Текст книги "В воскресенье рабби остался дома"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Глава XII

– Но почему ритуальный комитет? – спросил Роджер Эпштейн.

По крайней мере раз в неделю, обычно по вечерам в субботу, Горфинкли встречались со своими добрыми друзьями Эпштейнами. Вместе ходили в кино, проводили вечер за бриджем или просто беседовали, как и сегодня. Эпштейн заговорил только после того, как женщины ушли на кухню.

– А в чем проблема, Роджер?

– Ты же знаешь, какой из меня верующий. А если рабби будет против?

Горфинкль усмехнулся.

– Интересно, как это у него получится, если на завтрашнем заседании его не будет?

Невысокий и пухлый Эпштейн уже начал лысеть, но спереди еще был пучок волос, который он обычно дергал, когда волновался. Сейчас он дернул его.

– Ну и что? Так он возразит, когда вернется. И будет прав.

– Он будет неправ, – твердо сказал Горфинкль. – Назначение комитетов и их председателей – компетенция президента.

– Но это – ритуальный комитет. Он определяет порядок служб, и это касается в первую очередь рабби, мне кажется. А что я знаю о ритуале? Кроме того… Саманта…

– Послушай, Роджер, ты думаешь, от тебя требуется быть каким-то экспертом? Ты думаешь, что Пафф был специалистом по ритуалу? Для этого там и есть рабби. Как я понимаю, ритуальный комитет и конгрегация – это все равно что школьный комитет города и горожане. Чтобы работать в школьном комитете, не надо быть преподавателем или педагогом. Преподаватели и педагоги пусть работают в школе. А в школьном комитете нужны люди со здравым смыслом, думающие прежде всего о нашем общем благополучии. То же самое и с ритуальным комитетом. Существует определенный порядок молитв, и он дан в молитвеннике. Возникает вопрос – есть рабби. А во всем остальном ты подходишь на все сто.

Эпштейн все еще сопротивлялся.

– Но почему я?

– Во-первых, ритуальный комитет распределяет почести во время служб, особенно по праздникам – а это очень важно, – и я хочу, чтобы его возглавил человек, которому я могу доверять. И потом, ты художник…

– Коммерческий художник, – отмахнулся Эпштейн.

– Художник, – настаивал Горфинкль. – Религиозные службы подразумевают некую зрелищность, и нужен художник, чтобы это почувствовать и воплотить.

– В таком случае…

– Кофе будет готов через минуту, мальчики, – раздался из кухни голос Саманты. Она подошла к двери. – Как мы относимся к горячим английским булочкам?

На добрых два дюйма выше мужа, светловолосая, синеглазая и широкоскулая, она была похожа на дочь викингов.

– Мне только кофе, Сам. Слишком много калорий.

– Брось, милый. Сегодня можешь себе не отказывать. Ты всю неделю был пай-мальчиком.

– Ладно, давай. Это ты меня заставила.

– А как ты, Бен?

– Конечно!

– Мамуля, ты делаешь кофе? – донеслось сверху. Через минуту в комнату спустилась и помахала гостям рукой тонкая, миниатюрная девочка с волосами, заплетенными в две косы.

– Ты весь вечер была здесь, Диди? – спросил Горфинкль. – Что же ты делала?

– Болтала по телефону, конечно, – ответила за нее мать.

– Ну, мамуля, – запротестовала она и повернулась к Горфинклям. – Мы устраиваем пикник на пляже вечером в понедельник. Когда приезжает Стью?

– Вероятно, около полудня в воскресенье, – сказал Горфинкль.

– Вот здорово, надеюсь, у него никаких планов. Мы собираем всех ребят, которые приедут домой на каникулы. Думаю, завтра уже все будут дома. Поэтому мы и выбрали понедельник.

– Где вы его устраиваете, дорогая? – спросила мать.

– На Тарлоу-Пойнт.

– До понедельника у вас не слишком много времени, чтобы подготовиться. Ты всем позвонила?

– Некоторым. Биллу Джейкобсу, Сью Аронс, Адаму Зусману. Многие же приедут только поздно вечером или даже завтра. Скорее всего, почти всех я увижу завтра после обеда у рабби дома.

– У рабби? – спросил Горфинкль. – Он устраивает какую-то встречу?

