Текст книги "Любовь не по правилам (СИ)"

Автор книги: Галина Гонкур

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

часть 1

Маша возвращалась домой на электричке. В этот раз ей почему-то совсем не захотелось оставаться у Ангелины на даче, несмотря на то, что впереди было воскресенье, которое довольно скучно проводить в пыльном летнем городе, Дорогой она собиралась развлечь себя аудиоверсией свежего романа, купленной накануне, заодно и отгородиться от шума входящего и выходящего в вагон народа, но получалось не очень. Головная боль, с которой Маша проснулась рано утром, ужасно злясь, что не удается отоспаться в выходной, к вечеру свою остроту потеряла, но осталась противная, какая-то дребезжащая в правом виске ломота. Вроде, вполне терпимо, но от того, что постоянно приходилось терпеть это неприятное ощущение, настроение испортилось, всё вокруг раздражало и виделось в мрачных тонах.

Эта нетрезвая пара зашла в вагон вскоре после Софрино, где-то в районе Зеленоградской: молодой мужчина с пивным животом, рано обрюзглым лицом и лысоватой макушкой, и его спутница – выдающийся бюст, бедра в оплывах целлюлита и слишком короткое платье, без учета состояния ног, которыми было уже поздно хвастаться. Про себя Маша назвала ее Пышкой, а ее спутника – Пивасиком. Было у нее такое развлечение транспортное: давать прозвища наиболее колоритным попутчикам.

Они вошли в вагон, уже ругаясь, и с размаху плюхнулись на сиденье рядом с Машей, хотя лавочка напротив была полностью свободна. Маша расстроилась: с детства ей тяжело давалась излишняя близость к себе посторонних людей, а тут еще от них разило потом и давнишним тлеющим скандалом. Женщина, отчитывая своего спутника, так размахивала руками, что то и дело толкала Машу. Мужик бубнил что-то матерное в ответ на упреки спутницы, пытался отвернуться к окну, но тут же снова поворачивался назад, чтобы ответить подруге на ее обвинения.

Потерпев некоторое количество времени, чтобы не привлекать к себе внимания, Маша решила пересесть. Ее демарш не остался незамеченным: оба, и Пышка, и ее Пивасик, неодобрительно посмотрели на Машу, но были слишком поглощены своей ссорой. Далеко она не пошла: в момент, когда она поднялась, вагон дернулся и Маша, не удержавшись на ногах, плюхнулась на сиденье напротив.

Наушники не спасали: Пышка и Пивасик то и дело брали столь высокие ноты, что забивали звук текста. Маша смирилась с тем, что романом ей этот раз не насладиться, и переключилась на музыку в смартфоне. Но Пышка своим визгом перекрывала даже известного силой своего голоса Фредди Меркьюри с его «We are the champions». Маша осмотрелась: немногочисленные по причине позднего времени пассажиры старательно отводили глаза от ссорящейся парочки. Маша прикрыла глаза, чтобы избавить себя хотя бы от эстетического раздражения.

Напротив Маши, через ряд сидений сидел молодой мужчина с очень интересной внешностью. Маша принялась рассматривать его через щели полуприкрытых век. Классические черты лица, делающие его похожим на греческую статую, входили в некоторый диссонанс с налысо бритой головой. «Интересно, зачем он бреет голову? Наверное, прячет раннюю лысину. Кого только не встретишь в подмосковной электричке, даже лысого типа-древнего грека! Похож на молодого Аполлона, только лысина сбивает с толку: та же высокая переносица, выразительные глаза и волевой подбородок». Она мысленно попыталась пририсовать незнакомцу кудри. Получалось плохо – отвлекал по-прежнему ломящий висок.

Крупные выразительные глаза незнакомца то и дело заинтересовано останавливались на Маше, смущая ее и тем самым добавляя ей дополнительного раздражения к уже имеющемуся. «Надо было уезжать на маршрутке», – с бессильной злостью подумала Маша. Но маршрутку надо было дожидаться, а электричка отходила уже через 5 минут. Ну, и плюс гарантированное отсутствие пробок на железной дороге – выбор транспорта для дороги домой был предрешен. Кто же мог предположить, что будет так дискомфортно!

Электричка двигалась довольно бодро, оставалось, кажется, не более 1–2 остановок до Ярославского вокзала. Но тут внезапно ссора попутчиков вышла на следующий уровень.

В какой-то момент, Пивасик, в раздражении от своей визжащей и размахивающей руками спутницы, достал из своего рюкзака бутылку пива и попытался ее открыть. Видимо, это окончательно вывело из себя его спутницу и она кинулась колотить его по чем попало. В пылу схватки они не уследили за рюкзаком и от очередной атаки Пышки он сорвался с коленей хозяина и отлетел в сторону, упав четко Маше на колени.

