Текст книги "Мост над бездной"

Автор книги: Гарри Норман Тертлдав

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)

«А как поступил бы я?» – задумался он. Драконов он почему-то боялся меньше, чем Ингегерд… или себя самого.

* * *

Путники брели на юг. Даже когда Ршава сидел на хаморской лошадке, ему порой казалось, что он пробивается сквозь грязь. Ему и Ингегерд приходилось сдерживать лошадей, чтобы не опережать идущих пешком. Прелат не видел никакой пользы в том, чтобы держаться кучей; однако и бросать пеших беженцев он тоже не хотел.

Впереди, намного дальше выстрела из лука, показались трое хаморов. Они долго разглядывали путников, не пытаясь напасть. Потом развернули лошадей и ускакали.

– Они за своими товарищами поехали, святейший отец, – встревоженно сказала Ингегерд. – Вам надо их проклясть, чтобы этого они не сделали.

Ршава протянул руку к удаляющимся хаморам, но через секунду опустил ее:

– Во мне нет силы.

– Почему? – удивилась она.

– Не знаю, но чувствую, что проклятие не сработает.

Ингегерд прикусила губу, но не стала его уговаривать. Ршава даже не понял, что именно это качество делало ее образцовой женщиной… Он запутался в собственных мыслях. Почему он был настолько уверен, что проклятие, произнесенное сейчас, не будет иметь силы?

Единственное объяснение, пришедшее ему в голову: он недостаточно разгневан. Ведь он испытывал настоящую ярость, когда проклинал Токсара, когда призывал землетрясение на Скопенцану, когда убивал хаморов, напавших на него и Ингегерд.

А теперь… Ну как он может испытывать ярость к людям, скачущим прочь? Вот если они вернутся и нападут, все станет иначе. Во всяком случае, он на это надеялся. А сейчас внутри него не пылала ярость.

Другие видессиане тоже заметили степняков и, конечно, поняли, что хаморы ускакали вовсе не из желания отпустить беженцев с миром.

– Надо найти место, где мы сможем обороняться, – сказал один из мужчин.

Это было легче сказать, чем сделать. На заснеженной местности, которую они пересекали, не было ни ферм, ни амбаров, ни изгородей. То была просто равнина. Ее монотонность нарушала лишь сосновая рощица в отдалении. Ингегерд указала на нее:

– Мы должны там оборону занять, и быстро. Если наша главная надежда не оправдается, мы отбиваться там будем, как сможем.

Под главной надеждой она подразумевала Ршаву, но остальные об этом не знали. Некоторые с недовольством пробормотали:

– Кто такая эта чужеземка, чтобы указывать нам, что делать? – но ее предложение было настолько очевидным, что ворчание вскоре утихло.

– Мы оставляем такой след, что варвары без труда нас отыщут, – с сожалением произнесла одна из женщин.

– Да какая теперь разница, есть след или нет? – ответил кто-то из мужчин. – Если мы не пойдем туда, они найдут нас так же легко, как тараканов на тарелке.

Это тоже прозвучало неоспоримой правдой и болезненно напомнило Ршаве его мысли в тот момент, когда они покидали Цаманд.

До деревьев оставалась примерно сотня ярдов, когда кто-то оглянулся и сказал:

– Нам лучше поторопиться.

Ршава тоже оглянулся. Растянувшись вдоль горизонта, к ним деловито скакали хаморы. Ради проверки он снова поднял руку, но так и не ощутил желанного прилива силы. Да, ее питали ярость и страх – отнюдь не те эмоции, которыми Фос, по мнению Ршавы, наполняет сердца людей. Сейчас он был и зол, и напуган, но ни одна из этих эмоций не бурлила в нем как прежде. Возможно, он слишком многое пережил и на время утратил способность к сильным эмоциям. Какой бы ни оказалась причина, в ближайшее время проклятий ждать от него не следует.

Ингегерд заметила и его попытку, и ее безуспешность.

– Нет, святейший отец? – спросила она.

– Похоже, что нет.

– Тогда мы будем сражаться, – бесстрашно заключила она. – О моей просьбе вспомните, если сможете, и в конце ее исполните.

– Если смогу. Если придется.

