Текст книги "Любовь не по правилам (СИ)"
Автор книги: Галина Гонкур
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)
В общем, в какой-то момент Роберт осознал, что пора нанимать адвоката, иначе и вправду есть все шансы сесть за решётку по совершенно унизительной для него статье. И на зоне пацаны его зачморят за подобное. Илью ему посоветовали знакомые – он не раз их выручал, показал себя человеком честным, профессиональным, дотошным и вполне надежным. Этого набора и полученных рекомендаций Роберту было вполне достаточно для принятия решения.
Находясь рядом, Илья и Роберт являли собой довольно забавный диссонанс: высокий, стройный, с аристократичной внешностью Илья, вылитый древний грек, только лысый, – и невысокий, кряжистый, похожий на сицилийского мафиози Роберт, с лицом, по которому Ломброзо плачет. Любому стороннему наблюдателю было издалека видно, где тут положительный герой, а где – отрицательный. Правда, на людях вместе они редко показывались, если только в суд или на допрос к следователю, а так все их встречи проистекали в тиши адвокатского кабинета, в остальное время Робокоп скучал в своем загородном коттедже – у него от столкновения с гражданкой Мухиной случилось что-то вроде депрессии, если ею страдают такие несложно устроенные люди. Правда, последние, или как принято говорить в определенных кругах, «крайние» разы они встречались дома у Роберта, в его подмосковном коттедже. Робокоп был готов оплачивать выезды Ильи к себе, лишь бы не встречаться лишний раз с злобной истицей.
Илья ехал на электричке из Подмосковья, от Робокопа, и разгадывал кроссворд. Таак, «пространство в центральной части клетки, заполненное клеточным соком». О, вакуоль, точно! Блин, надо же, знаменательный момент: первый раз за много-много лет с момента окончания школы, когда ему пригодилось это знание! Он хмыкнул. Хотя ладно, чего уж, некоторые знания так и вообще не пригодились ни разу, вакуоли ещё повезло.
Был понедельник и днём в электричке, идущей из области в Москву, было мало народу. Повезло ему и с утра, когда час пик наблюдался в электричках, идущих в противоположном выбранному им направлении. Так что он сидел с комфортом, слушал музыку в айфоне, читал там же скачанную книгу, разгадывал кроссворды или смотрел в окно, наблюдал за продавцами магических ручек с исчезающими чернилами, консервных ножей какой-то очень хитрой конструкции и недорогих мужских носков «Вечность» череповецкой чулочно-носочной фабрики. Носки ему были нужны, но вечно он жить не собирался. Да и вообще, покупки в такой обстановке несколько претили его внутреннему снобу, который в такие моменты просыпался и поднимал настороженно голову. Купил он у разносчиков только журнал с кроссвордами, но это было еще по дороге туда, в Петуховку (еще один, кстати, пункт насмешек братвы над Робертом, который выводил его из себя так, что он мог и в глаз насмешнику засветить – но что поделать, дом в Петуховке был приданым его жены). По дороге к клиенту он готовился к встрече, просматривал кое-какие бумаги по делу, взятые им с собой, так что он не очень замечал происходящего вокруг него. А вот по дороге назад уже можно было и расслабиться.
Да бог с ним уже, с Робокопом. По поводу дела Илья был спокоен: нет у них ничего против Роберта, кроме показаний соседок, из которых, в общем, ничего особенного не следовало. Это ведь не преступление – курить на балконе или ехать к маме на дачу, даже если и с бельём. Хотя сейчас такие гонения на курильщиков, что скоро, наверное, это будет вполне себе преступление. Вон, уже в подъездах курить запретили, на улице тоже, скоро вообще будет как в Америке, где насладиться табаком можно только в редких резервациях, где обитатели самой свободной в мире страны раньше держали индейцев, на смену которым пришли курильщики. Хотя то, что в подъездах курить запретили – это хорошо. Илья сам не то чтобы курил – скорее, покуривал иногда, так что старался понимать обе стороны – и курильщиков, и борцов с ними.
