Текст книги "В воскресенье рабби остался дома"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Глава L

Молодой человек был возмущен.

– Я вижу, как они вводят задержанного и хочу сделать снимок, а этот лейтенант Дженнингс не разрешает. Тогда я прошу шефа сделать заявление, а он говорит: «Пока никаких заявлений». Ладно, думаю, покручусь здесь немного и поговорю с ним, когда все поутихнет, может, что и получится. И получаю: входит какой-то парень – раввин местной синагоги, как сказал один из копов, – и топает прямиком в кабинет Лэнигана. Тут же Лэниган выходит с ним, и вдвоем они идут в камеру, чтобы допросить задержанного. Я было сунулся туда же, а Лэниган захлопывает дверь у меня перед носом. Если раввин может присутствовать при допросе задержанного, – а тот цветной уж точно не еврей, и он не может быть его духовником, – так почему не может репортер?

– Хорошо, разберемся. – Харви Кантер отпустил его и поднял трубку.

– Привет, это ты, Хью? Харви Кантер. Как дела?

– Хорошо, а у вас?

– Как нельзя лучше. А как супруга?

– Нормально.

– Что слышно от мальчика?

– Переворачивает вверх тормашками Западное побережье, судя по его последнему письму.

– Прекрасно. Слушай, что у вас в воскресенье вечером?

– Насколько я знаю, ничего.

– А Эдит затевает обычный обед из даров моря – суп из моллюсков, омары и прочее. Может, вы с Глэдис зайдете?

– Неплохо бы, но разве у тебя не праздник?

Харви усмехнулся.

– Подумать только, мой свояк – президент синагоги, а мне приходится звонить католику, чтобы он напомнил мне про Седер. Я так давно его не проводил, что и не вспомню, с чего начинать. Но я покопаюсь и найду для тебя кипу, если тебе от этого будет легче. Так договорились?

– Да, конечно, я только уточню у Глэдис…

– Эдит позвонит ей. О, кстати, что там у тебя произошло с моим парнем? Он говорит, что ты его просто игнорировал.

– Он назойлив, Харви. Поучил бы ты его правилам приличия, что ли.

– Мы их нынче ничему не учим – усмехнулся Кантер. – Они приходят из школы журналистики и уже все знают. Он хороший мальчик, но он смотрит «Первую полосу» по вечерам и воображает себя Хилди Джонсоном. Он сказал, что вы задержали Дженкинса. Он заговорил?

– Да, и хорошо заговорил…

Кантер взял карандаш и блокнот.

Глава LI

– Он лжет. Ни за что не поверю, будто он поехал в Хиллсон-Хаус только чтобы укрыться от дождя, а потом спер у Муза портсигар, решил, что полностью с ним рассчитался, и сидел себе в гостиной, посматривая время от времени, не уехала ли машина. Зачем тогда вся эта история с запиранием дверей?

– Потому что полиция…

– Хорошо, а зачем задергивать шторы и опускать портьеры? Нет, рабби, я иначе вижу эти его двадцать минут. Он вошел в дом, как и говорит, пусть так, но все эти штуки с портьерами и всем прочим он проделал потому, что собирался провести там какое-то время. Войдя в комнату, где лежал Муз, он вытащил портсигар, положил ему на голову лист пластика – как все время и собирался, – и вернулся в гостиную. Ждать.

– Кого?

– Не кого, рабби, а чего: пока Муз не перестанет дышать. Все налицо – мотив, возможность, средства. Более того, когда они его заворачивали, он заметил, что неплохо бы накрыть ему голову, – можно рассматривать это как преднамеренность. Чертовски странно, что помочь Музу добраться домой он напрочь отказался, а на кровать его вместе со всеми укладывал. Почему он не сказал тогда: «Да черт с ним, пусть лежит на полу»? Ребят мы об этом не спрашивали, но держу пари, когда мы начнем разбираться, то выясним, что это Дженкинс первым предложил спеленать его.

– Не сомневаюсь. И Джейкобс, конечно же, поверит в это – а вам и в голову не придет, что это нечестно.

