Текст книги "Верни мне мои легионы!"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

– С тем же успехом ты можешь сделаться свиньей.

– Я не знаю, кто ты, но у тебя нет причин говорить со мной так.

Селянин не потянулся за копьем или мечом, но готов был отстаивать свое мнение, пусть даже не подкрепляя его оружием. Так, во всяком случае, показалось Арминию… Хотя ему трудно было представить себя на месте человека, которому пришлось иметь дело со свирепым, могучим с виду, прекрасно вооруженным незнакомцем вдвое моложе его. Самому Арминию не приходилось остерегаться тех, кто вдвое его моложе, они были еще детьми.

Не боялся он и отца бесстыжей девицы, в доказательство чего презрительно повернулся к нему спиной и, не произнеся положенного прощания, зашагал прочь. Если бы соотечественник счел себя оскорбленным и бросился на него, Арминий только обрадовался бы такому повороту событий. Однако он подозревал, что никто на него нападать не будет, – и оказался прав.

Арминия мутило от отвращения к этой деревне, к ее обитателям. Да, римляне действовали не только грубой силой, они в корне меняли образ жизни народов, которых покоряли. Он слышал об этом в Галлии, видел это в Паннонии, а теперь столкнулся с таким у себя на родине. Захватчики походили на горшечников, придававших мягкой глине нужную форму.

Больше того – часто они делали это ненамеренно. Так получалось просто из-за их присутствия здесь. Не окажись военный лагерь так близко от деревни, этот германец остался бы обычным малым. Может, из него никогда бы не вышло героя, вождя, выдающегося человека, но, во всяком случае, Арминию не хотелось бы его отбросить в сторону, словно собачье дерьмо с подошвы сапога. Разве стал бы этот германец гордиться тем, сколько заработала его дочь, на коленях ублажая чужеземцев. И разумеется, его бы совершенно не интересовало вино или, скажем, женские гребни для волос.

Возможно, римляне не осознавали, что все их роскошные безделушки, их излишества являются оружием, причем весьма действенным оружием, – но так оно и было. Вино и предметы роскоши подкупили многих вождей… Арминий сжал кулаки, вспомнив об отце Туснельды.

С помощью серебра (неважно, каким образом оно тебе досталось) можно было купить не только вождей, но и простых людей. И если римляне купят достаточно мужчин и женщин, если убедят их, что образ жизни в империи лучше, чем привычный образ жизни германцев, – что тогда? Тогда народ Германии превратится в римлян. Германцы станут налогоплательщиками, рабами – такими же рабами, какими были сами римляне.

Арминий покачал головой.

– Клянусь Туйстоном и Манном, этого не будет никогда! – дал он священный зарок.

Бог Туйстон был отпрыском самой Земли. От Манна, его сына, происходили три ветви германского народа. Правда, некоторые считали, что сыновей у Манна было больше и что пошедшие от них племена германцев носят их имена. Может, так и есть – разве теперь узнаешь истину? Но Арминий всегда предпочитал более простые ответы.

И то, чего он желал для родной Германии, тоже было простым. Он хотел, чтобы его народ оставался таким же свободным, каким был всегда. Он хотел прогнать римлян за Рейн. Он с радостью погнал бы их и дальше, но вряд ли бесхребетные галлы придут ему на помощь.

А встречи с отребьем вроде этого бесстыдного сводника заставляли Арминия задуматься о том, поддержат ли его соотечественники.

IX

Квинтилий Вар выехал из Минденума с мыслью о том, что, раз он значительное лицо, все должны замечать это с первого взгляда. Не будучи человеком военного склада, он предпочитал тогу пурпурному плащу и нагруднику с чеканным рельефом, однако всякий раз облачался в доспехи военачальника, если того требовали обстоятельства.

– Ты выглядишь… величественно, господин, – пробормотал Аристокл, затягивая пряжки ремней панциря.

Не хотел ли раб на самом деле сказать «смехотворно»? Если и хотел, то ни за что не сознается, а раз так, лучше вообще не затрагивать этого вопроса.