От неожиданности Маша вскочила, чужой рюкзак сполз с ее ног на пол. Внутри него что-то хрустнуло, звякнуло и вокруг лежащей на полу поклажи стало расти темное влажное пятно: судя по запаху, что-то спиртное разбилось и рвануло наружу. Пивасик отвлекся от склоки и с нескрываемой горечью смотрел на стремительно утекающую жидкость. Пышку это завело еще сильнее: своё ж добро пострадало, чай, деньги за него плочены! Она повернула голову и посмотрела на Машу. В ее взгляде Маша прочитала примерное расписание ближайшего своего времяпрепровождения: втягивания в этот скандал ей не избежать, к бабке не ходи. Маша невольно подобралась, и не зря: Пышка, забыв про своего непутевого спутника, накинулась на Машу:

– Чё смотришь? Поднимай рюкзак! Щас ещё деньги отдашь, ишь, швыряется она чужим добром!

Маша рефлекторно дернулась в сторону чужой упавшей поклажи. И тут же осеклась: еще чего не хватало, поднимать! Нога, на которую при падении рюкзака пришелся основной удар, заныла, обещая синяк. Что ж за день-то такой, а?!

Пышка угрожающе подалась корпусом в сторону Маши:

– Чё смотришь?! Поднимай, говорю!

Маша не увидела, а, скорее, почувствовала рядом с собой какое-то шевеление – «лысый грек» оказался рядом.

– Орать прекращаем!

Голос у него приятный, кстати. Греческий или нет – сказать, конечно, трудно. Но подходит к его внешности: хорошо поставленный, уверенный баритон с легкими ироничными нотками. Маша заинтересованно посмотрела на нового участника железнодорожной склоки.

Пивасик очнулся от нечаянного горя, и решил, что пора и ему высказаться.

– Ты к-кто такой?

Хорошее начало. По принятым правилам остается еще закурить спросить. Хотя нет, закурить – это стандартная завязка конфликта у гопников. А тут завязка уже случилась. Неужели они сейчас подерутся? Висок ныл, руки предательски дрожали, по спине потек нервный пот – не умеет Маша конфликтовать, что ты будешь делать. Она переводила взгляд с одного мужчины на другого, пытаясь сориентироваться как себя вести.

– Вот, отлично, уже хотя бы не орём, – насмешливо прокомментировал вопрос оппонента Грек.

– А ты чего лезешь? Ты, что ли, за пиво разбитое будешь платить? – сварливым голосом продолжила конфликт Пышка. Правда, градус крика снизила: всё-таки красивые мужики, даже чужие, умеют совершенно магически воздействовать на женщин!

– Она мое пиво разбила, слышь, мужик! – обрисовал параметры своего горя Пивасик. – Мы ее вообще не трогали. А она хрясь рюкзак о пол!

Кстати, Грек-то не видел что и как было, сообразила Маша. Ему же спинка сиденья мешала сцену рассмотреть. То есть, он не из-за справедливости вступился, а просто – за женщину решил постоять. Висок согласился с ее рассуждениями, снизив частоту болезненной пульсации. Кажется, есть шанс обойтись без драки.

Грек посмотрел на Машу, чуть приосанился. Повернулся к Пивасику.

– Станция Москва третья. Следующая – Ярославский вокзал, конечная, – сообщил из вагонного репродуктора равнодушный женский голос.

Грек резким движением взял Пивасика под руку.

– Пойдем, выйдем.

– Да нам рано еще, мы до конечной, – возразил чуть севшим голосом нетрезвый любитель пива. Такого напора от незнакомца он не ожидал.

– Давай, давай, пошел на улицу! – не сдавался Грек, уверенно подталкивая Пивасика в сторону выхода из вагона. Пивасик поднял рюкзак и послушно двинулся в указанном направлении, подгоняемый тычками Грека.

Пышка опомнилась и кинулась вслед мужчинам.

– Ты с ума сошел? Ты чего Алика трогаешь? Я сейчас милицию вызову!

– Женщина, милицию вам вызвать не удастся. Её отменили, – насмешливо, не оборачиваясь, проинформировал Пивасикову заступницу Грек, продолжая конвоировать несчастного пьянчужку к раздвижным дверям вагона. Пышка бежала следом, острые каблуки ее босоножек то и дело предательски подворачивались, не давая их хозяйке развить нужную скорость.

