Текст книги "В воскресенье рабби остался дома"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Глава II

Магазин, как принято в Барнардс-Кроссинге, был большой: не меньше двадцати футов в ширину и больше сорока в глубину. Грязные окна закрывали пыльные витрины. Когда-то, давным-давно, они были украшены длинными лентами причудливо закрученной гофрированной бумаги ядовито-зеленого и приторно-розового цвета – некогда тщательно разработанная реклама кока-колы. Но краски выгорели и местами сильно расплылись. Погнутые картонные манекены в цельных купальных костюмах, вероятно, весьма смелых в свое время, а теперь уныло старомодных, все еще сидели с полузакрытыми глазами, подогнув под себя ноги, чтобы подчеркнуть линию бедра, с прямыми спинами и твердыми, высокими бюстами с намеком на соски под купальником; бутылки кока-колы застыли у их губ, раскрытых в предвкушении удовольствия. Повсюду в складках гофрированной бумаги были разбросаны пыльные бутылки колы, одна из которых давно открылась, и ее содержимое вытекло вдоль карниза окна узкой, липкой полосой.

У самых витрин, перекрывая свободный доступ к ним, из-за чего, возможно, открытая бутылка так и не была убрана, стояли автомат для продажи сигарет, музыкальный автомат, два автомата для игры в бильярд и стальной бак с бутылками содовой, погруженными в колотый лед.

У одной стены был большой витиеватый мраморный фонтан для содовой, позади которого поперек засиженного мухами зеркала черным мелком было написано: «Фонтан не работает». На мраморном прилавке стояли коробки с расфасованным печеньем, пончиками и пакетиками арахиса. У противоположной стены стояли полки с журналами, книгами в мягких обложках и поздравительными открытками; поперек задней части магазина – полки с записными книжками, коробками карандашей, стопками бумаги, коробками с линейками, резинками, компасами, точилками, тюбиками клея, рулонами ленты для пишущих машинок, веревочными мячами, кольцами для ключей, расческами, ручными зеркальцами и другими принадлежностями, которые могли понадобиться школьникам.

В тылу магазина стояло старомодное бюро с выдвижной крышкой и старомодный вертящийся стул; его ножки были скреплены несколькими витками узловатой проволоки, которые служили также подставкой для ног. В центре стояло с полдюжины круглых столов и стульев, где собирались подростки.

Вывеска у входа гласила: «КНИГИ И КАНЦЕЛЯРСКИЕ ТОВАРЫ, ДЖОЗЕФ БЕГГ, ЭСКВАЙР, ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ». Мистер Бегг, энергичный, мускулистый человек пятидесяти лет, с большой лысиной, которая редко была видна, так как он постоянно носил шляпу, наблюдал за магазином, сидя за бюро. Он был недружелюбен, раздражителен, груб и придирчив, однако у молодежи магазин пользовался популярностью. Они обслуживали себя сами: прихватив пакет печенья с прилавка и бутылку содовой из холодильника, шли в дальний конец показать покупки и расплатиться.

Они всегда обращались к нему «мистер Бегг», хотя некоторые старшие мальчики осмеливались называть его Сквайром, по вывеске. Это была самая смелая шутка, которую они могли себе позволить. «Кола и пончик. Двадцать центов, мистер Бегг», – говорили они и передавали деньги, которые тот бросал в старую коробку из-под сигар, стоявшую на бюро. Или иногда: «Разменяйте мне, пожалуйста, деньги для бильярда, мистер Бегг», – и он подозрительно исследовал банкноту или монету, прежде чем неохотно выдать мелочь. Пустые бутылки из-под содовой или колы следовало ставить на стойку, и если ребята забывали об этом, он резко окликал: «Эй, ты там, убери эту бутылку», – и они смиренно повиновались.

Много лет назад мистер Бегг преподавал в средней школе и даже был на постоянной должности, но бросил эту работу. Никто, и уж, конечно, ни один из его юных покупателей, не знал, почему. Он отслужил срок как член городского управления, но после этого не посещал ежегодные городские собрания и не интересовался городской политикой, за исключением того, что изредка отправлял в еженедельную газету письма с выражением яростного протеста – обычно направленного против какого-нибудь плана в пользу молодежи, вроде передачи земельного участка – по праву государства на принудительное отчуждение частной собственности – для постройки спортивной площадки.

«Он терпеть не может детей», объясняли обычно. «Именно поэтому он и перестал преподавать».

«Но в его лавку ходят только дети».