– Просто все, кого он готовил к бар-мицве, всегда заглядывают к нему в первое воскресенье каникул. Что-то вроде дня открытых дверей. Общаются, рассказывают про школьные дела…

– Гм, это интересно. – Горфинклю и правда было интересно. – Это почему же? Я хочу сказать, как эта… как началась эта традиция?

– Никакой традиции. Просто иногда он проводил занятия для класса бар-мицвы у себя дома, и мы как бы привыкли заходить к нему – так, время от времени.

– И дети его любят? Он вам всем нравится?

Диди задумалась. Не над ответом, а над тем, как это выразить словами.

– Он не весельчак, это уж точно, – нерешительно сказала она, – и не пытается казаться своим в доску или даже любезным. Он не строит из себя кого-то, нет, просто он…

– Ну-ну?

– Равный, я думаю, – сказала она, найдя, наконец, слово. – Когда ты с ним, ты не чувствуешь себя ребенком.

Глава XIII

Рабби позвонил Вассерману, как только приехал домой в воскресенье. Тот только что вернулся с заседания правления.

– Мистер Вассерман? Это рабби Смолл. Извините, что не смог вернуться вовремя. Вечером в субботу в колледже устроили вечер в мою честь. Я ничего об этом не знал.

– Ну (в оригинале – Nu), бывает. Если вечер был для вас, вы должны были пойти.

– Как прошло заседание? Было что-нибудь особенное?

– Как я и думал, Горфинкль объявил новый состав комитетов.

– Да? Ну и как они?

– Если он назначил их, чтобы они занимались делом, то, думаю, все в порядке. В конце концов, он не назначил идиотов. Но если он хочет начать драку, то назначения хороши и для этого.

– Это плохо, а? И что сказал Пафф? Он там был?

– О, он там был. И это единственное, что хорошо во всей этой истории, потому что они не сказали ни слова: ни Пафф, ни Эдельштейн, ни Каллен – никто. Я полагаю, что они сдались, и некоторое время у нас будет небольшой мир. Только вот как долго он продержится?

Но рабби насторожился.

– Что значит – они не сказали ни слова? А возможность у них была? Было время для обсуждения?

– О, времени было полно, но никаких возражений, никакого обсуждения, ни одного слова, говорю вам.

Рабби ждал продолжения, но его не последовало.

– Мне это не нравится, – сказал он наконец.

– Почему? Помните, я говорил вам, что это похоже на брак? Если нет открытого разрыва, все можно уладить.

– Да, но если супруги не разговаривают вообще, если муж оскорбляет жену, а она даже не отвечает, это может означать, что она уже приняла решение и для нее это больше не имеет значения. Как мне кажется, Пафф должен был реагировать. И мне не нравится, что остальные тоже промолчали.

– Вы думаете, они уже что-то решили? Что ж, возможно. Это может быть. После того, что случилось вечером в пятницу на службе «Братства»…

Глава XIV

– Итак, Мейер, – сказал доктор Эдельштейн, пока Пафф пробирался сквозь пробку. – Мы сидели молча, как ты нас просил, и Горфинкль без проблем назначил Роджера Эпштейна председателем ритуального комитета, а Теда Бреннермана председателем комитета по распределению мест. После его лекции в пятницу вечером нас опять ткнули в это носом. И где он, твой великий план?

Сразу после заседания правления Пафф настоял, чтобы он, Эдельштейн, Каллен и Аронс поехали в его машине.

– Я обещаю привезти вас обратно через полчаса, так что у вас будет куча времени, чтобы приехать домой к завтраку. У меня есть кое-что показать вам, мальчики.

Он затормозил и остановил машину напротив Хиллсон-Хаус. Всю дорогу он хранил молчание, не поддаваясь на провокации и отвечая на их вопросы только самодовольной ухмылкой. Теперь сказал:

– Вот оно, мальчики.

Они вопросительно посмотрели друг на друга и затем на него.

– Что – оно, Мейер? С тобой все в порядке?

Он взглянул на Эдельштейна и обернулся назад, где сидели Каллен и Аронс.

– То, на что вы смотрите, джентльмены, – место для нового храма. Плюс превосходный участок берега. Ты сказал, что выйдешь из конгрегации, Ирвинг, и я ответил, что идти тебе некуда. Что ж, – он обвел рукой лежащее перед ними пространство, – вот место.

Они молчали, но Паффа это не смутило; в тишине его глубокий бас уже просто рокотал.

– От каждого из нас храму отломился большой кусок пирога. И я – нет, мы – мы позволим кучке выскочек помыкать нами и указывать нам, кто в доме хозяин и где наше место?