– Я хочу произвести впечатление на варваров, – промолвил Вар вместо того, чтобы уличить грека в непочтительности. – Раз я здешний наместник, я должен зримо воплощать силу Рима – так, чтобы германцы отбросили все помыслы о сопротивлении.

– Да уж, господин, – сказал Аристокл.

То ли он согласился, то ли это значило: господин, ты, должно быть, шутишь!

Опершись ногой об услужливо подставленные ладони, Вар взобрался в седло. Конечно, он предпочел бы носилки, но не хотел позориться перед германцами. Он знал, что, по их мнению, одни люди не должны носить других; в глазах Вара это было еще одним доказательством дикости местных жителей. И все же ему приходилось считаться с местными обычаями и предрассудками, даже раздражающими, иначе он не произвел бы на германцев впечатления. Впрочем, верхом он ездил вполне сносно.

Рядом с Варом ехал Вала Нумоний во главе отряда флегматичных кавалеристов. Разумеется, если бы германцы собрались большой шайкой, они смогли бы одолеть этот эскорт, но ценой большой крови. И еще больше крови пролилось бы потом. Варвары понимали, что нападение на наместника повлечет за собой чудовищное, невообразимое отмщение, и воздерживались от подобных действий. Это позволяло Вару чувствовать себя почти в безопасности.

Кроме того, деревня, куда он направлялся, считалась дружески настроенной. Ему докладывали, что тамошние жители проводят сборища, на которых обсуждают свои дела, – ну прямо как поселяне в Италии. Однако за свою долгую и успешную чиновничью карьеру Вар твердо усвоил: начальник, слепо полагающийся на донесения, не удосуживающийся лично их проверять, рискует рано или поздно нарваться на неприятные сюрпризы. Причем скорее рано, чем поздно.

– Мы еще сделаем из них римских подданных, – обратился Вар к Вале Нумонию.

– Да пожелают боги, чтобы так и было, – ответил начальник конницы. – Но даже если мы построим на месте нашего лагеря новый Рим, я все равно без сожаления расстанусь с этой жалкой страной. Ни оливкового масла, ни вина – и чересчур много проклятых германцев.

– Прекрасно тебя понимаю, – вздохнул Вар. – Но все же Август послал меня сюда, чтобы я добился успеха, а не потерпел наудачу, значит, я добьюсь успеха. В этом году мы соберем еще больше налогов, вот увидишь. Причем большую их часть – серебром. Если мы приучим германцев к мысли, что платить необходимо, полдела уже будет сделано. Как только они привыкнут и перестанут всякий раз хвататься за копья при виде сборщика налогов, мы уже будем на пути к триумфу…

Поняв, что переборщил, Вар торопливо поправился:

– На пути к победе.

– Я понял, командир, – заверил Нумоний.

С тех пор как Август стал верховным и практически единоличным правителем Рима, полководцы не могли рассчитывать на настоящий триумф – торжественное шествие через ликующий город в окружении своих войск, с пленными и трофеями. Теперь считалось, что все совершается во имя и от имени Августа. Пожелать собственного триумфа было почти все равно что сознаться – ты метишь на место императора.

Вообще-то Вар не возражал бы против триумфа, но вряд ли мог рассчитывать на него даже после смерти Августа. Судя по всему, преемником императора предстояло стать Тиберию. Он был сыном жены Августа, женатым на дочери Августа, превосходным воином. Чтобы сбросить Тиберия, потребовалась бы гражданская война, а Рим и без того слишком много их повидал.

Правда, и Тиберий был уже немолод – и бездетен. Если он скоро умрет…

«В таком случае люди, возможно, обратят свои взоры на меня», – подумалось Вару.

Его мечты об императорской славе прервала свисавшая над тропой ветка, задев его по лицу.

– Я не против того, чтобы построить тут новый Рим, Нумоний, – промолвил Вар. – Но первым делом стоит проложить в здешнем диком краю приличные дороги.

– В самую точку, командир! – воскликнул Вала Нумоний. – Однако это будет нелегко и недешево. Здесь, куда ни посмотри, сплошные топи, болота и прочая дрянь.

