Текст книги "Верни мне мои легионы!"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

– Где твои воины нарезают дерн? – спросил Зигимер.

«Твои воины».

Арминий даже замешкался с ответом, смакуя эти слова. Произнести их было все равно что вручить сыну усыпанную драгоценными камнями застежку, скреплявшую плащ высокородного вождя. От гордости у молодого германца перехватило дыхание, и лишь со второй попытки ему удалось выговорить:

– С той стороны холмов. Римляне не должны заметить ничего подозрительного.

– Ты ничего не упускаешь, – промолвил Зигимер с одобрительным блеском в глазах. – Ладно, коли так, я тоже займусь работой. Хочу внести свой вклад в общее дело, даже если для этого придется таскать грузы, словно быку или ослу.

– Я тоже сам и нарезал, и таскал дерн, – заявил Арминий. – Решил, если остальные увидят, что я работаю не покладая рук, то постесняются лениться.

– Ага, ловкий прием, – согласился отец. – Не то чтобы ты первым до такого додумался, но должен со стыдом признаться: когда нечто подобное пришло мне в голову, я был постарше, чем ты сейчас.

– Вообще-то этому я тоже научился у римлян, – признался Арминий. – Все знают, что бойцы следуют за самым лучшим, самым сильным воином. Так вот, у римлян – и в легионах, и во вспомогательных подразделениях – любой командир старается воодушевить людей личным примером.

– Римляне преподали нам немало уроков, – проговорил Зигимер. – А мы собираемся преподнести им один-единственный: они чужие в нашей стране. Мы пытались втолковать им это, когда я был еще мальчонкой. Может, на сей раз…

– Для этого нам кое-что понадобится, – заметил Арминий.

– Что именно?

– Победа.

XVI

Позади Калд Кэлий слышал привычные звуки, слегка приглушенные плеском дождя. Легионеры, шлепая ногами, тащились по дороге, по которой расползались лужи. Земля по обочинам была еще хуже. Гораздо хуже.

Слегка позвякивали кольчуги. Как и остальные воины, Кэлий протер доспехи и шлем сальной шерстяной тряпицей, что должно было в какой-то мере предохранить доспехи от ржавчины. Но лишь в какой-то мере: когда легионы вернутся в Ветеру, всем найдется, что скрести и полировать.

А что там, впереди? Сквозь завесу дождя он видел пару лошадиных крестцов и сутулые спины кавалеристов. По унылой посадке этих парней было ясно: они отдали бы все на свете, лишь бы находиться сейчас где угодно, только не здесь.

Кэлий чувствовал то же самое.

Германец, служивший во вспомогательных силах в Паннонии, внушил наместнику, будто в этой части Германии погода лучше, чем в Минденуме. И наврал. Можно сказать, сбыл Квинтилию Вару бракованный товар. Чтоб ему пусто было! От этого бесконечного дождя люди просто сходят с ума.

Кэлий ступил в лужу, которая оказалась глубже, чем он ожидал. Римлянин устало выругался, присоединив свой голос к общему ворчливому хору. Легионеры ворчат, даже когда маршируют в хорошую погоду по мощеной дороге, а здесь ничем подобным не пахло. Разве стоило удивляться, что они проклинали все на свете?

Вода капала с козырька шлема Кэлия. Козырек защищал лицо, но порывы ветра то и дело исправляли эту ошибку, швыряя дождевые струи в глаза, в рот, в нос. С носа тоже капала вода. Кэлий давно промочил ноги; без простуды теперь не обойтись.

«Такое уж мое везение!» – подумал он.

Легионер повертел головой – отчасти, чтобы оглядеться, отчасти, чтобы стряхнуть воду. Смотреть, откровенно говоря, было не на что: куда ни глянь – сплошное болото в пятнах проклятых, набухших из-за дождя луж. И нигде, как еще некоторое время назад заметил Кэлий, ни единого германца. С одной стороны, неудивительно – кому охота соваться в такие топи? С другой стороны, дикарей в Германии уйма, порой они селятся на куда худшей земле, из которой ухитряются выжимать средства к существованию. Чем же им не мила здешняя трясина?