– Легко поверить в то, во что поверить хочется? Согласен, это возможно. Обычная человеческая слабость. Но палка-то эта о двух концах. Точно так же неправильно отказываться от доказательства только потому, что оно указывает на того, кому вы сочувствуете. Ладно, все это пустяки. Вы не указали на ошибки в моих рассуждениях.

– Ошибки? Горфинкль и Джейкобс нашли дверь незапертой и приоткрытой. А Дженкинс сказал, что поставил защелку так, чтобы замок захлопнулся. И скорее всего он не врет – это было бы бессмысленно.

– Иногда замок не захлопывается. Ветер мог распахнуть дверь.

– Хорошо. Ребята нашли тело с накрытой головой. Именно поэтому они поняли, что это убийство. Если Дженкинс его накрыл и дождался, пока Муз задохнется, почему тогда потом он не откинул пленку обратно? Это-то явно надо было бы сделать. Тогда все выглядело бы, как смерть от несчастного случая. Оставить пленку на голове означало оставить доказательство, что это убийство. Он умный парень и сообразил бы, что может попасть под подозрение.

Лэниган пожал плечами.

– Мог просто запаниковать.

– После того, как спокойно сидел около двадцати минут?

– Откуда вы знаете, что он сидел спокойно? Он все время мог быть в панике. Откуда мы знаем, что он оставался там двадцать минут? Муз задохнулся бы намного быстрее. А эта машина, которую он якобы видел припаркованной перед домом, – я в это не верю. Кто там мог быть в такое время и в такой вечер? Если какая-то парочка захотела немного пообниматься, что им делать под уличным фонарем? Думаю, он решил намекнуть, что кто-то входил в Хиллсон-Хаус после того, как он ушел. – Лэниган покачал головой. – Нет, рабби, не уводите в сторону. Он был зол, потому что Муз – как там говорили дети? – грузил, ага – грузил его весь вечер. Ему пришла в голову мысль накрыть его с головой, и он ее высказал. Вспомните, он это не отрицает. Он хотел поквитаться с Музом. И признает это. Он даже признает, что входил в комнату, где лежал Муз. Когда он смотрел на него сверху, он вспомнил все, что говорил Муз, взял угол пленки, натянул ему на голову и подоткнул. И если вы с этим не согласны, вы должны отыскать какого-то таинственного незнакомца, который откуда-то знает, что Муз там, который может войти в дом, входит в него и, зная, что тот надежно связан, накрывает его с головой. – Он сделал выразительную паузу. – Всем этим условиям удовлетворяют только двое ваших молодых друзей, рабби. Горфинкль и Джейкобс.

Глава LII

Они не то чтобы встретили идею в штыки, просто отнеслись к ней без энтузиазма. Эпштейн недоумевал.

– Не понимаю, мы все вроде бы за социальную активность. – Он повернулся к Бреннерману. – Ты говорил, что таким хочешь видеть храм. А ты, Бен. В социальной активности заключалась вся твоя программа. Вас она интересует только тогда, когда это далеко, где-нибудь на Юге?

– А тут, Роджер, все заключается в правосудии. Ты же слышал новости по радио. Я, кстати, звонил своему свояку, чтобы проверить это сообщение, и он все подтвердил. Со слов Лэнигана, между прочим. Так вот, может, я и не прав, но, по моему мнению, этот цветной парень – как его зовут? Дженкинс? – по моему мнению, Дженкинс безусловно виновен. Когда шайка расистов в каком-нибудь южном городке подставляет парня только потому, что он цветной, я готов заступаться. Но этого поймали с поличным.

– Абсолютно согласен – сказал Бреннерман.

– Я тоже, – сказал Джейкобс.

– Не понимаю, откуда такая уверенность, – начал было Эпштейн.

– Да брось, – сказал Горфинкль, – ты что, действительно веришь, что он вернулся только затем, чтобы украсть горстку сигарет?

– И не забудь, – заметил Джейкобс, – в этом замешаны наши собственные дети, Роджер, – твоя Диди, мой Билл и Стью.

