Текст книги "Верни мне мои легионы!"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Вряд ли Вара заботило, преподнесет ли Аристокл его распоряжение в любезной форме. Но сам раб позаботился об этом.

– Всегда рад возможности побеседовать с наместником, – ответствовал Арминий.

«А куда мне деваться, если я нахожусь в его проклятом лагере?»

И грек, и германец многое оставили невысказанным, и Арминий подозревал, что Аристокл догадывается о некоторых его мыслях.

При виде того, как неуютно ежится под дождем изнеженный грек, Арминий едва не рассмеялся. Если бы германец боялся промокнуть, он бы очень скоро сошел с ума. Если уж на то пошло, Арминий мог бы накинуть на голову край плаща, но сейчас просто не хотел этого делать. Куда важнее было произвести на Аристокла хорошее впечатление.

– Погода оставляет желать лучшего, – промолвил грек.

Арминий пожал плечами.

– Обычная погода для здешних мест, – отозвался он, что было сущей правдой.

– Но ты говоришь, что к северу от холмов она лучше? – осведомился Аристокл.

– Наместник приказал тебе разузнать об этом? – ответил вопросом на вопрос Арминий, стараясь скрыть внезапно охватившее его волнение.

– Ничего подобного мне не приказывали, – фыркнул раб. – «Аристокл, найди Арминия и приведи его ко мне», – вот что сказал мне господин наместник.

Арминий улыбнулся. Примерно так он и думал.

– Итак, я тебя нашел и сейчас провожу к наместнику, – продолжал Аристокл.

– Верно, – согласился Арминий и последовал за рабом в шатер Вара.

Раз ты прикидываешься другом и союзником римлян, изволь вести себя соответственно, даже если тебя от этого мутит.

Оказавшись в шатре, германец отряхнулся, как пес, обрызгав Аристокла. Одна из капель угодила в глаз греку. Вскрикнув от неожиданности, тот спросил:

– Что ты делаешь и зачем?

– Пытаюсь обсушиться перед встречей с наместником, – ответил Арминий.

Как он и ожидал, упоминание имени Вара тут же охладило Аристокла, но германец все-таки добавил:

– Прошу прощения.

Если хочешь, чтобы тебя считали другом и союзником, надо вести себя соответственно… Будь оно все проклято!

Аристокл поспешил в глубь шатра, несомненно, собираясь сообщить Вару о прибытии германца. Арминий слышал их голоса из-за перегородки, но смысла слов, приглушенных плотной тканью, разобрать не мог. Потом раб вернулся со словами:

– Прошу сюда.

Когда грек привел Арминия к Вару, тот, как частенько случалось, что-то писал.

Арминий поздоровался и замер в ожидании.

Вар с видимым облегчением отложил перо и поднялся из-за складного стола, за которым работал. У всех высокопоставленных римских командиров в Паннонии имелись такие столы, поскольку считалось, что весь командный состав в империи обязан уметь читать и писать. Арминию это казалось странным. Но сейчас германца интересовало совсем другое.

Вар обрадованно подался к нему и крепко пожал руку, напомнив, что римляне не такие уж слабаки, хоть и уделяют слишком много времени и внимания своей драгоценной писанине.

– Добро пожаловать, добро пожаловать, трижды добро пожаловать! – приветливо произнес Вар.

После чего, повернувшись к Аристоклу, спросил:

– Почему бы тебе не принести нам вина?

– Мы еще не получили вино, ведь обоз пока не разгружен, – ответил Аристокл.

Такой ответ дал Арминию возможность усвоить пару латинских фраз, каких он никогда раньше не слышал.

Вар тяжело вздохнул и с видом человека, добровольно приносящего себя в жертву на алтаре дружбы, промолвил:

– Ну, тогда принеси пива.

– Слушаюсь, господин, – ответил Аристокл, благоразумно не прибавив ни слова.

Арминий, разумеется, ничего не имел против пива. Да и как могло быть иначе, ведь он начал пить пиво, едва был отнят от материнской груди. Но не успел он ничего сказать, как снова заговорил Вар:

– Жуткая погода! Нам повезло, что подводы вообще сюда добрались!

– Так точно! – с готовностью отозвался Арминий.

Он тут же пожалел, что пытался стряхнуть с себя воду. Ведь он хотел… Ему нужнобыло напоминать Вару, как мокро и дождливо снаружи. Германец подавил вздох. Что толку сокрушаться, тут уж ничего не поделаешь.

– Ты, должно быть, любишь мокреть не больше нас, – продолжал Вар.