От размышлений его отвлек аккордеонист.
Вот чем хороша наша, отечественная действительность – уникальностью, неповторимостью. Вот, например, поди, объясни зарубежному какому человеку откуда в электричке аккордеонист – не филармония, чай. Не играют у них, в зарубежье, в железнодорожном транспорте на музыкальных инструментах. То ли дело у нас! И споют, и сыграют, и носки «Вечность» тебе вдогонку продадут, которые проживут, в лучшем случае, до первой стирки. А будешь внимательным и будешь прислушиваться – так еще и кучу полезной информации почерпнёшь из окружающих тебя в вагоне разговоров. О том, например, чем удобрять клубнику или про лечение геморроя – «сын в интернете прочитал, надо лечить только свежеснесенным яйцом, лечит на раз! Но только свежеснесенным, тёпленьким еще! Где взять? Нет, про это в передаче не показывали. Да если сильно от геморроя мучаешься – можешь и свою курицу завести, правда, Рит? Геморрой вылечишь – курицу в суп, двойная польза, гыыыы».
Аккордеонист исполнял нон-стопом народные хиты – про дядю Ваню с вишней, самовар с Машей и московского озорного гуляку, до самого Ярославского вокзала. Так и сошел Илья на перрон под выкрики про «задрипанную лошадь» и «галстук кобелю на шею». Мучительно болела голова, что же это за обильный животный мир развел Есенин наш, Сергей Александрович, в своих стихах, как-то раньше не замечалось за ним, шел и размышлял Илья.
Сойдя на перрон, он снова вспомнил ту ночную историю в электричке, напуганную им нетрезвую пару и приятную девушку, очень похожую на мультяшного олененка Бэмби. Его, конечно, резануло то, что она осталась в вагоне, не сошла за ним – а ведь он, спасая ее, рисковал собой. Пусть, как выяснилось, буйная парочка оказалась не опаснее тараканов, но это же он потом уже понял, когда они вышли из вагона. Она вообще об этом не знала и плюнула на него, не сошла вмести с ним чтобы поддержать. Правду говорил принц Гамлет, в смысле, Шекспир, «о, женщины, вам имя вероломство!». Идут века, а женская натура не меняется.
Тут он кстати и про Карину вспомнил. Тоже изрядно вероломная женщина оказалась. Звонила тут недавно, требовала, чтобы он официально от отцовства отказался. Исса её так проникся Марьяной, что захотел ее удочерить. Интересно, Карине самой не смешно? Он итак на все её условия пошел, вполне удовлетворялся Кариниными письмами и фотоотчетами, а она всё продолжает давить! А теперь она непонятно почему решила вообще лишить его дочери. Пусть они и не были знакомы, он видел Марьяну один раз, еще в младенчества, но всё равно ему было неприятно: была у него дочь, а теперь вдруг рраз – и не будет.
Чашка кофе в правильном месте, с зерном правильной обжарки (Илья был кофеманом, ничего не понимал в сортах, но жизни своей без кофе не мыслил) – и голова встала на место, боль прошла. Слава богу, а то впереди ещё половина рабочего дня, а ощущения в организме – будто сутки отработал. Всё же лучше в следующий раз у отца машину взять и съездить, утомительная штука электричка, думал Илья. А в машине, даже если в пробку попадешь – наушники воткнул и слушай музыку, там, или роман, у него для такого случая давно, кстати, пара нацбестов была припасена. Хотя, конечно, своя экзотика в железнодорожных путешествиях есть, врать не будем. Носки, опять же, и Есенин. Буду ездить через раз, решил Илья, допил кофе и отправился к метро – пора было возвращаться в офис. Сегодня край нужно было вернуться вовремя – он обещал родителям свозить кота в ветклинику.
