова. Женя даже покусывала губы от пытавшейся пробиться улыбки. Никому не было сейчас так легко, как ей. Они сидели рядом по другую сторону стола, напротив Горелова, и Алексей, оторвавшись от листка, подумал: «Какая хорошая была бы пара! Да еще, может, и будет. Неужто Женя предпочтет этому красивому славному парню Рогова?» Из дальнего угла на Женю восторженно смотрела Марина Бережкова.
Нелидов откинул назад сверкающие сединой волосы, озабоченно выдохнул:
– Ну и ну! – Посмотрел на Каменева и Женю: – Что же мы будем теперь делать, товарищи?
– А при чем здесь «ну и ну», Павел Иванович, если уже все позади? – беспечно откликнулась Женя.
Нелидов нахмурился:
– Подождите, старший лейтенант Светлова. Ваше слово сегодня последнее. – Он еще раз оглядел космонавтов и продолжал: – Вы меня извините, друзья. Я сейчас не как начальник группы к вам обращаюсь. Просто давайте будем считать, что мы проводим очередной «большой сбор». Мы все равны, и каждый должен говорить все, что думает, повинуясь голосу собственной совести. Вы отдаете себе отчет, на грани какой катастрофы мы находились?
– Понимаем, конечно. Не дети, – с места вставил Игорь Дремов. – Вот вам и новые парашюты! Если так и дальше пойдет, мы в этом Степновске половину отряда оставим.
– Парашюты, возможно, и ни при чем. С укладчиков надо спросить, о чем они думают! – гневно воскликнул Костров, всегда предельно вежливый, не употреблявший в разговоре с друзьями ни одного бранного слова. – Да за такое шкуру мало спустить!
Это прозвучало грубо, и Ножиков его остановил:
– Все-таки подожди, Володя. Сначала разобраться надо.
– Ну, пошел наш партийный вождь, – сверкнул зелеными глазами Субботин, – разбираться, анализировать, синтезировать… Не хватает логарифмической линейки да учебника по интегральному исчислению. Ты еще комиссию предложи создать из тринадцати апостолов. Тут же все ясно как божий день!
– Конечно ясно! – звонко выкрикнул Дремов. – Ведь если бы не наш инструктор Каменев, вы же знаете, что бы случилось… Язык не поворачивается даже вымолвить… – Он остановился, извиняющимися глазами посмотрел на Светлову. Девушка подняла светлую головку, и плечи ее вздрогнули от нервного сдавленного смешка:
– Говори, Игорь. Не бойся, говори. Я теперь надолго от смерти застрахована. Кто однажды чуть не разбился, долго просуществует.
– Присоединяюсь, Женя, – отбросив от себя карандаш, заметил Горелов. – Мне тоже так маршал сказал, когда я из горящего самолета выбрался. «Как фамилия?» – спрашивает. «Горелов». – «Горелов? Ну значит, все огни и воды пройдешь, раз с такой фамилией не сгорел». А ты, Светлова, наш свет. Мы тебя всем отрядом любим за то, что ты наш огонек. И если какие-то головотяпы чуть тебя не погубили, им это так просто не пройдет.
– Ни за что не пройдет! – крикнула из дальнего угла Марина.
– Постойте, товарищи! – остановил их Нелидов, почувствовавший, что от всех этих выкриков, нелогичных, хоть и искренних, атмосфера напряженности постепенно растаяла. – Нельзя столь опрометчиво требовать: «Подай сюда преступника». Люди, укладывавшие ваши парашюты, хорошие и очень опытные. Едва ли среди них найдется злоумышленник. Есть одна несколько примитивная солдатская поговорка. На фронте бывалые солдаты любили говорить: раз в год каждая винтовка сама стреляет. У нас дело еще сложнее. Парашют новый. Скорее всего, это конструктивный дефект. Мы с майором Дробышевым уже разбирались. Начнем и доведем до конца серьезное расследование. Но факт налицо. Укладчики не виноваты.