– В это время года в здешних краях случаются дожди, – проговорил Арминий, всем своим видом стараясь подтвердить справедливость своего замечания. – Мы, конечно, стараемся к ним привыкнуть. По ту сторону холмов климат лучше. Не то чтобы совсем хороший, но лучше, чем здесь.

Он не хотел внушать римлянину слишком больших надежд. На самом деле погода по обе стороны гряды была одинаковой.

– Да, хуже точно быть не может, – пробормотал Вар. – Хуже просто некуда.

Арминий, однако, полагал, что римлянин глубоко не прав: ближе к морю дождей было больше, солнечного света меньше, а кое-где даже летом туманы не рассеивались по многу дней подряд. Но Вару незачем было об этом знать.

Вернувшийся Аристокл подал пиво так торжественно, словно то было лучшее фалернское вино. Арминий поднял свою чашу и провозгласил тост:

– Твое здоровье, наместник.

– Твое здоровье! – эхом отозвался Вар.

Они выпили. По мнению Арминия, пиво было превосходным. Римский наместник храбро отпил крохотный глоточек и даже почти не перекосился, как обычно делали пробующие пиво римляне.

– Я пробовал и похуже, – пробормотал Вар.

– Неплохое пиво, – промолвил Арминий. – Не такое сладкое, как вино, но очень даже неплохое.

«Варвар».

Не Квинтилий Вар, а Аристокл произнес это слово – беззвучно, одними губами. Арминия раб не столько задел, сколько позабавил. Он знал, что Аристокл смотрит свысока даже на римлян, считая варварами всех негреков. И это несмотря на то, что римляне давным-давно покорили его народ, властвовали над его страной и сам он являлся такой же собственностью римлянина, как письменный стол. Ну и что же? Для Аристокла все это было несущественными подробностями, не менявшими сути дела.

– Ты должен рассказать мне побольше о дороге севернее холмов. О том, что нас ждет, если мы двинемся по предложенному тобой пути, – промолвил Квинтилий Вар, отпив еще глоток и ухитрившись не поморщиться. – Сильный дождь может помешать нам направиться к реке. Если дорогу размоет, мы увязнем, утратим подвижность и, боюсь, к этим бедам добавятся нападения диких германцев.

– Они просто не понимают, что им самим, их детям и детям их детей будет лучше житься под властью Рима, – заметил Арминий, который тоже этого не понимал, да и не хотел понимать, о чем Вару знать не следовало… пока.

– Вот именно! – просиял римский наместник. – Не понимают! Требуется время, чтобы они сами в этом убедились. Взять хотя бы галлов – они тоже не сразу поняли, в чем их благо, но теперь привыкли и вполне счастливы.

– Не сомневаюсь, командир!

Арминий не лгал. Германцы были весьма невысокого мнения о галлах. Соплеменники Арминия снова и снова вторгались к галлам и били их раз за разом… Пока римляне не вышли к Рейну, а потом еще хуже того – не перешли его.

Что ж, если Арминий сумеет расправиться с римскими легионами, он тоже не остановится у реки. Много ли римских войск останется вдоль Рейна после того, как римлян разгромят в сердце Германии? Хватит ли этих войск, чтобы остановить армию, воодушевленную победой, распаленную гневом, алчущую богатств, которыми владеют римляне и галлы? Арминий сомневался, что хватит.

– Поговори с моими военными советниками, – сказал Вар. – Опиши им во всех подробностях твою дорогу, приведи все мельчайшие детали, какие сможешь припомнить. Перечисли всё, что касается расстояний, возможных мест привалов, источников воды, поддержания снабжения легионов на марше – всё. Если, детально рассмотрев маршрут, советники найдут его приемлемым, будь я проклят, коли в этом году мы не вернемся домой новым путем!

– Будет исполнено, наместник. Я повинуюсь тебе во всем, как сын, – заверил Арминий.

Глаза Вара затуманились от избытка чувств, и Арминий понял, что нашел к нему правильный подход. Римлянин говорил о своем сыне и о том, что Арминий напоминает ему этого молодого человека. Конечно, Арминию следовало бы воспринять слова наместника как оскорбление, а не как похвалу. До известной степени он так их и воспринял, но ради пользы дела готов был стерпеть что угодно. Что угодно! Все, что угодно, лишь бы Вар ему поверил!

Глядя издалека на валы Минденума, этого островка римского порядка и дисциплины в бурном германским море, Сегест уныло вздохнул.

– Клянусь богами, не знаю, чего ради я потащился в такую даль. Боюсь, лысый толстый глупец все равно не станет меня слушать.