«Обычное дело – завел ее как книжный магазин, а потом добавил поздравительные открытки и канцелярские принадлежности. А когда увидел, что приходят одни дети, начал торговать и прочей чепухой. В конце концов, должен парень как-то зарабатывать на жизнь».

В пятницу утром Бегг пришел поздно. Он провел за своим бюро всего несколько минут, когда дверь открылась и вошел Муз Картер.

– Эй, где вы были, Сквайр?

Это был крупный мускулистый парень с квадратными плечами, толстой, как у футболиста, шеей, синими глазами и коротким, свернутым на сторону носом. Он нетерпеливо усмехнулся.

– Я заходил полчаса назад, и здесь было глухо, как в танке.

Бегг не соизволил ответить, а отвернулся в сторону и плюнул в плевательницу, стоявшую у его левой ноги.

Молодой человек не обиделся.

– Вы не собираетесь этим летом приводить в порядок свою контору?

– Буду менять наружные двери и устанавливать защиту на витрины.

– А помощь не понадобится?

– Могу кого-нибудь взять, – сказал Бегг неохотно. – Полтора доллара в час.

– Маловато. В кегельбане я получаю два доллара в час плюс иногда чаевые.

– Я плачу полтора доллара.

Муз пожал плечами.

– Ладно, когда мне приходить?

– Для начала в воскресенье утром.

Муз оживился.

– Ага, в воскресенье! За воскресенье должно быть больше.

– Почему? – Бегг взглянул на него без тени улыбки. – Потому что ты пропустишь семейный поход в церковь?

Муз рассмеялся.

– Хорошо, я приду. – Он оглянулся и понизил голос. – Послушайте, Сквайр, у меня сегодня вечером свидание. Как насчет пары презервативов?

– Три на доллар.

– Я сейчас слегка на мели. А если в счет моей платы за воскресенье?

Бегг внимательно глянул на него, выдвинул ящик и подал Музу маленький пакетик. Тот сунул его в карман.

– Благодарю вас, Сквайр. – И добавил с усмешкой:

– Моя девочка тоже благодарит вас.

Глава III

Ключ лежал под циновкой. Пока рабби, нагруженный чемоданом и охапкой пальто, сражался с замком, Мириам крепко держала Джонатана, который, раскинув руки и ноги, как морская звезда, рвался к спортивной площадке на заднем дворе.

– Нет, Джонатан, позже, – машинально сказала она. – Ты должен сначала поесть, потом поспать, а потом уже сможешь выйти поиграть.

Пока Мириам в прихожей вытаскивала сынишку из комбинезона, рабби пошел в гостиную к книжному шкафу, чтобы просмотреть названия. Он выбрал книгу и начал ее листать. Потом сел на кушетку; минутой позже, не отрывая глаз от книги, он расшнуровал ботинки, сбросил их и растянулся на кушетке, подложив руку под голову и высоко подняв книгу, чтобы на нее падал свет из окна.

Мириам повесила комбинезон, убрала пальто, оставленные на чемодане, и тут заметила на столе в холле конверт со своим именем, выведенным большими печатными буквами. Она вытащила пару листков бумаги, напечатанных через один интервал.

– «Дорогая Мириам, – прочитала она. – Добро пожаловать в Бинкертон, Массачусетс, Западный округ. Надеюсь, что вы выполнили указания и не привезли продукты. Все приготовлено – полный стол для шабата и должно хватить на весь уикэнд. Все это в холодильнике, и вам остается только подогреть. На левой передней конфорке не работает запальник. Пользуйтесь спичками (в шкафчике над плитой)… Вино для кидуша в буфете в столовой… Тарелки для мясного – с голубой каймой – в буфете справа, если стать лицом к окнам кухни… Столовое серебро для мяса тоже справа – с цветочным узором… Кастрюли и сковородки для мяса в правом буфете… Вся молочная посуда слева… Когда моешь тарелки, осторожно с краном на кухне – он брызгает по сторонам, когда полностью открыт… Договорилась о приходящей няне – Кэти (15 лет и очень надежная), это по соседству, № 47, дочь профессора Карсона, математика, очень хорошие люди… Не стесняйтесь позвонить им, если вам будет нужна какая-то помощь. Запасные одеяла на верхней полке стенного шкафа в спальне… Боб прикрепил боковую перекладину к кровати Рэйчел для Джонатана… Автоматического выключателя света вечером в пятницу нет. Боб и я не такие ортодоксы. Если вы такие, оставьте свет на всю ночь…[22]22
  Оставьте свет… – в ортодоксальном иудаизме в шабат запрещается включать и выключать любые электрические приборы.