«Может, Вару стоило бы спросить об этом своего ручного германца?» – подумал Кэлий, но тут же снова покрутил головой, на сей раз досадливо.

Проклятый дикарь был в отлучке, занимался своей женщиной. К слову сказать, и отец его куда-то пропал, и никто толком не знал, куда подевался старик и почему. Кэлию все это не нравилось, не давало покоя, словно противные струйки холодной дождевой воды, стекавшие с назатыльника шлема за шиворот.

Вдобавок его внимание привлекла не совсем обычная для этой болотистой местности невысокая, поросшая травой гряда впереди, по левую сторону дороги. Когда Кэлий подошел ближе, он заметил, что на гряде растет не только трава, но и кусты, и низкорослые деревца. Римлянин пытался рассмотреть их получше, но куда там, при таком-то дожде! Он пожал плечами, звякнув кольчугой. В конце концов, в Германии чего только нет. Стоит ли обращать внимание на какую-то дурацкую возвышенность?

«Только слишком уж странно она выглядит», – сказал его внутренний голос.

Калд Кэлий велел себе об этом не думать, но не тут-то было.

«Странно выглядит этот вал, странно!»

Калд Кэлий снова пожал плечами, теперь раздраженно. Если бы впереди появилось что-нибудь неладное, кавалеристы передового отряда уже заметили бы это. А они ехали, как и прежде, явно желая поскорее очутиться совсем в другом месте. То есть чувствовали то же самое, что и марширующий Кэлий. Но у них, по крайней мере, не мокли ноги.

«Что-то тут не так!» – назойливо твердил надоедливый голос в голове легионера, но Калд Кэлий заставил его замолчать и сосредоточился на том, чтобы вытаскивать из грязи левую ногу и тут же ставить в грязь правую.

Арминий всматривался в просвет между двумя бережно пересаженными кустами.

Римские кавалеристы на огромных лошадях проезжали так близко, что, казалось, протяни руку – и он сможет прикоснуться к какому-нибудь из всадников. Один посмотрел в его сторону, и германец замер. Но легионер снова уставился перед собой, так ничего и не заметив.

«Боги на нашей стороне», – с радостным воодушевлением подумал Арминий.

Точнее, на стороне Германии.

– Слышите меня? – прошипел он, обращаясь к остальным германцам. – Того, кто бросит копье без команды, убью на месте. Выпотрошу, как поганую свинью, даю слово. Помните – вы должны ждать!

Войско, затаившееся позади насыпанного вала, походило на бурлящий котел: люди вставали, присаживались на корточки, топтались, переходили с места на место. Все с лихорадочным нетерпением ожидали начала схватки. Воины сжимали копья, размахивали ими, прицеливались – но ни один не позволил себе броска. Похоже, все понимали, в чем состоит план битвы и как важно следовать ему.

Разумеется, это можно было расценить лишь как ниспосланное богами чудо. Иного объяснения Арминий не видел.

Его правая рука сжимала древко копья с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он был готов к бою, его колотило от нетерпения, ожидание казалось мукой, но ждать было необходимо. Именно терпение давало единственный шанс на победу, об этом нельзя было забывать ни на миг. Стоит поторопиться, напасть чуть раньше строго выверенного момента – и у римлян появится возможность выйти из-под удара. Уловив шанс, легионеры непременно им воспользуются, а после отыграются на германцах сполна. И кто знает, когда народ Арминия снова решится испытать свою удачу – если вообще решится.

Много всадников уже проехало мимо, но немало кавалеристов еще не поравнялось с грядой. Конница должна была играть роль передового отряда, обязанного высматривать на пути любую опасность. Но похоже, командование не верило в существование реальной опасности, и такие настроения передались воинам: кавалеристы обменивались шуточками, ругали местную погоду, вслух мечтали о том, как по прибытии в Ветеру отведут душу, завалившись к шлюхам, а окружающему уделяли куда меньше внимания, чем полагалось.

