Текст книги "В воскресенье рабби остался дома"

Автор книги: Гарри Кемельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава XXVIII

– … Нет, мэм, сообщите в электрическую компанию. Но могу сказать вам, что звонить им тоже бесполезно. Они знают об этом. Света нет во всей этой части города. Гроза вывела из строя подстанцию.

Сержант Хэнкс повернулся к полицейскому Смиту, отдыхавшему за чашкой кофе в расстегнутом мундире.

– Ну что за ночь, а, сынок! Человек сто звонят в электрическую компанию, а когда не могут пробиться к ним, звонят нам.

Смит сочувственно улыбнулся, а сержант опять был у телефона.

– Отделение полиции Барнардс-Кроссинга, говорит сержант Хэнкс… Да, мистер Бегг… О да, это одно из зданий, которые патрульная машина регулярно проверяет… Нет, сэр, ничего не сообщали… Вы говорите, там был свет?… Это странно – та часть города полностью обесточена. У вас ведь нет света?… Ах, раньше… Нет, сэр, я не разговаривал ни с моей девочкой, ни с моей женой… Ладно, сэр, я прошу прощения, но люди звонят почти непрерывно в течение последнего часа по поводу света… Да сэр, я скажу, чтобы патрульная машина проверила…

Он повернулся на вращающемся стуле.

– Сукин сын!

– Бегг? Двух мнений быть не может, – сказал полицейский. – Я тебе когда-нибудь рассказывал о том времени, когда он…

– Я лучше позвоню патрульным, – прервал его сержант. – С него станется записать время. Слышишь меня, Боб? Это Хэнкс. Когда вы проезжали Тарлоу-Пойнт? Ага… Хорошо, прокатитесь туда, ладно? Старик Бегг заявляет, что видел там свет… Нет, прямо перед тем, как сгорел трансформатор… Хорошо.

Глава XXIX

Диди сидела на переднем сиденье между ребятами. Дворники работали в самом быстром режиме, но все равно не справлялись с потоками воды.

– Вот уж не позавидуешь этому Дженкинсу, – сказал Стью, – ехать на мотоцикле в такую погоду…

– Он всегда может нырнуть куда-нибудь и переждать.

Они поставили машину перед Хиллсон-Хаус, Стью вынул из бардачка фонарик и включил его.

– Ого, – сказал Джейкобс, – дверь открыта.

– Может, Муз проснулся и сам ушел, – с надеждой сказал Стью.

– Возможно, но лучше все-таки посмотреть. Эй, дай мне фонарик. – Билл поднялся по лестнице, Стью за ним. Он открыл входную дверь и обвел комнату лучом. Потом прошел через холл в кабинет, где они оставили Муза. Он остановился на пороге и направил луч на кушетку. На ней лежало что-то, напоминавшее гигантский кокон в серебристом белом пластике.

Стью нервно хихикнул.

– Черт, вы и вправду хорошо его завернули. Зачем вы закрыли ему этим голову?

Но Джейкобс был уже возле кушетки.

– Мы его оставили не так. Помоги мне!

Тело было полностью укутано в кусок полиэтилена, верхний клапан которого был накинут на голову и плотно подсунут под края.

Джейкобс в ярости сорвал клапан, затем с помощью Стью стащил с тела остальную часть. Лицо Муза было неестественно белым. Джейкобс потрогал лоб и щеки. Они были холодны. Он передал Стью фонарик и стал растирать лежащему руки. Потом с отвращением выпустил их.

– В чем дело? – прошептал Стью.

– Он мертв.

Он сунул руку под рубашку, чтобы проверить, нет ли сердцебиения.

– Так ты не узнаешь, – сказал Стью. – Надо приложить к его губам что-нибудь вроде зеркала.

– У меня нет зеркала, – со злостью ответил Билл. – Приложи ему ко рту стекло фонарика.

Стью протянул фонарик, но Билл сказал:

– Давай убираться отсюда ко всем чертям.

