Текст книги "Место под солнцем (СИ)"

Автор книги: Гавриил Одинокий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

Место под солнцем (СИ)

Одинокий Гавриил
Место под солнцем
Часть I

Пролог

(Одесса, 11 мая 1988 год)

– Ну что, засранцы – допрыгались, – тон голоса заместителя начальника Одесской мореходки не предвещал ничего хорошего двум молодым парням в курсантских форменках.

Последовавший за этим «большой боцманский загиб» казалось был способен заставить покраснеть портреты на стенах кабинета. Далеко не все конечно – большая их часть изображала известных Российских флотоводцев, которые не только слыхали, но и сами практиковали не менее забористые обороты. Замершие на вытяжку курсанты, вытянулись еще больше и стиснули зубы. Чем–то они были похожи. Высокие, еще по–юношески тонкие, но в то же время широкоплечие и мускулистые, коротко, но не наголо постриженные, в одинаковых робах с гюйсом на плечах. Оба старательно тянулись, но встать по стойке смирно при всем желании не могли. Стоявший справа брюнет, ростом примерно метр восемьдесят пять, с тонкими чертами лица, которые несколько портил крупноватый, мясистый нос, держал на отлете согнутую левую руку, закованную в гипсовый панцирь от шеи до запястья. Под правым глазом у него красовался шикарный лиловый бланш. Картину дополняла опухшая нижняя губа и пластырь на левом ухе, под которым угадывались металлические скобки. Второй курсант – рыжеватый шатен, чуть ниже ростом, но пошире в плечах, с квадратным подбородком и красноватым, обветренным лицом, обильно украшенным синяками, стоял слегка расставив ноги. Под его форменкой от груди и до пояса выпирали очертания медицинского корсета, а правая кисть была обтянута трубчатым бинтом.

Воспитательный процесс тем временем продолжался.

– Опозорились! Втоптали в грязь честь училища! Мало того, что устроили дебош и драку в День Победы у памятника Неизвестному матросу, так еще позволили каким–то сухопутным шпакам себя побить. Салабоны! Караси мудорванные, трехлапый якорь вам в задницу! Ну что ты лыбишься? Что я смешного сказал? – рявкнул офицер, заметив тень улыбки на губах у шатена, – я тебя Гальперин спрашиваю.

– Виноват, товарищ капитан второго ранга.

– Нет, ты скажи, чему смеялся. Я вроде не шутил?

– Ничему сказанному, просто вспомнилось. У Дюма в начале «Трех мушкетеров» капитан де Тревиль очень похоже отчитывал Портоса с Арамисом. Вот я и подумал – у вас за портьерой д'Артаньян случайно не стоит?

Кавторанг сам не сдержал улыбки и махнул рукой, – Тьфу на тебя, все настроение сбил, Портос, ядрена вошь. Ладно, гаврики, проходите и садитесь, вижу, что с трудом стоите. Милицейский протокол я читал, теперь хочу с ваших слов услышать, что там произошло. Не похоже это на вас. Вы же не салаги – первокурсники. Вам ведь всего один год–то остался до выпуска, так?

– Так точно, товарищ капитан второго ранга.

– Времени мало, так что давайте без чинов. В российском флоте офицеры издавна друг к другу по имени–отчеству обращались. Вы еще не офицеры, конечно, но и… Ладно, так кто же все–таки драку начал.

– Ну, если говорить, кто первый ударил, то я, – набычившись признался Гальперин.

– Та–а–а–к. И как же ты до такого додумался? Тебе, что, делать было нечего. Отличник, зам. комсорга курса, спортсмен. Ты же у нас чемпион училища в парусной регате, так?

– Так.

– И КМС по боксу?

– Ну, да.

– Ну вот, и потомственный моряк в четвертом поколении…

– В третьем, только. Мой прадед шорником был, в местечке под Балтой. В гражданскую войну в местечке почти всех гайдамаки вырезали. Дед в пятнадцать лет сиротой остался и на флот ушел.

– Неважно, пусть в третьем. Вот видишь, дед твой Борис Гальперин, кавалер ордена Красной Звезды, командир торпедного катера, геройски погиб в Великую Отечественную. Тебя же небось в его честь назвали?