– Значит, опять заводской дефект, – угрюмо сказал Дремов. – На заводской дефект легче всего любое чепе списать. Ищи свищи, кто клепал, кто собирал, кто на пломбе штамп ОТК ставил.
Нелидов поднятой рукой остановил шумок:
– С заводом обязательно будем разбираться, товарищи. Будьте уверены, если это чья-то халатность, виновник ответит. А сейчас разрешите мне о самом главном сказать. Позвольте от вас и от себя поблагодарить Георгия Васильевича Каменева. Не будем произносить пышных слов о мужестве, героизме и так далее. Само собой ясно. Но за то, что он спас Женю, спасибо ему от всей души.
Нелидов вышел из-за стола и троекратно расцеловал капитана.
– Женя, а ты чего теряешься? – подзадорил Субботин.
– Я? – вскочила Женя. – Я сейчас, ребята!
Она, густо покраснев, поцеловала Георгия в лоб. Несколько секунд, не видя ничего и никого, они восторженно смотрели в глаза друг другу и были похожи на слепых, которым вернули зрение, но так неожиданно, что они сразу видели больше того, чем хотели.
– Жорка… хороший мой, – беззвучно, одними губами, прошептала Светлова.
Нелидов вернулся к столу и, не сев, попросил тишины:
– Всего час назад я доложил генералу Мочалову о случившемся. Получил приказание представить Каменева к правительственной награде.
– Здорово! – воскликнул широколицый Ножиков и бросился тискать капитана. – Ой, да какой же ты твердый! – восклицал он ликующе. – Будто из камня высечен! Горелов! Алешка! Какой же ты, к чертям, художник, если не заинтересуешься таким типажем. Я бы на твоем месте обязательно его написал. И не одного, а с Женей.
– Постараюсь, – неопределенно улыбнулся Алексей, – но если не получится, ради бога, не привлекай меня к партийной ответственности.
– Пусть только попробует не получиться! – угрожающе поднял палец Ножиков.
Алеша посмотрел на сияющую Светлову. Тонкий профиль ее лица, добрая мягкая улыбка, коротко подстриженные волосы с задорным хохолком над уже порозовевшим от солнца лбом – все это делало ее очень привлекательной. Но Горелов вернулся к прежней мысли; «Спору нет, красивая Женька. А вот полюбить ее сильно, по-настоящему я бы не смог». И ему вдруг вспомнилась другая женщина, синеглазая, с гордой короной пышных светлых волос, немножко старомодной, но так ей идущей. Он видел ее ночью в холле гостиницы, при беззастенчиво-ярком электрическом свете. «Как она любопытно рассуждала, – подумал он, – и была такая естественная, печальная от чего-то своего. Непонятная, странная женщина». Ему стало радостно, что есть три человека, участники одного маленького, их перезнакомившего ночного происшествия. Впрочем, третий, Убийвовк, не в счет… Алексей сейчас понял, как ему хочется снова увидеть ее!
10
Рогов расположился за тем самым генеральским столом, за которым полчаса назад Нелидов проводил «большой сбор». Генерала, начальника авиагарнизона, по-прежнему не было. Оставив пустовать большой кабинет, он сидел сейчас за штурвалом четырехтурбинного ракетоносца и вел огромную машину на Крайний Север нашел страны. Зарываясь в холодные облака, пели могучую песню двигатели. На небольшом, затерянном в бескрайних северных льдах островке должен был генерал поразить со своим экипажем первую учебную цель, потом пролететь до Хабаровска, оттуда взять курс на Москву и уже глубокой ночью посадить машину в Степновске. За многие часы бомбардировщику предстояло покрыть расстояние, на которое космонавту хватило бы всего какого-нибудь получасового орбитального полета. Но что поделаешь, двадцатый век принес и более разительные контрасты, если сравнить скорость того же самого четырехтурбинного ракетоносца со скоростью верблюжьего каравана, пересекающего вместе с изыскателями Кара-Кумы, или оленьих упряжек, до сих пор бороздящих снежные дали Севера. А уж кому-кому, а летчику-космонавту грешно улыбаться от таких сравнений, потому что была авиация его родной матерью, выпестовавшей и взрастившей его для дивных подвигов.