Они пошли, потом побежали, с грохотом слетели по ступенькам и помчались к машине. Стью распахнул дверь машины, а Билл обежал вокруг капота на другую сторону.

– Где Муз? – спросила Диди, отодвигаясь, чтобы пустить Стью за руль.

– Не бери в голову.

Он завел мотор, но не успел еще включить передачу, как к ним с шумом подъехала машина, развернулась и остановилась прямо впереди, ослепив их фарами дальнего света. Полицейский с пистолетом в руке открыл водительскую дверь.

– Заглуши мотор, – приказал он. – Теперь выходите, все.

Глава XXX

Харви Кантер, свояк Бена Горфинкля, был на десять лет старше его. В частной жизни он был левый, атеист и насмешник, публично же – в качестве главного редактора «Линн Таймс-Геральд» – республиканец, консерватор и верный защитник существующего порядка вещей. Он писал передовые статьи, поддерживающие книжную цензуру, молитвы в школах, закон и порядок в городах, и нападал на студенческие беспорядки, на мягкое обращение с преступниками и движение хиппи. Это был высокий, длинноногий человек с копной седеющих волос, нетерпеливо отброшенных назад. Все в нем было нетерпеливым. Он был беспокоен и непоседлив, ни минуты не мог сидеть без движения; он или вставал и расхаживал по комнате, или – если оставался сидеть – съезжал вперед, опираясь на самый копчик, или подтягивал ногу под себя, или, если кресло позволяло, устраивался так, чтобы голова была на одном подлокотнике, а ноги на другом.

Он относился к Горфинклю насмешливо и иронично; его Эдит тоже вела себя по отношению к своей младшей сестре, миссис Горфинкль, несколько покровительственно. Однако Горфинкли приходили на обед, когда их приглашали, – отчасти по привычке, а отчасти потому, что Бен Горфинкль патологически любил поспорить.

После обеда мужчины раскинулись на креслах в гостиной, пока женщины убирали со стола и мыли посуду. Кантер откусил кончик сигары и, поднося к ней спичку, сказал:

– Я слушал на днях вашего рабби. Я тебе говорил?

– Нет, – осторожно сказал Горфинкль. – Когда это было?

– Примерно неделю назад. Он выступал на встрече в Торговой палате, подумать только.

– Я не знал, что ты ходишь на такое.

– Им понадобился, черт побери, представитель от газеты, и я вытянул короткую соломинку. Ваш человек был неплох.

– О чем он говорил?

– А, как обычно – место храма в современном мире. Мне кажется, за последние шесть месяцев я слышал в разных местах дюжину священников, пасторов и прочего религиозного народа, и все, о чем они говорят, – это место церкви или, в данном случае, синагоги в современном мире. Думаю, они так много говорят об этом только потому, что с местом этим что-то не так, но ваш парень, похоже, говорил достаточно разумно.

– Что он говорил?

– Насколько я помню, суть была в том, что современный цивилизованный мир, наконец, возвращается к точке зрения, которую синагога проповедовала пару или больше тысяч лет – социальная справедливость, гражданские права, права женщин, важность обучения. У него впечатление, что в конце концов, спустя почти две тысячи лет, иудаизм входит в моду.

– Это очень интересно, – сказал Горфинкль. – У меня был длинный разговор с ним – Прямо перед тем, как я приехал сюда. И разговор был в некотором роде на ту же тему, но я бы сказал, что в споре со мной он отстаивал противоположную точку зрения. Есть люди, которые могут стать в споре на любую сторону в зависимости от того, что им удобно, – добавил он.

– Он не произвел на меня такого впечатления, – спокойно сказал Кантер. – Что у вас произошло?

– Видишь ли, как в любой организации, у нас две стороны – моя и та, которую можно назвать оппозицией. Ее возглавляет Мейер Пафф. Ты его знаешь.

– Да, я знаю его.

– Мы хотим, чтобы храм проявлял активность в различных современных движениях – вроде гражданских прав, например. Пафф и компания за то, чтобы он оставался местом, куда, понимаешь, приходят только помолиться на Верховные праздники или вечером в пятницу. И я выяснил, что рабби довольно активно агитировал за них. Так что пришлось с ним объясниться.