– Мы справимся с этой задачей, – заявил Вар. – Поколение назад германцы и подумать не могли, что мы построим мост через Рейн и накажем их за то, что они суются в Галлию. Цезарь доказал им, насколько они ошибались. Но настоящие дороги в Германии и впрямь обойдутся так дорого, как в другом краю обошлись бы дороги, мощенные чистым золотом. С этим не поспоришь. И все равно прокладывать их придется. Ведь, не считая рек, здесь нет других способов свободно передвигаться по стране.

– Мне ли не знать!

Нумоний закатил глаза.

– Кавалеристам приходится еще тяжелее, чем пехотинцам: попробуй-ка проехать по извилистым звериным тропам, когда копыта коней то и дело вязнут в грязи!

– Да, я понимаю, каково это.

Вар решительно кивнул, подражая обычному кивку Августа.

– Итак, в первую очередь – дороги. Как только мы решим, что здесь достаточно безопасно, чтобы строители могли приступить к делу, тут же и начнем. А может, и немного раньше.

– Было бы очень хорошо начать немного раньше, – отозвался Вала Нумоний. – Ведь если дожидаться той поры, когда в Германии будет безопасно, можно прождать вечность.

– Ха!

Смешок Вара прозвучал невесело.

– Одна из тех шуток, которые могли бы позабавить, будь они и впрямь шутками… Если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Вон деревня, командир! – крикнул всадник, ехавший перед наместником и начальником конницы. – Паршивая дыра, населенная вонючими дикарями.

Квинтилий Вар сомневался, что последняя фраза предназначалась для его ушей, поэтому сделал вид, что не расслышал. Тем более что, выехав из леса на расчищенное пространство и приглядевшись, Вар понял, что трудно не согласиться с кавалеристом.

Коровы и овцы были мелкими и неказистыми, лошади – мохнатыми и низкорослыми, свиньи мало чем отличались от диких кабанов, а высыпавшие навстречу римлянам злобные собаки казались отпрысками рыщущих в здешних лесах волков. Дома представляли собой лачуги с соломенными кровлями, со стенами из обмазанных глиной, переплетенных прутьев. Края кровель нависали над стенами, чтобы во время дождя возле дома оставалась полоска сухой земли.

Что касается жителей… Что ж, германцы есть германцы.

Их облик не вызывал у Вара большого раздражения – особенно облик женщин, по большей части рослых, светловолосых, с пышными формами. Зато мужчины как будто ушли от первозданной дикости не дальше, чем их собаки и свиньи. Вар уже знал, что «свинский пес» считается у германцев одним из самых крепких ругательств, и теперь подумал, что понимает, почему варвары так часто пускают это ругательство в ход. Очень уж оно им подходит.

Десять или двенадцать высоких мужчин с копьями, завернувшись в плащи, стояли кружком на поляне (видимо, игравшей роль деревенской площади) и спорили – верней, орали во все горло, потрясая друг перед другом сжатыми кулаками. Драка еще не началась, но Вару подумалось – за ней дело не станет.

– Это и есть то собрание, которое они хотели тебе показать, командир? – спросил Вала Нумоний. – Если им кажется, что таким сборищем можно похвастаться перед наместником, одним богам ведомо, что эти дикари вытворяют, когда мы их не видим.

– Верно, – со вздохом признал Вар.

Ему подумалось, что он вправе, не погрешив против истины (или почти не погрешив), написать Августу, что германцы начинают перенимать римские обычаи. Август обрадуется, получив такое известие. Ну а если это пока не вполне соответствует действительности, он, Вар, сумеет в скором времени изменить действительность в нужную сторону. В этом он не сомневался.

Один из варваров вдруг устремился ему навстречу, размахивая руками, с энтузиазмом восклицая:

– Хайл, почтенный наместник! Рад тебя видеть! Как твое драгоценное здоровье? Если позволишь, я буду твоим толмачом!

– Арминий?