– Именно так, – Борис выпятил челюсть и во взгляде его мелькнула гордость.

– Отец твой наше же училище окончил, в подплаве служит в одном звании со мной. Где он, кстати, сейчас – в походе?

– Нет, ему пятьдесят лет уже исполнилось, врачи запретили погружения. Отец на базе подплава начальником службы автоматизации служит. А на прошлой неделе в Севастополь в командировку на месяц уехал.

– А мать где? Я звонил тебе домой, хотел с отцом твоим поговорить, но трубку никто не брал.

– Мама умерла в позапрошлом году, – Борис на секунду опустил глаза, – острая лейкемия.

– Прости, не знал. В личном деле это не отмечено. Но все–же, как ты мог? Ты же отца и деда позоришь.

– Нет, – снова набычился Борис – Если бы не ударил, тогда бы опозорил.

– Это как? Давай рассказывай подробно.

– Ну так, девятого нам увольнительную дали. Мы с отцом в этот день всегда к Памятнику ходим – деда помянуть. Он же в море погиб, могилы у него нет. А в этот раз отец в отъезде – со мной Костя пошел, – легкий кивок в сторону второго курсанта.

– Пришли мы, – продолжил он. – Народу у памятника много. Люди подходят, цветы кладут. Мы тоже подошли, я свой голыш положил. Только отходить собрались, как за спиной слышу: «У–у жид поганый, на цветочек не разорился. Пошел вон от наших воинов со своей каменюкой».

– Стой, я не понял, при чем тут каменюка.

– Александр Степаныч, я вот тоже до маминой смерти этого не знал. По еврейскому обычаю на могилу цветы не приносят, а кладут камни. Вот и мы с отцом в последние годы всегда гальку крупную приносили.

– Так, понял. А ты пословицу «В чужой монастырь со своим уставом не лезут» слышал?

– А это не чужой монастырь, – Борис опять сердито выдвинул челюсть, – это памятник моему деду тоже.

– Ладно, не кипятись, дальше рассказывай.

– Ну, поворачиваюсь я, а там четыре шпака в черных футболках с Георгием—Победоносцем и надписью «Память». Один, мелкий такой, на нас пальцем показывает: «Ха – жиды–матросы! Щас помру». Я про этих перцев слышал, хотя и не сталкивался раньше и оскорбление решил проигнорировать, потому ответил как мог спокойно: «Это моему деду памятник. Он здесь воевал и в море погиб». Второй из них, покрупнее, мне и заявил: «Врешь! Жиды только на Ташкентском фронте воевали». Ну тогда я не выдержал и апперкотом ему врезал. Он сразу и вырубился. Чистой воды нокаут. А мелкий тут как заверещит, и ихних еще целая кодла набежала. Ну и…. Пришлось драться.

– Поня–я–тненько. Так, а ты Николаев здесь каким боком? – кавторанг повернулся ко второму курсанту.

– Александр Степанович, ну, во–первых, Борька…То есть Борис Гальперин мой друг, с детства еще. Мы в одном дворе выросли. Во–вторых, это явная провокация была. Они же дюжиной на нас двоих накинулись и не с голыми руками. У них цепи и арматурины были. Подготовились значит. И стало–быть пришли туда специально, чтобы какую–то пакость устроить. А у нас на форменках даже поясов с пряжками нет.

– Ну а чего они это на тебя полезли. Ты же у нас вроде русский, хотя… Да, на русака ты не слишком похож. Или ты как в том анекдоте – «Николаев–по–маме»?

– Нет, – обиженно усмехнулся курсант, – Николаев я как раз по папе, а по маме я Анастаниди и похож я на деда – маминого отца, так что нос у меня вполне себе пиндосовский.

– Грек, что–ли?

– Ах, ну да, вы же не одессит. А песню «Шаланды полные кефали…» вы знаете?

– Ну кто же ее не знает.

– Вот, моя бабушка всегда говорила, что эта песня про нее с дедом. Только, Бернес мол поет неправильно. Надо петь «В Одессу Коста приводил». Уж на Пересыпи Косту Анастаниди точно все знали. Он незадолго до моего рождения умер, так от ранения и не оправился, и меня тоже в его честь назвали.

– От ранения? А он тоже на флоте воевал?