Генерал, покинувший на долгое время свой кабинет с коврами и мягкими креслами, находился на высоте восьми тысяч метров, а за его столом восседал теперь Леня Рогов. Был он в светлых брюках и модной полосатой рубашке, такой неуместной в военном штабе. Он плечом прижимал к полной щеке трубку телефона ВЧ и, листал блокнот, кричал:
– Москва!.. Москва!.. Это «Приоритет». Прошу редакцию… Редакция, да? Олег Вениаминович? Это я, Леонид Рогов. Да-да, здравствуйте. Сегодня утром у нас произошло потрясающее событие. Завтра авиапочтой вышлю большой очерк, а сейчас передам короткую информацию. О чем идет речь? Парашютист Каменев… капитан Георгий Каменев. Да-да, тот самый, совершивший рекордный высотный прыжок. Так вот, сегодня он совершил еще более героический поступок. Спас жизнь парашютистке, у которой погас купол. Они спустились на одном его парашюте… Живы, здоровы. Очерк я назвал «Семьдесят пять секунд из жизни капитана Каменева». А информацию давайте под таким броским заголовком пустим: «Двое под одним куполом». Диктую: «У парашютистов был очередной тренировочный день. В знойном голубом небе расцветали белые шелковые купола. В эти часы…» Записали?..
Рогов уже заканчивал передачу. На линии появились помехи, слышимость ухудшилась. Повышая голос, Леня в третий раз повторял заключительную фразу:
– «Так выдающийся советский рекордсмен-парашютист совершил в родном небе новый подвиг». Теперь поняли?.. Отлично. На этом поставим точку. До свидания.
Увлеченный телефонным разговором, Леня не услышал, как в кабинет вошел капитан Каменев. Он приблизился к генеральскому столу как раз в ту минуту, когда Рогов заканчивал передачу экстренной информации.
– Извините, – сказал Каменев необычно робко и поглядел вопросительно на журналиста, – полковника Нелидова здесь не было?
– Не было, – подтвердил Рогов.
– Жалко. Запропал… – Каменев было собрался уходить, но что-то его удерживало.
– Извините, – повторил он, – это сейчас вы обо мне заметку передавали?
– О вас, Георгий Васильевич, – кивнул Рогов и невольно залюбовался худощавым смуглым лицом офицера и смущенным блеском его черных глаз. «А он очень красив, когда такой, – грустно заключил про себя Леня, – немудрено, если Женя его полюбит».
– И эта заметка будет напечатана?
– Будет, Георгий Васильевич. Еще не было случая, чтобы Рогова бросали в редакционную корзину. А вам не хочется?
– Да нет, отчего же, развел руками Каменев. – Я люблю, когда обо мне в центральных газетах заметки печатают. Это не так часто бывает. Я всегда вырезаю и храню. И признаться в этом, как видите, не стыжусь.
От его упругой мускулистой фигуры веяло таким мальчишеским простодушием, что Рогов не удержался от доброй улыбки:
– Спасибо за откровенность. Мне очень приятно от вас это слышать. Иные рисуются, что не любят встречаться с журналистами, не любят, когда о них пишут, а на самом деле радешеньки, если упомянут хотя бы фамилию. Это же…
– Только, знаете, Леонид Дмитриевич, – тихо прервал его Каменев, – не слишком ли много в вашей заметке таких вот слов: героизм, мужество, подвиг?