– Вот-вот, а если бы один из них оказался в положении этого мальчика? Меня не интересует, его рук это дело или нет; он имеет право на справедливое судебное разбирательство в любом случае.

– Он его получит. Это Массачусетс. Здесь не будет никакой заварухи со сворой линчевателей…

– Как он может рассчитывать на справедливый суд, если у него даже нет адвоката?

– Если тебя волнует именно это, не беспокойся, – сказал Горфинкль. – Насколько я знаю, ему еще не предъявили формального обвинения. А когда предъявят, суд назначит адвоката, если у него нет или если он не может себе этого позволить.

– Конечно, не может. Есть фиксированная плата на такие случаи – насколько я знаю, что-то около пятисот долларов. И вы знаете, какого адвоката он получит – какого-нибудь мальчишку прямо с юридического факультета, который, возможно, еще не вел ни одного дела.

– Чего ты хочешь от нас, Роджер?

– Я хочу, чтобы мы показали, что наши слова не расходятся с делом, что мы умеем отстаивать свои убеждения. Дженкинс имеет право на хорошего адвоката, например Уоррена Донохью. Я хочу, чтобы мы основали комитет защиты Дженкинса для сбора средств на его гонорар. Помяните мои слова, многие более прогрессивные церкви захотят поучаствовать в этом деле. Так почему не быть первыми, а не идти потом по чужим стопам?

Горфинкль поджал губы и задумчиво произнес:

– А знаешь, в этом что-то есть… Но у Донохью высокие гонорары.

– Ну и что? – теперь и Бреннерман заинтересовался.

– И мы сможем нанять его?

– Если мы сможем найти деньги, – сказал Джейкобс, – то почему нет? Наши деньги не хуже других.

– Если мы создадим комитет защиты, то найдем, – сказал Бреннерман, – при правильном подходе.

– Можно ходатайствовать о предоставлении средств от всей общины, – сказал Эпштейн, – но тогда это должен быть храмовый проект, а не просто наша личная инициатива и наши личные деньги.

– И это точно вписывается в нашу программу! – воскликнул Бреннерман.

– И создает проблему, – сказал Горфинкль, – потому что на храмовый проект рабби должен будет как-то отреагировать. А мои акции на сегодняшний день в глазах нашего рабби не слишком высоки, насколько я понимаю. Фактически он знает, что на следующем заседании правления его отстранят от работы.

– Да, боюсь, что ты поторопился, Бен, – уныло сказал Бреннерман. – Ты не должен был увольнять его…

– Я не увольнял его, – сказал Горфинкль, – только предупредил. И уверен, что был прав, – не случись вся эта история.

– Мы все были согласны, – сказал Джейкобс, – так что нечего обвинять Бена.

– Я не обвиняю тебя, Бен, – сказал Эпштейн, – но считаю, что независимо от нынешней ситуации мы поторопились. Мне, например, вообще страшно неловко.

С этой стороны Горфинкль не ожидал подвоха.

– От чего тебе неловко, Роджер? – спокойно спросил он.

– От всего происходящего. От того, что я, новый человек в храме, увольняю рабби, занимающегося этим всю жизнь. От того, что я вдруг стал председателем ритуального комитета. В каком-то смысле все заварилось именно из-за этого, и мне в голову не приходило, что это расколет конгрегацию. Иначе я не дал бы тебе себя уговорить. Ладно, может еще не поздно все исправить. Прямо сейчас.

– Что ты собираешься исправить сейчас? – спросил Джейкобс.

– Я отказываюсь от должности председателя ритуального комитета. И сам сообщу об этом рабби, не дожидаясь официального заявления на следующем заседании правления. Это хороший шанс получить его поддержку при создании комитета защиты. И может, он сумеет поговорить с Паффом и его группой и примирить нас.

– Ты хочешь сказать, что я должен оставить председателем Паффа? Ты это имеешь в виду, Роджер? – спросил Горфинкль.

– Нет, но почему бы не назначить кого-то другого, нейтрального? Вассермана, к примеру?

– А это мысль, – сказал Бреннерман.