Дождь помогал скрывавшимся в засаде воинам. По мере того как римляне следовали мимо вала, по другую сторону насыпи все сильнее нарастал возбужденный гомон, хотя Арминий строго-настрого наказал каждому из вождей (находившихся и здесь, и справа, в лесу, где скрывалось еще больше воинов) позаботиться о соблюдении полной тишины. Вожди делали все, что могли, но их усилий было явно недостаточно. Арминий кипел от ярости и тревоги. Смерть являлась ничтожным наказанием для болвана, который мог выдать товарищей лишь потому, что не в силах был держать рот на замке.

Но римляне ничуть не беспокоились. Видимо, равномерный шум дождя заглушал или вовсе поглощал шум, который издавали затаившиеся в засаде германцы.

«Боги к нам благоволят, – подумал Арминий. – После победы обязательно нужно поднести им щедрые дары».

Он снова высунулся из укрытия. Кавалерия проследовала мимо и уже удалялась. За всадниками на небольшом расстоянии должна была шагать пехота. Вот-вот она появится… Вот-вот!

– Когда? – спросил кто-то рядом с Арминием.

Как ни странно, этот человек не решился высунуться, чтобы посмотреть. Конечно, до римской дисциплины своевольным соотечественникам Арминия было далеко, но он не ожидал от них и такого.

– Скоро, – ответил Арминий. – Очень скоро.

И вот появилась пехота.

Арминий махнул рукой: вожди должны были ждать его сигнала. Им полагалось приготовить своих людей и передать приказ дальше, тем, кто затаился в лесу. Если бы Арминий командовал легионерами или бойцами вспомогательных сил, он бы не сомневался: каждый сделает то, чего от него ждут. К сожалению, в своих сородичах Арминий не был так уверен.

Скоро. Совсем скоро.

Сквозь пелену дождя уже видны были лица римских пехотинцев. Пехотинцы выглядели не такими довольными, как кавалеристы. Ясное дело – всадников несли лошади, а этим приходилось топать самим.

Как только первый ряд пройдет мимо того куста…

Арминий спланировал это сразу по возвращении из лагеря, где дурачил римлян, в первую очередь – Квинтилия Вара.

Он отрешенно подумал: как бы все обернулось, не будь у наместника сына его возраста? Но тут же пожал плечами.

«Я просто нашел бы другой способ добиться своего», – подумал вождь германцев.

И впрямь нашел бы? Он так считал, а все остальное было не важно.

Легионеры приближались.

Ближе… Ближе… Вот уже хорошо виден крайний в первом ряду – воин с выступающим подбородком и сломанным носом.

Арминий отвел назад правую руку, словно сбрасывал наконец незримые путы.

– Рази! – проревел он, и его рука с силой метнула копье.

Словно орел – нет, словно молния грозового бога, копье взвилось в воздух.

Калд Кэлий все время поглядывал на гряду, тянувшуюся справа от дороги: что-то в этой насыпи упорно казалось ему подозрительным, не таким. Он пытался поделиться беспокойством с шагавшими рядом товарищами, но никто не желал забивать себе голову местными диковинками. Все думали только о том, как бы поскорее пересечь отвергнутую богами болотистую долину и выйти к Рейну. Поскольку сам Кэлий от всей души желал того же, мог ли он винить остальных? Говоря по правде, не мог.

Раздался чей-то крик, похоже, не на латыни, и Кэлий резко повернул голову влево, в сторону холмистой гряды. Возглас, похоже, прозвучал не из-за нее, а ближе.

Крик услышал не только Кэлий.

– Что там еще такое? – пробормотал один из легионеров, невольно потянувшись к рукояти гладиуса.

Что-то прорезало воздух. Не просто «что-то» – в воздухе словно поднялся шквал, и Кэлию на миг показалось, что крик всполошил птичью стаю… Может, кричала как раз птица… Но это заблуждение длилось лишь краткий миг, а потом Кэлий с ужасом понял, чтолетит к легионерам. Понял и то, что его и всех римлян предали.

Копья взлетали по дуге, некоторые сталкивались в воздухе и, завертевшись, падали, но остальные продолжали полет – чтобы обрушиться на голову римской колонны.