– И чем все закончилось?

– Я недвусмысленно сказал ему, что не потерплю этого и что мои люди – а у нас подавляющее большинство – не потерпят этого. – Он наклонился вперед. – Представляешь, он говорил с детьми, объясняя им, что мы неправы. Он пользуется популярностью у детей и собирался использовать их, чтобы повлиять на родителей.

– Как он это воспринял?

– О, задрал нос и заявил, что никто не будет учить его, о чем говорить, что он раввин и сам будет решать, что ему следует говорить и чего не следует.

– И?

Горфинкль с удовольствием почувствовал, что завладел вниманием свояка и что на этот раз собьет с него привычную надменность. Он улыбнулся.

– Я сказал ему, что перед нашей маленькой беседой у меня была встреча с большинством правления, и мы решили, что если он откажется поддержать нас, на следующем заседании будет выдвинуто – и принято – предложение об его отставке.

– Ты уволил его?

Он поджал губы и наклонил голову.

– Почти что.

– И ничего личного, конечно.

– Приятно осознавать, что здорово справился с задачей, – самодовольно улыбаясь, сказал Горфинкль.

Кантер встал со стула и зашагал по комнате. Он повернулся и свирепо посмотрел вдоль длинного носа на свояка.

– Ей-богу, вы, такие приятные и благовоспитанные, способны обделаться в любой ситуации и так все запутать, что хоть плачь. Тебя выбирают президентом, и ты начинаешь увольнять людей, не успев согреть стул под своей задницей.

– Организация не может двигаться одновременно в двух направлениях, – возразил Горфинкль. – Если мы хотим добиться какого-нибудь прогресса…

– Прогресса? На черта вам добиваться прогресса? Ты думаешь, что у всего есть годовой баланс, который должен превзойти баланс предыдущего года, чтобы показать, что вы идете вперед? Какого, черт возьми, прогресса должна добиваться контора, которая существует две тысячи лет?

– Если она хочет выжить…

– Она должна попасть в струю – так, что ли? Гражданские права, расчистка трущоб, рабочие места – это нынче в моде и в почете, и все жалостливые либералы и социал-демократы пытаются пристроиться туда же. Тьфу! Меня тошнит от вас. Когда ты умудрился стать таким чертовым либералом? Сколько чернокожих ты принял на работу в «Гексатроникс»?

– Я не занимаюсь приемом на работу.

– Но, конечно, пикетируешь офис того, кто нанимает.

– Что-то я не замечал особого либерализма в политике «Таймс-Геральд», – сухо сказал Горфинкль, – а руководишь им ты.

– Я руковожу им для владельцев. И руковожу в соответствии с их желаниями. Да, я проститутка, это так, – охотно добавил он. – Это относится к большинству журналистов. Но я не обманываю себя. Проститутка – да, но не лицемер.

– Так вот, у меня есть основания полагать, что рабби Смолл лицемер, и это имеет некоторое отношение к моему решению, – самодовольно произнес Горфинкль.

– Неправильно навязывает филактерии? Носит талес наизнанку?

– Я понятия не имел, что ты так интересуешься раввинами и вопросами религии.

– А я и не интересуюсь, и почти не знаю вашего рабби. Просто я терпеть не могу, когда обижают людей. – Он пристально посмотрел на свояка. – А последствия для конгрегации? Ты подумал об этом?

Горфинкль пожал плечами.

– На самом деле у него нет приверженцев, разве что среди детей, а они не в счет. И когда я говорил с ним, я думал именно о конгрегации. Дело в том, – он понизил голос, – что я пытался предотвратить серьезный раскол. Понимаешь, есть горстка раскольников, диссидентов – старая гвардия, которая настроена против любого пункта нашей программы. Так вот, они или подчинятся, или уйдут. Если они уйдут, нас это не слишком беспокоит; это всего два-три десятка человек. Но если мы позволим рабби продолжать, он может создать немалую оппозицию, и мы потеряем сотню с лишним. А это уже серьезно.

