Текст книги "В воскресенье рабби остался дома"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава LVI

Дома рабби застал Лэнигана.

– Я думал, что эти ваши утренние молитвы длятся примерно полчаса, – пожаловался шеф полиции.

– Потом было угощение, – сказал рабби, – а потом я зашел навестить больного – заповедь милосердия. Сожалею, что вам пришлось ждать. Вы по делу или чисто по-дружески?

Лэниган усмехнулся.

– Пожалуй, в моих визитах всегда есть немного и того, и другого. Я так понимаю, рабби, что организуется комитет защиты Дженкинса. Вы что-нибудь об этом знаете?

– Да, я знаю об этом. А вы что, против?

– Оно конечно, каждый человек имеет право… Да, я против! Я знаю этого Донохью. Он наделает много шума и, вполне возможно, создаст в городе обстановку, которую мы будем расхлебывать много лет. А Дженкинсу это ничего не прибавит. Будет просто куча громких слов насчет социальной справедливости, прав неимущих и Бог знает чего там еще. И при этом они никак не повлияют на судебное разбирательство, потому что Дженкинса будут судить справедливо, вне зависимости от того, черный он, белый или зеленый в желтую крапинку.

– Не уверен. Разве вы отнеслись к нему беспристрастно? Мне кажется, вы уже приняли решение, что он виновен…

– Не я решаю, виновен он или нет. Это дело судьи и присяжных. Но у меня, естественно, есть свое мнение. Я вел себя с ним честно во всех отношениях. Вы присутствовали, когда я допрашивал его. Я его запугивал? Я почти умолял его взять адвоката. Он не захотел.

– Но вы непроизвольно приняли то, что указывает на его виновность, за истину, а то, что предполагает его возможную невиновность, за кучу лжи.

– Из доступного материала всегда приходится выбирать, чему верить, а чему нет. Это вы понимаете. Возьмем утверждение Дженкинса, будто на той стороне дороги примерно двадцать минут стояла какая-то машина…

– Это правда.

– Что вы хотите этим сказать?

Рабби пересказал свою беседу с Паффом.

Лэниган зашагал по комнате, рассуждая вслух:

– Это значит, что Пафф мог видеть, как Дженкинс входит в дом, и ждать, чем все это кончится. Дженкинс не выходит, и он уезжает. То есть у него транспорт, чтобы вернуться, полное отсутствие алиби, и он снова в поле нашего зрения… – Он решительно потряс головой. – Нет, я не верю в это, рабби. Вы не стали бы просто так отдавать на съедение члена вашей конгрегации. У вас на уме должно быть что-то еще.

– Я просто предполагаю, что существуют другие возможности. Вы же предлагали Горфинкля и Джейкобса. Дело в том, что Дженкинс не единственный, чьи действия подозрительны; к тому же в ваших доказательствах против него полно слабых мест.

– Например?

– Например, смерть того человека в Бостоне. Как туда вписывается Дженкинс?

– Я не говорю, что он имел какое-либо отношение к этому. Его смерть и связь с Музом – чистое совпадение.

– Совпадения случаются, но не часто. Но самый большой недостаток в ваших доводах против Дженкинса – тот ближайший сосед, этот…

– Мистер Бегг?

– Да, мистер Бегг. Он увидел свет. И поэтому позвонил в полицию.

Мгновение Лэниган выглядел озадаченным, затем лицо его прояснилось.

– А, понимаю, что вы имеете в виду – что кто-то пришел в дом после ухода Дженкинса, этот кто-то включил свет и этот кто-то, вероятно, убил Муза – возможно, ваш мистер Пафф, кстати. Хорошая подача, рабби, но ее я отобью. Дженкинс сказал, что он задернул шторы и портьеры прежде, чем включил фонарик. Правильно?

– Правильно.

– Тут у него не было никаких причин лгать.

– Согласен.

– Таким образом, если бы кто-то, Пафф или таинственный незнакомец, включил свет, его не было бы видно.

– Вот именно. Тогда как Бегг смог увидеть свет?

– Что?