Как и его товарищи, Калд Кэлий маршировал, забросив щит за спину: шагать с большим, тяжелым щитом на руке было трудно и неудобно. Щиты предназначались для боя, не для маршей. Поэтому, когда в легионеров полетели копья, прикрытия у римлян не оказалось.

Первое копье вонзилось в землю в локте перед ногой Калда и, застряв, задрожало. Другое пронзило бедро легионера слева от Кэлия. Пару мгновений несчастный растерянно таращился на торчащее древко и на свою кровь, скорее в изумлении, чем в испуге. Потом, когда с осознанием случившегося пришла боль, взвыл, схватился за древко и упал.

Другому воину, третьему в ряду справа от Калда, копье пробило горло: раненый издавал странные, булькающие звуки, изо рта у него лилась кровь. Потом глаза его закатились, и он свалился с тропы в болотную жижу. В некотором роде ему повезло: он погиб почти мгновенно, без особых мучений. Многим грозила куда худшая участь.

Лучше бы Кэлию вообще об этом не думать! Сколько еще ужасов предстоит ему увидеть до конца дня?

«И как для меня закончится этот день?» – со страхом гадал он.

Кэлий обернулся, чтобы посмотреть, что происходит с остальными.

Дело обстояло хуже, чем могло привидеться в самом кошмарном сне.

Туча копий буквально искрошила голову колонны. Десятки – нет, сотни, если не тысячи легионеров лежали на земле. Некоторых уже забрала милосердная смерть, но большинство корчились и вопили от боли. Их крики и стоны возносились к тусклому, безразличному небу.

От ужаса Кэлию захотелось заткнуть уши.

Слева от колонны раздались еще более громкие крики, но в них звучали не боль и испуг, а ярость и торжество. Германцы поняли: их затея увенчалась полным успехом. Они не могли этого не понять; хоть они и были варварами, но далеко не тупыми варварами, что нынче блестяще доказали.

Спустя мгновение они доказали это снова. Сооруженные заранее лестницы помогли германцам быстро перебраться через вал, за которым они скрывались, и устремиться на легионеров. Даже молнии Юпитера не могли бы нанести римлянам такого урона, как смертоносные копья.

– К бою! – взревел Калд Кэлий, сбросив с плеч ранец и выхватив меч. – Мы должны драться, иначе нас перережут, как овец. Развернуться! Построиться в боевой порядок!

Не он один пытался выкрикивать подобные приказы сквозь вопли и стоны раненых воинов. Здесь и там римляне делали все, что могли, чтобы этим командам следовать, но сотни раненых не только деморализовали легионеров, но и мешали им перестроиться.

И Калд Кэлий выяснил – очень быстро, но все равно слишком поздно, – что развертываться римлянам все равно негде. По правую сторону от дороги лежала топь, где ноги вязли в липкой жиже. По левую сторону земля была потверже, но резко шла на подъем, к гребню холмистой гряды, откуда и прилетели копья. А теперь из-за гряды валили вопящие германцы.

Кэлий оказался среди немногих легионеров, еще не получивших ни царапины, но ему уже было ясно, что легионы разгромлены. Это увидел бы и слепой. Варвары намеревались прикончить каждого римлянина, который им попадется. Некоторые легионеры в поисках спасения, хлюпая, углублялись в болото. Возможно, Кэлий поступил бы так же, но сознавал, что это безнадежно. А раз так…

– Вперед! – крикнул он. – Эти сукины сыны дорого заплатят за наши шкуры!

Если германцы убьют его в бою, все закончится быстро. Именно это и требовалось Кэлию: не стать жертвой жестоких варварских забав, которые обязательно последуют за сражением.

Что-то твердое ударило его в висок. Камень? Древко копья? Клинок?

Этого Кэлий так и не узнал: ослепительная вспышка – и свет перед его глазами померк. Легионер рухнул в грязь, слабо дернулся и потерял сознание…

Квинтилий Вар обсуждал с Аристоклом по-гречески «Пир» Платона: это помогало убить время и отвлекало от созерцания унылого, нагонявшего тоску германского пейзажа.