* * *
Пётр с Резедой жили где-то в районе Битцевского парка. Маша хотела было добраться сама, но Пётр предложил ее подвезти и она не отказалась. Пока она ждала его в назначенном месте, пошел дождь, какой-то совсем не летний, скорее – осенний: мрачный, нудный и холодный. Настроение испортилось – зря она все-таки не взяла с собой куртку. Погода в столице такая, что расслабляться не стоит, но она вышла с утра из дома с маленькой сумочкой-клатчем, куртка бы туда никак не влезла, а пакет в дополнение к сумочке испортил бы образ романтической горожанки. Да ещё и пришла она к оговоренному месту раньше времени, сама виновата. Пока она стояла и мокла в ожидании, идея с привлечением Резеды к подмене её в агентстве уже перестала казаться ей такой уж удачной. Но не отказываться же теперь от встречи! Короче, очередной испорченный вечер, вместо того, чтобы в обнимку с Пикселью поваляться у телевизора, подумалось ей.
Наконец, машина Петра притормозила у тротуара. В салоне было тепло, Петр был любезен и явно рад встрече – настроение стало понемногу улучшаться. Может, всё и срастётся, зря Маша занудничает и корит себя за поспешное решение. Посмотрим, в общем, решила Маша, отвлеклась от грустных мыслей и тихонечко сняла, потерев нога об ногу, промокшие насквозь туфли – ехать было далеко, пусть ноги хоть немного высохнут и отдохнут от мокрой обуви.
– Пётр, пока едем, расскажите, как у вас дела, как Резеда?
– Ох, Маша, не знаю что и ответить. Хорошо, с одной стороны. В самый тяжелый момент, сразу после инсульта, прогнозы врачей были очень пессимистичными. Резеда была практически полностью парализована, только глазами вращала туда-сюда. Я старался не думать о худшем, но поневоле мысли всякие были. А теперь уже куда лучше, проблемы только с ногами – так пока и не может она ходить. Но мы боремся, не сдаёмся!
– Какой вы молодец!
– Да чего ж я молодец, – улыбнулся Петр, ловко встраиваясь в поток машин на третьем транспортном кольце. – Можно подумать, у меня был выбор.
– Да выбор-то всегда есть, – удивилась Маша. – Не все такие стойкие, некоторые сдаются, убегают.
– Куда же мне бежать из своего дома и от своей жены? – недоуменно отреагировал Пётр. – На кого же мне было её бросать? Доктор сказал, что в инсульте главное – уход. Можно вытянуть человека с того света, а потом просто угробить плохим уходом. Тут не побросаешь – столько хлопот было, некогда было задумываться. К тому же, Резеда – очень редкий человек. Я и среди мужиков-то таких мало встречал, а тут – женщина. Сила духа у нее – всем на зависть. Не сдается, борется. Нервничает, конечно, Но что поделать, как тут спокойствие сохранять.
Хороший он все-таки мужик, думала Маша. Верный, любящий, преданный. Даже странно: Резеда – обычная тетка, не слишком умная, шумная, с «закидонами». А такого мужика себе оторвала!
– Сейчас вот только тяжело, – продолжал, тем временем, рассказ Петр.
– Плохо себя чувствует она? – поддержала беседу Маша.
– Да нет, с самочувствием-то как раз всё более или менее нормально. Просто тяжело ей, срывается то и дело, нервы ни к чёрту, мнителная стала, ревнивая.
Ей-то тяжело, да ведь и ему тяжело, думала Маша. Она не знала как поддерживать дальше эту беседу. Задавать вопросы? А вдруг Петр сочтёт это неуместным любопытством? Не задавать – тоже нехорошо, может показаться ему равнодушной. Она решила помолчать. Если есть потребность выговориться – он сам всё расскажет, без её помощи.
А Петру особой помощи и не требовалось. Чувствовалось, что накипело у него, накопилось, так что он рассказывал всё сам, без наводящих Машиных вопросов.