К этому времени видессиане добрались до деревьев и укрылись за ними. Ноздри Ршавы наполнил пряный запах сосновой смолы. Некоторые мужчины натянули тетиву на луки и наложили стрелы. Прелат понятия не имел, много ли от этого окажется пользы и будет ли она вообще.

Он выглянул из-за деревьев. Хаморы приближались. Ршава поискал в себе ярость и страх – те эмоции, которые дали бы ему возможность проклясть варваров, убить их или отогнать. Он отыскал и ярость, и страх, но… недостаточно. Их приглушало чувство удивительной отстраненности от происходящего – словно бы Ршава не сам прятался в роще, а наблюдал за кем-то другим… Краем сознания он понимал, что это не так, но не мог заставить себя, не мог встряхнуться.

– Женщинам надо уйти как можно дальше, – сказал один из видессиан. – И вам тоже, святейший отец. Не хочу вас обидеть, но в драке от вас будет не много пользы.

– Я останусь, – заявил Ршава, ощущая на себе взгляд Ингегерд.

– Нет уж, уходите, – повторил мужчина, и его товарищи кивнули. – Я не сомневаюсь в вашей храбрости, но вы не умеете обращаться с оружием. Так что спасайтесь, если сможете. Вдруг мы продержимся достаточно, чтобы вы успели уйти? Проклятье, да идите же! Чем дольше вы спорите, тем меньше у вас шансов.

Его проклятие не имело той силы, какую имели – или могли иметь – проклятия Ршавы. Прелат отвернулся, чувствуя, как у него пылают уши. Две видессианки уже брели по снегу вглубь рощи. Ингегерд ждала.

– Я буду сражаться рядом с вами, если хотите, – сказала она.

– Пойдем дальше, – ответил он. – Наверное, ты стоишь в бою больше меня, если… – он не сказал: «если я не могу проклинать», а лишь изобразил это жестом. Ингегерд кивнула. – Но в любом случае, если меня захватят живым, то, наверное, убьют быстро, – продолжал Ршава. – А тебя они будут мучить, прежде чем позволят умереть.

«…сделают с тобой то, что хотел сделать я». Он подавил эту мысль.

Не зная, о чем он думал, Ингегерд взяла его за руки:

– Тогда идите и вы с нами. Не позор для вас, что у вас руки не мужчины, ибо вы выбрали путь благого бога, а не путь воина. Пойдем. И мы спасемся, если сможем.

Вряд ли кто-нибудь другой смог бы его уговорить. Ингегерд же он подчинился, как мальчик – матери. Позади него в дерево с глухим стуком вонзилась стрела: значит, хаморы уже приблизились на расстояние атаки. Через секунду послышались крик и хрипение. Эта стрела угодила в плоть, а не в дерево.

По-прежнему все происходящее казалось Ршаве далеким и совершенно не важным. Если его зарубят варвары – ну и что?.. Обернувшись на ходу, он споткнулся о занесенный снегом камень и рухнул в полный рост.

– Уфф! – только и выдохнул он.

Сильная почти как мужчина, Ингегерд помогла ему встать.

– Быстрее, святейший отец, – велела она, задыхаясь. – Если вы решили бежать, то должны бежать.

– Я… стараюсь, – выдавил Ршава.

Бредя по глубокому снегу, он прислушивался к тому, что творилось сзади, но больше не оборачивался. «Если решил бежать, то надо бежать» – этот урок он усвоил. Только не поздно ли? Крики и вопли на опушке рощицы теперь слышались реже, и по большей части – на хаморском языке. Без сомнения, видессиане дорого продавали свои жизни… но, как полагал Ршава, недостаточно дорого. Прошло еще несколько минут – и варвары пустились вдогонку за беглецами.

Ингегерд могла оторваться от него. Прелат махнул ей, чтобы она так и поступила. Она или не заметила этого жеста, или предпочла не заметить. А топот преследователей звучал все ближе… Ршава попытался прибавить шагу, но не смог. Кожа на спине натянулась, будто это могло спасти его от стрелы или укуса острого лезвия сабли.

Прелат укрылся за деревом – и вовремя, потому что в ствол вонзилась стрела, явно выпущенная в беглеца. Ршава выглянул, испытывая удивительную смесь эмоций: страха и любопытства. Двое хаморов кричали на третьего – того, который стрелял. Наверное, они уже поняли, что Ингегерд женщина, и не хотели, чтобы их товарищ убил ее сразу.