– Интересно, как выглядела бы постановка «Пира» на сцене? – спросил Вар.

– Но ведь это не пьеса! – Аристокл, похоже, был потрясен. – Это диалог!

Грек надулся и ощетинился: в его представлении всему имелось свое место, и любые покушения на устоявшийся порядок возмущали его.

– Но это могло бы стать пьесой, – настаивал Вар. – Образы Аристофана и Алкивиада – просто готовые роли, не говоря уж о самом Сократе. Можно было бы…

Неожиданно он осекся и перешел на латынь.

– Во имя богов, что там такое?

Аристокл смертельно побледнел.

– Ничего хорошего, – ответил он.

Вар молча кивнул. Они ехали прямо перед обозом, посреди длинной, растянувшейся по узкой дороге колонны римлян. И тут впереди, от головы колонны, донеслись крики, вопли и завывания. Такие звуки можно услышать на бойне, на чудовищно громадной бойне.

Вар не желал поверить в случившееся еще минут пять, а то и десять, пока к нему не подбежал окровавленный легионер с отчаянным криком:

– Нам конец!

– В чем дело? – грозно вопросил Вар.

Он боялся, что уже знает ответ, но до последнего цеплялся за неведение. Порой, особенно если речь идет об измене, правда ранит слишком больно, и человек невольно оттягивает миг, когда придется ее принять.

Но раненый римлянин не оставил наместнику надежды.

– Германцы! – выкрикнул он. – Там миллион германцев, командир. Они истребляют нас!

– Нет, – прошептал Квинтилий Вар. – Не может быть.

Но он слишком хорошо знал: это могло быть. И если варвары атаковали легионеров… Если это произошло, значит, Арминий – изменник и его измена будет стоить римлянам огромных жертв.

– Что нам делать, господин? – спросил раб.

Вар не сразу нашелся с ответом. Столько людей – и германец Сегест, и грек Аристокл, и римлянин Люций Эггий предупреждали его о том, что Арминию нельзя доверять! Но он их не слушал, вообразив себя мудрее и проницательнее, чем все они, вместе взятые. И все же они были правы. А он не прав. И из-за его неправоты, из-за того, что он верил человеку, которому верить не следовало, три римских легиона оказались в смертельной опасности.

Вряд ли еще какое-нибудь предательство со времен бегства Елены Троянской оборачивалось такой резней. Причем между Варом и Менелаем имелось существенное различие. Что бы там ни думали некоторые, наместник не состоял с Арминием в интимных отношениях, даже в мыслях этого не имел.

– Что нам делать?

На сей раз раненый воин и грек задали вопрос в один голос – настойчиво, отчаянно.

«Трагический хор», – подумал Вар, хотя предпочел бы обойтись без подобных мыслей.

Он помедлил, прислушиваясь к шуму, раздававшемуся впереди: ничего хорошего этот шум не сулил. Без сомнения, раненый воин говорил правду. Да и с чего бы ему являться с такими безумными выдумками? Вар сам понимал: его сомнения – лишь попытка уцепиться за соломинку.

Но сейчас не время было сокрушаться, следовало действовать.

– Мы должны дать им бой, – сказал Вар и показал на легионера, доставившего роковое известие. – Передай голове колонны приказ развернуться, сформировать боевой строй и задать варварам жару. Скажи воинам, пусть помнят, что они римляне. Мы победим!

Раненый подбоченился, прямо как Клавдия Пульхра, когда Вар говорил то, что она считала явной глупостью.

– Командир, они не могутразвернуться и сформировать строй, – произнес легионер таким тоном, словно разговаривал с идиотом. – По одну сторону дороги болото, по другую – толпа воющих дикарей. Надо полагать, германцы не случайно выбрали это место.

Вар сразу понял и то, что это чистая правда, и то, что виноват в случившемся он сам. Он позволил Арминию морочить себе голову, а коварный дикарь тем временем мутил воду по всей Германии и готовил западню. Возможно, Арминий задумал все с самого начала; возможно, он и на римскую службу поступил, чтобы обучиться римским способам ведения войны и обратить полученные знания против самих римлян.