– Ты хочешь сказать, что собираешься основать новый храм здесь, на месте этой старой громадины? – сказал Эдельштейн, сумев, наконец, выразить словами то, что все они чувствовали.

– Я хочу сказать, что собираюсь использовать эту старую громадину, как ты выразился, для нового храма. Ей сто пятьдесят лет, но она крепкая, потому что тогда так обычно строили. Конечно, привести ее в порядок будет стоить каких-то денег…

– Каких-то денег? – сказал Аронс. – Это будет стоить целого состояния

– Ну и что? Я разбогател слишком поздно, чтобы менять свои привычки. Моя Лора наседает на меня, чтобы я заказал новые костюмы. «У тебя теперь есть деньги, трать их». Но я не могу. Одежда меня не интересует, я не хочу с этим возиться. Когда я в покере ставлю пенни, а выигрываю девяносто центов, я радуюсь, как если бы это было девяносто долларов. А Ирвинг точно так же как переживает, проиграв тридцать два цента.

– Тридцать семь центов.

– Вот именно! Тридцать семь центов. Понимаете, что я имею в виду? Ни один из нас никогда не поставит больше, чем может себе позволить проиграть, и не имеет значения, пенни это или доллары: удовольствие мы получаем такое же. Я обычно менял машину раз в три или четыре года; теперь я меняю ее каждые два. Всякий раз, когда я прихожу менять, Эл Беккер пытается всучить мне «линкольн». «Такой человек, как ты», говорит он, «должен ездить в большой машине». Я что, мальчишка? Студент? Я буду разъезжать в большой машине и производить впечатление на девочек? Для меня машина просто средство добраться из одного места в другое, а привык я к маленьким. Но храм – это кое-что еще. Я помогал его строить. Инициатором был Джейк Вассерман, но я все время был под рукой, выкладывая наличные, когда было нужно. И теперь, когда Горфинкль со своей братвой умыкают храм прямо у нас из-под носа, мы заткнулись и продолжаем давать им бабки, чтобы они могли их тратить, как хотят. Мы что, кучка вшивых арабов, чтобы расползтись по своим палаткам? Нет, давайте дадим им бой; давайте потягаемся с ними.

– Но деньги…

– Ну и что? Если я не трачу деньги на вещи, которые меня не волнуют, и не собираюсь тратить их на вещи, которые меня волнуют, на что мне их тратить?

– Так что именно ты задумал? – спросил Эдельштейн.

– Они просят восемьдесят тысяч…

– Восемьдесят тысяч? За старую уродину?

– Пляж, Ирв, пляж. И еще хороший кусок земли через дорогу, который тоже входит в сделку. Классное место для стоянки. Поверьте мне, это хорошее помещение капитала даже для коммерсанта.

– Ты имеешь в виду, что хочешь, чтобы мы купили его сразу, таким, как он есть, за наши собственные деньги?

– Думаю, привлечем еще нескольких. Мы создаем корпорацию и покупаем место. Затем мы продаем это новому храму – по себестоимости – и берем простыми векселями. Тем временем это вычитается из налогов. Когда храм соберет деньги, он расплатится с нами; и мы не только при своих, но еще и сделали хорошее дело. – Он доверительно понизил голос. – Сначала я вообще присмотрел это место для своего бизнеса.

– Ты хочешь сказать, что собирался открыть здесь еще один кегельбан?

– Точно. Но не просто кегельбан. Я собирался объединить его с рестораном, может еще и с танцплощадкой, может, с бильярдом вместо кегельбана – нынче он становится популярным. Но вчера вечером я все время думал о том, что было в пятницу…

– Ты имеешь в виду Теда?

– Видишь ли, это была кульминация. Весь день из города в город одни огорчения. Ну, такой уж денечек выдался… И когда мы вчера разговаривали, я подумал про себя: для чего мне еще одно заведение? В моем-то возрасте? Тогда я и подумал об этом месте как о храме. Многие из нынешних храмов – это перестроенные дома, большинство из них, должен сказать, и наполовину не так интересны, как этот. Большую часть внутренних стен первого этажа можно заменить балками, и получится молитвенный зал на пару сотен человек. Да, придется установить новую отопительную систему и, возможно, водопровод. Но это все. Конструкция здесь крепкая. А потом все комнаты на втором и третьем этажах можно использовать для школы.