[Закрыть] Наш хороший друг, профессор Билл Ричардсон с философского факультета, очень заинтересовался статьей Дэвида о Маймониде. Он проводит день открытых дверей в честь Дэвида вечером в субботу. Боб говорил об этом Дэвиду?»

Мириам сунула голову в гостиную и с нежной досадой посмотрела на лежащего мужа.

– Дэвид! – категорически заявила она. – Сядь.

– Я снял ботинки, – возразил он.

– А пиджак? К вечеру он будет весь измят.

– Я надену сегодня вечером черный костюм. Этот разгладится, пока повисит.

Она вздохнула.

– Боб говорил что-нибудь насчет приема вечером в субботу?

– Не помню такого.

– Тут один намечается. В твою честь. Профессор Ричардсон устраивает день открытых дверей.

На этот раз рабби спустил ноги и сел.

– Мне что-то не хочется. Кроме того, я собирался вернуться в Барнардс-Кроссинг. Я почти обещал мистеру Вассерману.

– Но Нэнси пишет, что это в твою честь. Нам придется пойти.

Глава IV

В Мэлдене управляющий кегельбаном сообщил, что зеркальное стекло в окне треснуло.

– Это, должно быть, случилось ночью, мистер Пафф. Когда я закрывал, все было в порядке. А когда пришел открыть сегодня утром…

– Как получилось, что ты открывал утром? А где Хэнк?

– Ах да, я собирался сказать вам. Хэнк позвонил и попросил, чтобы я открыл за него. Он неважно себя чувствует.

– Он был пьян? – быстро спросил Пафф.

– О господи, мистер Пафф, откуда мне знать? Он просто позвонил и спросил, смогу ли я открыть и отработать дневную смену. И я согласился. Понимаете, он работал за меня одну ночь на прошлой неделе, когда мне пришлось срочно уехать на сутки.

– Хорошо. Возьми широкий кусок скотча и заклей это окно с обеих сторон, чтобы оно ни в коем случае не разбилось. Я сообщу в страховую компанию. Может быть, они захотят прийти и посмотреть на него прежде, чем я его заменю.

– Конечно, мистер Пафф. Я сделаю это прямо сейчас, – заверил его управляющий. – А вы не можете найти кого-нибудь на вечернюю смену? Я останусь, если придется, но получается очень уж долго.

– А в офис ты не звонил?

– Звонил, но никто не ответил.

– Да, совсем забыл. Я дал девочке выходной. Хорошо, я загляну туда, возьму список и посмотрю, что можно сделать.

В Мелроузе Пафф заметил, что золотой лист на эмблеме в окне откололся и облупился в углу. Из-за этого золотой шар – отличительный знак компании – напоминал укоряющий глаз.

– Когда это случилось? – спросил он управляющего, указывая на эмблему.

– Что – это? Эмблема? Всегда было так, мистер Пафф.

– Никогда не замечал.

– Машины для установки кеглей на двух последних дорожках опять не работают, мистер Пафф.

– Ты звонил механику? Номер у тебя есть?

– Да, звонил вчера и сегодня тоже. Он сказал, что придет прямо сейчас, но то же самое говорил и вчера.

– Когда ты звонил ему сегодня? – спросил Пафф.

– Утром – сразу как пришел.

– Так позвони еще.

– Конечно, позвоню, но пользоваться дорожками все равно пока не сможем.

– Эти механики! – Пафф покачал головой. – Послушай, ты не хотел бы поработать сегодня вечером – в Мэлдене?

– Я бы рад выручить вас, мистер Пафф, но жена что-то там запланировала на сегодняшний вечер.

В Медфорде дела пошли на спад.

– Это все новая бильярдная, которая открылась в торговом центре, – объяснил управляющий. – Все вдруг помешались на бильярде. Даже женщины. Они приходят туда и вяжут – можете себе представить, вяжут? – ожидая своей очереди сыграть.

Пафф спросил, не может ли он отработать вечернюю смену в Мэлдене.

– Вы имеете в виду вместо работы здесь? Вы хотите ликвидировать это место? Только потому, что пару дней дела идут плохо?

– Нет, я имею в виду только на подмену, сегодня вечером.

– О, конечно, когда угодно. Рад выручить вас. Но только не в пятницу. По вечерам в пятницу я здесь…

Он повернул в Челси, где находился его офис, и когда, наконец, нашел место для парковки, обнаружил, что у него нет ключа.

Новый швейцар его не знал.

– Посмотрите, вот мои водительские права. Видите, я – Мейер Пафф. Что вам еще нужно?