– Господин…

Если сейчас в голосе Аристокла не звучало отчаяние, то Квинтилий Вар вообще не знал, что такое отчаяние. Раненый переминался с ноги на ногу, словно мог вот-вот обмочиться.

Вар дивился лишь тому, что больше не испытывает страха. Возможно, потому, что самое худшее уже случилось и изменить он ничего не мог. Если пред тобой остается единственный выбор – какой смертью умереть, чего тут бояться?

Он извлек из ножен меч.

– Итак, мои дорогие, – промолвил наместник, – мы должны драться. Если не удастся сформировать строй, будем сражаться каждый сам по себе.

Тут его посетила еще одна мысль.

– О… Аристокл!

– Да, господин?

– Прошу, держись возле меня. Если дело обернется совсем плохо…

Даже сейчас Вар не позволил себе сказать: «Когда дело обернется совсем плохо».

– …Я не желаю, чтобы дикари взяли меня живьем, и хочу, чтобы рукоять меча держала дружеская рука… Надеюсь, ты будешь так добр.

Грек сглотнул. Разумеется, он понял, что имеет в виду Вар, хотя, судя по выражению лица Аристокла, очень бы хотел не понять. Облизав губы, раб сказал:

– Если нужно, я об этом позабочусь. Но, надеюсь, потом кто-нибудь сделает то же самое для меня.

– Думаю, ты сможешь кого-нибудь найти, – сухо промолвил Вар.

Вала Нумоний обернулся: только мертвец мог не услышать внезапно раздавшийся страшный шум.

– Во имя богов! – вскричал один из младших кавалерийских командиров. – Что за безумие там творится?

Хотя начальник конницы очень боялся, что знает ответ, признаваться в этом вслух ему не хотелось. Заговоришь о беде – накличешь ее, а не заговоришь – глядишь, все обойдется. Может, это просто предрассудок, а может, нет. Стоит ли испытывать судьбу?

Но Вале Нумонию недолго пришлось теряться в догадках: сзади галопом подлетел всадник с криком:

– Германцы! Германцы!

– А что с ними такое?

Нумоний понял, насколько это идиотский вопрос, едва слова слетели с его губ. К счастью, на его промашку не обратили внимания. Увы, это было последним везением начальника конницы.

– Они убивают пехотинцев, командир! – крикнул только что подскакавший всадник. – Убивают копьями!

– Мы должны их спасти! – воскликнул младший командир.

– Если сможем, – ответил Вала Нумоний.

Командир воззрился на него так, словно не верил своим ушам. Покраснев от стыда, Нумоний понял, что придется отдать приказ: если он этого не сделает, кавалерия все равно повернет назад. Легче вести людей туда, куда они сами хотят… Только бы это не привело их всех к гибели. Облизав губы, Нумоний крикнул:

– Назад! Сделаем для наших товарищей все, что сможем!

С одобрительными возгласами конница развернулась и поскакала обратно, на юго-восток.

Нумоний извлек из ножен меч. Он очень надеялся, что вид множества скачущих всадников напугает германцев. Очень надеялся, потому что на сечу рассчитывать не приходилось. С мечом в правой руке всадник удерживался в седле лишь с помощью левой и, чуть ослабив хватку, мог запросто слететь на землю.

Конные копейщики были в столь же затруднительном положении. Они не могли нанести удар, усилив его весом и скоростью скачущего коня, ибо сила толчка неминуемо выбила бы их из седла. Предпринять такую попытку, чтобы шлепнуться за хвостом своего скакуна, мог только болван. Вот если бы можно было держаться за седло ногами так же крепко, как и руками!

Нумоний рассмеялся. И он еще размышляет о болванах! Да если бы такое было возможно, кто-нибудь наверняка уже придумал способ.

Смех его тут же утих. Да, Вала Нумоний мог представить себе германцев, нападающих на римлян, но не мог вообразить столь огромной толпы варваров, дико вопящих, потрясающих оружием. И уж конечно, не мог вообразить, что римская кавалерия не сумеет отогнать дикарей, засыпав их стрелами. Но в такой дождь стрелять было невозможно: лук с намокшей тетивой был так же бесполезен, как лук вообще без тетивы.