– Да нет, не воевал он. Не успел. В первые дни войны, в порту после бомбежки пожар тушили, а тут еще один налет. Ну и деду осколком бомбы правую лопатку раскололо и позвоночник задело. Он три года ходить не мог, и правая рука у него до конца жизни плохо работала. Перед тем как Одессу сдали, его баба Соня из госпиталя забрала и на рыбачий хутор под Аккерманом увезла, и там сама выхаживала.

– Понятно, геройский у тебя дед, хоть в боях и не участвовал. Давай дальше про драку то…

– Ну что, окружили они нас и давай метелить. Только, друг другу больше мешали. Один на меня цепью велосипедной замахнулся. Ну а я, все–таки, в нашей футбольной команде по правому краю играю. Я по голени ему и пробил. А ботинки наши потяжелее будут чем футбольные бутсы. Он заорал, согнулся, а Борька у него цепь вырвал. Ну махались минут пять, я больше по ногам бил, а Борис по мордам, а потом меня арматуриной достали. И после того как я упал, Бориса массой задавили, и ногами нас пинать начали. А потом милиция подоспела, ну и…. повязали всех.

– Ясненько, повеселились…, – пошарив рукой по столу, кавторанг взял несколько сколотых листов бумаги и стал зачитывать:

«Николаев, Константин Дмитриевич – перелом левой ключицы, разорванное ухо, множественные ушибы и гематомы.

Гальперин, Борис Ефимович – перелом двух ребер, вывих правой кисти, множественные ушибы и гематомы, отек гениталиев» – он поднял глаза на курсантов.

– Что Борис, по яйцам врезали?

Гальперин засопел и уныло кивнул.

– Так, а с другой стороны, – он перевернул страницу, – Ну имена мы опустим, ушибы всякие тоже… Перелом голени, два выбитых мениска, вывих коленного сустава – это, я понимаю, твоя работа Константин. Так, вывих локтевого сустава – это неясно кто, дальше перелом челюсти в двух местах, контузия второй степени – это явно Борис. Сломанный нос и еще одна контузия – тоже ясно. Еще один сломанный нос и четыре выбитых зуба – ну Гальперин, ты даешь, как кисть–то не сломал?

– Ну–у, я цепь велосипедную на кулак намотал.

– Понятно, – капитан прошелся в раздумье взад–вперед и вновь остановился перед курсантами.

– Скажу честно – я вас ребята не осуждаю, Сам бы так поступил, но…, – последовавшая пауза заставила курсантов нервно поерзать на стульях, – к моему сожалению, защитить я вас не могу. Этот тип, которому ты, Борис, челюсть сломал – племянник второго секретаря Одесского обкома. И с его подачи, прокуратура заводит дело о злостном хулиганстве и нанесении телесных повреждений. Так, что светит вам хлопцы от пяти лет лагерей. И на оправдание не надейтесь. Ни прокуратура, ни суд против обкома не пойдут.

Курсанты уныло молчали, уставившись в пол.

– Ладно, не вешайте носы, еще не вечер, – продолжил кавторанг, – сегодня среда. Народ еще после праздников не раскачался. Меня вот, приятель из прокуратуры предупредил. Пока дело оформят да в милицию передадут, пару дней пройдет. Я сегодня же оформляю приказ о вашем отчислении за «поведение, не соответствующее моральному облику офицера ВМФ». А вы собирайтесь и, чтобы завтра, крайний срок в пятницу, духа вашего в области не было, пока вам подписку о невыезде не вручили. На БАМ езжайте или еще куда подальше. Во всесоюзный розыск вас объявлять не будут – не высокого полета птицы, но в Одессу вам года три возврата нет. Постарайтесь для начала в какой–то вахтовый поселок, там за пропиской не слишком следят. Если в армию вас призовут, так у военкома вопросы могут возникнуть. По поводу того, что не служили, а военный билет с отметкой о принятии присяги есть. Расспрашивать будет – расскажете как было, но без подробностей. Отчислены мол за драку – и все. Если со мной свяжутся, я вам характеристику приличную дам. Все хлопцы, идите собирайтесь, да родных предупредить не забудьте. У тебя Николаев, родители–то где?

