Текст книги "Мост над бездной"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)

Как и во всем прочем, созыв синода требовал нескольких формальных шагов, прежде чем колеса начнут вертеться. Будучи знатоком церковных законов, Ршава о них прекрасно знал. Требование о созыве необходимо произнести публично. И он выбрал самое публичное место – решил сделать это в Соборе.

Служба была такой же богатой и величественной, какой запомнилась ему из прежних времен. Священники размахивали кадилами, наполняя воздух ароматами дорогих ладана и мирры. Золотая риза патриарха, расшитая жемчугом и драгоценными камнями, соперничала по пышности с одеяниями автократора. Сам же Собор был еще великолепнее, чем проводимые в нем ритуалы. Скамьи в нем были из кедра, сандала и другого редкого и дорогого дерева. Мозаичные стены, набранные из бирюзы, светящегося розового кварца и поблескивающего перламутра, изображали небеса Фоса.

А из купола над центральным алтарем на прихожан смотрел лик благого бога. Золотые кусочки мозаики переливались и мерцали в лучах света, падавших из окошек в основании купола. Эти лучи создавали иллюзию, будто купол парит над храмом, подобно истинному кусочку небес, спустившемуся на землю.

Взгляд же у Фоса был таким, что мало кому захотелось бы встретиться с ним вновь. Благой бог был суров в своих суждениях. Его темные, окаймленные тенями глаза предупреждали, что люди недостойны его. Прежде, когда Ршава жил в столице, этот божественный взгляд всегда пугал его и вынуждал задуматься: «Достоин ли я небес?» Зато теперь…

Теперь прелат задумывался, достоин ли небес сам Фос. Сменив лояльность, Ршава воспринимал божественную литургию совершенно иначе. Она вполне могла быть плачем детей, напуганных темнотой. Но боятся они темноты или нет – темнота есть. Разве они этого не понимают? Лучше признать это и идти дальше, чем держать бесполезную свечку и притворяться, будто ее жалкий огонек освещает весь мир. Разве не так? Ршава не сомневался в своей правоте.

Проповедь, которую произнес Камениат, оказалась почти незапоминающейся. Ршава знал о самом себе, что он более сильный богослов, чем проповедник. Но превзойти Камениата по части проповедей он мог бы даже во сне. Нынешний вселенский патриарх не обрел известность и как ученый. Он представлял собой обычного церковного бюрократа, функционера, которого мог бы заменить любой из дюжины других функционеров, и от этого мало что изменилось бы – а многие даже и не заметили бы перемены.

Когда мужчины после проповеди начали вставать и на галерее за ажурными решетками их примеру последовали женщины, Ршава тоже встал и крикнул:

– Пресвятой отец!

– Да? В чем дело?

Камениат допустил ошибку, признав Ршаву и позволив ему продолжать. Через секунду патриарх это понял, и его губы испуганно скривились. Но отступать было поздно. Он уже не мог отойти от алтаря и сделать вид, будто не заметил другого священника.

– Я Ршава, прелат Скопенцаны, недавно вернувшийся в столицу через хаос и войну. – Ршава повысил голос, и Собор ему помог. Безупречный во многом, он обладал и совершенной акустикой. Все присутствовавшие слышали прелата без труда.

– Из Скопенцаны? Он приехал из самой Скопенцаны? – Ршава услышал подобные восклицания поблизости, и вдали, и даже с галереи для женщин. Ему показалось, что он различает движение за решетками галереи, когда женщины стали тесниться ближе к ним, чтобы лучше его разглядеть.

– И чего желаешь ты, Ршава из Скопенцаны? – очень неохотно спросил Камениат. Он даже сейчас охотно проигнорировал бы Ршаву, но уже не мог не считаться с этим гулом возбуждения и интереса.

– Я желаю объявить созыв синода прелатов и священников, монахов и аббатов, дабы исследовать предпосылки нашей святой веры, на что я имею право как прелат, – гордо ответил Ршава.

После его слов гул вспыхнул с новой силой. Прихожане оживленно заговорили между собой. Те из видессиан, кто не был профессиональным богословом, были страстными любителями. И как только Ршава упомянул о новом взгляде на основы веры, он мгновенно завоевал пусть не их поддержку, но как минимум интерес.