– И ты получишь старую развалину, – сказал Каллен, – с кучей маленьких спален, которые ты собираешься переделать в классные комнаты, и молитвенным залом, который, как бы ты ни приводил его в порядок, все равно будет выглядеть, как столовая, совмещенная с гостиной. Как там, в Салеме, где начиналось все с пятидесяти членов, и у них все еще примерно пятьдесят членов. Последние десять лет они пытались достать деньги на строительство и все еще не смогли.

– Правильно, Ирв, детка, но есть разница. У нас будет пляж.

– Ну и что?

– Пошли, покажу. – Он повел их вниз по дорожке к пляжу, не переставая говорить.

– Для чего люди присоединяются к храму? Некоторые, возможно, потому, что хотят быть важными шишками, членами правления, но далеко не все. Они знают, что это стоит денег, что члены правления всегда под прицелом. Большинству из них просто нужно место, куда они могут пойти во время Верховных праздников и где могут учиться их дети. Но мало начать – храм надо поддерживать. Верховные праздники только три дня в году. Ежедневная молитва – да во всей округе нет храма, который может гарантировать десять человек для миньяна каждый день. А шабат, сколько народу мы собираем сейчас? Пятьдесят? Семьдесят пять? Если только для этого, то места тут с избытком, более чем с избытком.

Он резко остановился, чтобы дать им возможность хорошенько осмотреться.

– Это место привлекательно, прежде всего, для проведения бар-мицвы и свадьбы – иными словами, для вечеринок. Просто вспомните вестибюль нашего храма, кроме него у нас для вечеринок ничего нет. Сравните это с тем, что мы можем предложить здесь, в Хиллсон-Хаус. – Он подвел их к волнолому. – Представьте себе это летом, когда бывает большинство свадеб. Представьте себе внутренний дворик с выходом сюда и с видом на берег. Вы собираетесь играть свадьбу и готовы выложить от трех до десяти тысяч долларов, а ваши жена и дочь твердо решили, что все должно быть, как положено. Вам нечего волноваться – заплатили по счетам, и все. Но они-то волнуются. Они осматривают вестибюль в цокольном этаже нынешнего храма, а потом приходят к нам. Мы показываем им красивый старый особняк, стоящий над океаном, где они могут отпраздновать свадьбу, а если погода теплая, они могут провести ее снаружи, на открытом воздухе. И это, кстати, ортодоксальный обычай – играть свадьбу на открытом воздухе, под звездами. Так какое место они выберут – старый храм или наш? Можете держать пари, что они придут к нам. И мы сможем позволить себе быть разборчивыми. Мы не будем брать кого попало. Они должны будут подать заявление о приеме в члены, и мы не будем сразу же их рассматривать. И если вы думаете, что это их…

– А если опять случится то же самое, Мейер? – спросил доктор Эдельштейн. – Что, если через некоторое время новых членов опять будет больше, чем нас, и они попытаются захватить власть?

– Я думал об этом. Мы можем достаточно легко подстраховаться. Ограничим число членов правления и запишем в уставе, что учредители являются в нем постоянными. Поверьте, все в порядке. И скажу вам еще кое-что: меня не волнует, если мы не привлечем очень многих в первые несколько лет. Мне немного надоели эти продавцы обуви, страховые агенты и комиссионные торговцы, с которыми нам приходится иметь дело. Компания Горфинкля – это мелкота, я предпочел бы конгрегацию, состоящую из людей нашего типа, которых не приходится брать за горло, чтобы выжать из них деньги за пару билетов.

– Когда мы можем посмотреть дом внутри? – спросил Каллен, и Пафф понял, что убедил их.

– Вот это дело, – весело сказал он. – Вы видели каретный сарай перед домом? Это часть владения. Там живет старый янки, сукин сын, который здесь вроде сторожа. У него есть ключ. – Он подвел их к сараю и позвонил в дверь. – Насчет этого места у меня тоже есть соображения, – продолжал Пафф. – Что, если сделать тут комнату для невесты? Может быть, связать его с главным зданием каким-нибудь крытым переходом. Или, может, лучше сделать дополнительные классы для школы? Или даже клуб со столами для пинг-понга и каким-нибудь гимнастическим оборудованием для детей?

– Похоже, его нет дома, – сказал Аронс.

– Вот что, – сказал Пафф, – я возьму ключ у брокера, и мы встретимся здесь завтра вечером. В половине девятого?