Чтобы помочь товарищам (если тут можно было чем-то помочь), следовало сойтись с германцами в рукопашной, а кто знал, как много варваров обрушилось на легионеров? Нумоний вел за собой несколько сотен кавалеристов: в армии Рима основной силой являлась отнюдь не кавалерия, а пехота. Конница служила для разведки, для преследования разбитого врага, но судьбу сражений решал строй пеших легионеров.

Так было принято испокон веков, и столетия победоносных войн подтверждали правоту подобной стратегии. Поражение, нанесенное поколение назад парфянской конницей легионам Красса, являлось исключением, лишь подтверждающим правило. В любом случае опыт парфян не годился для Валы Нумония. Начать с того, что у парфян имелась целая конная армия, а у него – лишь одно подразделение. Хриплые крики возвестили о том, что германцы заметили приближение римлян, и навстречу коннице тут же полетели копья. Ржание раненого скакуна слилось с криком раненого всадника. Конь с копьем в животе зашатался и рухнул, сбросив седока. Лошадь, скакавшая позади, налетела на упавшее животное, и еще один всадник с криком вылетел из седла.

Нумоний замахнулся на германца мечом, но варвар со смехом отпрыгнул, а начальник конницы в пылу чуть не отсек правое ухо собственной лошади. Варвар подхватил с земли камень с кулак величиной и швырнул в римлянина.

Германец поторопился – если бы он позволил Нумонию проскакать мимо и бросил камень сзади, он запросто сбил бы конника на землю. Но римлянин заметил его движение и припал к конской шее. Камень задел-таки левое плечо Нумония, и тот невольно вскрикнул, скорее от испуга, чем от боли. Спустя мгновение он понял, что не ранен. А еще понял, что его кавалерия не сможет отбросить дикарей от римской пехоты.

Шла рукопашная схватка, в которой противники смешались, и передние ряды римской пехоты уже полегли. Что успели сделать германцы? Оценить всю картину боя было трудно, но огромная толпа варваров вклинилась между отрядом Нумония и хвостом колонны пехотинцев, и прорубиться через такое множество варваров конникам нечего было и надеяться.

Нумоний рубанул сзади варвара, собиравшегося пронзить копьем другого верхового. Германец подпрыгнул от изумления и взвыл, словно волк; из его рассеченного правого плеча хлынула кровь.

Римлянину, спасшему в бою жизнь товарища, полагалась награда, но Вала Нумоний сомневался, что сможет ее востребовать. Впрочем, награда сейчас беспокоила его меньше всего. Командир дикарей орал и жестикулировал, стараясь послать как можно больше людей на окружение римских конников. Был ли этим командиром Арминий, многому научившийся у римлян? Нумоний не мог сказать наверняка, вглядеться как следует мешала дождевая завеса. Однако дикарь смахивал на Арминия. А если так, Вар ошибался во всем. Наместник ничего не делал наполовину, и если уж совершал промашку, то промашку смертельную.

Еще один германец метнул копье, с такой силой, что острие пробило наголенник Нумония и задело его ногу. Наголенник все же ослабил силу удара, иначе рана была бы куда страшнее.

Нумоний вырвал копье и неуклюже швырнул обратно.

Потом пришла боль. Теплая струйка крови стекала по ноге, смешиваясь с холодными струями дождевой воды. Нумоний не мог даже посмотреть, насколько опасна рана: для этого пришлось бы отстегнуть пробитый наголенник, а он не хотел снимать доспех посреди битвы, рискуя получить еще один удар.

При мысли о том, что в него могут попасть еще раз, Нумоний почувствовал, как тлевший в нем огонек паники разгорелся в целый костер. Нет, в огромный пожар! Боль и вид дикарей, рвущихся уничтожить его людей, заставили командира конницы выкрикнуть такие приказы, что многие всадники уставились на него вытаращенными глазами.

– Отступаем! – заорал он. – Спасайся, кто может! Легионерам конец! Спасайся, кто может!