– Я подумаю…

Глава LIII

Игра проходила вяло. Уже в начале вечера Ирвинг Каллен отодвинулся от стола.

– С меня хватит. Не могу сосредоточиться, и все тут.

– Может, последнюю? – спросил Пафф.

– Давай, если хочешь.

Доктор Эдельштейн тоже отодвинулся.

– Какой смысл, Мейер? Лично я предпочел бы чашку кофе.

– Это пожалуйста, – сказал Пафф. – Как насчет кофе для мальчиков, Лора? – крикнул он в другую комнату. Потом собрал лежавшие на столе карты и перетасовал их. – Вчера я встретил одного знакомого в Челси – его брат раввин, настоящий ортодоксальный тип – и, как бы случайно, упомянул о том, что в здании, которое собирались использовать как синагогу, кто-то умер. По его словам это вроде бы не препятствие, но он обещал уточнить у брата.

– Хватит об этом, Мейер, – сказал Кермит Аронс. – Хиллсон-Хаус отпадает. Это ведь не просто кто-то взял себе, да и умер. Как инфаркт у Артура Барона прямо в храме – кажется, два года назад.

– Три года назад, – сказал док Эдельштейн. – Но он умер не в храме. Мы забрали его в больницу, и там я констатировал смерть.

– Не имеет значения. Суть в том, что он просто умер. А здесь убийство. Даже если Совет раввинов в полном составе заявит, что все в порядке, это тоже не имеет значения. Еще много лет дом будет известен как место убийства. Кого ты уговоришь присоединиться к такому храму? По правде говоря, мне и самому было бы неприятно думать, не сижу ли я на том самом месте…

– И к чему мы пришли? – спросил Пафф.

– К тому, с чего начинали, – сказал Каллен. Он вдруг просиял. – А знаешь, ты, конечно, на это не рассчитывал, – я имею в виду, когда говорил, что мы должны сидеть молча на том заседании, но по большому счету это был мудрый ход. Если бы мы на самом деле подняли шум, когда Горфинкль объявил новый состав комитетов, нам бы теперь пришлось возвращаться с повинной.

– Точно, а сейчас никаких проблем, – добавил Эдельштейн. – Ирв прав. Мы действительно вернулись туда, откуда начинали. О новом храме мы официально не заявляли, когда огласили новый состав комитетов, мы не вышли. Можем продолжать молчать.

– Правильно.

– Какого черта…

– И я должен позволить этим парням делать все, что захочется? – спросил Пафф.

– Мы все еще сможем выступить против них на правлении, – сказал Эдельштейн.

– Да, при том, что у них явное большинство.

– Ты хочешь сказать, что они будут настаивать на отставке рабби? – спросил Эдельштейн. – Честно говоря, это было бы гнусно, после всего, что он сделал для детей, и…

– А что он сделал? – спросил Аронс. – Он заставил сыновей Горфинкля и Джейкобса рассказать всю историю копам. Лично я думаю, что это было правильно, но многие из родителей страшно разозлились. Горфинкль и Джейкобс тоже вряд ли были очень довольны. Хорошо, что полиция задержала этого цветного парня, но если бы не это…

– Так ты думаешь, они будут настаивать на отставке? – повторил Эдельштейн.

– Не-ет, сейчас вряд ли. Сейчас они подождут. Дело еще не закрыто, рабби с шефом добрые друзья, глупо терять такое. Подождут, пока закончится контракт, а потом просто не продлят его, вот и все.

– Ей-Богу, мы их заставим! – сказал Пафф.

– С каких это пор ты так сильно любишь рабби? – спросил Аронс.

– Я его не люблю, – огрызнулся Пафф. – Никогда не любил и никогда не буду. Но ты не уловил суть.

– Какую еще суть? Они собираются уволить его.

– Они собираются попытаться уволить его, ты хочешь сказать, – поправил Пафф.

– Но у них большинство.

– Да, – сказал Пафф, – и там мы проиграем. Но увольнение рабби, который служит конгрегации уже шесть лет, которого уважает христианская община, – этот вопрос не должен решаться только одним правлением. Это касается всех. Так вот, я не знаю, сколько у рабби сторонников, но я знаю, что намного тяжелее уволить кого-то, чем позволить ему остаться. Никому не нравится увольнять.