Но теперь они увидели бородатое лицо прелата и убедились, что он мужчина. Все трое зловеще ухмыльнулись. Они могли бы обойти его с боков и застрелить, но вместо этого двое хаморов обнажили сабли и направились к нему. Они решили развлечься, убивая его, пока третий побежал ловить Ингегерд. Тогда их будет ждать еще одно развлечение, и уж потом они с ней покончат.

Собственная судьба мало заботила Ршаву. Несравненно больше для него значило то, что он подвел доверенную ему женщину. И он, указав на варвара, который ее преследовал, завопил:

– Проклинаю тебя! Проклинаю, проклинаю, проклинаю!

Хамор всплеснул руками, вскрикнул и свалился. Кочевник был мертв еще до того, как обрушился лицом в снег. Двое варваров уставились на Ршаву, а тот – на них. Его все еще изумляло, что он способен вызывать такие силы, от кого бы они ни происходили.

Что-то выкрикивая – наверное, тоже проклятия, – хаморы взмахнули саблями и бросились к нему.

– Проклинаю вас! – крикнул Ршава.

Его кровь все еще кипела, но от страха не за себя, а за Ингегерд. Лица хаморов исказились от боли. Они зашатались, застонали и упали. Несколько секунд они еще корчились на снегу, потом замерли, как и первый степняк.

– Святейший отец? – Раздавшийся сзади голос Ингегерд едва не заставил его завопить. Прелат резко обернулся, очень близкий к панике. – Они мертвы, святейший отец. Они мертвы, но другие пока живы. Мы еще не спаслись. Бежим скорее, пока другие хаморы наш след не отыскали.

Ее спокойная рассудительность вернула порядок в мир, который, как показалось Ршаве, начал рушиться.

– Уже иду, – ответил Ршава и пошел за ней.

Минуты две-три спустя из-за деревьев донеслись женские крики. Значит, кто-то из варваров отыскал двух других женщин.

– Вы можете их проклясть, как тех троих прокляли? – спросила Ингегерд.

Ршава прислушался к себе, точно решая, сможет ли поднять некий тяжелый груз. Он ощутил, что нужная сила ослабевает, и покачал головой.

Ингегерд взглянула на него с любопытством:

– Тогда как же вы смогли только что это сделать?

– Как? Потому что один из них угрожал тебе, – ответил Ршава просто.

Некоторое время Ингегерд молчала. Затем, тщательно изгнав из голоса все интонации, спросила:

– А тех двоих?

– Так… повторные толчки. – В истерзанной землетрясениями северной стране эти слова пришли к нему сами собой.

Она произнесла что-то на своем певучем родном языке. Ршава вопросительно взглянул на нее. Ингегерд начала было отвечать, но передумала:

– Это на видессианский плохо переводится. И я считаю, что мы ошибку совершаем, убегая сейчас вглубь рощи.

– А что бы ты сделала?

– Вернулась к нашим лошадям. И к лошадям хаморов. Верхом мы сможем путешествовать быстрее, и врагам преследовать нас не дадим.

– Если они не оставили там охрану, – возразил Ршава.

– Если оставили, наверное, вы избавиться от них сможете. Они ведь будут угрожать обоим нам. – Ингегерд секунду подумала, потом кивнула: – Это наш лучший план, во всяком случае.

Ршава не стал ей возражать:

– Если он сработает, мы многое выиграем. Давай попробуем.

Они торопливо направились обратно к опушке. Вопли в рощице все не затихали. Ршава гадал, как могущество Фоса может соседствовать с таким злом? И правду ли говорят о неизбежном торжестве благого бога? Может быть, Скотос сильнее, чем полагают видесские богословы?.. Прелат тряхнул головой. Он не мог поверить в такое, и не будет верить.

Они с Ингегерд обошли очень толстое дерево. За ним лежало тело одного из видессиан, вместе с которым они вышли из города. Рука Ршавы сама собой очертила на груди солнечный круг. Кровь заливала чистый белый снег. Половина лица мужчины была срублена. Наверное, он был одним из лучников, стрелявших в кочевников, потому что варвары стянули с него подштанники и засунули стрелу ему в… Ршава отчаянно надеялся, что тот был уже мертв, когда они это сделали.