– Они уже шесть лет как на севере, на кооператив зарабатывают. Я с бабушкой жил пока школу заканчивал.

– Вот к ним и езжай, а впрочем – как хочешь. Все, свободны.

Глава 1

(Париж, 20 августа 2004 г.)

Несмотря на приближающийся вечер, Париж изнывал от летней жары. Заходящее солнце косо освещало, украшенные лепниной и колоннами фасады домов бульвара Капуцинов и пыльную листву деревьев. Голоса людей перемежались с гудками сотен машин. Французы возвращались с работы. Высокий, плотный мужчина в джинсах и песочного цвета рубахе навыпуск стоял на углу бульвара Капуцинов и Пляс д'Опера и курил сигарету. При этом он внимательно вглядывался в лица проходящих мужчин. Докурив сигарету почти до фильтра он загасил ее плевком и метким щелчком отправил окурок в урну. Еще раз посмотрев по сторонам, он потащил было очередную сигарету из пачки в нагрудном кармане, но вдруг остановился, толкнул сигарету обратно в пачку и широкими шагами поспешил к выходу из метро.

– Борька, сукин ты кот, ну наконец–то. Я уже думал, что не придешь, – не доходя нескольких шагов закричал он.

Гальперин, заматеревший и с намечающимися залысинами над высоким лбом, прищурился, привыкая к дневному свету после подземного перехода, и широко улыбнулся.

– Ну здравствуй, Костя, – он облапил друга и хлопнул его по спине. – Жутко рад тебя видеть. А за опоздание – прости. Сначала заказчик задержал, а потом я в ихнем метро малость заплутал. И мобильник у них под землей не работает.

– Да ладно, не парься. Главное встретились. Пошли посидим, пивка выпьем. Мы же с тобой больше десяти лет не виделись.

– Во Франции – пиво пить? Не–е–е…. Во Франции надо пить вино. А вообще–то, Костя, я бы лучше поел. С этим гребанным клиентом у меня с утра во рту кроме кофе ничего не было.

– Ну что за вопрос, пошли. Я здесь на бульваре один ресторанчик знаю. Там отличный буйабесс[1]1
  Буйабесс – (фр. Bouillabaisse) Марсельская уха – блюдо французской кухни, рыбный суп, характерный для средиземноморского побережья Франции. Является оригинальным провансальским рыбным супом, наиболее распространён в Марселе. Включает несколько сортов рыбы, креветки, ракушки и прочие морепродукты


[Закрыть] подают. И рачки[2]2
  Рачки – Одесское название креветок


[Закрыть] там – лучше, чем в Одессе. Я их вообще–то больше под пиво потребляю, но и под белое вино тоже хорошо пойдет.

Через несколько минут друзья устроились за столиком на открытой веранде «Старого капуцина».

– Ну рассказывай, – потребовал Константин, – мы же с тобой сколько не виделись, с начала 93–го. И как ты меня нашел–то?

– А я тебя долго искал. Одесское справочное бюро ответило, что такой не значится. Потом, случайно, через одного приятеля в пароходстве на Сашку Кривоножко вышел, вот он мне твое мыло и дал. Только ты очень долго не отвечал.

– Тю–ю, «Бешеный Хохол», значит. Так у него адрес старый. У меня этот ящик всяким спамом забит. Я его только изредка проверяю.

– Да, а помнишь, как мы с ним в училище…

Подошедший в этот момент официант–араб прервал воспоминания. Костя, не глядя в меню, на вполне приличном французском, хотя и с сильным акцентом, сделал заказ.

– Ну ты даешь, – поразился Борис, – с каких это пор ты по–французски так «парлеешь»?

– А то…У меня же здесь поставщики. Не будешь понимать – обдерут как липку. Вот и пришлось изучить. В общем–то не так сложно. У меня вроде как способности к языкам оказались. В грамматике немного путаюсь, но общаться или документы прочесть – проблем нет. Ладно, ты лучше про себя расскажи.

– Ну, что. Тогда в 88–м мы расстались. Ты на север уехал, а я отцу телеграмму отбил и к нему в Севастополь. Рассказал ему все в подробностях. Он меня к своему приятелю в Новороссийск отправил. Тот, как в отставку ушел, завкадрами в порту работал. Сначала в порту поработал пока все документы оформляли, а потом электриком на сухогрузе стал ходить. Ты же знаешь, я плавать всегда хотел.