О том, что, несмотря на все предпринимаемые меры – физиотерапия, массаж и массажисты один другого известнее и дороже, лечение в санаториях – прогресса с ногами у Маши почти не было. Максимум чего удалось добиться – в ногах появилась некоторая чувствительность. Но ходить и даже вставать на ноги она по-прежнему не могла. Врачи успокаивали их, говорили, что Резеда – не девочка, поэтому регенерационные процессы в организме быстро идти не могут. Надо набраться терпения и работать. Обещать, что она снова пойдёт им никто не обещал, но осторожные оптимистичные прогнозы всё-таки делались.
Характер Резеды после болезни очень изменился. Для Петра это оказалось неожиданностью, хотя врачи его об этом неоднократно предупреждали. Несгибаемо оптимистичная женщина, невероятно целеустремленная и решительная, после болезни она изменилась: часты смены настроения, обиды, немотивированная агрессия. В такие моменты она проклинала болезнь и свою судьбу, придиралась к Петру, совершенно изводя его своими упрёками. Появилась и ревность, что отчасти можно было понять: здоровый, полноценный мужик, при ней, почти инвалидке, он ведь почти на 10 лет младше ее. Она пыталась за собой следить, скачивала из интернета какие-то диеты, упражнения, но, не видя быстрого и заметного результата, срывалась, накидывалась на сладкое, неизменно поправляющее ей настроение, и всё начиналось сначала.
Пётр тянул выпавший на его долю воз с честью и достоинством рабочей лошади, которая каждое утро впрягается в работу, не задаваясь мучительными экзистенциальными вопросами, а просто берёт и пашет. Он так просто рассказывал об этом Маше, ловко виляя в вечернем густом автомобильном потоке, просто – о сложном, о своем ежедневном тихом подвиге: полный рабочий день небольшого предпринимателя, со всеми обычными тяготами и дерготнёй, со стремлением не упустить ни одной возможности, которые попадаются на пути, чтобы заработать и приподняться немножко. А потом, вечером – больная, издёрганная болезнью, капризничающая жена. Именно вот эта простота, отсутствие в его рассказе жалобных интонаций и рождали у Маши особенно щемящее сочувствие.
Расходы семьи увеличились, а доходы упали. От бизнеса Резеды пришлось отказаться: Петр едва смог спасти свой бизнес, в метаниях между больницей и офисом с трудом удерживая небольшое туристическое агентство на плаву. За вторым предприятием уследить в этот момент не было никакой возможности. Брачное агентство «Вместе!» в момент, когда Резеду свалил инсульт, только-только вышло на нулевую отметку, сведя между собой доходы и расходы. Так что наемного менеджера они себе позволить в тот момент не могли, закрытие компании стало единственным выходом.
Кроме того, Петру пришлось нанять сиделку с медицинским образованием. Резеду выписали из больницы после окончания курса лечения, довольно беспомощной, он целыми днями на работе, а жене требовались не только элементарный бытовой уход и забота, но и целый ряд медицинских услуг: массаж конечностей, инъекции, противопролежневая обработка. Так в доме появилась Фатима, приезжая из Ташкента, врач с довольно большим стажем, взявшая на себя помощь Резеде, а потом и большую часть нагрузки по дому. Жила она вместе с ними, благо, детей у них не было, а комнат было достаточное количество, чтобы предоставить ей одну из них. Милая, тихая женщина оказалась для семьи Петра и Резеды настоящим кладом, именно благодаря ей и её незаметной, не выставляемой напоказ, но такой необходимой помощи Пётр воспрял духом и поверил в то, что всё еще будет у них хорошо, хоть немного смог расправить плечи.
Фатима постепенно стала практически членом семьи, и Петр, и Резеда относились к ней не как к наемному персоналу, а как к родственнику. Тем более, что родственники-то как раз и не особенно стремились им помогать. Скорее, это относилось к родне Резеды: Петр был родом с Дальнего Востока и в живых у него осталась только старшая сестра, живущая с мужем-отставным военным далеко в Сибири, немолодая и не очень здоровая уже женщина.