– То есть ваша стратегия заключается в том, чтобы заставить оппозицию замолчать?

– Что в этом плохого? Почему мы должны предоставлять оппозиции трибуну?

– Потому что у нас демократия. Так поступает и правительство.

Они спорили долго, большей частью громко; и к тому времени, когда Горфинкли – достаточно поздно – собрались, наконец, уезжать, ни один из них не убедил другого. Они попрощались с формальной вежливостью, точно так же, как после окончания любого из их предыдущих споров.

Через пять минут после их отъезда зазвонил телефон, и Харви Кантер взял трубку.

– Отделение полиции Барнардс-Кроссинга, говорит сержант Хэнкс. Я могу поговорить с мистером Бенджамином Горфинклем?

– Он только что уехал.

– Он поехал домой, сэр?

– Конечно, я думаю, да. А в чем дело?

– Мы свяжемся с ним там.

– Одну минуту. Я его свояк. Харви Кантер из «Таймс-Геральд». Произошел несчастный случай? Ограбили дом?

– Нет, мистер Кантер, ничего такого.

И сержант повесил трубку, оставив Кантера в тревожных размышлениях.

Глава XXXI

Сержант Хердер из Бостонского отделения полиции обладал бесконечным терпением, и был вынужден использовать это терпение до последней крупицы, общаясь с сидевшей перед ним оборванкой.

– Теперь послушай, Мадлен, давай посмотрим, можешь ли ты оказать нам небольшую помощь. Вспомни, что я тебе говорил: этот человек знает, что ты видела, как он уходил от Вилкокса, он может волноваться из-за этого и может попытаться принять решительные меры. Ты понимаешь?

Женщина, уставившись на него, как загипнотизированная, быстро закивала головой.

– Что ты понимаешь?

– Он может попытаться что-то сделать.

– Что?

Она покачала головой.

– Я не знаю.

Сержант Хердер встал и быстро прошел в конец комнаты. Он постоял там минуту, пристально глядя на стену. Потом медленно вернулся.

– Он может попытаться убить тебя, Мадлен, как сделал это с Вилкоксом. Вот что он может попытаться сделать.

– Да, сэр.

– Да, сэр, что?

– Он может попытаться убить меня.

– Прекрасно. Обязательно запомни это. Обязательно держи это в голове. Так вот: мы должны поймать его прежде, чем у него появится такая возможность. А чтобы поймать его, мы должны знать, как он выглядит. Понимаешь?

– Я знаю, как он выглядит.

– Я знаю, что ты знаешь, но мы не узнаем, если ты не скажешь нам. Так какого роста был этот человек? Высокого или низкого?

– Среднего.

– Какого цвета у него волосы?

– Он был в шляпе.

– Хорошо, какого цвета была эта шляпа?

– Просто мужская шляпа.

– Просто шляпа. Прекрасно. Вот офицер Донован, Мадлен, он художник. Он рисует картины.

– Я знаю, кто такой художник, – сказала она с достоинством.

– Конечно, знаешь. Ну, наконец-то мы сдвинулись с места. Офицер Донован покажет тебе несколько рисунков, и я хочу, чтобы ты сказала ему, какой больше всего похож на того человека – человека, о котором мы говорим, человека, которого ты видела. Понимаешь?

Она кивнула.

– Покажи ей кого-нибудь в шляпе, Донован.

Она посмотрела на эскиз.

– Шляпа была более плоская, – сказала она.

– А как насчет лица?

– Да, этот может быть.

– Прекрасно. Наконец-то мы сдвинулись с места.

– Одну минуту, – сказал Донован. Он быстро сделал набросок и показал ей другой эскиз, очень непохожий на первый. – Как насчет этого?

– Да, этот может быть.

– Может, опять попробуешь показать ей фотографии, – предложил Донован.

Хердер разочарованно покачал головой.

– Я уверен, что она бы узнала его, если бы увидела, – сказал Донован. – Она просто не может его описать.