– И каким образом ты предлагаешь изменить определения, которые мы уже давно приняли как истинные? – спросил вселенский патриарх, словно не знал ответа. Камениат мог и не быть сильным богословом, зато он был умным бюрократом. И он прекрасно знал, что с наибольшей вероятностью привлечет общественную поддержку, а что – нет.

Ршава тоже знал, что если он скажет: «Я хочу отказаться от поклонения Фосу и начать поклоняться Скотосу», то слушатели превратятся в толпу и разорвут его в клочья прямо здесь, на полу Собора. Камениат, несомненно, не станет их сдерживать, а то и сам к ним присоединится, чтобы схватить Ршаву за лодыжку и как следует дернуть.

Ршава такого и не сказал, хотя подразумевал именно это.

– Мне хотелось бы, – заявил он, – чтобы собравшиеся священнослужители задумались над тем, как наш взгляд на постоянную борьбу между светом и тьмой следует сопоставить с нынешними событиями и что написано в священных писаниях в пользу тех изменений, которые я предложу.

Тут Камениат встревожился. Не будучи великим знатоком священного писания, он не мог с ходу вспомнить, какие именно тексты могут поддерживать слова Ршавы. Зато он знал, что у Ршавы есть дар к учености, столь явно отсутствовавший у патриарха. И если прелат Скопенцаны ответил, что есть тексты, поддерживающие его взгляды, то это вполне могло оказаться правдой.

Толпа снова загудела. В отличие от патриарха, люди не знали, что подразумевал Ршава. Некоторые их предположения были удачными, другие откровенно глупыми. Но прихожане не выглядели разъяренными и гневными, какими наверняка стали бы, если бы Ршава выразился откровеннее. Их голоса звучали заинтригованно.

Камениат тоже это услышал, и вид у него стал еще более недовольный, чем когда он ответил Ршаве:

– Я не вижу достойной причины для замены доктрин, которые хорошо прослужили нам уже так долго и…

– А разве истина недостаточная причина? – громко прервал его Ршава.

Судя по выражению лица патриарха, он не считал ее достаточной и даже достойной обсуждения. Но люди начали выкрикивать: «Да, клянусь благим богом!» и «Чего вы боитесь, пресвятой отец?» Теология могла бы стать в Видессе самым популярным и зрелищным спортом после лошадиных бегов.

– Да, пресвятой отец, чего вы боитесь? – зло подшутил Ршава.

Камениат побагровел:

– Я ничего не боюсь! Ничего, слышишь меня? – Его голос возвысился до гневного крика. – Ты хочешь созвать этот проклятый синод, Ршава? Ладно, клянусь владыкой благим и премудрым, будет тебе синод! Хочешь, чтобы тебя предали анафеме и отлучили от церкви? Будет тебе и это. Я говорил это тебе наедине, а теперь повторю и на людях. В лед тебя, проклятый еретик, и чем скорее, тем лучше!

Теперь люди вокруг Ршавы уставились на вселенского патриарха с изумлением. Подобно большинству бюрократов, Камениат обычно не проявлял силу характера. И подобная вспышка эмоций поразила прихожан не хуже землетрясения. Вспомнив землетрясение, разрушившее Скопенцану, Ршава пожалел, что не смог подобрать иное сравнение, но сейчас ему было не до образности мыслей.

И ярость Камениата лишь приближалась к вершине. Он указал на выход.

– Убирайся! – крикнул он. – Убирайся, я сказал! Я запрещаю тебе входить с Собор до синода, который тебя приговорит, – и он приговорит!

Ршава подумал, не проклясть ли ему патриарха насмерть прямо сейчас, в Соборе, – просто ради хаоса, который из-за этого начнется. Поразмыслив, он покачал головой. Зачем убивать Камениата, когда Ршава только что вынудил его пообещать, что синод будет созван? Если Камениат сейчас упадет замертво, новый патриарх займет его место лишь через несколько недель, а то и месяцев. А когда займет, то вовсе не обязательно сочтет, что связан обещаниями своего предшественника. И Ршаве придется думать, как принудить нового патриарха сделать то, что сейчас уже гарантировано.