Резеда, московская татарка, была членом большого и разветвлённого клана, полного всякими тётками, двоюродными и троюродными братьями и сёстрами, и прочими деверями и шуринами, степень родства с которыми Пётр уже и не наделся уловить. В первое время, сразу после случившегося, вся это толпа родни крутилась в больнице вокруг слёгшей Резеды. Потом, как это часто бывает, поток визитеров стал редеть, пересыхать, как горная речка в засушливое лето, и постепенно иссяк совсем. У Петра по этому поводу не было претензий: большой город, свои дела и заботы, у каждого своя жизнь, что тут попишешь. Резеда же, может, из-за болезни, а может и по своей обычной не слишком большой терпимости, усугубила эту ситуацию чередой громких ссор и скандалов, с претензиями, иногда совершенно несусветными, в адрес родных. После этого отношения испортились окончательно.
Они пробирались к Битце так долго, что Маша, заслушавшаяся Петра, совсем уже потеряла счёт времени. Её способность к сопереживанию, к умению проникнуться чужими проблемами и болью, к тому, что теперь называется эмпатией, была настолько выраженной, что подчас доставляла ей большие проблемы, эмоционально выбивая её надолго из колеи. Геля ей часто говорила, что Маше бежать надо от таких рассказов, а в последний раз, уже после обнаружения у нее злополучной болезни, высказала предположение, что это всё от того, что Маша воспринимает чужие проблемы как свои, кидается проникаться ими, пытаться как-то помочь и поучаствовать, а так нельзя. Но как тут убережешься, не вставать же и не убегать… Вот и сейчас она пропускала через себя всё то, что рассказывал ей Пётр, ахала, ужасалась и задавалась вопросом а смогла бы ли она, Маша, все это достойно перенести и не сломаться, не смалодушничать.
– Последние недели, кажется, Резеде лучше намного, – говорил Петр, пока они искали парковку во дворе. – Нет, с ногами-то всё по-прежнему, как не ходила, так и не ходит. Так, максимум что может – пошевелить пальцами ног, особенно сразу после массажа, не более того. Но скандалит меньше, цепляется ко мне. А может, это я желаемое за действительное выдаю, уж и не знаю. Я то, грешным делом, тоже уже с трудом всё выдерживаю – срываюсь, кричу на неё, ругаюсь. Потом похожу, успокоюсь и так стыдно становится, так жалко её. Что поделаешь, болезнь. Подуюсь, побухчу, да и прихожу мириться. Иногда думаю, может, зря. Она, мне кажется, уже и привыкла: что ни делает, а я всё равно прощу и приду, обниму, поцелую, помиримся. Но что тут попишешь, жалко мне её. Я иногда во сне вижу, что это не она – я сам обезножел, к постели прикован. Просыпаюсь в холодном поту от ужаса. А она живет в этом, каждый день, ежечасно. Такого и врагу не пожелаешь. Ну, пошли, Резеда сейчас очень обрадуется, у нас последнее время гости редкость. А она, вы же знаете, общительная очень!
В квартире их уже ждали. На столе стояли ещё теплые, прикрытые чистой салфеткой, две тарелки с домашней самсой – с мясом и картошкой, пах на всю кухню бергамотом свежезаваренный чай, поблескивали фольгой под яркой кухонной лампой конфеты. Фатима принесла Маше тапочки, налила чаю и ушла к себе, оставила их с Резедой разговаривать. Петр тоже, наскоро перекусив, растворился на просторах большой, просторной квартиры.
Дела они обсудили довольно быстро. Маша давно уже и активно работала в интернете, продвигая агентство и находя там клиентуру. Да и вся клиентская база давно уже была компьютеризирована, хранилась таким образом, что Григорий, с которым Маша заранее все обсудила, обещал дать Резеде доступ ко всем материалам онлайн без особых затруднений. А после того, как Маша пообещала Резеде быть все время в сети на телефоне и подхватить дела, если что, та и совсем успокоилась относительно дальнейшей совместной деятельности.
После всех деловых разговоров в воздухе повисла неловкая пауза. Вроде бы, с одной стороны, говорить было уже не о чем, но, с другой, не уйдёшь же вот так, через полчаса после прихода, неловко.