– Как же – морская душа, грудь в якорях… Моряк в третьем поколении, – улыбнулся Костя.

В этот момент официант принес бутылку белого вина, откупорил ее и налив в бокал грамм двадцать, протянул его Константину. Николаев понюхал, пригубил и, посмаковав секунду, кивнул официанту. Тот быстро налил два бокала и удалился.

– Ты и в вине стал разбираться, – опять удивился Борис, разглядывая бутылку, – Мускадет Севре, 2001 год. Шато дю Жоней, – прочитал он этикетку.

– Приходится, «нобле – оближ». Неплохое вино – попробуй. Кстати, название произносится – Мускаде. Последняя 'Т' не читается. Лучше молдавского муската, да и крымского тоже, тот крепленный и слишком уж сладкий. Да и молдаване в последние годы халтурить стали по–черному. Да ты дальше рассказывай.

В это время официант расставил на столе холодные закуски и разговор прервался пока друзья накладывали себе в тарелки салат с креветками.

– Дальше что, – продолжил Борис, накалывая креветку – в 91–м с Надюшкой познакомился и через полгода поженились. А в девяносто третьем хреново стало, фрахтов почти не было, зарплату по три–четыре месяца не платили. А тут и отец умер. Его, как флот делить начали, на пенсию выперли. Выслуги–то у него с избытком хватало, но переживал он очень. Всё–таки всю жизнь флоту отдал. Сердце у него сдавать стало и все старые болячки повылазили. Инфаркт его и прихватил, а дома–то кроме него никого не было. Соседи только через день милицию вызвали – мол свет в квартире весь день горит, а никто не отвечает. Мы с Надей в тот же день и прилетели.

– Да, ты же меня тогда со своей женой и познакомил. Только мы так и не пообщались.

– Прости, но не до того было. Похороны организовать, кучу бумаг оформить, потом квартиру продавали. Папины сослуживцы все приходили. У меня от всех их соболезнований чуть у самого инфаркта не было.

Некоторое время друзья ели молча. Официант принес супницу и разлил по тарелкам горячий буйабесс. Только когда с супом было покончено, Борис вытер салфеткой губы и продолжил.

– Вернулись мы в Новороссийск. С работой – швах, полгода ни фига зарплату не платили. Деньги, что за квартиру выручили, кончаться стали. Тут мамин двоюродный брат из Израиля приглашение прислал. Вот Надюша мне и говорит: «Поехали, что мы будем у моря погоды ждать. Ни у тебя, ни у меня никого нет». Она у меня тоже сирота. Поехали мы. Сначала у дяди в Хайфе жили, потом в Кириат—Биалик переехали. На машканту[3]3
  Машканта – ипотечная ссуда. Евреям иммигрирующим в Израиль из России и стран СНГ на первые несколько лет предоставляется безпроцентно


[Закрыть] квартиру купили, однокомнатную. Там до Хайфы меньше получаса ехать. В порту полгода проработал, а потом меня в ЦАХАЛ[4]4
  ЦАХАЛ – армия обороны Израиля


[Закрыть] призвали. Мой начальник в порту, отставной морской офицер, мне рекомендацию дал и кому–то из своих бывших сослуживцев позвонил. Ну меня в береговую охрану и направили. Посмотрели на мой опыт и сразу чин расаля дали. Это как в российском флоте главстаршина. На патрульный катер попал. Новенький – прямо с верфи, типа Супер—Двора. Не машина – зверь. Понравилось мне на ней ходить. И в экипаже у меня ребята подобрались отличные. В море, правда, далеко не заходили. Вдоль берега в основном – арабские шхуны с оружием перехватывали, что палестинцы на территории везут. Иногда до стрельбы доходило, но редко. Палестинцы на конфликт лезут только когда в шанс в газеты или на телевидение попасть. А так что – им саудовцы еще денег отвалят, а Россия и Китай опять оружие продадут. Через полгода до мичмана повысили. Потом на сверхсрочную предложили остаться. Платят неплохо, ну я и согласился. Так я там почти десять лет и прослужил. По ходу дела Технион[5]5
  Технион – Израильский технологический институт – университет в городе Хайфа. Один из старейших и знаменитейших вузов Израиля. Технион занимает высокие места в мировом рейтинге университетов и инженерных школ.