И вместо того чтобы обречь Камениата на смерть, Ршава отвесил ему самый элегантный придворный поклон. Патриарх разинул рот, явно не понимая, как к такому относиться.

– Да будет все так, как вы сказали, пресвятой отец, – произнес Ршава. – Если вы боитесь направиться туда, куда может привести вас истина, пока вокруг вас не соберется синод… что ж, мне вас жаль, но это ваша привилегия. Я же считаю, что вы трус, но я могу и ошибаться.

Камениат покраснел еще сильнее. Ршава улыбнулся: он не думал, что такое возможно. Камениат настолько разгневался, что теперь мог лишь что-то неразборчиво бормотать. Предположив, что задеть патриарха еще сильнее он сможет, лишь уйдя быстро и спокойно, Ршава направился к выходу. Однако он сделал лишь несколько шагов, прежде чем кто-то из прихожан спросил его:

– Святейший отец, а в чем, по-вашему, ошибочны наши нынешние доктрины?

– После гражданской войны и катастрофы на севере я удивлен, что тебе понадобилось об этом спрашивать.

Мужчина нахмурился:

– Что вы имеете в виду?

– Примерно то, о чем ты подумал. Посмотри, каким стал мир, и ответ сам к тебе придет. И если ты честен перед собой, я полагаю, что это будет правильный ответ.

И он пошел дальше, оставив за спиной прихожанина-тугодума, уже начавшего спор с соседями. Но не успел Ршава далеко отойти, как другой человек задал ему почти такой же вопрос и получил почти такой же ответ. Однако там, где первый прихожанин сбился с толку и отказался следовать за мыслью прелата в единственное место, куда она могла привести, второй сразу сообразил, в чем тут суть. Он сделал вывод, но тот ему не понравился. Побледнев, мужчина воскликнул:

– Вы не можете иметь в виду такое!

– При всем моем уважении, господин, не только могу, но и имею, – ответил Ршава. – А теперь прошу меня извинить.

До выхода из Собора ему пришлось разговаривать еще дважды. Он не стал задерживаться и выяснять, поняли ли его те люди. В конечном счете, какая разница? Некоторые поймут, о чем он говорил, и перескажут эту идею так, что ее уяснят даже дураки. А сплетни и слухи распространяются быстрее лесного пожара.

Никто не последовал за ним к таверне, и это стало утешением. Интересно, долго ли осталось ждать, пока Ршаву не начнут выслеживать, а потом в его окно полетят камни и другие, более мягкие, но вонючие предметы? И не факт, что это удовлетворит тех, кто с ним не согласен: они вполне могут поджечь и таверну, и комнаты над ней.

Поджигатели – безумцы, и это знают все. Пожары, наравне с землетрясениями, считались худшим несчастьем для любого города – но пожары случались гораздо чаще. В столице повсюду имелось столько источников открытого огня, что лишь чудом можно было назвать то, что пожары здесь вспыхивали редко. Когда огонь вырывался на волю, любой ветерок мог гнать его быстрее, чем люди успевали гасить. А если пожар начинался во время бури… Ршава содрогнулся. Тогда выгорали дотла целые районы города.

Разумеется, тех, кто устроит пожар для доказательства своих богословских взглядов, вряд ли станет волновать, что из-за этого сгорит городской квартал, если пепел Ршавы смешается с пеплом остальных погибших. Ршава оскалился. Если честно, он испытывал такие же чувства к тем, кто с ним не соглашался. Однако если он всех их сожжет, то кто останется, чтобы поклониться темному богу вместе с ним?

Когда он вошел в таверну, Лардис взглянул на него с недоумением.

– Что-то вы не очень-то счастливы, святой отец, – заметил трактирщик. – Не хотите кружечку вина, чтобы немного развеяться? – и, прежде чем Ршава ответил, Лардис добавил три слова, которые обычно из него нельзя было вырвать и под пыткой: – За счет заведения.

– Спасибо, – ответил Ршава. – Не знаю, поможет ли это, но вряд ли навредит.

Лардис нацедил в кружку вина.

– И все-таки что вас гложет? – спросил он и торопливо поднял руку. – Не хотите говорить, так и не надо. Иногда помогает, если выговоришься, но это ведь личное дело каждого.

– А я не прочь и рассказать.