– Да перейдет он благополучно Мост Разделителя, – проговорила Ингегерд. – А те, кто сделал с ним такое, да будут вечно во льду Скотоса мучиться.

– Да, – согласился Ршава, гадая, как получилось, что она, родившаяся язычницей, сохранила больше веры в благого бога, чем осталось у него. Он с трудом добавил: – Нам лучше пойти дальше.

Ингегерд кивнула. Ее губы сжались в тонкую бледную линию: женщина и признавала увиденное, и отрицала его.

Они миновали несколько других тел, увидели новые алые пятна на снегу. Варвары не просто убивали: создавалось впечатление, что они кололи и рубили людей для развлечения. Один из убитых мужчин был выпотрошен, как заваленный на охоте кабан, причем его кишки не только вывалили на снег, но еще и изрубили на кусочки. Желудок Ршавы сжался. Мужчина не мог прожить долго, пока они с ним такое проделывали… или мог?

И ведь это, безусловно, не единственное жестокое убийство, совершенное хаморами. Поймав видессиан, они наверняка тешили себя подобным образом. Об этом говорило уже само умение, с каким варвары совершали все эти жестокости. Должно быть, несчетные столетия они творили подобные вещи по отношению друг к другу в Пардрайской степи…

«Как?» – задумался Ршава. Как может владыка благой и премудрый терпеть злобу и порочность в таких масштабах и так долго? Хотелось бы Ршаве знать, рассматривал ли кто-либо из видесских богословов этот вопрос – и если да, то какой ответ он нашел? Ощутив во рту кислый привкус тошноты, прелат увидел одну многозначительную и очевидную возможность: что Скотос действительно сильнее, чем способны представить богословы, комфортабельно живущие в городе Видесс, богатейшем и величественнейшем городе мира. Или даже богословы, живущие в Скопенцане.

Если ученые священники, размышляющие над священными писаниями Фоса, увидят, как могут обстоять дела в реальном мире… то что дальше? Будет ли реальный мир иметь значение для людей, поглощенных проблемой того, каким станет мир грядущий? Едва ли. Но он имел отчаянное значение для Ршавы – и прямо сейчас, если прелат хотел и дальше жить в этом мире.

– Мы приближаемся, – тихо сказал он.

– Знаю, – еще тише отозвалась Ингегерд. – Видите кого-нибудь? Дикари оставили кого-то лошадей охранять?

– Не знаю… Погоди. – Кажется, за тем деревом что-то шевельнулось? Да, несомненно. – Да. Один есть, вон там.

– Прокляните его, святейший отец. Если в вас есть святая сила Фоса, прокляните его.

Ршава не знал точно, какая в нем таится сила и откуда он ее черпает. Прежде, когда он хотел вызвать ее, находясь в спокойном состоянии, он терпел неудачу. Сможет ли он превратить эту силу в оружие, такое же надежное, как лук или копье?

Он показал на степняка.

– Проклинаю тебя, – сказал он, гадая, что случится дальше.

Хамор упал лицом в снег.

Ингегерд схватила Ршаву за руку и взвизгнула, как обрадованная девочка:

– Вы смогли, святейший отец! Клянусь благим богом, смогли!

– Значит, сделал, – пробормотал Ршава, все еще удивленный. Он не был уверен, далеко не был, что сделал это силой, посланной Фосом. Но и переживать из-за своих сомнений в тот момент он не собирался. Он проклял степняка, и степняк умер. Что еще имело значение? На взгляд прелата, ничего. – Пошли к лошадям, уберемся отсюда поскорее, – сказал он.

– Хороший совет, – согласилась Ингегерд, все еще глядя на него, словно на какое-то поразительное явление природы. Увидев этот восторг, Ршава ощутил себя вдвое выше, вдвое шире и раз в восемь сильнее, чем был на самом деле.

Они быстро обвязали лошадей поводьями, затем сели на тех, на которых ехали прежде. Все хаморские лошадки спокойно последовали за ними: животные были привычны идти на длинном поводу.