[Закрыть] окончил. Меньше года как в отставку ушел. Уговаривали меня еще остаться, но без офицерской школы старший мичман – это потолок, а я для той школы староват. К тому же «старички» вроде меня, после тридцати пяти в основном на берегу служат. Мне это не интересно. Вот сейчас в фирме, что медицинское оборудование поставляет, работаю. В основном томографы, УЗИ и прочую высокотехнологическую хрень налаживаю и обслуживаю.

Официант тем временем убрал со стола супницу и тарелки и взамен поставил мраморную дощечку с разными сырами.

– А как же море, ты же без него жить не мог? – разливая остатки вина по бокалам, спросил Константин.

– Для души я себе яхточку парусную завел. «Бермуда» одномачтовая, я на ней и до Кипра хожу. А частенько и до Греции.

– Даешь… Разбогател ты, я вижу, на армейских харчах, – Николаев удивленно покачал головой. – Неужто в израильской армии так хорошо платят, что яхту содержать можно?

– Платят неплохо, – Гальперин пожал плечами, – но дело не в этом. Ты не путай. У меня же не прогулочная яхта под сотню тонн водоизмещения, отделанная махогонью. Она у меня маленькая – тридцать футов и не больше пяти тонн. Больше двух человек там особо и разместить негде. Тем более, что я ее практически собственными руками сделал. То есть купил я развалюху, а потом ее полностью перебрал и восстановил.

Но, что это мы все обо мне, да обо мне. Ты–то как? Большим бизнесменом стал как вижу.

– Ну, – протянул Константин, крутя в пальцах ножку бокала, – в Одессу я вернулся сразу после путча, еще до распада Союза.

– Подожди, а до того, ты же на север уехал, так?

– Да я оттуда сразу смотался, как гипс мне сняли. Не понравилось мне там. На Дальний Восток поехал. В Петропавловске устроился помощником механика на холодильник–матку. Ну знаешь же, куда сейнера улов сдают. Вот там три года и проработал. В Одессу вернулся, в технологический сразу на третий курс поступил. Зачли мне мореходку. Окончил я его в 93–м, как раз по холодильному оборудованию. Я еще на Камчатке понял, какие там резервы таятся. Думал сначала на холодильник мясокомбината устроиться, но там все давно схвачено, не подобраться. Ну тут меня в кооператив один позвали. Ресторанов–то много пооткрывалось. Холодильники всем нужны. Деньги неплохие зарабатывать стал, но с дефолтом опять голяком остался. Хорошо, что квартиру бабы Сони успел приватизировать. Ну постепенно опять выправился. Но достали меня эти оранжевые и прочие самостийники. Лет пять назад уехали мы в Воронеж. Там постепенно раскрутился, свою фирмочку организовал. Сейчас у меня больше тридцати человек работает. Не бедствую. Считай по трем областям, то бишь губерниям по–нынешнему, промышленные холодильники обслуживаем.

– Мы?.. – зацепился за местоимение Борис.

– Ах, да я же не сказал. Женился я в 94–м. Извини на свадьбу не приглашал, но вы тогда уже уехали. Впрочем, ты меня тоже, но я не обижаюсь.

– Ну…, когда я женился ты еще на Камчатке был и контакта у нас с тобой не было. А кто она.

– Ха! Ты Динку Гитлевич с соседнего двора помнишь?

– Подожди, у которой отец в универе преподавал? Политэкономию, кажется. Так она же малявка.

– Была малявкой. На семь с чем–то лет меня младше. Выросла – такой красавицей стала. Двое детей у нас. Дочка вот, в этом году в школу пойдет, а сыну осенью четыре года стукнет.

Официант положил на стол счет. Константин придержал дернувшемуся было к нему Бориса.

– Сиди, я угощаю, – и бросил на стол кредитку.

– Вот так, – продолжил он, – ты – еврей, на русской женился, а я на еврейке. А дети у вас есть?

– Ну… – хмуро протянул Борис, – во–первых, Надя – терская казачка. Была. Теперь она еврейка. Гиюр прошла. Во–вторых, детей у меня нет. И жены тоже.