– Я знаю, чего ради, – сказал Масуа, покосившись на своего вождя. – Ты – римский гражданин. Ты – друг и союзник римлян. И если ты поступишься своими обязательствами, какой же ты после этого друг и союзник? Уж точно не такой, каким хочешь быть.

Сегест хмыкнул.

– Ну да, все верно. Ты это понимаешь, а недальновидный римлянин – нет. Он почему-то упорно не желает знать правду о проклятом богами Арминии.

– Может, наместника интересует его задница? – предположил Масуа. – Всем известно, что римляне падки на такие забавы.

Однако Сегест покачал головой.

– Вар любит женщин. Он любит германских женщин. Все слухи, доходящие из Ветеры и Минденума, сходятся на том. Думаю, женщины, с которыми он имел дело в Риме, в сравнении с нашими были низкорослыми и тощими – как говорится, подержаться не за что. Нет, его влечение к Арминию другого рода. Но как бы то ни было, он позволяет Арминию водить себя за нос. Не знаю уж, что застит римлянину глаза, но он не видит очевидного.

– Лучше бы ему поскорее прозреть, иначе его ждет такая беда, какую не расхлебаешь, – промолвил Масуа.

– Именно поэтому я… Верней, мы с тобой здесь. Чтобы открыть ему глаза. Во всяком случае, мы должны попытаться это сделать.

Сегест снова вздохнул.

– Ладно, чего уж там. Не поворачивать же обратно, проделав такой дальний путь.

Лето, теплое и сырое, было в самом разгаре. Птичье пение, столь звонкое по весне, уже стихло: птахи нашли себе пары, свили гнезда и теперь растили птенцов, теперь им было не до песен. Подумав о гнездах и птенцах, Сегест вспомнил о Туснельде, и его правая рука стиснула копье, с которым он никогда не расставался, а левая сжалась в кулак. Он предостерегал бы Вара насчет Арминия, даже не будь Арминий похитителем его дочери.

«Да, и только так!» – сказал он себе.

И ведь Вар мог – должен был! – отнестись к его словам с куда большим доверием, не сбеги молодой проходимец с Туснельдой. У римлян для подобных ситуаций имелось подходящее выражение – ирония судьбы. Истинное значение этого выражения оставалось непонятным для Сегеста, пока такое не приключилось с ним самим, что, конечно, расширило его кругозор… Но он предпочел бы обойтись без столь жестокого языкового урока.

– Они заметили нас, – указал Масуа.

– Это их обязанность, – отозвался Сегест. – Если они заснут на посту, пожалеют, что родились на свет. Для этого им и Арминий не понадобится.

Легионер приложил ко рту ладони ковшиком и крикнул:

– Кто идет?

– Я – Сегест, римский гражданин. Со мной мой друг Масуа, тоже римский гражданин.

Воины придвинулись друг к другу. Сегест чувствовал, что ему рады не больше, чем шершню. Он, конечно, знал, что не пользуется особым расположением римлян, но не думал, что дело зашло так далеко. Наконец один легионер как будто вспомнил о существовании Сегеста и Масуа.

– Подождите! – буркнул он и вернулся к разговору с товарищами.

Сегесту ничего другого не оставалось, кроме как ждать. Время шло, вернее, тащилось. Чего они тянут: неужели решают, не послать ли гонца к самому Вару, чтобы спросить, можно ли впустить двух германцев в лагерь?

Стоя на солнцепеке, Сегест решил, что так и есть.

Наконец один из легионеров махнул рукой.

– Давайте идите сюда, – нехотя проворчал он.

– Большое спасибо за вашу несказанную любезность, – промолвил Сегест.

Помимо всего прочего, он научился у римлян и иронии. Но легионер как будто не заметил укола.

– Если они попытаются нас обыскать, клянусь богами, я поотрываю им головы, – проворчал Масуа, вооруженный, кроме копья, мечом и кинжалом.

– Не попытаются, – заявил Сегест, стараясь говорить с уверенностью, которой не чувствовал. – Они должны понимать, что даже я не снесу подобного оскорбления.

Легионеры наверняка все понимали, но насколько их это заботило? Судя по всему, Квинтилия Вара мало занимали мысли и чувства Сегеста.

Караульные с угрюмым видом загораживали вход в лагерь. Сегест подобрался, но тут римляне наконец расступились, и старший из них сказал:

– Проходите.

– Спасибо, – ответил Сегест, на сей раз более искренне.