– Я согласен.

– Мне подходит.

– Мне тоже подходит, – сказал Аронс. – Но послушай, Мейер, вчера вечером у тебя уже была эта идея, так ведь?

– Так.

– Тогда почему ты так настаивал, чтобы мы молчали сегодня утром на правлении? Мне кажется, если бы мы затеяли борьбу, то заполучили бы многих…

Пафф решительно покачал головой.

– Ты ошибаешься, Керм. Много лет назад в Челси был небольшой бакалейный магазин, в котором моя мать, да покоится она с миром, обычно покупала продукты. Владельцами были два брата, Мое и Эйб Берги. Потом они поссорились, Эйб выехал и открыл дальше по улице другой магазин, свой собственный. Но даже при том, что новый магазин был на пару кварталов ближе к нашему дому, моя мать все равно продолжала покупать у Мое. А нести сумки лишних два квартала – это что-то. Когда мой отец, да покоится он с миром, спросил ее, почему она не покупает в новом магазине, она сказала: «Как можно? Все будут думать, что я иду туда, потому что считаю, будто Мое был неправ, а Эйб прав. А я думаю, что Мое был прав». Понимаешь, в данном случае мы не просим, чтобы люди приняли чью-то сторону. Мы не просим их решать, кто прав и кто неправ, потому что если они решат против нас, они не перейдут к нам, даже если мы предложим им лучшие условия для выполнения их ежегодного долга на Верховные праздники.

– Я согласен, – сказал Каллен. – Но думаю, будет лучше, если мы сможем перетянуть некоторых наиболее уважаемых членов общины. Вассермана и Беккера, например…

– Вассерман ни за что не перейдет, – сказал доктор, качая головой.

– Думаю, я знаю, как его убедить, – внезапно сказал Аронс.

– Да?

– Если мы сначала уговорим рабби…

Все посмотрели на него и затем повернулись к Паффу.

– Я не думаю, что рабби перейдет, – сказал Пафф. – И не уверен, что он нам нужен. Он слишком независим.

– Он нравится детям, – сказал Аронс упрямо. – Они любят его. Ты же знаешь, какие теперь дети. Они задают тон. Никто из них на самом деле не хочет ходить в еврейскую школу. Кто может их осудить? Так вот, если с нами будет рабби, которого любят дети, их родители перейдут хотя бы для того, чтобы дети ходили в школу.

– Ты попал в точку, – сказал Пафф. – Но я абсолютно не представляю, как его убедить.

– Держу пари, что Вассерман смог бы.

– Но он не станет, – сказал Пафф. – И потом, это ты рабби хотел использовать, чтобы убедить Вассермана, ты не забыл?

– А Беккер? – спросил Каллен.

– Он согласится, держу пари. И попробует уговорить рабби. А если мы перетянем рабби, то и Вассерман будет с нами.

– Это уже что-то, – сказал Пафф. – Вот что, завтра я загляну к Беккеру. – Он подмигнул. – Подходит время менять машину. На этот раз я, может быть, заинтересуюсь «линкольном».

Глава XV

Мириам заглянула в кабинет и сказала, что пришел мистер Картер.

– Мистер Картер?

– Да, Дэвид, плотник. Он пришел починить рамы и заменить шнуры.

Мистер Картер, крупный, костлявый человек, стоял в дверном проеме. Тяжелая сумка с плотницким инструментом в огромной грубой руке оттягивала его широкие плечи не больше, чем легкий дипломат – плечи бизнесмена. Прядь черных волос спадала на покатый лоб, лицо было покрыто темным загаром, как у человека, который проводит большую часть времени на открытом воздухе.

– Я договорился с хозяйкой прийти сегодня утром, – сказал он, – но когда пришел, дом был закрыт и никого не было. У меня сегодня мало времени, но я могу начать, а закончу завтра или во вторник.

– Нас задержали, и мы вернулись только час назад. – Рабби нахмурился. – Честно говоря, мистер Картер, мне не нравится, что вы будете работать в воскресенье, в выходной. Это неправильно.

– О, это не мой выходной, рабби, и почти все в городе знают это. Так что не беспокойтесь насчет того, что они могли бы подумать…

– Что вы хотите сказать? Вы городской атеист? – спросил рабби с улыбкой, проводя его внутрь к окнам, которые надо было отремонтировать.

– Нет, я вовсе не атеист, я не хожу в церковь, но я не атеист. Я соблюдаю выходной, но ваш, а не воскресенье.