– Ну и?

– И в этой ситуации у нас есть шанс победить. А если мы победим и рабби останется, мы здорово выигрываем. Одно дело, когда мы выступаем против них, – нас они просто забаллотируют; но когда выступает он, то обычно ссылается на религиозные законы или еврейскую традицию, и стоит на своем, пока они не уступят.

Эдельштейн улыбнулся. Каллен кивнул в знак согласия. Аронс сказал:

– Классная идея, Мейер.

Глава LIV

Целую неделю семья Смоллов чистила, мыла и застилала полки и буфеты, как и положено готовиться к Песаху. Рабби помогал, как мог, и, стоя на шаткой лестнице, передавал Мириам хранившиеся на самой верхней полке буфета тарелки и столовые приборы, которыми пользовались только во время пасхальной недели. Основная часть работы досталась, естественно, Мириам, и в этом году ей было труднее, потому что Джонатан уже всюду ходил за ней, путался под ногами и постоянно требовал внимания. Но, наконец, вечером в субботу они закончили. Пока Мириам блаженствовала на кушетке в гостиной, рабби занимался символическим поиском хомеца – крошек квасного[37]37
  Крошек квасного… – Согласно Торе, в течение всего Песаха можно есть только пресный хлеб (опресноки, маца). В доме не должно быть никаких следов закваски.


[Закрыть], специально оставленных повсюду, чтобы найти их при свечах и смести пером на деревянную ложку, которую сожгут наутро. Джонатан следовал за ним по пятам.

– Хочешь, чтобы я забрала у тебя Джонатана, Дэвид? – крикнула Мириам, совершенно не рассчитывая, что ее предложение будет принято.

– О, нет. Я всегда помогал своему отцу искать хомец, когда был маленьким. Дети любят это. Ты не помнишь, куда я поставил свечу? Не беспокойся, я уже нашел.

Он прочел вслух благословение: «Благословен Ты, Господь Бог наш… повелевший нам уничтожать хомец», и затем, в мерцающем свете свечи, смел с полки заранее припрятанные крошки квасного, завернул в кусочек ткани и отложил в сторону. Малыш наблюдал за ним широко открытыми глазами. Рабби произнес древнюю формулу: «Весь хомец и закваска, находящиеся в моем владении, которые я не нашел и не уничтожил, пусть считаются упраздненными и никому не принадлежащими, подобными праху земли».

– Завтра, – сказал он Джонатану, – ты посмотришь, как мы сожжем его. – Затем он позвал жену и попросил, чтобы она уложила ребенка спать. Мистер Эпштейн мог прийти в любой момент.

Рабби покачал головой.

– Сожалею, мистер Эпштейн. Я знаю, что у вас добрые намерения, но думаю, что вы совершаете серьезную ошибку…

– Я не понимаю, рабби. Мы хотели помочь Алану Дженкинсу наилучшим образом. Мы все втянуты в это дело. Его пригласила моя Диди, и все дети, которые были там, – это наши дети.

– Тогда почему вы не штурмуете тюрьму?

– Это смешно, рабби.

– Вот именно. Но ведь это же могло бы помочь ему. Я просто к тому, что не все благие намерения обязательно приводят к наилучшему результату. Вы говорите, что наняли для защиты Донохью. Я слышал о нем, кто же не слышал? И он уже собирается потребовать изменения места слушания дела на том основании, что молодой человек не может рассчитывать на справедливое рассмотрение дела в этом городе. Так вот, я не хочу, чтобы еврейская община официально заявила, что она сомневается в честных намерениях города. Я живу здесь уже несколько лет, и у меня нет никаких оснований предполагать такое. А ваши действия наводят на мысль, что вы почти уверены в виновности Дженкинса. Если он виновен, он должен быть осужден, но пока не собраны все доказательства, – я, например, намерен сохранять беспристрастность.

– Но изменение места слушания дела – просто общепринятая тактика.