– Да, но вы просите, чтобы я открыл офис «Золотого шара». В ваших правах нет ничего о том, мистер, что вы имеете к нему отношение.

Пафф раздраженно прикусил губу, хотя справедливости ради вынужден был признать, что швейцар прав.

– Я только собираюсь сделать пару звонков, – сказал он. – Вы можете постоять рядом, пока я звоню.

– Извините, мистер, у меня приказ. Администрация очень строга насчет этого. Было много краж со взломом.

Пафф постарался говорить спокойно.

– Послушайте, доктор Норткотт еще у себя или ушел на ланч? Это дантист с третьего этажа.

– Я не видел, чтобы он выходил.

– Хорошо, проводите меня к нему. Он скажет вам, кто я.

Дантист выразил недовольство тем, что его оторвали от пациента, но подтвердил личность Паффа.

«Ну и денек», подумал Пафф, бегло просматривая картотеку. Он набрал номер и сидел, прижав к уху трубку, пока телефон звонил и звонил. Наконец он нажал на рычаг и набрал другой номер. И снова телефон звонил безо всякого ответа. На третий звонок ответили немедленно. Это была женщина.

– Нет, Марти нет дома. Что ему сказать, кто звонил?

Он не стал объяснять.

Со следующим звонком ему повезло.

– Я знал, что вы обратитесь ко мне, мистер Пафф. Хэнк звонил пару недель назад, чтобы я его подменил, и я согласился.

– Прекрасно. Там одно окно разбито, я велел Тэду на время заклеить его скотчем. Перед закрытием проверь и убедись, что заклеено хорошо и надежно, договорились?

Выходя, он поблагодарил швейцара, похвалил за осмотрительность и сунул ему пару сигар.

– Спасибо, мистер – э-э…

– Пафф.

– Ах, да. Большое спасибо, мистер Пафф. В следующий раз я не забуду.

Вернувшись к машине, он обнаружил, что ее зажали с обеих сторон. Он весь вспотел, пока выбрался. «Я становлюсь слишком старым для этого», подумал он. Тут он вспомнил, что не завтракал. С тоской отметив заполненную стоянку возле ближайшего ресторана, он решил поесть по дороге и остановился в закусочной, где единственный свободный табурет был перед грилем. Мрачно наблюдая за низеньким поваром в грязном переднике, он съел сухой гамбургер и выпил чашку плохого кофе.

Глава V

В кафетерии для служащих компании «Гексатроникс» на шоссе № 128 посередине стоял длинный стол, где сотрудники обычно ели по-семейному, а вдоль стен был ряд отдельных кабинок для тех, у кого были гости и кто хотел поговорить наедине. Тед Бреннерман просмотрел меню и обратился к хозяину:

– А вы, ребята, неплохо тут устроились. – Он сделал заказ, и как только официантка ушла, наклонился через стол. – Так вот, Бен, в храме у тридцати семи человек стулья с именными табличками, еще пятьдесят-шестьдесят всегда занимают одни и те же места – итого, считай, сотня. А мы – чернь – если иногда и попадаем поближе, на следующий год все равно оказываемся на галерке. В прошлом году я сидел в последнем ряду. Какая разница? Да никакой. С усилителем слышно не хуже. Но многие относятся к этому не так. Они хотят сидеть впереди.

Высокий, красивый, молодой, Тед был нетерпелив и всегда заразительно улыбался.

– Но они заплатили за эти места. По крайней мере, те, у кого есть именные таблички, – заметил Горфинкль.

– А ты этому не верь. Я во всем разобрался. Я просмотрел протокол общего собрания, которое было пять лет назад. Тогда они только начинали кампанию за строительный фонд и наобещали чего угодно. И Беккер, который был тогда президентом, сказал, что любой, кто пожертвует тысячу баксов, сможет из года в год резервировать свое место. То есть не было такого, чтобы правление это решило и за это проголосовало. Это было так, по ходу, и получилось экспромтом, понимаешь? Тогда, – он сжал руку Горфинкля, чтобы подчеркнуть сказанное, – правлению на следующем заседании пришлось вынести хоть какое-нибудь постановление, чтобы вытащить Беккера из ловушки, в которую он сам себя загнал. И они сказали, что за теми, кто пожертвовал тысячу баксов, остаются их места – каждый год до последнего дня продажи мест.

Но тут же, в следующем году, они вообще перестали продавать места и зачли те бабки как ежегодные членские взносы, так что, как мне кажется, эти ребята вообще не имеют никаких прав на тепленькие местечки, которые они постоянно занимают. Я тебе больше скажу: не все из них – у кого на местах есть именные таблички – дали свою тысячу баксов.