– Адвентист седьмого дня?

– Нет, хотя я согласен со многим из того, во что они верят. Я соблюдаю субботу, потому что это день, который Бог повелел мне соблюдать.

– Что вы имеете в виду – Бог вам повелел?

– Ну, это трудно объяснить. Я имею в виду – как именно Он повелел мне. Понимаете, это не были слова, но если перевести это в слова, было бы что-то вроде: «Рафаэл, после того, как я потратил шесть дней на создание вселенной и всего в ней, я отдыхал, и это было хорошо. А что хорошо для Меня, хорошо и для тебя, потому что я создал тебя по своему образу. Я хочу, чтобы ты работал шесть дней каждую неделю и затем отдыхал в седьмой. Это правильное соотношение. И один день так же важен, как остальные».

Рабби подозрительно посмотрел на него, задаваясь вопросом, не морочат ли ему голову, но лицо Картера было открытым и бесхитростным.

– И когда это случилось? – осторожно спросил рабби, не зная, с каким человеком он имеет дело.

– Вы хотите сказать, когда Бог дал мне именно это указание?

– Я хочу сказать, когда Он говорил с вами?

Плотник засмеялся.

– Благослови вас Бог, рабби, это случается постоянно – очень часто. Иногда чаще, иногда реже. Иногда почти каждый день, может, в течение целой недели. А затем проходят недели, а я не слышу ни слова. В первый раз, когда у меня был такой перерыв, я по-настоящему волновался. Я пробовал войти в контакт, я молился. Я сказал: «Сделал ли Твой слуга что-то такое, что оскорбляет Тебя?» В тот день я не получил никакого ответа, но прямо на следующий день Он опять говорил со мной, и на этот раз Он велел мне не волноваться, когда я не получаю известий от Него – Он не будет говорить со мной, если не хочет сообщить мне что-то определенное. И что если я не получаю от Него известий, это значит, что все идет хорошо. Позже, когда я думал об этом, я должен был признать, что все это время мои дела шли хорошо – никаких неприятностей, никаких проблем, однообразие, можно сказать.

Уже приступив к делу, Картер продолжал работать и говорить. Он счистил с рамы всю старую замазку, набрал из банки горсть свежей и начал разминать ее. Он выпрямился, и рабби с изумлением отметил, что, несмотря на смуглое лицо, глаза его были яркими и пронзительно синими.

– Это было сразу после того, как я женился. Мы с женой только что вернулись после свадебного путешествия к Ниагарскому водопаду и ездили по гостям – понимаете, к ее родным – тети, дяди, она, так сказать, хвасталась мной – и к моим тетям и дядям, чтобы я мог похвастаться ею. В то время это было вроде как принято. Так вот, мы гостили у ее тети Дорсет и дяди Абнера. Это было неподалеку от Линнфилда, они там жили. Там были и другие люди – кузены и все такое. И вдруг, когда все мы сидели и разговаривали в маленькой гостиной, а тетя Дорсет раздавала какие-то фрукты, я услышал голос, который сказал: «Встань, я буду говорить с тобой». И я встал и услышал голос, и он рассказал мне первую главу Бытия. Так вот, дело в том, что за всю свою жизнь я никогда не читал Библии, но после того дня у тети Дорсет я мог повторить первую главу Бытия почти слово в слово.

– А что ваша жена – и остальные?

– Они говорили, что я просто стоял и несколько минут не говорил ни с кем. Они подумали, что у меня был какой-то приступ, что-то вроде столбняка и, кажется, даже обсуждали, не вызвать ли врача.

– А потом?

– А потом то же самое произошло на следующий день. Я был на работе и работал, когда это случилось, и мне была поведана другая глава. И я получал главу или около того каждый божий день, пока не прошел все Пятикнижие.

– А потом?

Картер покачал головой.

– После этого я получал послания, только когда нуждался в них. – Он отрезал кусок шнура и прикрепил его к полозьям рамы.

– Что вы имеете в виду – когда вы нуждались в них?

Он пару раз поднял и опустил груз, чтобы проверить, свободно ли движется шкив.

– Ну вот, например, в тот раз, когда город голосовал за фторирование воды. Я тогда задумался. И мне лично эта идея не понравилась. Я не очень-то верю в химикалии – я имею в виду, принимать их внутрь. Я пошел поговорить с доктором, который наблюдал мою жену, когда она носила нашего последнего ребенка, а он был полностью за. И я, можно сказать, засомневался. Он ведь прекрасный и уважаемый человек. Но потом я получил послание и узнал, что с самого начала прав был я.