И Ршава объяснил – примерно так же, как недавно в Соборе. Когда он смолк, трактирщик негромко присвистнул:

– Да-а, вы на мелочи не размениваетесь, верно? – Он помолчал, размышляя. При его профессии он видел немало мирского зла прямо под носом, у себя в таверне. – Когда начнешь об этом задумываться, то вроде получается гладко.

– Вот и мне так кажется, – отозвался Ршава. – Но у вселенского патриарха, сам понимаешь, другое мнение.

– Что ж, будь он проклят, вселенский патриарх! – весело заявил Лардис.

– Да, будь он проклят, – согласился Ршава. И внезапно залпом допил вино. Что он натворил? А натворил ли? Он не собирался проклинать патриарха, но важно ли здесь намерение? Так или иначе, вскоре он все узнает.

– Выкопать его кости! – добавил Лардис, наливая себе вина.

Это был традиционный призыв видессиан к бунту и мятежу. Чаще всего он был нацелен на автократора, но его мог услышать и любой из тех, кто придется не по нраву городской толпе.

– Выкопать его кости, – повторил Ршава. А не придется ли вскоре закапывать кости Камениата? И если придется, не свяжут ли его смерть с Ршавой? И не соберется ли на этой улице толпа, выкрикивающая: «Выкопать кости Ршавы!»? Впрочем, скоро он узнает и это. – Налей мне еще, – попросил Ршава, но теперь положил на стойку монету.

– Держите. – Налив прелату вина, Лардис допил свою кружку и вновь ее наполнил. – Хочу вас спросить, святой отец… Если все обстоит так, как вы говорите, означает ли это, что после смерти мы все отправимся в лед?

– Это я пока не решил, – неохотно ответил Ршава; вопрос оказался острее, чем он ожидал. – Впрочем, похоже на то.

– Ну и ладно. – Трактирщик пожал плечами. – Там наверняка соберется компания получше, чем на небесах, верно?

Кажется, слово «вечность» его совсем не волновало. Не исключено, что это понятие было для трактирщика слишком необъятным. С другой стороны, может быть, он надеялся отыскать лазейку на небеса к Фосу, даже если все остальные отправятся в лед? Но Ршава сомневался, что у Фоса или Скотоса имелись подобные лазейки: каждый из них был по-своему безупречен.

– Если, говоря по-простому, добро есть зло, а зло есть добро, то в нашем поведении многое изменится, – заметил Лардис. – Ты видишь красивую девушку, ты ее желаешь и просто идешь и прыгаешь на нее. Почему бы и нет? Какая теперь разница?

У трактирщика явно был дар проникать в суть проблем. Ршаве захотелось, чтобы Лардис выбрал другой пример. То, что произошло с Ингегерд, все еще давило на совесть прелата – хотя, если задуматься, не должно было давить. И Ршава это знал. Его собственные умозаключения уже прошли тот путь, которым сейчас двигались мысли Лардиса. Но Ршаве такой вывод оказался неуютен, каким бы логичным он ни был. Он вырос, думая не так. Но когда он проведет реформу церковной доктрины, другие станут так думать. Они будут думать так, как им будет положено думать согласно новым заповедям. И будут испытывать те чувства, которые им предпишут испытывать.

Но как выразить это словами? Ршава сказал лучшее, что пришло ему в голову:

– Думаю, все как-нибудь само собой утрясется. Просто на это понадобится какое-то время.

– Ну и ладно, – повторил Лардис. – На что не нужно время? – Он указал на кружку Ршавы. – Допивайте, святой отец, я налью еще. Следующая выпивка за мной. Вы мне подбросили нечто новенькое для размышлений, а такое не каждый день случается.

– Большое спасибо, – рассудительно ответил Ршава. – Ты умный человек. Ты мог бы поступить правильно, став священником и получив возможность извлечь пользу из своего ума.

– Нет уж, спасибо. – Лардис покачал головой. – Даже чтобы управлять гостиницей, нужно здорово напрягать мозги, вы уж поверьте. И еще… вы уж не обижайтесь, но вряд ли из меня вышел бы хороший священник. Уж больно я люблю давать работенку своему члену.