– Вся молодежь сходится в том, что они не включали свет. Дженкинс зажигал фонарик, но только после того, как опустил портьеры…

– Тогда как Бегг смог увидеть свет в доме?

– Это был мой вопрос, – многозначительно сказал рабби. – И могу предложить ответ. Единственный способ увидеть свет, когда все окна зашторены, – это самому оказаться в доме и включить его.

– Вы думаете…

– Я думаю, что он вошел в дом после ухода Дженкинса. Поскольку он присматривает за домом, у него должен быть ключ, и запертая дверь не представляла для него проблемы. Он включил свет при входе и затем прошел по всем комнатам. Я предполагаю, что он накрыл голову мальчика краем накидки, и затем, оставив свет включенным как повод для звонка в полицию, быстренько вернулся домой, к телефону.

– И забыл закрыть парадную дверь?

– Нет, думаю, он намеренно оставил ее приоткрытой, в расчете на то, что ее заметит патрульный автомобиль, – и тогда он не был бы замешан даже как информатор, – или, возможно, чтобы тут же не встал вопрос о том, как убийца вошел в дом.

Лэниган потер квадратный подбородок большой красной рукой, прокручивая назад рассуждения рабби. Затем усмехнулся.

– Вы меня на минуту убедили, рабби. Все это выглядит правдоподобно, за исключением того, – он предостерегающе поднял указательный палец, – что звонил он из собственного дома. На обратном пути он должен был заметить, что из окон Хиллсон-Хаус не пробивается свет.

Рабби кивнул.

– Да, и телефон находится в комнате, окна которой выходят на Хиллсон-Хаус. Сегодня утром я проезжал мимо и видел его в окне с трубкой в руке. И стоя там, говоря с полицией, он наверняка заметил бы, что в окнах Хиллсон-Хаус не видно света. Вот тут-то и произошло реальное совпадение, которое все объясняет.

– Какое совпадение?

– Когда он был еще внутри Хиллсон-Хаус или сразу же после его ухода, в той части города пропал свет.

– Вы говорите о сгоревшем трансформаторе?

– Да. Это было единственное совпадение.

– А то, что он пошел осматривать дом?

– А вот это как раз не совпадение. Он пошел сразу после ухода Дженкинса, потому что Дженкинс ушел. Я имею в виду, что он мог видеть, как уходит Дженкинс, или услышать, как тот заводит свой мотоцикл, – можно сказать, прямо под дверью, – и поспешил проверить. Все выглядело нормально: дверь заперта, и в доме темно. Но, конечно, он должен был удостовериться. У него был ключ, и он вошел. Естественно, он включил свет. Возможно, он прислушался на мгновение или подал голос. Затем пошел проверить и нашел Муза. Поскольку он хотел, чтобы тело нашли немедленно, в ту же ночь…

– Почему обязательно в ту же ночь?

– Потому что если бы он подождал день или два, то сам должен был найти тело – он присматривал за домом. А в данном случае, если тело обнаруживает полиция, да еще той же ночью, она находит свежие следы чьего-то пребывания – окурки, банки из-под пива…

Лэниган улыбнулся.

– Хорошая работа, рабби. Я добавлю Бегга к своему списку из Дженкинса, Паффа, Картера и семерых деток. Когда я обсуждал все это с Эбаном Дженнингсом, моим лейтенантом, я так же хорошо построил обвинение против каждого из них. Но все они, конечно, с изъяном. Например, Бегг не мог знать, что Муз в Хиллсон-Хаус. Откуда?

Рабби покачал головой.

– Хорошо, рабби, если даже у него и была какая-то причина убить Муза, о которой вы, между прочим, еще не упомянули, откуда он знал, что надо пойти туда? Если он думал, что кто-то забрался в дом, естественно было бы вызвать полицию и попросить, чтобы они проверили.

– Потому что ему надо было пойти туда. Перед звонком в полицию он должен был удостовериться, что ничего не пропало.

– Например?

– Например, марихуана. Ему удобнее было устроить тайник там, чем хранить ее в собственном доме.

– Мистер Бегг? Торговец наркотиками? О, это невозможно, рабби. – Лицо Лэнигана выражало полнейшее недоверие. – Он старый житель города, сварливый янки.