Горфинкль, приземистый человек лет сорока пяти с квадратным лицом, ответил:

– Скоро мы будем устанавливать сиденья по типу театральных. Может, подождем с этим до тех пор?

– Проект Нуссбаума? – Бреннерман рассмеялся. – Он пришел ко мне сразу после того, как меня выбрали председателем «Братства», – я должен был убедить своих начать кампанию по сбору дополнительных средств на установку новых стульев. И буквально на прошлой неделе он снова заговорил об этом. Последние четыре года он приставал к каждому председателю «Братства» – и женской общины тоже. Я сказал ему, что большого энтузиазма, похоже, не дождешься.

– Не знаю, эти стулья ужасно неудобные. А наших денег хватит только на половину.

– И обидно, что деньги-то лежат, да не про нас. О, а что если протолкнуть эту идею на презентации фонда социальной активности? Скажи, а можно завещание миссис Оппенгеймер истолковать так, чтобы мы могли получить деньги хотя бы на покупку обивки для сидений?

Горфинкль покачал головой.

– Ничего хорошего это не даст. Стулья станут выше, а они и так слишком высокие. Дело не столько в сиденьях, сколько в спинках. Слишком уж они прямые. Единственный, кому они нравятся, – доктор Клейн, остеопат. После Йом-Кипура у него больше пациентов с болями в крестце и судорогами в ногах, чем за весь год.

Бреннерман рассмеялся.

– А кто их вообще выбрал, именно эти стулья?

– Никто их не выбирал. Всех – в основном тех самых, с табличками на стульях, – так потрясла репутация этого архитектора, что они позволили ему делать все, что он хотел. Я думаю, эти стулья скопированы в какой-нибудь старой английской церкви. А ему-то что? Его интересовало только, как это выглядит; он не собирался на них сидеть. Забавная штука – этот вопрос о местах. В том шуле[23]23
  Шул (идиш) – небольшая синагога.


[Закрыть], куда обычно ходил мой отец, было очень важно, где ты сидишь. По традиции важные шишки, парни с ихэс[24]24
  Ихэс (идиш из иврита) – пользующийся уважением, «белая кость».


[Закрыть], с положением, всегда сидели впереди. Чем ближе ты был к Ковчегу, тем ты важнее. В этом шуле у них был даже ряд стульев у той стены, где стоял Ковчег, лицом к остальной конгрегации. Я помню тех, которые там сидели, в основном старики с длинными бородами, в длинных шерстяных талесах[25]25
  Талес (идиш), талит (иврит) – шелковая или шерстяная накидка, еврейское молитвенное облачение.


[Закрыть]. Отец называл их п'ней. Черт возьми, я много лет не вспоминал это слово. Это на иврите, означает «лица». Отец всегда говорил, что они представляют лицо конгрегации, самые набожные и самые образованные.

– У нас таких, пожалуй, и нет, разве что старый Горальский и Вассерман.

– Может, Мейер Пафф считает себя таким.

Оба усмехнулись.

– И все же что-то тут не так, – продолжал Горфинкль. – Я думаю, что презентовать новую программу социальной активности нужно на общем собрании конгрегации. Если разобраться, мы даже официально не представили ее правлению.

– Черт, на этом мы строили свою кампанию, Бен. Так что это вовсе не тайна. А раз мы в большинстве, то имеем право делать так, как считаем нужным.

– И все-таки…

– Неужели ты не видишь, – нетерпеливо прервал Бреннерман, – что вся прелесть в том, чтобы представить ее именно на службе «Братства». Уже потому, хотя бы, что там будет больше людей, чем когда-либо приходит на общее собрание. На последнем собрании было чуть больше ста человек. На службу, которую проводит «Братство», приходит почти в три раза больше. И в отсутствие рабби нам не надо волноваться о том, что он может сказать после этого.

Горфинкль усмехнулся.

– Он еще этого не знает, но на воскресном заседании его тоже не будет.

– Да? Откуда ты знаешь?

– Понимаешь, он рассчитывал поехать домой сразу после вечерней службы в субботу, но Стью говорит, что вечером в субботу в колледже проводят что-то вроде вечеринки в его честь. Он не сможет уехать до утра воскресенья. Они с ребенком.

– Мыслишь правильно.

– Но меня волнует не рабби; меня волнует Пафф.

Бреннерман усмехнулся.

– Можешь не волноваться насчет Паффа. У меня есть идея, как с ним справиться.