– Маша, расскажи мне о вас с Гелей, об агентстве, как у вас дела. Какая вообще там сейчас жизнь, на большой земле? – постаралась шуткой смягчить ситуацию Резеда.
Маша робко начала рассказ – вопросы были такие общие, что непонятно о чём именно нужно рассказывать, но, подбадриваемая искренними вопросами и интересом Резеды, увлеклась; шутила, рассказывала разные забавные истории из жизни агентства, показывала их в лицах. Потом, закончив рассказ, спросила Резеду:
– А ты как? Расскажи о себе.
– Да как… Тяжело, Маш, ты же видишь. Перспективы встать на ноги непонятные. Слава богу, есть Фатима и возможность оплачивать её услуги, иначе и мне бы хана, и хозяйству домашнему. Петр держится, молодец. Но я вижу, как ему тяжело. Мы не так с ним много прожили, когда это всё случилось, года четыре всего. Представь, каково это: так долго не жениться, искать себе пару, потом найти и вот так попасть. Он же моложе меня почти на 10 лет, совсем молодой мужик. А я – прикованный к кровати инвалид. Он терпит, молчит, возится со мной. А я плачу, злюсь и не нахожу в себе сил выгнать его.
Маша была несказанно изумлена таким поворотом.
– Выгнать? Почему выгнать, за что?
– Да не за что, Маш, а почему. Потому, что неправильно всё это. У него нет детей, а он мечтает о них. Еще до болезни мы говорили с ним, что попробуем ЭКО-процедуру, не получится – возьмём ребенка из детдома, а может даже и двух. А теперь что? Про ЭКО можно забыть, как и про усыновление. Мне такой детей никто не даст, да и не потяну я детей: сама от Фатимы и Петра завишу целиком и полностью, словно ребёнок у них, какие тут ещё приёмные дети. Ты не представляешь, каково это: жить и знать, что с тобой живут из жалости, что ты заедаешь жизнь другого человека.
– Заедаешь? Что значит – заедаешь? – изумилась такому повороту Маша. – Что ты имеешь в виду?
– Да то и значит…. У него из-за меня своей жизни нет и, скорее всего, уже не будет. Не будет нормальной семьи, детей, секса, в конце концов. Я ж не чувствую ничего толком, так, притворяюсь под ним. А он всё понимает и деликатно, в свою очередь, притворяется, что всё нормально. И так может быть всю оставшуюся жизнь, врачи никаких обещаний не дают. Представь только, что всё, что молодому, энергичному, симпатичному и здоровому мужику уготовано – это жизнь в филиале дома инвалидов и в кровати с инвалидкой же. Я уже и с собой хотела покончить. Но как это сделать? Таблетки все у Фатимы, она мне их выдает по мере надобности, их с Петром сразу врачи предупредили, чтобы были настороже. В окно выброситься? Так у нас четвертый этаж, во-первых, могу не убиться, а просто еще сильнее покалечиться. А, во-вторых, для того, чтобы что-то с собой сделать, надо элементарно встать на ноги, иначе это физически неисполнимо. А я и этого как следует не могу. Лежу вот тут, колода колодой, грызу себя, вот и всё.
Не думай, что я с ума сошла на почве этого кровоизлияния в мозг, я нормальная. Иногда вот думаю: помру, пусть Петя на Фатиме женится, что ли. Она хорошая, добрая, хозяйственная, да и по возрасту подходит. Восточные женщины здоровые, до старости рожают. Может, успела бы ему родить кого. Да и заботливая она, добрая, неглупая, в хорошие бы руки я мужика отдала. Заговорила как-то с ним на эту тему, он аж заорал на меня, руками замахал, заругался. А на утро – смотрю, рассматривает её другими глазами, думает, видать, примеривается. Запали ему мои слова в голову.