Рабби насмешливо улыбнулся.

– А также бывший учитель и бывший член городского управления, который просто не может сделать ничего плохого. Это должен быть чужак, пришелец.

– Что ж, думаю, я это заслужил, – сказал Лэниган, – но на самом деле я хотел сказать, что… что он вздорный тип, который вечно всех раздражает. Если бы он занимался чем-то вроде перепродажи наркотиков, он не стал бы привлекать к себе внимание.

– Защитная окраска. Это намного лучше, чем пытаться вести себя незаметно, особенно в таком маленьком городке, как наш. Он всегда слыл оригиналом – и остался им, когда начал продавать эту дрянь. Это было безопаснее, чем внезапная перемена образа.

Лэниган помолчал, потом спокойно сказал:

– Как вы додумались до этого, рабби? С помощью этого вашего талмудического пил… – как его там?

– Пилпула? Вовсе нет. Я подумал о Бегге, потому что он был самым очевидным подозреваемым. Вы бы тоже это увидели, если бы не зациклились прежде всего на чужом, на пришельце, Алане Дженкинсе, который не только не житель города, но еще и цветной.

– Но и Бегг в некотором роде посторонний. Он затворник и псих.

– Нисколько. Он эксцентричен, но исключительно в рамках допустимого. Он даже традиционен – упрямый, сварливый янки, отстаивающий свои права.

– Но что он сделал такого, что заставило вас заподозрить его?

– С одной стороны, он хозяин заведения, где крутится молодежь. Он продает содовую, какие-то школьные принадлежности и дает им поиграть на своих автоматах. Вы видели это место. Что там есть такого, что дало бы ему возможность хотя бы оплачивать аренду? С другой стороны, Муз пришел от его дома. Он должен был прийти оттуда, потому что был прилив, и по берегу он ниоткуда прийти не мог. И потом, когда молодежь забралась в дом и забеспокоилась, что их может заметить кто-то по соседству, вспомните – это Муз уверял, что Бегг им не помешает. Бегг, всем известный зануда, повсюду сующий свой нос. Почему он так решил? Он знал, что Бегг собирался уйти. А может быть, они ушли одновременно. И, наконец, я подумал о Бегге, поскольку мне показалось странным, что он позвонил сообщить, будто видел свет. Даже если он и робкий человек, все равно можно предположить, что он сначала проверил бы все сам или, по крайней мере, попытался.

– Значит, по вашему мнению, в Хиллсон-Хаус есть тайник с марихуаной?

Рабби покачал головой.

– Был. Думаю, он забрал ее перед звонком в полицию. Именно поэтому ему надо было пойти туда. А сейчас ее нет и в его доме.

– Вы, конечно, понимаете, – сказал Лэниган, – что у нас нет ни капли доказательств. Если мы найдем в Хиллсон-Хаус его отпечатки пальцев, он скажет, что бывал там много раз, присматривая за домом.

– Вы можете спросить, как он увидел свет.

Лэниган снова встал и зашагал по комнате.

– Это не доказательство. Ему достаточно просто утверждать, что он или видел свет, или думал, что видел. Никакие присяжные не признают человека виновным из-за того, что он видел свет, которого не мог увидеть. Они объяснят это обычной ошибкой, фарами автомобиля, отражением уличного фонаря. Нет, к сожалению, мы не можем представить этот ваш пилпул как доказательства, принимаемые судом.

– Можно попробовать.

Лэниган пододвинул стул и нетерпеливо сказал:

– Например?

– Например, этот человек в Бостоне, которого убили в тот же день. Можно немного поразмышлять о нем в связи со всем этим.

– Вилкокс?

– Да, Вилкокс. Мы знаем, что Муз был у него, – на основании двух двадцатидолларовых банкнот.

– И марихуаны.

– Марихуану он мог получить в любом другом месте, но две двадцатидолларовые банкноты, номера которых следуют за номерами банкнот, найденных у Вилкокса, – они могли попасть к нему только от Вилкокса.

– Согласен.

– Как Муз получил их?