– Думаю, остальные кочевники немало удивятся, когда вернутся и обнаружат, что их лошади пропали.

– Думаю, удивятся, – тепло отозвалась Ингегерд. – Может быть, вам стоило весь лес проклясть?

Ршава уже думал об этом. Он поднял руку, словно нацеливая стрелу. Затем покачал головой:

– Что бы ни находилось во мне, сейчас этого нет.

– Жаль. Хаморы в лесу ваше проклятие заслужили.

– Я могу сделать лишь то, что могу. Я даже не знал, сумею ли свалить того хамора, пока не попробовал.

– Я вас не виню, – быстро ответила Ингегерд. – И никогда не буду вас винить. То, что вы можете делать, уже чудо несравнимое. Но раз я увидела немногое, можно ли винить меня за то, что хочу больше увидеть?

– Только не я, – покачал головой прелат. – Я никогда не стану тебя винить.

Теперь в ее взгляде появилось нечто еще, кроме почтительного восхищения.

– Там, среди деревьев, вы сказали, что одного варвара прокляли, потому что он на меня напасть хотел, – медленно проговорила она.

– Сказал, – согласился Ршава.

– Я вам за это благодарна, вы уж правильно поймите, святейший отец, – еще медленнее продолжила она. – Но, может быть, стоит еще раз вам напомнить, что я Гимерия жена. И все еще надеюсь мужа отыскать.

– И я надеюсь, что ты его найдешь. Я буду помогать тебе в том, что поручил мне сам Гимерий, – ответил Ршава, и большая часть сказанного им была правдой. А первая фраза? Наверное, нет. Ему захотелось спросить Ингегерд, что она станет делать, если не сможет отыскать Гимерия или узнает, что тот погиб. Он подумал об этом, но промолчал. Такой вопрос, решил он, или разозлит ее, или насторожит. А Ршава не хотел ни того ни другого.

Прелат обернулся. Они уже далеко отъехали от рощи. Один из хаморов вышел из нее и уставился на юг, несомненно гадая, как могли исчезнуть все их лошади. Ршава рассмеялся, но лишь на секунду. Если хотя бы один верховой кочевник найдет других, они могут пуститься за ними в погоню.

Ингегерд тоже оглянулась и увидела то, на что не обратил внимания Ршава:

– На севере тучи собираются. Надвигается снегопад. А я надеялась, что их больше не будет.

– Тогда нам следует поискать укрытие. Не хочу, чтобы снегопад застал нас на открытом месте. – Если в голосе Ршавы и послышалась тревога, кто бы стал его за это упрекать? Он не видел поблизости ничего способного послужить укрытием, хотя бы рощи.

– У нас столько лошадей, что мы не замерзнем, даже если придется в снегу ночевать. – В голосе Ингегерд звучала уверенность, которой не чувствовал Ршава. – Но и вы правы, святейший отец. Лучше бы найти укрытие.

Ршава указал вперед, на низкий холм:

– Может быть, оттуда мы увидим что-нибудь подходящее.

Он не особенно в это верил, но иногда надежды сбываются. Они поехали вперед. Ветер уже начал крепчать. Воздух тоже посвежел и стал пахнуть влагой и снегом.

Поднявшись на вершину холма, прелат и его спутница воскликнули, радостно удивленные. Невдалеке они увидели ферму и амбар. Жил ли кто-нибудь на ферме в эти тревожные дни – уже другой вопрос; но строения в любом случае защитят их от метели.

Снег начал вихриться вокруг путников еще до того, как они подъехали к ферме. Вблизи Ршава увидел, что дом поврежден огнем. Прелат крикнул, но ему ответила лишь тишина. Они с Ингегерд отвели лошадей в амбар, которого тоже коснулось пламя. Но это их не очень встревожило: хаморские лошадки терпели в степях и не такие трудности, и вряд ли еще один снегопад их погубит.

К этому времени Ршава уже перестал тревожиться о том, погубит ли его и Ингегерд очередная метель. Если бы не было войны и он вернулся бы за стены Скопенцаны, то жаловался бы на скверную погоду. А местные уроженцы смеялись бы над ним, называя изнеженным южанином. И все были бы довольны.