– Сейчас я уже не уверен, что она вообще видела его.

– С тем другим, футболистом, было то же самое, но она ведь выбрала его фотографию из пачки, которую мы ей дали.

– Да, – он повернулся к женщине. – Теперь, Мадлен, я покажу тебе фотографии, и ты скажешь мне, если увидишь его. Хорошо?

– Конечно, сержант, все, что вы скажете.

Глава XXXII

Когда зазвонил телефон, миссис Картер была уверена, что это Муз. Но на другом конце был незнакомый голос.

– Мистера Картера, пожалуйста.

– Мистера Картера нет дома. Я могу ему что-то передать?

– Это говорят из отделения полиции Барнардс-Кроссинга. Скажите, где мы можем его сейчас найти? Когда вы его ждете?

– Он ушел сразу после обеда. Одну минуту, подъехала машина, может быть, это уже он. Подождите у телефона.

– Это ты, Рафаэл? Тебя к телефону.

Он взял трубку.

– Говорит Картер.

– Отделение полиции Барнардс-Кроссинга. Говорит лейтенант Дженнингс. Подождите, пожалуйста, нашего сержанта Хэнкса. Он сейчас будет у вас.

– Отделение полиции? В чем дело?

– Сержант Хэнкс все объяснит, – лейтенант Дженнингс положил трубку.

Глава XXXIII

– Чертовски забавно, что все ваши родители должны были куда-то уйти сегодня вечером, – сказал шеф Лэниган. – Когда они могут вернуться?

Стью пожал плечами, а Диди сказала:

– Я знаю только, что нашла записку на столе в кухне, где сказано, что они пошли в кино. Они не написали, в какое, но я знаю, что это не «Сисайд» в Барнардс-Кроссинге, потому что тот фильм они уже видели. А потом могли зайти куда-нибудь выпить кофе.

– Ладно, я скажу, чтобы сержант продолжал звонить каждые пятнадцать минут, пока мы не найдем их. А вы, детки, ждите здесь и не вздумайте выкинуть какую-нибудь шутку.

Он оставил их в своем кабинете – ребят на скамье у стены, а Диди в кресле около окна. У нее был несчастный вид, глаза опухли. Шок от известия о смерти парня, которого она видела всего несколько часов назад, и последовавший арест ошарашили ее. Однако она уже взяла себя в руки и угрюмо смотрела через окно на маленькую лужайку перед зданием участка.

Стью осторожно придвинулся поближе к Биллу Джейкобсу и прошептал:

– Ты знаешь, я не думаю, что они отпустят нас до прихода родителей. Может, я должен сказать, что они у моей тети Эдит и что их можно найти там?

– Ты уже сказал им, что не знаешь, где они, – шепнул в ответ Билл.

– Нет, я не говорил этого. Он спросил, знаем ли мы, когда они вернутся, но не спрашивал, где они.

– Я думаю, мы должны стоять на своем. Может, позвонит-позвонит, увидит, что родителей нет, и отпустит?

Стью откинулся на спинку и нервно забарабанил пальцами по подлокотнику. Он снова наклонился вперед.

– Знаешь что, Билл? Пожалуй, мы должны рассказать им про Муза – я имею в виду про то, как мы нашли его.

– Конечно, почему нет? Ты вне подозрений, – с горечью сказал Билл. – Для тебя это не имеет значения.

– Что ты хочешь сказать?

– А то, что тебя вообще не было в доме во время грозы. И он был уже мертв, когда ты увидел его. А в какое положения это ставит меня и Диди?

– Но рано или поздно они это выяснят.

– Как они это выяснят? По тому, что я подслушал из разговора, копы думают, будто он просто умер от передозировки алкоголя.

– Так думают копы. А как только доктор исследует тело, тут же выяснится, что это не единственный вариант. Это он скажет, умер парень от алкоголя или от удушья.

– Я не имею в виду, что мы не должны говорить им, – выкрутился Билл, – но не думаю, что мы должны говорить им что-нибудь без адвоката. И они не могут поставить это нам в вину, – сказал он с уверенностью, которой не испытывал. – Таков закон.