– Что вы имеете в виду?

– Он мог присвоить их – или их могли ему дать.

– А, понимаю. Конечно же, ему их явно дали, так как если он их присвоил, то с чего бы ограничиваться двумя?

– Точно. Теперь, почему их ему дали? Две банкноты, заметьте.

– Мы этого уже не узнаем, рабби.

– Ладно, подойдем с другой стороны. Предположим, в ходе беседы Муз упомянул, что он на мели. Возможно, Вилкокс был готов помочь ему и одолжить какую-то сумму. Как правило, это доллар, два, пять долларов, десять, в конце концов. И если в это время у него не было ничего мельче двадцаток, он мог дать ему одну из них. Но он дал ему две двадцатки – сорок долларов. О чем это говорит?

– Я пас.

– Это говорит о плате за что-то. Но так как Муз был на мели и у него не было ничего, что могло бы интересовать Вилкокса, это наводит на мысль о каком-то авансе.

– За что?

– Мы, конечно, не можем быть уверены, но разве вы не говорили, что этот Вилкокс был связан с торговлей наркотиками?

– Бостонская полиция уверена, что он был дилером.

– Хорошо, и поскольку вы нашли у Муза марихуану – и немало – и Дженкинс признает, что взял у него десять сигарет, я считаю, что это был аванс – или в счет жалованья, или в счет комиссионных за продажу. Миссис Картер сказала, что Муз уехал в Бостон искать работу. Я думаю, он нашел ее.

– Да, может быть. Возможно, Вилкокс помог ему пристроиться к делу. Хорошо, сдаюсь. Но как это связано с его смертью? И с Беггом?

– Мы не закончили с Музом, – укоризненно сказал рабби.

– Ну-ну, и что он делал потом?

– Он вернулся в Барнардс-Кроссинг и пошел прямо к мистеру Беггу.

– Что еще у вас есть на Муза?

Рабби покачал головой.

– Я не знал его. Могу только предположить, что все его поведение на пикнике и в Хиллсон-Хаус говорит о том, что он был в состоянии эйфории. И тот факт, что он пренебрег домашним обедом, – серьезный проступок в семье Картера, – означает, что у него больше не было причин бояться отца.

– А Бегг? – язвительно спросил Лэниган. – И что он делал, вы знаете? Куда он пошел после того, как расстался с Музом?

– Боюсь, это было бы чистой теорией.

– Согласен. Но уж теперь-то чего останавливаться? Продолжайте, теоретизируйте.

– Так вот, я думаю, что он поехал к Вилкоксу. Раз Муз пришел к Беггу сразу после визита к торговцу наркотиками, который только что взял его в дело, то можно предположить, что Бегг тоже был агентом Вилкокса или партнером. Если он был агентом, то, конечно же, был против любого дележа территории, особенно с Музом. А если был партнером, то мог пойти, чтобы выразить свое несогласие.

Лэниган откинулся на спинку стула и молча уставился на рабби. Наконец он сказал:

– А вы не позаботились, случайно, подтвердить это парочкой фактов? Или я что-то пропустил?

Рабби добродушно усмехнулся.

– Я же говорил, что это чистая теория, но если посмотреть с другого конца, она может выглядеть более обоснованной. Например, это дает нам первый реальный мотив для убийства Муза. Муз знал, куда пошел Бегг, и, услышав о смерти Вилкокса, мог догадаться, кто это сделал.

Лэниган снова надолго замолчал

– То есть теперь вы вешаете на Бегга еще и убийство Вилкокса.

– Все сходится.

– А доказательства?

– Может быть, отпечатки пальцев Бегга в квартире Вилкокса?

Лэниган опять покачал головой.

– Через неделю после того, как полицейские все там обшарили?

– Одну минуту. Вы же говорили, что его видела какая-то женщина.

– Мадлен Спини. Бостонская полиция думала, что они чего-то добились, когда она опознала Муза по фотографии из архива бостонских газет. А в уголовной картотеке снимки другого размера, вероятно, поэтому она ее и выбрала – из-за отличия. Судя по их словам, я сомневаюсь, что она способна кого-то узнать. Она не слишком сообразительна.