– Да, но эту общепринятую тактику кто-нибудь другой может расценить как нечестную. Именно это неверно во всей вашей концепции социальной активности, с позволения сказать. Вашей собственной активности вам мало; вы хотите, чтобы все в храме делали то же самое. В нашей религии есть свод этических заповедей, нормы поведения, мистер Эпштейн, но каждый человек выполняет их, следуя голосу своей совести и своему собственному осмыслению. Один человек может принять участие в пикетировании, а другой, не менее заинтересованный в том же самом деле, решает, что лучших результатов можно достичь с помощью суда или личных переговоров, или путем пожертвований. Это решает личность. Даже на наших службах мы молимся скорее каждый поодиночке, чем как хор. Вы можете организовать кампанию и призывать к сбору средств, но пока хоть один член конгрегации выступает против, вы не имеете никакого права делать это от имени храма, независимо от того, какое подавляющее большинство голосов вы соберете на правлении.

– Я не понимаю тебя, Дэвид. – Мириам прижала кулак к губам, словно желая удержать резкие слова упрека. – Он пришел, чтобы загладить вину. Он так старался уладить конфликт. Он добрый человек.

– Конечно, он добрый человек. И Горфинкль, и все остальные. Все они добрые люди, иначе они не стали бы так беспокоиться из-за того, что может случиться с бедным негром, который случайно попал в кучу неприятностей. Но одной доброты недостаточно. Люди, принимавшие участие в религиозных войнах, были добрыми людьми, но, несмотря на это, они убили и искалечили десятки тысяч.

– О, Дэвид, ты так… так непреклонен. Неужели ты не можешь немного прогнуться?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Когда я должен и когда я могу, я прогибаюсь. Но я должен следить, чтобы не прогнуться слишком сильно и не споткнуться.

Глава LV

По воскресеньям миньян собирался в девять вместо половины восьмого, как по утрам в будни. День был прекрасный, времени для пешей прогулки вполне достаточно, но рабби взял машину. Он поехал не прямо в храм, а вдоль берега, пару раз останавливаясь по пути полюбоваться видом волн, разбивающихся о камни, и чаек, пикирующих низко над водой.

Дорога петляла вдоль берега, затем повернула, и он увидел впереди Хиллсон-Хаус. Поравнявшись с ним, рабби замедлил ход, решив остановиться и оглядеться. Но в окне соседнего дома он увидел мужчину, говорившего по телефону, и поехал дальше.

Он приехал как раз к началу службы. По воскресеньям всегда собиралось больше людей, потому что многие отцы, привозившие своих детей в воскресную школу, шли в миньян за неимением лучшего занятия, пока дети учатся. Сегодня после короткой службы один из постоянных прихожан угощал всех легким завтраком в честь помолвки своей дочери.

Они пили чай и кофе с пресным печеньем – вечером начинался Песах. Артур Нуссбаум, как всегда, проталкивал свой любимый проект.

– Послушайте, друзья, нет никакого смысла просто держать все эти бабки в банке…

– Проценты набегают…

– А цены каждый год растут вдвое и перекрывают их. Все уже понимают, что рано или поздно мы их заменим, эти стулья. Если бы мы начали сразу, как только эти деньги нам завещали, уже половину мест, вплоть до центрального прохода, заменили бы. А в этом году денег хватит на треть, не больше.

– Ну, это совсем уже бред! Часть мест – одни стулья, часть – другие. Жуткое зрелище. Женщины нам такое устроят…

– Ну и пусть. Да как вы не поймете, – убеждал Нуссбаум, – когда они это самое зрелище увидят, они из кожи вон вылезут, чтобы и остальные заменить.

– Да? Из-за постоянных мест скандал еще не закончился, а теперь еще и вся первая треть храма будет с великолепными новыми стульями…

Стоявший поблизости рабби пробормотал:

– А почему это должна быть первая треть? Почему не начать замену стульев сзади? – Тут он заметил, что Пафф выходит из часовни, извинился и ушел.

Нуссбаум услышал замечание и повторил его другим.

– Он что, шутит?