– Резеда, но он же любит тебя. А ты заставляешь его страдать. Ты извини, но я правду скажу: по-моему, ты неправа. Ему и так тяжело, ему поддержка нужна и уж хотя бы покой. А ты ему такую нервотрёпку устраиваешь. И получается, что ему ни дома отдохнуть-расслабиться не получается, ни на работе – там пахать надо, а не расслабляться. Не жалко тебе мужика?
– Маш, так я любя и жалея всё это говорю и делаю. Просто он порядочный очень, он меня не бросит именно из-за этого: что это всё непорядочно и неблагородно, в трудный момент человека в беде оставлять. Лучше бы он подумал, каково это – каждый день жить с мужчиной, садиться с ним за стол, ложиться с ним в постель и понимать, что делает это он из жалости. И ждать, на сколько еще его жалости и терпения хватит. Даже собаке хвост сразу режут, а не частями, а тут… Ох, Маш, извини ради бога, забила тебе голову своими страданиями и переживаниями. Давай сейчас лучше Фатиму позову, пусть тебе чаю свежего поставит.
Машу охватил ужас от рассказа Резеды. От её мыслей и настроения, от поворота этой истории, который и в голову Маше не приходил. Первым ее порывом было продолжить возражать и доказывать Резеде, что она неправа. Что надо верить и бороться, и все обязательно получится. Но она молчала, понимая, что ее заявления об этом вряд ли встретят понимание. Да и вообще – вдруг фальшиво это прозвучит, не стоит и начинать. Всё, что она может, чем может помочь – это дать Резеде работу, помочь ей почувствовать себя более полноценной, полезной и нужной, отвлечь от сгрызания себя упрёками в ненужности. В остальном ей лучше молчать. Да и трудно ей говорить было в этот момент, мысли путались.
Пётр хотел отвезти ее домой. Но Маша настояла, чтобы он довез её только до метро, а дальше уж она сама доберётся. Дождь уже прекратился, вечерний воздух был свежим и влажным, в блестящем асфальте отражались яркие фонари, туфли в тепле квартиры практически высохли. Маша, доехав до своей станции метро, до дома решила пройтись пешком. Впечатлений за сегодняшний вечер она получила столько, что ей требовалось это как-то переварить, уместить внутри, разложить мысленно по полочкам.
«Интересно, Пётр и Резеда – они счастливая пара?» – думала она, аккуратно обходя лужи, чтобы снова не вымочить ноги. – «Нет, понятное дело, что их самих спрашивать об этом смысла нет. Каждый из них скорее будет говорить о своих ощущениях, причём, и ощущения эти будут сильно зависеть от текущего настроения и самочувствия, внешних обстоятельств, короче. А кто знает как оно, на самом-то деле? И как определить это счастье, в чем мерить? И есть ли то чувство, что держит их вместе, настоящая любовь, ну, или хотя бы вообще – любовь ли это?». Дом был всё ближе, а ответ все не находился.
Она продолжала думать об этом и дома, на автомате заряжая стиральную машинку, насыпая Пиксели корм в миску и меняя ей лоток, наводя себе чаю с мятой, после которого так легко спалось. Уже засыпая, на грани сна и бодрствования, она подумала о том, что как же она будет разбираться с этими сложными материями в намеченных ею поисках «смысла жизни» (как она с некоторых пор стала называть свои планы по поиску и опросу созданных их агентством пар), не поспешила ли она с этим решением, с попыткой разобраться в себе и своей жизни с помощью чужих историй. Хотя, может, там всё-таки будет полегче – не у всех же, в конце концов, инсульты, хозяйственная Фатима, и Пётр, оказавшийся волею судьбы в непростом положении. Она все-таки психолог, разберётся уж как-нибудь.
Перед сном она еще раз глянула на список дел на сегодняшний день и ругнулась на себя: который раз уже забываю Пиксель в ветклинику сносить, все прививки уже давно просрочены. Сейчас вот придется лечь в больницу, и как долго потом у неё не будет возможности заниматься кошкой – бог весть. Так что всё, срочно надо идти и больше не откладывать!