– Тогда, может, он ее узнает?

Глава LVII

– Машина на аллее? Хорошо, значит, он дома.

– Наши действия, шеф? – спросил бостонский детектив.

– Ты едешь по дороге и возле дома останавливаешься, – сказал Лэниган. – Не выключай двигатель, ты просто остановился спросить дорогу. Мадлен выйдет. Дом будет с ее стороны. Застегни пальто и подними воротник, Мадлен. Прекрасно. Голову немного опусти. Молодец. Итак, ты поднимаешься и звонишь. Когда он открывает дверь, ты даешь ему время хорошенько тебя рассмотреть и спрашиваешь, как попасть на дорогу в Бостон. Ничего страшного. Худшее, что он может сделать, – захлопнуть у тебя перед носом дверь. – Он повернулся к полицейскому. – А ты просто тихонько сидишь и смотришь, не будет ли чего необычного.

– Например?

– Например, поведения, необычного для человека, у которого просто спрашивают дорогу. Мы будем держаться вне поля зрения позади. Если увидим, что ты выходишь из машины, мигом подъедем. Все ясно?

– Как в аптеке.

И обе машины тронулись: в одной Мадлен Спини и полицейский из Бостона, во второй Лэниган и Дженнингс. Когда они достигли Тарлоу-Пойнт, женщина вышла и направилась к дому Бегга. Она нажала на кнопку звонка, и через минуту дверь распахнулась.

– Да?

Как было велено, она подняла голову над воротником пальто. Оба уставились друг на друга.

– Ты?

Полицейский быстро направился к дому.

Глава LVIII

Было уже хорошо за полдень, и Мириам с беспокойством наблюдала, как муж ходит по комнате. Время от времени он хватался за какую-нибудь книгу и пытался читать, но тут же откладывал ее и снова принимался ходить.

– Может, ты все-таки пойдешь в храм, Дэвид, хотя бы посмотреть, все ли в порядке?

– Нет, я буду дома, пока не дождусь звонка от Лэнигана. Кто-нибудь там проследит – кантор, или Брукс, или, может, мистер Вассерман.

Он подбегал к телефону на каждый звонок. Звонили в основном ему, но он отвечал как можно короче, боясь помешать Лэнигану дозвониться. Наконец, когда уже совсем пора было идти в храм и начинать Седер, позвонил Лэниган. Рабби минуту послушал, потом улыбнулся.

– Спасибо, – сказал он, – и спасибо за звонок.

– Все в порядке? – спросила Мириам, когда он повесил трубку. – Теперь мы можем идти?

– Да, теперь мы можем идти.

Приходящая няня уже полчаса ждала, когда они, наконец, уйдут и можно будет включить телевизор. Мириам дала ей несколько последних наставлений и пошла к машине. Минутой позже вышел рабби с магнитофоном, на который обычно диктовал письма, – по-видимому, чтобы записать службу на пленку. Эта неожиданная сентиментальность слегка удивила ее.

Когда они приехали в храм, прихожане все еще бродили по залу, разыскивая карточки со своими именами, беседовали, менялись местами, чтобы сидеть рядом с друзьями. Столы выглядели торжественно – на снежно-белых скатертях сверкало серебро, а на длинном главном столе стояла великолепная ваза с цветами. К главному столу были пододвинуты кресла, на каждом лежала подушка, чтобы облокотиться на нее, как предписано ритуалом; рядом с каждым креслом стояли обычные стулья для жен. Перед местом рабби лежали обязательные три куска мацы, накрытые салфеткой, и стояло блюдо для Седера с яйцом, мясом с косточкой, горькими травами, зелеными травами и двумя маленькими блюдцами – одно для хрена, а второе для смеси рубленых орехов и яблок.

За главным столом все уже расселись, и прежде чем занять свое место, рабби подошел к каждому поздороваться и пожать руку.

– В хорошем голосе, кантор?

– В отличном, рабби.

Старый и болезненный мистер Вассерман утонул в огромном кресле, предназначенном для председателя ритуального комитета. Он обеими руками пожал руку рабби.