– Может, ты и прав. Жаль, что здесь нет моего старика, – грустно сказал Стью. – Он устроил бы мне скандал за то, что я вляпался в такое, но он бы знал, что делать. Он бы проследил, чтобы копы обращались с нами справедливо. Слушай, как ты думаешь, кто это мог сделать?

Билл покачал головой.

– Я оставил дверь незапертой. Кто угодно мог войти.

– Слушай, а этот, Алан Дженкинс? Вы все говорите, что Муз без конца доставал его. В наше время они не принимают это безропотно.

– И когда он уехал от Диди, у него была куча времени, чтобы вернуться туда.

– Я знаю.

Глава XXXIV

– А что ты мог от него услышать, Дэвид? Мистер Вассерман – старый человек, он практичен. Я знаю, что ты чувствуешь, но иногда приходится идти на компромисс. Ты сам говорил, что парносса необходима для хорошей жизни, что не может быть хорошей жизни, если не зарабатывать на нее. – Она суетилась вокруг него, как квочка: принесла шлепанцы, налила чашку горячего чая, щедро сдобренного виски и лимоном.

– Выпей; это предохранит от простуды.

– Зарабатывать на жизнь – необходимость, – вставил он посреди всей этой суеты. – Зарабатывать на хорошую жизнь – роскошь. Мне не нужна роскошь для хорошей жизни. Я не отвергаю ее, конечно, я не аскет. Но я не нуждаюсь в ней.

– Но куда бы ты ни поехал, за исключением маленьких городков вроде Барнардс-Кроссинга, везде будет больше чем один храм. И это уже будет означать конкуренцию.

Он устало покачал головой.

– Ты не понимаешь, Мириам. По сути дела раввину платит храм или синагога, потому что в Америке это самый удобный способ выплаты вознаграждения за его работу. Но он – не служащий храма. Судье тоже платит государство, но он все же абсолютно свободен и может вынести постановление против действий своего государства. И если здание его суда сгорит дотла, это не означает, что он утрачивает свои обязанности, свою ответственность и свое предназначение. Но здесь, если храм разделится, у нас будет скверная ситуация. Два раввина превратятся лишь в приманку в двух кампаниях за членство. И я не хочу участвовать в этом.

– Но если, как ты говоришь, ты настаиваешь на том, чтобы быть раввином единой общины, то это навсегда означает жизнь в маленьком городе.

– Что ж, я люблю маленькие города. А ты нет?

– Да-а, но маленькие города означают маленькие общины, а маленькие общины означают маленькую оплату. У тебя нет никаких личных амбиций?

Он удивленно посмотрел на нее.

– Конечно, есть. А зачем бы еще я тратил так много времени на постоянное обучение? Но мои амбиции заключаются в том, чтобы быть рабби, а не в чем-то еще. Я не стремлюсь использовать раввинство как трамплин для какой-то другой работы, которая выше оплачивается и более престижна. И не хочу быть важным рабби с большой кафедрой в каком-нибудь престижном храме, где меня никогда нельзя будет найти, потому что я постоянно должен буду где-нибудь выступать. Я бы не хотел этого, и ты, – он потянулся к ней и успокаивающе похлопал ее по руке, – ты этого тоже не хотела бы. Возможно, ты гордилась бы мной некоторое время, увидев мое имя или фотографию в еврейской прессе. Но через некоторое время ты бы привыкла к этому, как и ко всему остальному. Кроме того, я думаю, что в любом случае не способен на это.

– Но ты должен пойти на какой-то компромисс, Дэвид, или…

– Или что?

– Или продолжать переезды.

– Мы провели здесь почти шесть лет. Но ты права, пора бы и остановиться. Джонатану это тоже не на пользу, опять-таки. Я думал об этом. Куда бы я ни поехал, везде будут свои Горфинкли и свои Паффы.

– И что ты намерен делать? – спокойно спросила она.