Нынче же счастье включало вещи более простые – или, скорее, более близкие, осязаемые. Прожив еще один день, люди были счастливы. Избежав врагов, они были счастливы. А увидеть, как эти враги падают замертво… Да, Ршава возрадовался, когда хамор-часовой рухнул в снег!

Прелат не обнаружил в полуразрушенном фермерском доме замерзшие трупы, и это его также порадовало. Люди, жившие здесь прежде, наверняка сбежали до того, как хаморы подожгли дом. Ршава помолился, чтобы люди успели добраться до укрытия или окруженного стенами города прежде, чем их могли нагнать варвары.

Даже прося у Фоса этой милости, прелат гадал, много ли пользы принесет его молитва. Похоже, благой бог все его прежние молитвы игнорировал. Ршава не знал, почему Фос отвернулся от него и от всей империи Видесс. Но ведь отвернулся – и лишь слепой, по мнению прелата, мог бы в этом усомниться.

Ветер за стенами дома завыл в полную силу. Снег летел почти горизонтально. Но каменные стены и то, что осталось от крыши, давали хоть какую-то защиту.

– Думаю, надо разломать мебель и огонь в очаге развести, – сказала Ингегерд.

– Нам еще повезло, что она не вся сгорела, – заметил Ршава, и женщина кивнула.

Они разломали два стула на дрова. Ингегерд достала кремень и развела небольшой огонь, затем подбросила в него дрова покрупнее. А потом показала Ршаве полоски копченого мяса и кожаный мешок, полный муки грубого помола. Ршава удивленно разинул рот:

– Откуда это все?

– Пошарила в седельных сумках лошадей, которых мы захватили, – ответила она. Ршава склонил голову, отдавая должное ее здравомыслию. Сам он до такого не додумался бы – даже сейчас, после всех приключений. Ингегерд между тем нашла в доме железную сковороду с ручкой, которую варвары не потрудились украсть. – Надо немного снега растопить, и я смогу пшеничные лепешки испечь, – сказала она. – Они будут не очень вкусные, но животы нам наполнят.

Тут она оказалась совершенно права. Лепешки, сыроватые и подгоревшие, никто не назвал бы деликатесом, и мясо оказалось таким жестким, что Ршава едва смог его разжевать. Но и это было несравненно лучше, чем сидеть голодными.

После невкусного, но довольно-таки сытного ужина Ршава взглянул на кровать у дальней стены. Ночь будет холодной; уже теперь сильно похолодало. Тем не менее он предложил:

– Если хочешь, я буду спать здесь, на полу возле очага.

Его задело уже то, что Ингегерд немного подумала, прежде чем ответить. Но она покачала головой:

– В этом нет нужды, святейший отец, ведь мы можем воспользоваться теплом друг друга. – В ее улыбке мелькнул лишь намек на озорство. – Не тем видом тепла, как вы понять можете. Оно нам запрещено, хотя и по разным причинам каждому.

– Да. Я понимаю.

– Я так и думала, что вы поймете. – Улыбка Ингегерд стала теплее. В ее глазах отражались язычки пламени, плясавшие в очаге. – Я говорила уже, что нельзя вас винить за то, что несколько дней назад случилось, и всерьез говорила. Легла бы я рядом с вами, ежели б это не так было?

– Нет, если ты мудра, а ты явно мудра.

– Вы слишком меня хвалите, – тихо ответила она, глядя в сторону.

– Нет, слишком мало.

Ршава хотел сказать больше, но увидел, что даже такая малость встревожила ее. Неужели муж никогда не восхвалял ее многочисленные достоинства? У Ршавы появилось ощущение, что если он скажет, что она столь же мудра, сколь прекрасна, то он будет спать на полу.

«Ничего плохого наверняка не случится из-за того, что я лягу рядом с женщиной. Нам холодно, и мы пристойно одеты», – подумал он. Его церковные коллеги могут – и будут – иметь другое мнение по этому поводу. Уж это он знал точно, хотя изо всех сил старался убедить себя в том, что не знает.

Но его церковные коллеги находились не здесь, и им не грозила опасность замерзнуть насмерть. Ршава и Ингегерд улеглись на узкую, комковатую постель. Как и обычно, они повернулись спинами друг к другу.