Леня спрятал блокнот, возражающе поднял загорелые пухлые руки:
– Но позвольте, Георгий. Во-первых, в информации эти слова употреблены по разу. А во-вторых, ухватиться за стропы угасающего купола чужого парашюта, зная, что можно запутаться в них и погибнуть вместе с тем, кого ты решил спасти, рисковать жизнью и, не колеблясь на мгновение, пойти на этот риск… Каким же другим словом можно все это назвать? Не скромничайте, не скромничайте.
Каменев свел брови, но, скорее, не упрямо, а огорченно:
– Видите ли, я далек от того, чтобы, как вы тут выразились, скромничать. Но слова – мужество, подвиг, героизм – это же просто неправда.
– Почему? – остолбенел Рогов.
– Я хочу сделать анализ побудительной причины этого поступка. А он-то как раз и говорит об обратном, о том, что тут никакого героизма не было,
Рогов развел руками:
– Извините, Георгий, но я…
– Да тут и понимать нечего, – решительно выпалил капитан и опустил глаза, – ведь я же спасал Женю!
– Почему ваш поступок менее героичен, если вы спасали Женю?
– Потому что я спасал самого себя, свою судьбу, если на то пошло, – сжав кулаки и поднося их к груди, запальчиво продолжал Каменев. – Скажите, Леонид Дмитриевич, а вы бы не бросились спасать Женю, если бы она погибала на ваших глазах?
Улыбка сбежала с побледневшего лица журналиста.
– Разумеется, бросился, если бы даже это было бесполезно, – грустно согласился он.
– Теперь вы понимаете, что побудительная основа моего поступка была несколько иной?
– Понимаю, – глухо вымолвил Леня и так низко и бессильно опустил голову, что Каменеву стала видна его лысина, оберегаемая старательным зачесом. Это уже была дуэль, и Каменев сделал по всем правилам выстрел. Рогов еще раз глубоко вздохнул, подавляя неожиданно подступившее гнетущее чувство.
– Леонид Дмитриевич, что вы обо мне думаете? – задумчиво спросил Каменев.
Рогов растерялся от немного печальных, на него нацеленных глаз Георгия. Они сейчас стояли рядом, с интересом наблюдая друг за другом.
– О вас? – переспросил Рогов. – Думаю, что вы честный, справедливый и мужественный человек.
– И вы всегда так обо мне будете думать?
– Всегда, Георгий.
– Спасибо, Леонид Дмитриевич! – горячо поблагодарил он Рогова и стиснул до хруста ему руку.
11
Горелов медленно приближался к серому зданию гостиницы. После утреннего происшествия на душе остался тяжелый неприятный осадок. Милая Женька! Он-то больше всех находившихся на земле переживал ее смертельную беду, потому что, едва успел приземлиться в нескольких сантиметрах от центра белого круга и торжествующе поднять голову, понял, что происходит в небе. Он застыл: от ужаса и от сознания собственной беспомощности.
Стоял, боясь пошевелиться, с трудом удерживая стон. А потом, увидев, что двое спускаются под белым тугим парусом парашюта, отчаянно завопил от радости.
Сейчас Горелов шел и думал о жизни и смерти, о значении случая в человеческой жизни. Вот вырвалась Женя из самых, что называется, когтей смерти и будет жить долгие годы. Совершит космический полет, окончит академию. Выйдет замуж и народит детей, а когда-нибудь станет, наверное, и бабушкой. И все-таки всегда будет вздрагивать, вспоминая гаснущий купол парашюта и суровую, неласковую, стремительно набегающую землю. Но если ее спросят, сожалеет ли она, что избрала в жизни полную опасностей тернистую дорогу космонавтки, честное слово, во все легкие Женя крикнет: нет!
Алексей вошел в прохладный холл гостиницы, украдкой бросил взгляд направо и огорчился: за столом дежурного администратора он не увидел синеглазой женщины. Ее место занимала пожилая киргизка, добрая, словоохотливая тетя Анара, как ее звали все обитатели гостиницы. Несколько дней назад Алексей регистрировал у нее свое командировочное предписание. На его вопрос, как к ней обращаться, дежурная с доброй усмешкой ответила:
– Тетей Анарой зови. Так? Киргизский язык не знаешь, так? Если бы знал, не спрашивал. По-киргизски Анар – это самое тонкое вино, спелый гранат, душистый цветок.