– Это еще хуже. Это уж наверняка у всех вызовет раздражение.

– Наши постоянные места раздражают больше, – заметил доктор Эдельштейн. – Сделайте сзади мягкие сиденья, и можете сажать меня туда прямо сейчас.

Ирвинг Каллен кивнул.

– В чем-то ты прав, Док. Мне-то все равно. Я толстый, но держу пари, что мой старик действительно оценит это.

– Если хорошенько подумать, – медленно произнес Нуссбаум, – это просто справедливо.

Бреннерман внезапно расхохотался.

– Ей-Богу, Нуссбаум, вы правы, рабби придумал идеальное решение!

Все посмотрели на него.

– Вы что, не поняли, мальчики? Передние ряды для ихэс[38]38
  Ихэс – см. сноску на стр. 44 – примечание № 24.


[Закрыть], задние – для тухэс[39]39
  Тухэс (идиш) – задница.


[Закрыть]. Выбирайте! – Он заметил Горфинкля и, все еще громко хохоча, пошел поделиться с ним новостью.

Рабби окликнул Паффа и провел его в боковой коридор. Когда они отошли достаточно далеко, он сказал:

– Я читал ваше заявление в полиции, мистер Пафф. Судя по именам людей, которых вы указали как своих партнеров по коммерческой сделке, я подозреваю, что вы интересовались Хиллсон-Хаус в качестве возможного места для нового храма.

Пафф усмехнулся.

– Правильно, рабби, но теперь об этом, конечно, и речи быть не может. Мы оставили это дело. Я вообще-то собирался сообщить вам, но Беккер сказал, что вас это все равно не заинтересует.

– Все в порядке, – поспешил заверить его рабби. – Меня это не интересовало и не интересует. Я просто хочу разобраться в некоторых деталях самого происшествия. Вы заявили в полиции, что снизили скорость, когда подъехали к Хиллсон-Хаус, и затем поехали дальше. Это правильно?

– А что?

– Вы не останавливались?

Пафф задумался.

– Может, и остановился на мгновение.

– Вы абсолютно уверены, что не останавливались намного больше, чем на мгновение?

– К чему вы клоните, рабби?

– Я предполагаю, что вы останавливались на длительное время, возможно, на пятнадцать-двадцать минут или даже больше.

– Почему вы так считаете?

– Потому что при существующем положении вещей ваше заявление выглядит неправдоподобно. Сегодня утром по дороге к храму я проехал мимо Хиллсон-Хаус. Там прямой отрезок дороги, никаких поворотов, ничто не закрывает обзор. Даже в грозу, задолго до того, как вы подъехали к Хиллсон-Хаус, с какой бы стороны вы ни приближались, вы могли увидеть, ждет там кто-нибудь или нет. Следовательно, вам не было никакой нужды снижать скорость. И так как вы собирались встретиться там с кем-то, я полагаю, что вы ждали хотя бы пятнадцать минут.

– Хорошо, предположим, я ждал?

– Тогда полицию может заинтересовать, почему за это время вы не вошли в дом.

– Я не входил. Клянусь, что не делал этого, рабби.

– Почему?

Пафф выглядел потерянным.

– Сам не знаю, если честно. Я был там несколько раз, днем все это место выглядело страшно привлекательным. А в тот раз было темно, шел дождь, и мне просто не хотелось входить одному.

– Тогда почему вы не сказали в полиции правду?

– Все просто, рабби. Я уже слышал, что там нашли Муза. Он у меня работал, значит, я его знал. Если бы я сказал, что стоял возле дома около получаса, начались бы вопросы: Слышал ли я что-нибудь? Видел ли я что-нибудь? Почему я не вошел? Нет-нет, я не хотел оказаться замешанным.

– Вот как раз теперь-то вы и замешаны, должен сказать. На вашем месте я бы пошел в полицию и сказал, что вы хотите изменить свое заявление.

– Но это означает, что я лгал, и будет выглядеть подозрительно.

– Будет выглядеть намного подозрительнее, когда они сами все узнают.

Пафф вздохнул.

– Думаю, что вы правы, рабби.