– Спокойной ночи, святейший отец. Надеюсь, сон ваш крепок будет, – произнесла Ингегерд ставшие уже привычной формальностью слова.

– Спокойной ночи. Да будет и твой сон крепок, – отозвался Ршава с той же церемонной вежливостью.

Ингегерд вздохнула. Лежа рядом с ней, Ршава ощутил, как ее тело расслабилось, а дыхание стало медленным и ровным. Она начала похрапывать. У Ршавы, лежавшего ближе к стене, сна не было ни в одном глазу. Он гораздо больше осознавал Ингегерд как женщину, чем в тот день, когда они убежали из Скопенцаны. И чем упорнее он изгонял из себя это осознание, чем сильнее оно становилось.

Снаружи выл и стонал ветер. От огня осталось несколько тлеющих угольков, красных, будто кровь. Ршава лежал наедине со своими мыслями – наедине, но не один. Допустим, несмотря ни на что – землетрясения, гражданскую войну, нашествие варваров, – он благополучно приведет Ингегерд в столицу. Допустим, он не прикоснется к ней во время всего этого долгого путешествия. Сколько столичных священников в это поверит? Хоть кто-нибудь?

Чем дольше прелат над этим размышлял, тем крепче сомневался. Они будут уверены, что все это время он загонял свое копье по самое древко. А почему они будут столь уверены? Потому что сами поступили бы так же. Они дали обет целибата, да… Давали – и сожалели об этом всю оставшуюся жизнь.

Ршава не очень-то сожалел о своем целибате и не ощущал, что обет его раздражает. До тех пор пока не увидел Ингегерд. Наверное, владыка благой и премудрый ожесточился против него, раз оставил наедине – и в постели! – с женщиной, которую он желал, но не мог ею обладать.

Она не желала его. И ясно дала это понять. Бурлившее в нем возмущение с каждой секундой накалялось. Она была вполне рада, когда он проклял варваров и спас ее (и лишь заодно себя). О да, это сделало ее счастливой. Но была ли она готова одарить его самой искренней наградой, какой женщина может осчастливить мужчину? Как бы не так!

«Не забывай про обеты», – напомнил он себе. Но подобно всему прочему до падения Скопенцаны – и до того, как прелат обнаружил, что может отомстить за себя, обрушив проклятия на головы обидчиков, – эти обеты казались чем-то из другого мира, другого времени. Такого далекого, что докричаться до него было труднее, чем до луны…

Стараясь не потревожить Ингегерд, он перевернулся на другой бок, чтобы оказаться лицом к ней. Она зашевелилась и что-то пробормотала, но не проснулась. А если бы и проснулась, он бы сам притворился спящим.

«Она доверяет тебе. Иначе не легла бы с тобой, не стала бы спать рядом…» Ршава ожидал, что его испепелит вспышка стыда. И ему стало стыдно, но гораздо в меньшей степени, чем он предполагал. Может быть, обида и возмущение подавили стыд. «Дура! – Ему хотелось разбудить Ингегерд, трясти, кричать на нее. – Скорее всего, твой драгоценный Гимерий уже давно погиб!»

Но даже если это правда, она не бросит Ингегерд в его объятия. У него пока хватило здравого смысла понять это. Если Ршава скажет жене Гимерия, что она, скорее всего, уже вдова, она лишь возненавидит его за это. И не устремится к нему за вдовьим утешением. Если, с другой стороны, она узнает об этом от кого-то другого…

Возмущение зажглось в нем вновь, едкое, как изжога. Сердце Ршавы пылало. Во всяком случае, разве он не лучше командира гарнизона? Разве он не умнее, не мудрее Гимерия? А со способностью насылать проклятия на головы врагов, разве он еще и не более опасный воин, чем этот офицер? «Конечно да». Отвечать на свои вопросы было легко. «И в лед ее, если она не может увидеть этого сама!»

Женщина начала отодвигаться, словно буйная ярость мыслей прелата оттолкнула ее. Еще немного – и она упала бы с этой узкой кровати. Но Ингегерд остановилась и даже коротко рассмеялась во сне над тем, что едва не сделала. И все так же, не просыпаясь, она двинулась обратно – прямо к Ршаве; прильнула к нему, положила голову на плечо… Ее нога поднялась и легла поверх его ноги.