– Да ты что! – Константин даже привстал от удивления, – неужто разошлись. У вас же такая любовь была.

– Была… Понимаешь, Надюша очень детей хотела. Я тоже. Мы не один год пытались, но… У меня с этим, к сожалению, проблемы.

– Блин, и давно у тебя проблемы, – в голосе Константина звучало явное сочувствие, – мы же с тобой, помню, еще в училище в женское общежитие техникума в самоволку бегали. Девки на тебя не жаловались. Так и Виагра, в конце концов, есть.

– Да нет, это не то что ты думаешь. С потенцией у меня проблем нет. Меня же тогда по яйцам отпинали. Ну вот, после того спайки на семенниках образовались. Это уже в Израиле обнаружили. Проходимость плохая. Не так, чтобы полная безнадега, но вероятность зачатия довольно низкая. Лечился я, но не помогло. Даже к экстрасенсам ходил. Операцию мне предлагали, но я как–то решиться не мог, вероятность успеха там не слишком большая, зато можно совсем импотентом стать. Такие вот дела. А Надя за другого вышла. Неплохой мужик. Тоже из наших эмигрантов. У нее сыну уже полтора года. Поэтому она в еврейство и перешла, чтобы у сына все права были. Что поделаешь, такие у нас законы дурацкие.

– Да, дела… – Константин подписал чек и спрятал кредитку. Друзья синхронно поднялись и направились к выходу, – Кстати, ты еще долго здесь быть собираешься?

– Нет, я с этим клиентом закончил. Отчет только надо отослать. Домой вернусь, возьму отпуск на недельку. В море пойду.

– А отчет – это долго? – приятели вышли на бульвар Капуцинов.

– Чего там долгого–то. Полчаса работы. У меня все здесь, на лэптопе. – Борис хлопнул ладонью по висящей на плече сумке, – Законнектиться только надо. Я собирался вечером в отеле это сделать. А к чему ты это спрашиваешь?

– А к тому, что коли ты в отпуск собрался, то поехали со мной. Я же в Париж только на день выбрался, с поставщиком переговорить и с тобой встретится. Мы тут с семьей на Средиземном море под Сент–Сиприеном уже третий год виллу снимаем. Не Ривьера, но и не Турция какая–то. Пляж там великолепный, по–моему, лучше, чем на Лазурном берегу. Развлечений не так много, как там, но имеются. Нудистская колония недалеко, может подцепишь кого–либо, – Константин шутливо ткнул друга в бок локтем, – И яхту, если захочешь, рентануть там можно.

– Ну… В принципе можно, – Борис почесал в затылке, – если не шутишь.

– Не можно, а нужно, – отрезал Николаев, – отдохнешь, с семьей моей познакомишься. А потом я тебя в Тулузу или Марсель заброшу, оттуда полетишь. Сейчас давай, дуй в свой отель, отчитывайся да шмотье собирай. Я за тобой заеду.

Через полтора часа, закинув сумку с ноутбуком и чемоданчик с вещами в багажник, Гальперин устраивался на пассажирском сидении рентованного «Пежо». Солнце уже скрылось и жара начала спадать.

– Сейчас по холодку до Лиможа доедем, – сказал Константин, защелкивая ремень безопасности, – там заночуем, а утречком часа за 3–4 до места доберемся.

– Интересно, – задумчиво протянул Борис, – помнит ли меня «Динозавра».

– Слушай, Борька, – Костя резко повернулся к другу, – не дай тебе бог при детях ее детскую кликуху помянуть. Они запомнят, а она мне потом дырку в голове проест. А я тебе, хоть ты мне и друг, морду лица начищу. Не посмотрю, что ты боксер.

– Что ты раздухарился, не бойся, не скажу. А побить ты меня вряд ли сможешь, хотя я с училища не боксировал. Я на флоте в Израиле айкидо заниматься начал. У меня сейчас второй дан.

– Ну, даешь…, впрочем, я в футбол тоже только по выходным с приятелями иногда гоняю. Зато на карате хожу. Редко правда – времени нет. До черного пояса не дорос еще, – Константин включил зажигание, и машина начала выбираться на Рю–де–Риволи.