Вар был доволен, что вспомнил имя парня. Правда, ему всю зиму вопили это имя в ухо, не говоря уж о скандале с похищением девушки, случившемся прошлым летом… Но ведь Арминий был, в конце концов, всего-навсего германцем, и большинство римлян не стали бы запоминать его варварское имя, даже имейся у них на то веская причина. В общем… Квинтилий Вар был собой доволен.

Жители деревни спорили о том, что следует им предпринять в отношении жителей соседней деревни, лежавшей в нескольких милях отсюда. В безлунные ночи соседи повадились угонять у них скот. Собственно, решение напрашивалось само собой: устроить засаду и перебить воров. Но германцы не могли заявить об этом в присутствии римлян, присвоивших себе право карать (многие варвары видели в этом еще одно посягательство на их исконные права).

Арминий переводил речи местных жителей на латынь для Квинтилия Вара. Исказить смысл он не решался, поскольку кто-нибудь из римлян смог бы его уличить. Поэтому Арминий искренне надеялся, что у его соплеменников хватит ума не наговорить при чужеземцах лишнего. И германцы проявили благоразумие, не став упоминать о нападении и кровной мести. Кто-то даже попросил Вара послать к соседям воинов с требованием, чтобы угонщики скота прекратили набеги.

– Почему бы и нет? – рассуждали жители селения. – Конечно, такой приказ воров не остановит, зато унизит. А они заслуживают унижения!

Арминия вообще не волновала эта деревня и краденый скот. Здешние жители не принадлежали к его клану, не принадлежали даже к его племени. Но они тоже были германцами, и его злило, как хорошо они притворяются, будто следуют римским обычаям.

Впрочем, сам Арминий тоже волей-неволей улыбался и пожимал руку толстопузого римлянина, демонстрируя притворное дружелюбие. Еще прошлым летом он сделал все возможное, чтобы понравиться наместнику, потому что иначе Сегест руками римлян поквитался бы с похитителем Туснельды. Судя по словам Вара, Арминий напоминал ему сына, обучавшегося где-то во внутренних землях Римской империи. Тут германцу просто повезло: не будь у Вара сына, будь у него только дочери или будь его сын с виду другим…

Но лучше было не полагаться на случайное везение.

По мнению Арминия, если бы молодой Вар был настоящим мужчиной, он находился бы сейчас в Германии, рядом с отцом. Что может быть важнее, чем помогать отцу в выполнении огромного дела, порученного вождем его народа? Наверное, лучше было бы вообще не напоминать римлянину о таком сыне.

Но Вар как будто не находил в отсутствии юноши ничего странного. У римлян не существовало семейного и родового единства, которое народ Арминия принимал как должное. В империи мужья и жены разводились по самым разным причинам, а то и вовсе без причин, и никто их за это не осуждал, никто не думал о них плохо. Римские женщины были настолько ветреными, настолько часто изменяли своим мужьям, что на сей счет даже ходили шуточки… Для германцев такое казалось немыслимым.

Представление было сыграно деревенскими жителями до конца, и донельзя довольный Квинтилий Вар сказал Арминию:

– Пожалуйста, передай этим почтенным гражданам, что я восхищен их вдумчивыми и зрелыми рассуждениями. Слыша, как мудро и справедливо толкуют они о делах своего селения, я верю, что их внуки, возможно, наденут тоги и украсят своим участием заседания сената в Риме.

Арминий, приложив максимум стараний, перевел это на родной язык, причем снова не решился исказить перевод, боясь, что кто-нибудь из присутствующих римлян достаточно хорошо понимает речь германцев. Он надеялся, что собравшиеся на лужайке люди помнят, что не должны выдавать Вару своих истинных чувств. К радости Арминия, никто об этом не забыл, ведь прибывших с Варом всадников хватило бы, чтобы перебить так называемое народное собрание, да и всех остальных жителей деревни в придачу. Осознание этого, несомненно, помогло германцам сосредоточиться на исполнении своих ролей.