Он поднял окно, затем повернулся и встал перед рабби.

– Посмотрите на меня, рабби. Мне пятьдесят восемь лет, и ни одного дня в жизни я не болел, так сказать, по-настоящему. У меня целы все зубы, и я не ношу очки. Дело в том, что я правильно живу. Я не ем мяса, не ем конфет. Я не пью ни чай, ни кофе, ни тоник.

– А запрет на мясо был одним из указаний, которые вы получили? Это не вполне соответствует законам о питании в Пятикнижии.

– И да, и нет, рабби. Он предполагает, что вы сами тоже будете думать. – Картер поставил край окна на место и привинтил его. – Сказано: «Не убий». И сказано также, что нельзя есть часть живого животного. Значит, это, очевидно, исключает поедание плоти. А еще я знаю, что там названы виды животных, которых можно есть – с раздвоенным копытом и жующих жвачку, но я считаю, что это – для большинства людей, у которых нет своих глубоких убеждений. Это была своего рода подачка – для тех, кто все еще тосковал по египетским горшкам с мясом. Можно сказать, не мог выбросить их из головы. И Он разрешил им есть определенные виды животных. Но ясно же, что Он предпочел бы, чтобы они не ели никаких.

– Понимаю.

– И был еще случай, когда я действительно был несколько озадачен и получил послание от Него. Это было, когда мой самый старший мальчик…

Рабби спросил, сколько детей у Картера.

– У меня их пятеро, три мальчика и две девочки. Мозес – это мой самый старший. Может быть, вы слышали о нем? Муз Картер? Его прозвали Муз[32]32
  Муз (англ. moose) – лось.


[Закрыть], такой он большой. Он был неплохим футболистом последний и предпоследний год в средней школе. В прошлом году они почти выиграли первенство штата. В газетах было много фотографий моего мальчика. Шестьдесят семь колледжей, рабби, – шестьдесят семь! – были заинтересованы, чтобы мой мальчик поступил к ним.

Рабби сделал вид, что поражен.

– И он был хорошим студентом?

– Нет, только хорошим футболистом. Некоторые колледжи присылали к нему людей, тренеров или всяких там. И те предлагали все на свете. А один предлагал девочек.

– Девочек?

– Именно. Он сказал, что у них много хорошеньких и богатых студенток, которые только и мечтают выйти замуж за великого и красивого футбольного героя. И тут он говорит, подмигивая: «Но тебе не обязательно жениться на них». Я выгнал его из дома. Я не хотел, чтобы мой мальчик вообще шел в колледж, и уж конечно, не в этот. Я хотел, чтобы он получил работу и шел работать. Но в конце концов он принял одно из этих предложений – колледж в штате Алабама. Я был настроен не давать согласия и запретить ему, но мать твердо решила, что он поедет.

– И что в результате?

Плотник печально покачал головой.

– Он был там до Рождества, до окончания футбольного сезона, а потом они исключили его. Он повредил колено, так что был им больше без надобности, и, кроме того, плохо занимался. И он вернулся домой. Он дома уже три месяца и не работал ни одной недели. Пару вечеров в неделю работает в кегельбане в Линне, время от времени находит еще какую-нибудь случайную работу, этим и зарабатывает немного на карманные расходы. Думаю, и жена иногда дает ему несколько долларов. Она выделяет его – он самый старший. – Картер покачал головой. – Я предложил ему войти со мной в дело и выучиться моему ремеслу, но он говорит, что это не заработок, что сейчас все деньги добываются махинациями. Хочет быть импрессарио. Говорю вам, рабби, колледж испортил этого мальчика. Если бы не жена, я бы выгнал его из дома.

Он выпрямился и оглядел комнату.

– Пока все, рабби. Получается немного дольше, чем я рассчитывал. Сегодня закончить не смогу, но вы не волнуйтесь. Когда я берусь за работу, я довожу ее до конца.

– Это даже хорошо, – сказал рабби Смолл, наблюдая, как он тщательно укладывает инструменты в сумку. – Ко мне вот-вот заглянет компания молодых людей.

– Я приду завтра или во вторник, смотря по тому, как у меня будет с работой.

– Хорошо, мистер Картер. В любое удобное для вас время.