Сейчас он хотел подняться сразу к себе в номер, но тетя Анара издали окликнула:
– Будешь капитан Горелов? Так? К себе в номер не ходи. Ты теперь другой номер живешь. Иди, дам ключ.
Алексей подошел к столику. Тетя Анара надела очки, открыла ящик с ключами и стала в нем копаться. Он терпеливо ждал, пока она гремела ключами, произнося громким шепотом какие-то ругательства. Наконец сняла очки и покачала головой:
– Ай беда! Это Лидия по ошибке домой твой ключ унесла. Такой хороший аккуратный человек Лидия, а сегодня сама не свой была. Вот и унесла. Ты знаешь Лидию?
– Нет, – соврал Алексей, понимая, о ком идет речь.
– Как! – вскричала с обидой в голосе тетя Анара. – Ты не знаешь Лидию?! Такой высокий синеглазый женщина с белый прическа. Настоящий русский красавица. Так? Ее тут даже с ребенком много раз сватать пытались. И в Москву, и в Ленинград увезти предлагали. Только не согласилась Лидия. Странный человек. Красивые летчики сватали, а она не согласилась. Гордый женщина…
– Тетя Анара, – тихо прервал Алеша, – не надо ее беспокоить. Я сегодня в старом номере переночую, а завтра она ключ принесет.
– Какой старый номер? – всполошилась дежурная. – Мы с ней оттуда все твои вещи в новый номер перенесли. Лидия даже цветы в банке на подоконник поставила.
– Ну и как же тогда поступить?
– Вот и я спрашиваю, как же? – согласилась тетя Анара. – Слушай, Лидия живет отсюда очень близко. Через два дома. Сходи туда за ключом. Самый простой дело.
– Да неудобно как-то, – протянул Алексей.
– Тогда оставайся здесь за столиком за меня, а я за твоим ключом схожу.
– О, это еще сложнее. Я тут так все перепутаю, что вы, тетя Анара, и за год потом не разберетесь.
Киргизка осуждающе покачала головой:
– Капитан, а гостиницей командовать боишься!
– Ладно, тетя Анара, давайте адрес. Схожу, – вздохнул Алексей.
– Так бы давно, – одобрила старушка.
Выйдя из гостиницы, Алексей остановился и оробело посмотрел по сторонам. Все-таки неловко непрошеным гостем стучаться в дверь ее квартиры. Что она о нем подумает? А вдруг решит, что ключ только предлог для такого визита. Хорошую же он память о себе оставит. Ему очень хотелось увидеть ночную собеседницу, и было в то же время отчего-то боязно и неловко. «Нахмурится, наверно», решил он и представил, как стрельчатые брови невольно сомкнутся над ее синими, чуть выпуклы ми глазами. «Зря иду», – окончательно упал он духом, когда до трехэтажного блочного дома, такого же стандартного, как и все остальные жилые здания Степновска, оставалось менее ста метров. И все же он шел. Разыскал третий подъезд, поднялся по узким свежеотесанным деревянным ступенькам на второй этаж. Перед дверью остановился, хотя надобности переводить дыхание не было: оно у Алексея работало как хронометр.
«Ладно, была не была», – грубовато подбодрил он себя, но на кнопку звонка нажал весьма трусливо и сразу отпустил. Никто не вышел. Горелов тяжело вздохнул и позвонил вторично, более решительно. Показалось – гром электрического звонка разнесся по всему подъезду. Алексей испуганно огляделся по сторонам – не выходят ли жильцы других квартир? Щелкнул дважды замочный ключ. Дверь распахнулась, и на пороге появилась она.