Он пожал плечами.

– Пожалуй, выберусь в Нью-Йорк на этой неделе, повидаю Хэнслика и скажу ему, что хотел бы другое место. Может быть, в Гилеле…

– Дэвид, и все это из-за того, что ты настолько… – она собиралась сказать «упрям», но смягчила, – настолько убежден в своей правоте?

Он внимательно посмотрел на нее и улыбнулся.

– У католиков есть их исповедники, – сказал он, – а у евреев есть их жены. Пожалуй, наш порядок мне нравится больше.

– Ты увиливаешь, – сказала она, но невольно засмеялась.

– Увиливаю? Не исключено. Ну, хорошо, возможно, частично и из-за того. А тебе что, не понравились эти два дня в Бинкертоне? По правде говоря, дорогая, я устал от борьбы. Я борюсь уже почти шесть лет – с тех пор, как приехал сюда. В принципе я был к этому готов, но надеялся, что смогу сосредоточиться на своей настоящей работе, как только выяснится, кто здесь рабби. Но все это время я должен был бороться только за то, чтобы остаться. И я устал.

– Ты и в Бинкертоне спорил, – заметила она.

– Там было другое. То был вопрос принципа. А тут – не знаю, возможно, это неподходящая конгрегация для меня. Они такие… такие сварливые. – Он засунул руки глубоко в карманы брюк и зашагал по комнате.

– Репутацией покладистых евреи никогда не пользовались, – мягко сказала Мириам. – И почему ты думаешь, что их сыновья и дочери в колледжах будут другими?

– Возможно, и нет, но, может быть, их разногласия будут на другом уровне, чем, скажем, постоянные места в храме. И еще кое-что. Раввин, прежде всего, – ученый, исследователь. Для научной работы необходимо свободное время. А в Гилеле, надеюсь, оно у меня будет…

– Но здесь ты делаешь дело; в колледже ты будешь только читать об этом.

– Что ж, я бы хотел иметь возможность немного почитать.

– Ах ты… – Она взяла себя в руки. – Ты витаешь в облаках, Дэвид. А как насчет ближайшего будущего? Общинный Седер в воскресенье, например. Ты будешь проводить его? Ты думал об этом?

– Нет, не думал. Но теперь, когда ты напомнила, думаю, что пока я не ушел в отставку или пока за нее не проголосовали, официально я все еще рабби, и мне бы следовало провести его. Конечно, Горфинкль с помощью нового ритуального комитета может решить, что руководить будет кантор или, например, Брукс. Меня это не очень волнует. Я и сам чувствовал бы себя неловко, не будучи переизбранным на новый срок. Да и вообще, Седер-то ведь, по сути, вовсе не общинное мероприятие. Это семейный праздник. Мы проводим Седер в храме только потому, что многие люди или слишком ленивы, чтобы провести свой собственный, или просто не могут.

– Но если они действительно решат, что руководить будет кто-то другой, что ты сделаешь?

– Я? Останусь дома.

– Но…

В дверь позвонили.

– Кто это, в такое время? – воскликнул рабби. – Одиннадцать часов.

Мириам поспешила к двери.

– Это мистер Картер. Входите, пожалуйста.

Он вошел в комнату и сел на придвинутый для него стул – сел на край, выпрямившись и не касаясь спинки стула.

– Мой сын мертв, – объявил он.

Рабби с женой были потрясены.

– О, мистер Картер, мне так жаль, – сказала Мириам.

– Как это случилось? – тихо спросил рабби. – Расскажите. Могу ли я что-нибудь сделать?

– Думаю, что можете, – сказал Картер. – Они позвонили мне сегодня вечером. Я уходил, и они позвонили как раз, когда я вернулся домой. Попросили меня подождать, пока приедет какой-то полицейский сержант. Когда он приехал, он захотел, чтобы я поехал с ним в участок. Я все спрашивал его, в чем дело, но он говорил только, что я все узнаю, когда приеду в отделение. Шеф был там, когда я приехал, и он сказал мне. Он вызвал меня, чтобы я опознал тело. – Он коротко, горько засмеялся. – Фотография моего мальчика была в газете практически каждую неделю в прошлом году. Держу пари, что большинство людей в городе знали его лучше, чем председателя городского управления. Он был почетным гостем на ежегодном банкете малой Торговой палаты в конце футбольного сезона. Но им нужен был я, чтобы опознать его.