Ему не хотелось устраивать представление у ворот, но у него тоже имелась гордость. И, если уж на то пошло, гордости у него было побольше, чем у Масуа. Сегест был полноправным вождем, а Масуа – лишь воином из его дружины. Если позволять римлянам посягать на гордость старого вождя, что тогда у него останется? Ничего. Сегест слишком хорошо это знал.

К счастью, все разрешилось мирным путем.

Сколько римских лагерей довелось в свое время повидать Сегесту? Великое множество. И все они строились по одному плану. Даже при взгляде на Ветеру, что за Рейном, можно было сразу понять, что город вырос из лагеря. И Минденум был одним из таких лагерей, отличавшихся друг от друга лишь величиной и численностью войск. Зная один римский лагерь, без труда можно было найти в любом другом все, что тебе нужно.

Но в этом Сегест обнаружил то, чего никак не искал: прямо на главной дороге он наткнулся на Зигимера, шагавшего навстречу. Отец Арминия и Сегест были примерно одного возраста, давно уже не юнцы, рвущиеся покрасоваться удалью, но крепкие, закаленные в боях воины. Оба они напряглись, и Сегест непроизвольно склонил копье, совсем чуть-чуть. У Зигимера при себе не было копья, и он наполовину вытащил из ножен меч. Не больше чем наполовину.

– Эй, свинский пес, сын собаки! – приветствовал Сегеста Зигимер.

– Лучше быть сыном собаки, чем отцом свинского пса, – не замешкался с ответом Сегест. – Если бы я считал тебя заслуживающим подобной чести, убил бы сразу.

– Другие воины, не чета тебе, пробовали это сделать, – рассмеялся Зигимер. – Их тела растащили по косточкам вороны и барсуки, а я, как видишь, жив-здоров.

– Мне тоже случалось убивать людей, – отозвался Сегест. – Я прикончил их столько, что теперь для меня одним больше, одним меньше – не имеет значения. Тем более если человек так никчемен. И ведь убить тебя проще простого!

– На словах, – фыркнул Зигимер. – Кто много говорит, тот мало делает.

– Тебе видней. Ты знаешь о пустословии столько, сколько мне в жизни не узнать.

Перебранка привлекла внимание римлян: они насмешливо переглядывались и кивали друг другу. Сегест знал, что они делают ставки на то, кто из поссорившихся варваров останется в живых, да и останется ли в живых хоть один. Германцы на их месте поступили бы точно так же.

– Благодаря тебе им есть на что поглазеть, – сказал Масуа, который тоже все замечал.

– Знаю, – отозвался Сегест.

И, возвысив голос, обратился к Зигимеру:

– Дай нам пройти! Я явился сюда не для того, чтобы тебя убить, как бы ты этого ни заслуживал.

– Нет, ты пришел, чтобы плюнуть ядовитой слюной в уши римского наместника.

Но Зигимер все же выпустил рукоять меча, и клинок скользнул обратно в ножны.

– Ладно, проходи. Почему бы и нет? Какая разница, что за ложь ты преподнесешь ему на сей раз. Вар все равно не станет тебя слушать.

Сегест боялся, что так и будет. Так бывало всякий раз, когда он пытался открыть Вару глаза. Но какой же он друг Рима, если не воспользуется любой возможностью?

– Или ты ничего не знаешь о лжи, или знаешь слишком много, – бросил он Зигимеру. – Каждый человек, у которого все в порядке с головой, должен задаться этим вопросом.

С этими словами он двинулся вперед, Масуа – за ним, держась на полшага позади и чуть слева, чтобы в случае необходимости прикрыть своего вождя. Нарочито медленно, показывая, что ничуть не боится, Зигимер посторонился.

– Будь осторожен, – громко предостерег Масуа. – Он запросто может ударить в спину.

– Я не трачу коварство на таких хорьков, как вы, – заявил Зигимер.

– Вот как? Значит, ты приберегаешь его для римлян, – парировал Сегест.

Зигимер демонстративно повернулся к нему спиной.

В любом другом месте Сегест в ответ на столь вызывающее поведение пустил бы в ход оружие, но теперь взял себя в руки и прошел мимо. Он слишком хорошо понимал, что Вар вообще не станет его слушать, если он убьет отца Арминия.

Наместник занимал центральный шатер. Так было бы в любом другом римском лагере – ничего нового для Сегеста. К добру или ко злу для себя, римляне везде придерживались единых правил – значит, были вполне предсказуемы.

– Хайл, Сегест. Хайл, Масуа, – приветствовал их грек – раб Вара.

То, что раб запомнил имя его друга, Сегест счел добрым знаком. Еще больше его порадовали следующие слова:

– Наместник примет вас незамедлительно.