Арминий восхитился тем, что они не выказали ни малейшей обиды, когда Вар сказал, что их потомки когда-нибудь станут римскими сенаторами. Конечно, Вар думал, что делает комплимент, но вряд ли свободные германцы могли пожелать своим потомкам подобной судьбы.

– Все прошло очень хорошо – даже лучше, чем я надеялся, – сказал Вар, когда большинство поселян разошлись по домам.

Арминий остался на площади среди римлян. Он чувствовал себя одиноким, но, разумеется, не подавал виду. В глазах Вара он являлся римским гражданином, а разве место римского гражданина не среди сограждан? Конечно, так и есть… Вроде бы.

– Они начинают свыкаться с мыслью о том, что их будущее неразрывно связано с будущим империи, – ответил Арминий.

При этом он сознательно умолчал, одобряют ли германцы то, с чем «свыкаются», но этого ни Вар, ни другие римляне не заметили. Как свойственно многим людям, они слышали лишь то, что хотели слышать.

– Это деревня не твоя, Арминий, так? Ты ведь живешь к северо-западу от Минденума, верно? – проявил осведомленность Вар.

– Да, верно, – ответил Арминий. – Для меня большая честь, что об этом помнит римский наместник. Возможно, когда-нибудь ты окажешь мне еще большую честь, посетив мое скромное жилище.

– Что ж, очень даже может быть.

Если Вара и удивило неожиданное предложение германца, он скрыл удивление под толстым флером привычной римской учтивости.

– Почему бы и нет? Думаю, это будет интересно и познавательно.

– Да настанет поскорее этот день, – молвил Арминий.

– Да будет так, – подтвердил Квинтилий Вар с кивком и улыбкой. – Но – позже. А сейчас, раз уж ты оказался далеко от дома, почему бы тебе не побывать у меня в Минденуме и не разделить со мной ужин?

– Это предел моих мечтаний, – ответил Арминий.

В действительности он мечтал совсем о другом, но понимал, что неразумно отказывать римлянину, к которому он хочет втереться в доверие. Сам-то Арминий не верил Вару ни на йоту, но очень нуждался в том, чтобы Вар верил ему.

«Итак, мне придется снова сунуть голову в медвежью пасть», – подумал германец.

– Замечательно! Замечательно! Превосходно!

От улыбки круглая, с двойным подбородком физиономия Вара сделалась еще шире. Он обернулся к римлянам, которые явились вместе с ним, чтобы понаблюдать за представлением в деревне.

– Ну что, друзья мои! Видите?

Некоторые из невысоких, смуглых мужчин закивали в знак согласия, что не мешало им смотреть на Арминия, как собаки смотрят на волка.

Что именно подразумевал римский наместник? Может, нечто вроде: «Неважно, что вы слышали об этом варваре, он все равно не такой уж плохой малый»?

Ничего другого Арминию в голову не приходило.

И что именно слышали о нем римляне? К сожалению, долго гадать не приходилось. Ясно, что разъезды Арминия по селениям и усадьбам на протяжении всей зимы не остались тайной, об этом позаботился Сегест со своими приятелями.

«Жаль, что мои друзья не убили Масуа», – с горечью подумал Арминий.

Правда, Вар все еще считал его человеком, дружественно настроенным по отношению к Риму. А если другие командиры сомневаются, разве не стоит их разубедить? Они наверняка подумают, что человек, ненавидящий Рим, вряд ли станет совать голову в пасть медведю. Кстати, сами римляне в таких случаях говорили «в пасть льву». В Паннонии Арминий посетил зверинец, где видел этого пресловутого льва. Германец проникся убеждением, что бога, сотворившего кота размером с медведя, лучше остерегаться.

– Уверен, наше вино тебе понравится, – промолвил суровый Вала Нумоний, начальник конницы Вара.

На Арминия Нумоний смотрел, как змея на жабу.

«Я знаю, ты принял приглашение Вара только затем, чтобы с жадностью наброситься на наше прекрасное вино».