– Это просто необходимая формальность, – заметил рабби.

– Да, наверное, дело в этом.

– Они сказали вам, как это произошло?

– Они не сказали точно, кроме того, что он напился, и, похоже, выпил ужасно много. Что ж, виски – яд. Это была интоксикация, вот что с ним было. Это латинское слово, и оно означает яд. Вы знаете?

Рабби кивнул.

– Они привезли тело в отделение полиции, – продолжал Картер, – в полицейской санитарной машине. Они открыли дверь, и он был там, накрытый одеялом. Голова была в глубине, так что мне пришлось забраться прямо внутрь. Лэниган вошел после меня, откинул одеяло и спрашивает: «Это ваш сын?». «Да, – говорю, – это мой сын». И тогда они рассказали мне, что нашли его в Хиллсон-Хаус. Он лежал там на кушетке, и они почувствовали, что от него пахнет виски. Лэниган сказал, мол, если пить виски так быстро, что у тела нет возможности избавиться от него, это может быть очень опасно. Так что я полагаю, что так, должно быть, и случилось.

– Вы сказали, что я могу помочь, – сказал рабби. – Вы хотите, чтобы я попытался получить дополнительную информацию о том, как именно это случилось?

Плотник покачал головой.

– Нет, я думаю, что так оно и случилось, как сказал Лэниган. Я знал, что Муз пил, даже когда еще был в средней школе. – Он снова сделал паузу и продолжал. – Лэниган отвез меня домой, чтобы я сообщил об этом миссис Картер. Она приняла это ужасно. Лэниган вызвал доктора, и тот дал ей что-то, чтобы она успокоилась. У меня не хватило духу помешать этому, да простит меня Бог.

– А как она сейчас? – мягко спросила Мириам.

– Сейчас она спит. С ней моя самая старшая девочка. – Он потер глаза костяшками пальцев, словно желая отогнать сон. – Потом я вслед за Лэниганом вернулся в отделение – узнать, когда я смогу забрать тело, чтобы похоронить его подобающим образом. А Лэниган сказал, что им, возможно, придется делать вскрытие, чтобы установить истинную причину смерти.

– Таков закон.

– А я не согласен с этим. Я знаю причину смерти. Лэниган сказал мне. Так зачем его резать?

– Я думаю, они должны убедиться.

– Они должны еще больше убедиться, чем уже убедились? Насколько больше? Тело – храм духа, рабби. Даже если дух ушел, разве вы имеете право уничтожать храм? Я не согласен с этим. Это против моих религиозных убеждений. – Он устремил на рабби пронзительный взгляд. – Я не собираюсь воевать с управлением полиции или с городом, но если меня заставят, я буду. Но я слышал, что вы дружны с Лэниганом, почти с тех пор, как вы приехали. Я и подумал: может, вы могли бы поговорить с ним об этом для меня?

– С точки зрения закона я в этом деле никто. Я хочу сказать, что я не адвокат и не могу действовать как ваш законный представитель. Вы думали о том, чтобы нанять адвоката?

Картер покачал головой.

– Сейчас я хочу не борьбы, рабби. Если дело дойдет до суда, я возьму адвоката. А сейчас я думаю о том, не могли ли бы вы убедить его ради меня и моей жены.

– Хорошо, я поговорю с ним, – сказал рабби. – Но не следует ожидать слишком многого. Лэниган не тот человек, чтобы отказать вам в вашей просьбе без достаточно серьезных на то оснований. И если это так, то не думаю, что я смогу убедить его. Но я поговорю с ним, если хотите.

– Когда? – настойчиво спросил Картер.

– Когда хотите.

– А можно прямо сейчас?