В подъезде было прохладно и темновато. В коридоре, который оставался за спиной у женщины, – также. Она вышла в простеньком ситцевом халате и тапочках на босу ногу. Те же синие глаза, мягко очерченная линия рта и высокая пышная корона волос.
– Это вы? Ой! – приглушенно вскрикнула женщина и отступила в глубь коридора. Алексею подумалось – вскрикнула она от боли.
– Вы на что-то наступили? Не поранились? – встревожился он.
– Да нет, что вы, – успокоила женщина.
– А я вот видите, вынужден был вас побеспокоить. Вы ключ от моего номера унесли по ошибке. Это меня тетя Анара направила. Вы уж извините, что обстоятельства поставили меня в роль незваного гостя.
– Да, я действительно виновата, – чистым, так ему понравившимся грудным голосом промолвила женщина, – такая растеряха. Проходите, пожалуйста, я вам ключ сейчас отдам.
Горелов неловко потоптался у порога.
– Нет-нет, обязательно проходите, – решительно повторила женщина, – чего же вы будете здесь ожидать?
Алеша очутился в тесном коридоре.
– Мама, кто это? – донесся из комнаты детский голосок.
– Отдыхай, доченька, – ласково сказала женщина. – Это дядя ко мне по делу. – Покосившись на приоткрытую дверь, она извиняющимся шепотом пояснила: – Моя Наташка малярией сильно заболела. В полдень около сорока было.
– Бедненькая, – сказал Алексей, чтобы хоть что-нибудь сказать.
– Вы проходите в столовую, – кивнула женщина на другую, настежь раскрытую дверь.
Алеша очутился в небольшой, аккуратно обставленной комнате, увидел на маленьком столике груду чистого белья, гладильную доску и поставленный на попа электрический утюг.
– Я тут убиралась, – сконфуженно призналась женщина, – вы уж извините, такой хаос.
Горелов увидел на стене портрет молодого офицера с тремя звездочками на погонах и инженерным значком на тужурке. Короткий зачес густых волос, усталые глаза, большие и выразительные. Губы энергично стиснуты, у рта замерла жесткая складка.
– Мама… пить, – донесся детский голосок.
– Сейчас, моя светонька, – пропела женщина, и Горелов почувствовал, как много было ласки в ее голосе.
Цепкий взгляд Алексея успел отметить и простоту комнатной обстановки, и дешевенькие, уже давно выгоревшие от солнца штапельные занавески, и даже заштопанный рукав на светлом с красными кружочками ситцевом халатике, очень коротком, едва скрывающем ее колени. «Откуда же быть у нее большому достатку? – подумал Горелов. – На зарплату дежурной по гарнизонной гостинице вдвоем с девочкой не особенно разживешься».
Напоив девочку, женщина возвратилась в комнату, и Алексей смутился, заметив, что она успела переодеться. На ее ногах появились белые босоножки, а домашний халат она сменила на черную юбку и ту самую розовую кофточку, в которой Алексей увидел ее впервые. Он нечаянно встретился с ее синими глазами и заметил, как, вспыхнуло ее лицо.
– Мама, – снова позвала девочка, – а дядя ко мне зайдет? Мне скучно одной. Ты все работаешь да работаешь.
Алексея царапнул по сердцу жалобный голосок. Женщина смущенно отвела глаза:
– Что ты, Наташенька, дяде очень некогда. Я переглажу белье и буду читать тебе сказки.
– Ты долго будешь гладить, – недоверчиво отозвалась девочка.
Горелов поднялся:
– Если я к ней на минутку зайду, вы не будете против?
Женщина, уже державшая в руке ключ, благодарно посмотрела на Горелова.
– Ой, да что вы! У вас же и на самом деле каждая минута, наверное, на учете. Но если вам действительно не в тягость… – она не договорила и открыла перед ним дверь.