Этого Нумоний не сказал, но явно подумал. Арминий посмотрел на него столь же холодно. И, поскольку знал, что римляне презирают людей, открыто проявляющих свои чувства, равнодушно промолвил:

– Вообще-то я люблю и пиво. А вот воду не пью. От нее только в брюхе бурчит.

– А что, он тебя поддел! – рассмеялся Квинтилий Вар. – Ты не можешь отрицать его правоту.

– Так точно, командир, – невозмутимо отозвался Нумоний.

Этот спокойный ответ вовсе не означал, что он и впрямь согласен. О нет. На самом деле после перепалки он проникся еще большим презрением к варвару. Но если германец на его месте выказал бы неприязнь открыто, римлянин считал нужным ее скрывать. Все римляне были подобны змеям, прячущимся в траве: жалили лишь тогда, когда ненароком на них наступишь.

Вар либо не заметил неудовольствия Нумония, либо предпочел не замечать.

– Ну что ж, – заявил наместник, – пора в обратный путь. У тебя есть лошадь, Арминий?

– Так точно, – ответил германец и вскочил в седло, не попросив, чтобы его подсадили.

Это был не такой уж великий подвиг: Арминий в отличие от его лошадки был высокого роста. Стоя рядом с римлянами, он возвышался над всеми, но верхом вдруг оказался ниже всех. Разумеется, римляне сразу это заметили, и, судя по смешкам, им это понравилось.

Арминий пожал плечами. Да, ему страстно хотелось иметь настоящего скакуна, такого как у Валы Нумония. Но какая бы лошадь под ним ни была, он оставался самим собой, как оставались собой и римляне. Даже если бы он сидел на низком табурете, в то время как римляне сидели бы на высоких, он все равно остался бы выше их. И сейчас его рост не изменился, как бы чужеземцам того ни хотелось.

Обратный путь к римскому лагерю, разбитому в сердце Германии, прошел почти в полном молчании: судя по тому, как переглядывались римляне, им хотелось обсудить обласканного наместником варвара, но все помнили, что Арминий хорошо знает латынь.

Когда германец вместе с Варом, Валой Нумонием и остальными римлянами въезжал в ворота, римские часовые вытаращились на него, как на диво, но Арминий решил не обращать на них внимания.

– Паршивый лазутчик! – проворчал один из караульных.

– Кем он себя вообразил? – подхватил другой.

Может, они в отличие от командиров не знали, что Арминий понимает их язык. А скорее всего, им было на это плевать. Простые воины не были такими лицемерами, как их начальники: если им кто-то не нравился, они не считали нужным скрывать свои чувства.

Греческий раб Квинтилия Вара удивился, увидев Арминия в обществе своего господина. Худосочный коротышка – Арминий вспомнил, что его зовут Аристокл, – каким-то образом ухитрялся смотреть сверху вниз и на римлян, и на германцев. Вар и легионеры прекрасно об этом знали, но не злились – по причинам, лежавшим за пределами понимания Арминия. Если уж на то пошло, он замечал то же самое высокомерие в тех немногих греках, которых встречал в Паннонии. В чем тут дело, германец не понимал, но не мог не заметить очевидного.

– Я скажу поварам, что к нам пожаловал… выдающийся гость, – сказал Аристокл.

– Непременно. Спасибо.

Квинтилий Вар то ли не заметил нарочитую паузу, которую выдержал раб, то ли сделал вид, что не заметил. Да, римляне – искусные притворщики.

На самом деле наместник уловил заминку Аристокла и прекрасно понял, что она означает. Грек просто не осмелился сказать вслух то, о чем подумал: «Я передам поварам, что к нам пожаловал волосатый варвар». Что ж, в конце концов, раб недалек от истины.

– А, да, Аристокл! – окликнул Вар грека, едва тот сделал пару шагов.

Раб тут же остановился.

– Да, господин?

– Заодно захвати вина. День выдался длинный. Нам всем не мешает освежиться.

– Конечно, господин.

На сей раз Аристокл сумел улизнуть.