– Фос! – прошептал он, воззвав из темноты к богу света. Но в душе он не ощутил просветления – как раз наоборот. Из ее глубин поднималась похоть, клубясь большим, удушливым и ослепляющим облаком. Когда Ингегерд лежала в постели с Гимерием, разве они спали в такой позе? Мог ли он спокойно храпеть, когда она делала нечто, настолько провоцирующее? А если, после того как она возбуждала его, он сам возбуждал ее, чтобы сделать то, что хотел, разве могла она сердиться? Неужели так же смеялась во сне и спала дальше, не думая о муже? Или тоже воспламенялась?

Ршава знал, на какой ответ он надеялся.

И он обнял ее – осторожно, боясь потревожить. Он не стал сжимать объятия: в этом не было нужды, потому что она и так тесно прижималась к нему. И что он мог с этим поделать? Ни-че-го. Сводящее с ума ничего. Это показалось ему ужасно несправедливым.

Он боялся, что так и не уснет всю ночь. Тогда к утру его вымотает бессонница. Они ведь не могут здесь остаться, чтобы он отдохнул днем. Им надо пробиваться дальше на юг, потом на запад. И тогда, рано или поздно, они окажутся в местах, куда еще не проникли хаморы.

Ршава вздрогнул. Проникли… ну почему именно это слово пришло ему в голову? «Ты что, пытаешься свести себя с ума?» Но он не безумец, это прелат понимал совершенно ясно. Он всего лишь мужчина, который хочет женщину.

«Но для меня грех желать женщину». В который раз он напомнил себе об этом – но ни капли не успокоился. Тепло прижавшейся к нему Ингегерд ощущалось не как греховное, а как нечто такое, чем он должен иметь возможность наслаждаться все дни своей жизни. «Что мы делаем с нашими священниками, заставляя их давать обет целибата?» Ответ показался Ршаве болезненно – в самом буквальном смысле этого слова – очевидным.

Боль в его чреслах медленно стихла. Он зевнул. Несмотря на возбуждение, он тоже сильно устал. Все еще обнимая Ингегерд, он снова зевнул… и заснул.

Когда он открыл глаза, то несколько секунд не мог сообразить, что спал. Они с Ингегерд все еще лежали, тесно прижавшись; он ощущал на щеке ее теплое дыхание. Но теперь он мог ее видеть, хотя и смутно. Огонь погас, но утренний свет уже пробивался сквозь окна и прорехи в крыше.

Ршава надеялся, что сон охладит его пыл, но ему хватило секунды, чтобы понять, какой наивной была эта надежда. Это огонь в очаге мог угаснуть сам собой; но Ршава все еще пылал. Более того, он пылал горячее прежнего, и даже усталость не смирила его страсть.

Ингегерд вздохнула во сне, и Ршава тоже вздохнул. Он не знал, почему ее вздох прозвучал громче, чем обычно. Зато его вздох был полон похоти без взаимности, хотя прелат и думал о ней как о любви.

Скоро она проснется. И главная беда заключалась не в том, что Ингегерд потом не захочет иметь с ним никаких дел. Так стало бы легче или хотя бы милосерднее. Нет, она будет относиться к нему как к другу – так же интимно, как общаются между собой друзья. Если бы они были двумя мужчинами, путешествующими вместе, это его вполне устроило бы. Сейчас же прелат считал их отношения одновременно слишком интимными и недостаточно интимными. И эта недостаточность сводила его с ума.

«Всего один раз, – подумал он, разрываясь между страстным желанием и яростью. – Да, всего одного раза хватило бы. Просто чтобы узнать, что это такое».

Он не знал, что это такое. Всю жизнь он прожил, отрезанный от того, что влекло людей, слушавших его проповеди и молитвы. Он читал им лекции на эту тему. Грозил вечным льдом Скотоса, если они нарушат законы, установленные храмами и империей… Он негромко и горько усмехнулся. А ведь у него хватало на это наглости, разве не так? И у всех священников империи Видесс ее хватало, верно?

И что еще более поразительно, люди их слушали. Люди им подчинялись. Почему же мужчины и женщины не расхохотались священникам в лицо и не сказали, какие же они наглецы? Хоть убейте, Ршава не мог этого понять.