Познакомившись с плотскими радостями, Ршава понял, что на такие слова трудно возразить. И как только он всю жизнь без этого обходился? Единственный разумный ответ заключался в том, что прелат не знал, от чего отказывался. Он предположил, что именно поэтому священники дают обеты молодыми. Если бы они сперва получили кое-какой опыт, то не захотели бы отказаться от женщин – а некоторые и от мальчиков…

– Эти правила тоже, скорее всего, изменятся, – сказал он.

– Готов поспорить, что изменятся! – Трактирщик рассмеялся – хрипловато, похотливо и грубо. Он взглянул на Ршаву со странным, почти болезненным любопытством. – А вы действительно думаете, что сможете заставить храмы перевернуть все вверх ногами, святой отец? Или просто говорите, лишь бы послушать себя?

– Когда я говорю, что могу что-то сделать, то я могу это сделать, – заявил Ршава, может быть, чуть громче, чем следовало бы. – Истина есть истина. Если я вижу ее яснее, чем остальные, то могу заставить и других увидеть ее. И я обязан заставить их ее увидеть.

– Ну, тогда уж лучше ты, приятель, чем я. – Лардис, даже не заметив, перешел на «ты». – Да, лучше ты, чем я. – Трактирщик негромко и скорбно присвистнул. – Когда замахиваешься на нечто такое большое, ты неизбежно проиграешь, и не важно, прав ты или не прав. Понимаешь, о чем я? Не важно, мышь ударится о дерево или дерево упадет на мышь… В любом случае она проиграет.

– Я не мышь, – заявил Ршава и подергал свою густую бороду. – Сам видишь, у меня другие усы.

Трактирщик рассмеялся громче, чем шутка того заслуживала; он уже немало выпил. В очередной заход пили за счет Ршавы. Кончилось тем, что они пили почти весь день, одновременно пытаясь решить загадки вселенной.

Люди на улице стали что-то кричать друг другу.

– Интересно, что там происходит? – пробормотал изрядно подвыпивший Ршава.

– Да пошли они все в лед. – Лардис хихикнул. – И вообще, пошли в лед все те, кто не заходит и не покупает вина. Короче, всех в лед. – И он снова хихикнул.

Но тут с улицы кто-то зашел, и они дружно вопросили:

– Что там за переполох?

– Так вы что, еще не знаете? – изумился горожанин и закатил глаза, когда они покачали головами. Глаза-то он закатил, но все же сообщил: – Патриарх умер!

* * *

Ршава проснулся с таким похмельем, какого не помнил уже… Он так и не смог вспомнить, когда просыпался с такой тяжелой головой, и просыпался ли вообще. Да, он проклял патриарха, но ведь не всерьез… Однако же Камениат скончался.

Застонав, Ршава кое-как встал с постели. Голова заболела сильнее, и еще сильнее – когда он наклонился, чтобы достать из-под кровати ночной горшок. Он постарался слить туда все вино, выпитое вчера днем и вечером, но оно до сих пор туманило ему голову.

– Поберегись! – крикнул он, а скорее прохрипел и выплеснул содержимое горшка на улицу. Донесшийся снизу негодующий вопль подсказал, что прохожие отбежать не успели. То была вездесущая опасность городской жизни. Такое случалось и в Скопенцане.

Спускаясь в таверну, Ршава все еще не очень твердо держался на ногах. Оказавшись внизу, он заморгал и прищурился. В помещении было не светлее, чем накануне, – даже темнее, потому что утро выдалось пасмурным; но Ршаве казалось, что тут очень светло. Лардис сидел за стойкой и тоже не отличался бодростью.

– Вина, – прохрипел Ршава. – Чашку вина и немного свежей капусты, если есть. Может быть, это немного уймет грохот у меня в голове.

– Капуста у меня есть. – Трактирщик не сомневался, что Ршава захочет получить и шерсть собаки, которая его покусала. Перед ним уже стояла кружка. Наливая вино в другую, Лардис предложил: – А еще у меня есть суп из потрошков. Мне от него полегчало… немного.

– Тогда суп из потрошков и капусту… может быть, – согласился Ршава. – Но сперва вина. О да, вина!..

Он автоматически совершил подобающий ритуал. Несколько человек уже завтракали. Одно дело – похмельный священник: над ним посмеются, и только. И совсем другое дело – похмельный священник, не отвергающий Скотоса… Ршаве не хотелось никого убивать в такую рань.