«Конечно, господин». А что еще мог сказать раб? У германцев тоже имелись рабы, как и у любого другого народа. Правда, их рабы редко прислуживали своим господам. Они возделывали землю и отдавали хозяину положенную долю урожая. К порке, как и к прочим телесным наказаниям, германцы прибегали реже, чем римляне, зато в Германии чаще случалось, что господин в гневе убивал принадлежащего ему человека. А почему бы и нет? Ведь штрафа за это платить не приходилось.

Если римляне добьются своего, они обратят в рабов всех германцев от Рейна до Эльбы. А может, и еще дальше, если решат, что их легионы справятся с такой задачей. Они уже завоевали больше земель и покорили больше народов, чем германцы могли себе вообразить. Но другие народы – ладно, а покорения своего Арминий решил не допустить ни в коем случае.

Аристокл вернулся с большим подносом, на котором стояли чаши, кувшин с вином и кувшин с водой. Грек поставил свою ношу на легкий складной столик: удобный и полезный предмет. Смешав вино с водой для римских командиров, он с сомнением взглянул на Арминия и, поколебавшись, спросил:

– Каким ты бы хотел пить вино, господин?

– Таким же, как и римские граждане, – ответил Арминий.

С непроницаемым видом грек вручил ему чашу разбавленного вина.

– А ведь он и тебя уел, Аристокл, – со смехом промолвил Вар.

Раб сделал вид, будто не расслышал. На месте Вара Арминий непременно дал бы наглецу по уху, но наместник спустил греку эту дерзость. Арминий еще в Паннонии заметил, что римляне порой позволяют рабам больше, чем своим свободным подчиненным. Никакой германец не потерпел бы такой наглости.

– А я думал, ты предпочитаешь неразбавленное вино, – обратился к Арминию Вала Нумоний.

– Если бы его пили все, я бы тоже выпил, – спокойно ответил германец. – Но если я напьюсь, а остальные останутся трезвыми, вы будете надо мной смеяться. Мне это не по душе.

Начальник конницы настолько удивился, что на мгновение не смог этого скрыть. Оправившись, он приветственно поднял чашу.

– Мне говорили, что ты умен, и теперь я вижу, что это правда.

– Спасибо на добром слове, – отозвался Арминий. – Твое здоровье.

Римлянин и германец, пусть и неохотно, выпили друг за друга.

Когда появился повар и объявил, что ужин сейчас будет подан, Арминий с удовлетворением отметил тучность и двойной подбородок этого почтенного человека. Вид повара внушал доверие: кому охота угощаться блюдами того, кто не любит собственную стряпню?

Вслед за важным поваром появился более худощавый субъект – то ли раб, то ли кухонный слуга – с внушительным подносом в руках.

Всем подали приправленную смесью винного уксуса и оливкового масла зелень с молотыми пряностями. Ни один германец не прикоснулся бы к такой приправе, но Арминий привык к подобным кулинарным ухищрениям в Паннонии, и, хотя они его не восхищали, он их терпел.

Отварная репа в сырном соусе показалась ему уже менее странной: нечто подобное могли бы подать и на германском пиру, хотя римский сыр был острее того, к которому привык Арминий. Основным блюдом было жаркое из кабана. Но поданный к нему соус…

– Я знаю, что вы, римляне, любите чеснок, – сказал Арминий. – Но что это за другая пряность, которую вы к нему добавляете? Та, которая обжигает язык?

– Это перец, – ответил Вар. – Его доставляют в империю издалека, из Индии.

– Зачем? – спросил Арминий.

– Он нам нравится, – заявил Вар, и остальные римляне закивали.

Странно, но Арминию показалось – они соглашаются с Варом не только потому, что он их начальник.

– А что, тебе не нравится вкус, который перец придает блюдам? – спросил Вар.

– Может, я просто к нему не привык, – ответил Арминий. – Наверное, им хорошо маскировать вкус мяса, которое с душком. Но у вас-то мясо свежее и вкусное само по себе. На мой взгляд, оно не нуждается ни в чесноке, ни в этом… перце.

– Нам кажется, что пресная еда безвкусна, – пояснил Вала Нумоний, и многие снова закивали.