– Я люблю проводить Седер у себя дома, но в этом году дети не смогли приехать. И, кроме того, иногда для общей пользы…

Горфинкль украдкой наблюдал, как рабби шел вдоль стола. Когда тот приблизился, он поднялся и официально протянул ему руку.

– Стью собирается завтра возвращаться в школу?

Горфинкль пожал плечами.

– Он надеется, но я еще не получил разрешение Лэнигана. Может быть, он позвонит сегодня вечером.

– Все в порядке. Стью может ехать.

– А другие? – нетерпеливо спросил Горфинкль.

– Они тоже.

– Здорово, рабби, просто здорово. Не знаю, сможем ли мы когда-нибудь отблагодарить вас!

Рабби обошел стол и занял свое место. Он оглядел зал в ожидании, пока не усядется последний.

Когда он увидел, что официанты наполнили все бокалы, он кивнул кантору, тот встал и, высоко подняв свой бокал, запел благословение на вино.

Мужчины, сидевшие за главным столом, вышли из комнаты для ритуального омовения рук, и когда они вернулись, рабби погрузил веточку петрушки в блюдце с соленой водой и прочел благословение на плоды земли.

Он снял с мацы салфетку и, взяв с блюда яйцо и мясо с косточкой, передал их мистеру Вассерману, который прочел Ха лахма ания: «Вот хлеб бедности нашей, который ели отцы наши в земле египетской. Всякий, кто голоден, пусть придет и ест. Всякий, кто нуждается, пусть придет и празднует Песах…»

Бокалы наполнили еще раз, и рабби кивнул директору школы, сидевшему за одним из круглых столов с семьей мальчика, который должен был задать Четыре Вопроса[40]40
  Четыре Вопроса – см. сноску на стр. 16 – примечание № 14.


[Закрыть]. Мортон Брукс шепнул ребенку, тот поднялся и детским дискантом начал декламировать: «Ма ништана ха-лайла хазэ…»

Когда ребенок закончил, рабби поставил перед собой магнитофон.

– Английский перевод должна была прочитать Арлин Фельдберг, – объявил он, – но, к сожалению, Арлин заболела корью. Однако нам бы не хотелось, чтобы она упустила эту возможность. – Он нажал выключатель, но из динамика прозвучал его собственный голос: «Искренне ваш. Сделай лишнюю копию, хорошо, Мириам?» Вслед за этим тут же раздался тонкий, слабенький голос девочки: «Чем отличается эта ночь от других ночей?» В медленном, высокопарном чтении строк чувствовались недели репетиций с директором школы: «Почему во все ночи мы можем есть и хамец, и мацу, а в эту ночь только мацу?»

Рабби глянул на Мириам.

– Вот видишь, – шепнул он, – я могу немного прогнуться.

– И это работает, – прошептала она в ответ.

– «Почему мы можем есть только горькую зелень… обмакиваем еду дважды… едим облокотившись?» Мистер Вассерман дернул рабби за рукав, и тот наклонился к нему. Магнитофон продолжал: «…Отпросись от этого обеда, пожалуйста, Мириам. Выдумай сама что-нибудь». – Раздался взрыв смеха, и Мириам быстро выключила магнитофон. Рабби покраснел и сказал:

– Теперь все вместе будем читать Агаду, хором…

Подали обед, традиционную праздничную еду, начинающуюся с фаршированной рыбы и куриного бульона. Как только обед закончился, часть людей ушли, сославшись на то, что дети устали и засыпают за столом, но большинство остались на продолжение службы, состоящее из молитв, благословений и ритуальных песен. Наконец был выпит четвертый бокал вина, и президент возвестил:

– Итак, мы окончили пасхальный Седер по всем его законам, по всем его заповедям и традициям…

И все выкрикнули громкими и радостными голосами традиционную страстную надежду, столетиями высказываемую евреями во всем мире в конце пасхальной службы: «В следующем году в Иерусалиме».

Рабби наклонился и шепнул Мириам:

– Почему нет?

– Ты о чем?

– Похоже на то, что в следующем году мы будем свободны. Почему бы не провести его в Иерусалиме?