– Благодарим.

До сего момента Сегест опасался, что Вар попытается отделаться от него под благовидными предлогами, с виду уважительными, но на самом деле означающими одно: знать тебя не желаю! Конечно, ни один германец не стал бы играть в подобные игры. Не желая иметь с кем-то дело, он сказал бы об этом напрямик. Однако у Сегеста имелся достаточный опыт общения с римлянами, чтобы знать: окольные пути и уловки у них в крови.

Однако сегодня Аристокл, как и обещал, провел Сегеста и Масуа в шатер, где они предстали перед Квинтилием Варом. Не успел Сегест отвести взгляд, как раб уже исчез.

Но стоило германцу взглянуть в лицо Вару, как старый вождь почувствовал: скорее всего, из его визита в Минденум не выйдет ничего хорошего.

– Можешь ли ты сказать мне что-нибудь новое? Или снова будешь повторять то, что твердишь раз за разом? – спросил римский наместник ледяным тоном.

– Я могу сказать, что ты поступил бы разумнее, прислушавшись ко мне раньше… наместник, – промолвил Сегест.

Вар вспыхнул: германец произнес его титул так, что римлянин понял – это не знак уважения, а насмешка.

– Не думаю, что у меня были основания тебя слушать, – буркнул Вар.

– Если ты так считать, ты не выказывает много ума, – встрял на своей неуклюжей латыни Масуа.

Вар не обратил внимания на дружинника, словно его здесь и не было. Обращаясь только к Сегесту, наместник произнес:

– Думаю, ты зря потратил свое время, а сейчас зря отнимаешь мое.

– И ты скажешь то же самое, если я сообщу, что близ дороги, которую указал тебе Арминий, собираются воины? – спросил Сегест.

– Я не получал на сей счет никаких донесений – ни от дружественно настроенных германцев, ни от римлян, – заявил Вар.

– Меня это не удивляет, – отозвался Сегест. – Многие германцы боятся, что попытка открыть тебе глаза на твоего драгоценного Арминия будет стоить им жизни. Я даже знаю, что некоторым честным людям уже пришлось поплатиться за такую попытку. Что же касается легионеров, наместник, здесь – не их отечество. Они видят лишь то, что здешние люди позволяют им увидеть. Они слышат лишь то, что здешние люди позволяют им услышать. А остальное…

Германец покачал головой.

– Мы не настолько слепы и глухи, как ты, похоже, воображаешь, – высокомерно заметил Вар.

– А ты, похоже, не так мудр, как, похоже, воображаешь, – парировал вождь.

– Об этом предоставь судить мне, – промолвил Вар. – Я не думаю, что ты хотел меня оскорбить, Сегест, иначе не отпустил бы тебя так просто. Однако я уверен: все твои подозрения и обвинения в адрес Арминия совершенно беспочвенны. Думаю, ты просто стараешься очернить его имя, выискивая для этого любые предлоги. И, как ни жаль это говорить, я тебе не верю.

Сегест встал. Мгновение спустя его примеру последовал Масуа.

– Ты сказал сейчас, что тебе жаль это говорить, – промолвил Сегест. – Настанет день – и, боюсь, настанет скоро, – когда ты действительно пожалеешь, что не поверил мне, и очень сильно пожалеешь.

– Это пророчество? – иронически осведомился римлянин.

– Как тебе будет угодно, – ответил Сегест. – Но нет надобности гадать по внутренностям, чтобы узнать: когда подвешенный камень наконец упадет, он разобьет то, что находится под ним. Всего доброго, наместник. И да продлятся твои дни. А дни твои продлятся, если ты поймешь, что верить Арминию нельзя. Но я не могу убедить тебя в этом. Лишь ты сам можешь поднять завесу со своих глаз.

– Я не верю, что мои глаза застилает завеса, – заявил Вар.

– Да. Понимаю.

Сегест печально кивнул.

– Дурак никогда не верит, что он дурак. Рогоносец никогда не верит, что его жена раздвигает ноги для другого мужчины. Но боги ведают: верят люди во все это или нет, их вера или неверие ничего не меняют.

– Прощай, Сегест, – произнес Квинтилий Вар еще более ледяным тоном.

– Прощай, наместник, – отозвался Сегест. – Если через год мы встретимся снова, ты сможешь рассмеяться мне в лицо. И тогда я склоню голову и безропотно снесу любые насмешки.

– Буду ждать с нетерпением, – промолвил Вар.

– Хочешь верь, наместник, хочешь не верь, но я – тоже.

С тем Сегест и ушел. Последнее слово все-таки осталось за ним.