– Что вы едите – дело ваше, – пожал плечами Арминий. – Но если вы решите накормить этим меня, мне это может не понравиться. Римляне и германцы имеют разные вкусы.

Последовало долгое молчание, и Арминий совсем было решил, что сболтнул лишнее, хоть и пил разбавленное вино.

– Нужно ли напомнить тебе, что ты римский гражданин? – нарушил молчание наместник.

– Не нужно, командир. Я горжусь тем, что я римский гражданин. Это великая честь.

Арминий знал, что так считают все римляне. К тому же он не лгал. Ему и впрямь было чем гордиться: раз враги оказали ему такую честь, значит, он с успехом их обманул.

– Мои голова и сердце рады быть римскими, – продолжал Арминий. – Но язык и желудок напоминают, что я родился германцем. Даже не знаю, что с этим поделать.

Вар и некоторые командиры заулыбались, но далеко не все. Один римлянин, незнакомый Арминию, вдруг спросил:

– Это твой германский язык велел тебе призывать свой народ изгнать из Германии всех римлян?

Свинина в животе Арминия внезапно встала комом. Он находился во власти врагов. Они могли сделать с ним что угодно, ибо сила была на их стороне. Значит, оставалось уповать на хитрость. Сделать так, чтобы враги – во всяком случае, главный из них – поверили ему.

– Я никогда не говорил ничего подобного, – невозмутимо заявил Арминий. – У меня и в мыслях этого не было. Если кто-то рассказал вам такое, если кто-то уверял, будто я на такое способен, этот человек – лжец. Есть германцы, которые меня не любят. Сегест нанес мне оскорбление, и вы, наверное, знаете, чем я ответил. Он затаил на меня злобу и с помощью своих приятелей клевещет на меня везде, где только можно. Я не могу ему помешать; все, что мне остается, – лишь еще раз заявить, что все его выдумки лживы.

Арминий умолк, понимая, что отрицание – не доказательство, что римляне вовсе не обязательно поверят ему на слово. Многие, похоже, и впрямь не поверили, но Вар его поддержал:

– Не волнуйся, Арминий, мы не принимаем на веру все, что говорят твои недоброжелатели. Сегест на тебя зол, а потому очевидно: все, что говорят о тебе он и его друзья, надо воспринимать cum grano salis.

– С крупицей соли? – переспросил Арминий. – Я знаю значение этих слов, но не уловил смысл фразы.

– Это значит, что мы должны сомневаться в их утверждениях, – пояснил Вар. – И мы действительно сомневаемся.

Наместник, сидевший во главе стола, обвел взглядом присутствующих, словно спрашивая, есть ли желающие ему возразить, но таковых не нашлось.

На пиру у германцев наверняка прозвучали бы другие мнения, разгорелся бы спор и, возможно, спорщики стали бы доказывать свою правоту уже не словами, а копьями. Римляне же согласились с Варом не потому, что поголовно разделяли его мнение, а потому, что он занимал среди них самую высокую должность.

Хуже этот обычай или лучше того, что принято у германцев? Во всяком случае, так жить куда проще. Если человек самого высокого ранга знает, что делать, все должны выполнять его приказы.

Но если он этого не знает…

Арминий провел всю ночь в Минденуме, а поутру покинул лагерь. Римляне имели полную возможность избавиться от серьезной угрозы, которую он собой представлял, но ничего подобного не сделали. Арминия разбирал смех, но он позволил себе рассмеяться, лишь отъехав от лагеря, окруженного валом и рвом, на расстояние выстрела из лука. Причем смеялся он, повернувшись спиной к часовым, чтобы те не видели его лица.

Вала Нумоний прекрасно знал, что римские воины и командиры всех рангов любят выражать недовольство. Но Люций Эггий зашел в этом слишком далеко.

– Ты должен следить за своим языком, – сказал префекту лагеря начальник конницы. – Иначе кто-нибудь может подумать, что ты хочешь поднять мятеж.

– Клянусь богами, может, как раз мятеж нам и нужен! – взорвался Эггий.