Когда он подносил чашку к губам, руки у него дрожали. А когда вино попало в желудок, прелат усомнился, что оно там останется. Несколько раз судорожно сглотнув, он приказал желудку вести себя прилично. К его великому облегчению, тот повиновался. Сжевав капустный лист, Ршава зачерпнул ложкой наваристый суп с пряностями. Головная боль стала постепенно стихать.

– Уже лучше, – сообщил он, увидев дно суповой тарелки. – Еще не хорошо, но уже лучше.

– Уж я-то понимаю, – почти столь же скорбно произнес Лардис и неискренне рассмеялся: – В жизни больше никогда и никого не прокляну.

Ршава уставился на него, едва не выпучив глаза. Неужели Лардис действительно думает, будто его проклятие убило Камениата? Ршава тоже засмеялся, а начав, никак не мог остановиться. К тому времени, когда ему удалось подавить этот спазм – едва ли не припадок, – все уже глядели на него.

– Вы пришли в себя, святой отец? – с сомнением осведомился Лардис.

– Пожалуй… да, – ответил Ршава, все еще задыхаясь. Из глаз у него выкатились две слезинки. – И надо же было такому случиться… Извините. Если бы я не рассмеялся, то расплакался бы.

– Пресвятой Камениат заслуживает наших слез, – сказал какой-то старик, очертив на груди солнечный круг. – Кто теперь возглавит храмы в нынешние тяжелые времена?

Вопрос был столь же хорош, как и любой из тех, которые задавал трактирщик. Если бы Ршава не поссорился с родственником, то его имя возглавило бы список из трех кандидатов, который Малеин представил бы малому синоду, собравшемуся для выбора преемника Камениата. И они бы точно знали, кого из трех кандидатов автократор ожидает увидеть выбранным.

«Какой я был дурак», – подумал Ршава. Если бы он сам стал вселенским патриархом, то смог бы изложить свои взгляды на веру с позиции силы. А в нынешней ситуации ему придется швырять их снизу в лица церковных иерархов.

Он покачал головой. Старый Небул много лет назад послал его в Скопенцану в том числе и для того, чтобы Ршава научился ладить с людьми. Но у него это получилось не так хорошо, как хотелось бы мудрому патриарху.

Но теперь уже ничего не изменишь. Он такой, какой есть, и верит в то, во что верит. И еще он верит, что одержит победу, кто бы ему ни противостоял. Как ни странно, сейчас прелат был убежден в этом сильнее, чем когда-либо, несмотря на все события, происшедшие не так, как ему хотелось бы.

– Что вы знаете о прелатах и церковниках, святой отец? – спросил его старик. – Как по-вашему, кто станет преемником пресвятого отца?

– Интересный вопрос, – ответил Ршава. – Но меня некоторое время не было в городе. Я не знаю всех важных людей в храмах так хорошо, как следовало бы.

– А я знаю, кто стал бы преемником, если бы на нас не напали варвары, – сказал Лардис. – Разве у автократора нет брата или племянника, который был священником в одном из дальних городов? В Агдере, кажется… Да только провалиться мне в лед, если я помню, как его звали.

– В Скопенцане. Это было в Скопенцане, – поправил Ршава.

Агдер, небольшой порт на Северном море, находился еще дальше от города Видесс. Не было смысла иметь крупный порт там, где даже океан почти каждую зиму замерзает.

– В Скопенцане, говорите, святой отец? Я так не думаю, но спорить не буду, – сказал трактирщик. – В любом случае этого племянника автократор взял бы под крылышко. Но теперь он, наверное, мертв. На севере творилось такое, что вряд ли бы он выжил.

– Да, наверное, – согласился Ршава.

Но может быть, и нет. Может быть, Малеин все же решит, что кровь не только гуще воды, но и гуще плохой доктрины? «Надо будет попробовать встретиться и выяснить это, – подумал Ршава. – Может быть, я сумею убедить брата, что я мягче, чем он думает. Может быть, я сумею убедить его и в том, что я мягче, чем на самом деле».

В худшем случае Малеин откажет. Но если Ршава услышит «нет» – разве станет ему хуже, чем уже есть?