Горелов вошел в комнату и на маленькой никелированной кроватке с высокой спинкой увидел под стеганым одеялом девочку с беленькими косичками. Она лежала на спине. По багровому румянцу на худеньких впалых щечках и прерывистому дыханию можно было догадаться, как ей тяжко. На стуле, приставленном к изголовью, лежала половинка лимона, градусник, пачка каких-то таблеток. Алексей прикоснулся ладонью к ее пылающему лбу.
– Тебе больно, Наташа? – спросил он участливо.
– Нет, – качнула девочка головой, – только лобик горячий. Подержите на нем руку, дядя. Ка-ак хорошо! У вас рука холодная-холодная. Еще подержите немножко, ладно?
Горелов не видел, какими добрыми и грустными глазами смотрит на него с порога женщина. Он опустился перед кроваткой на колени и теперь почти целиком закрыл ладонью пылающий детский лобик.
– Ой как приятно! – прошептала девочка. – Мама, этот дядя хороший?
– Хороший, Наташа, очень хороший, – ответила певуче Лидия.
– Мама, он летчик?
– Летчик, Наташа.
– Но ты же не любишь летчиков.
– Кто это тебе сказал?
– Ты сама говорила.
Женщина смутилась. «Видно, насолили ей, бедняге, всякие перегонщики вроде Убийвовка, если даже ребенку на них пожаловалась», – подумал Горелов и, желая разрядить обстановку, весело сказал:
– А я не летчик, Наташенька. Это я раньше был летчиком. А теперь парашютист. Вот я кто.
– Это правда? – потребовала подтверждения Наташа.
– Правда, девочка.
– Мама, дай дяде мою дудочку, пусть он на ней поиграет и песенку какую-нибудь споет.
Алексею никогда не приходилось нянчить маленьких. Своих братьев и сестер у него не было. Так уж cлoжилacь горькая вдовья жизнь у его матери Алены Дмитриевны, что одним-единственным остался он у нее. Но когда учился в школе, иногда катал в коляске младшего брата одного из своих друзей и запомнил с тех пор не очень мудрящую песенку.
– Мама, – рассмеялся Горелов, – дайте, пожалуйста, дудочку.
Лидия пожала плечами, порылась среди валявшихся в углу игрушек и протянула Алексею маленькую флейту. Он подул в узкую щель, пальцами прошелся по клавишам. Положил флейту на кроватку, пропел:
Шарик Жучку взял под ручку.
Стал с ной польку танцевать,
А Барбосик – красный носик
Стал на дудочке играть.
– Ой как здорово! – засмеялась Наташа. – Мама, пусть дядя не уходит. Он мне еще раз песенку споет.
Горелов взглянул на хозяйку. Увидел добрый, признательный блеск в ее синих глазах, веселый румянец, осветивший щеки. И вдруг в них показались слезы. Женщина, видать, вспомнила о чем-то своем, глубоко запрятанном и наболевшем. Алексей не знал, как поступить – постараться утешить или сделать вид, что не заметил. Пока он колебался, Лидия быстро вышла из комнаты. Возвратилась через минуту, уже овладев собой.
– Мама, ты здесь? – прошептала Наташа.
– Здесь, родная.
– Спроси у дяди – он еще к нам придет? Как вас зовут, дядя?
– Алексей Павлович, детка, – ответила мать.
– А мою маму тетя Лида. Только она любит, чтобы ее взрослые называли Лидия Степановна. Вы еще придете ко мне, дядя?
Горелов поднялся, ладонью стряхнул пыльное пятнышко с колена, на котором стоял перед кроваткой, увидел печальные, широко раскрытые глаза, стынущие под напряженно сведенными стрельчатыми ресницами. Они ждали.
– Лидия Степановна, – серьезно обратился к Лидии Алексей, – сегодня концерт по заявкам окончен. Тем более единственный слушатель явно устал. А вот завтра…
– Вы и в самом деле сможете на несколько минут к нам забежать? – нерешительно спросила женщина.
– А разве можно обманывать больного ребенка? – вопросом ответил Горелов.