Он развернул лошадь, вонзил шпоры в ее бока, и животное, заржав, рвануло с места так резко, что едва не сбросило седока. Нумоний, однако, удержался в седле, отчаянно в него вцепившись, а потом лошадь успокоилась и выровняла бег. Многие кавалеристы пустились наутек вместе с командиром: некоторые обгоняли его, мчась, как выпущенные из баллисты снаряды. Может, они и спасутся.

«Может, я спасусь», – подумал Нумоний.

Эгоистичный страх заставил его забыть обо всем на свете.

Между тем среди кавалеристов нашлись и такие, которые постарались сделать все возможное для спасения своих товарищей, хотя понимали, что могут погибнуть сами. Оглянувшись через плечо, Вала Нумоний увидел, как германцы стаскивают с лошади всадника и – расчетливо и неторопливо – прикалывают его копьями. Ему даже показалось, что он слышит хриплый, лающий смех дикарей. Но конечно, то была лишь игра воображения – он находился слишком далеко.

«Может, я спасусь, – думал он вновь и вновь, гоня лошадь на северо-запад. – Может, я спасусь. Может. О боги, молю вас! Молю только об одном – пусть я спасусь!»

Мужская плоть под плащом Арминия возбудилась и затвердела, как будто самая прекрасная женщина Германии танцевала перед ним обнаженной. План, вынашиваемый годами – всем планам план! – не просто успешно осуществился. Плоды задуманного превзошли все ожидания, все самые смелые мечты. Если этого недостаточно, чтобы пробудить вожделение в мужчине, у этого якобы мужчины просто нечему возбуждаться.

Римляне проделывали такое – делали мужчин неполноценными. Одним из латинских слов, выученных Арминием в Паннонии, было «евнух», и его тошнило от одного звучания этого слова. Обойтись с мужчиной как с жеребцом, как с быком, как с бараном! Стоило германцу представить себе такое, и его член съеживался.

Он знал римского командира, который держал при себе раба-скопца, и Арминия выводил из себя один лишь вид евнуха и звук его противного голоса.

Но здесь, в Германии, он отрезал римлянам яйца.

«Будь я проклят, если я этого не сделал!» – подумал вождь.

А ведь был опасный момент, когда кавалерия повернула назад, чтобы попытаться выручить пеших легионеров. Однако было уже слишком поздно, римские конники сами это поняли. Сейчас они стремглав удирали, и некоторые, наверное, уже доскакали до Рейна – те, кому повезло, потому что многих наверняка переловили в лесу люди Арминия.

Ну а если кто-то спасся, что с того? Если поразмыслить, это даже к лучшему. Сбежавшие римские конники посеют панику, и гарнизоны рейнских крепостей тоже ударятся в бегство вместо того, чтобы противостоять германцам. И тогда Арминию будет гораздо легче отвоевать у империи Галлию.

А именно это он и собирался сделать. За ним стояла победоносная армия, а имея армию, что еще делать, как не воевать? Пока он будет вести воинов от одной победы к другой, они будут следовать за ним. А пока они за ним следуют, Арминий может пользоваться ими по своему усмотрению.

Германии нужен царь. Возможно, пока Германия об этом не догадывается, но он ей нужен. Римляне многого добились благодаря тому, что у них один человек указывает другим, что и как делать. А германцы, следуя за множеством племенных вождей, военных предводителей и мелких царьков, попусту растрачивают силы в мелких стычках. Зато под водительством кого-нибудь вроде Арминия они смогут обрушить свою мощь на иноземных недругов.

«Под водительством кого-нибудь вроде меня», – подумал Арминий и кивнул в подтверждение своим мыслям.

Он был уверен, что имеет право вести за собой других. После такой победы никто не посмеет ему противостоять. Правда, он знал, что сильнейшим из германских правителей остается Маробод, вождь маркоманов, чьи владения находятся далеко на юго-востоке. Все знали, что Маробод тайно помогает паннонским повстанцам, чтобы те отвлекали римлян на себя, не позволяя легионам вторгнуться в его земли. Умно, спору нет. Но у Маробода не хватало смелости самому напасть на римлян.