Господи, он его сейчас бить сейчас, что ли будет? Маша совсем растерялась. Как поступить? Выйти с ними, ведь из-за нее конфликт? Да почему из-за неё-то? Она вообще не виновата, сами рюкзак уронили, следить за своим имуществом надо, а не скандалить в общественном месте. Да не пойду я никуда! Итак влетела в это шапито как в жир ногами, ни сном-ни духом того не желая. Продолжают пусть без неё. Грек этот ещё… Уголовник, наверное. Вон, лысый и уверенный такой. Прямо сразу «пойдём, выйдем!». Ему мало показалось, что это парочка и так его испугалась – поволок жалкого Пивасика на улицу. Нет, надо оставаться в вагоне, иначе попадешь под раздачу. Пусть сами разбираются, авось, справятся.

Тем временем трио вышло на перрон и остановилось прямо перед окном, рядом с которым сидела Маша. Толстое стекло не позволяло ей услышать о чем они говорили. Вся сцена в пучке света из-под уличного фонаря выглядела как театральная пантомима. Мужчины стояли друг напротив друга, Грек угрожающее наклонил корпус в сторону Пивасика, тот будто уменьшился в размерах, повернул голову чуть вниз и в бок, засунул руки в карманы. Пышка скакала вокруг мужчин, темпераментно размахивая руками, но на уважительном расстоянии от Грека. Электричка издала резкий гудок и сцена под фонарем постепенно уплыла назад.

* * *

Электричка прогудела прощально и скрылась в темноте, вильнув темным хвостом с красным сигнальным огоньком. Илья и пара не слишком трезвых попутчиков остались на перроне в одиночестве: по причине позднего времени электричка была последней в этом направлении) никого больше вокруг не было. Лязгающие звуки поезда растворились в душной летней ночи. Убедившись в своей безопасности, из темных Сокольников через дорогу закричала какая-то ночная птица.

Илья повернулся к пьяному мужику.

– Ну, чего ты там выступал-то? Чего к девушке приставал?

Видно было, что и мужик, и женщина его сопровождавшая, изрядно испуганы. Они озирались по сторонам в поисках поддержки и молчали. Вокруг было пустынно, помощи было взяться неоткуда – по причине позднего времени перрон был совершенно пуст. Какой странный этот лысый! Вроде бы интеллигентик сраный, но так уверенно себя ведет. И лысый, опять же… Может, сидел?

Когда молчание уже чересчур затянулось, мужик севшим от волнения голосом решил побыстрее разрешить ситуацию:

– Чего не так-то? Чего ты нас сюда вытащил? Она сама виновата, пиво мне разбила.

– Вы его сами разбили. Весь мозг вынесли, орали всю дорогу. Аккуратнее надо было быть, – назидательно и уверенно сообщил лысый.

У нетрезвой женщины совсем сдали нервы. Ей стало страшно за спутника.

– Да ладно тебе. Ну, всяко бывает, что ж мы, не люди что ли. Давай до свидания, да?

Идиотская, конечно, ситуация, думал Илья. Чего я завелся, зачем их сюда тащил. Вечно это мое желание на красивую женщину впечатление произвести. Не бить же его теперь, дурака этого пьяного, в самом деле? Надо как-то на тормозах спускать да расходиться. Что это за остановка? Он посмотрел по сторонам и увидел вывеску «Москва-3». А, ну тут минут 15 быстром шагом до «Алексеевской», еще успеет на метро, если быстро здесь весь этот цирк свернуть.

– Ну, мы пойдем? – заискивающе глядя на него, спросила нерезвая спутница бузотера.

– Да валите отсюда уже. И чтобы больше в электричке не скандалили! – решил он педагогически верно закрыть тему.

Баба радостно вцепилась в своего мужчину и поволокла его в сторону лестницы с перрона. Тот едва успевал переставлять ноги и бурчал недовольно: «Поразведутся, бл*, безопасные джедаи!».

2 часть

Главной своей бедой Илья всю жизнь считал свою яркую, просто таки бьющую в глаза внешность: высокий, атлетичный от природы, с лицом, будто сошедшим с рекламы дорогой одежды для мужчин. Еще с подросткового возраста, где бы он не появился – лица всех присутствующих поворачивались к нему. Класса с 7 он уже стал яблоком раздора не только для одноклассниц, но и для девчонок из своей параллели. Потом так же было и в институте – на него западали не только сокурсницы, но и преподавательницы из тех, что помоложе.

Обычно мужчины повышенным вниманием к себе очень гордятся. Илья же, наоборот, зачастую очень тяготился таким положением дел: насколько его любили женщины, настолько же не любили мужики. В школьном возрасте это очень мешало: дружба с другими мальчишками была для него куда важнее популярности у девочек. Поэтому в какой-то момент он взял и побрился налысо – убрал свою красивую, богатую шатеновую шевелюру. Женский пол, ему симпатизировавший, сначала расстроился: жаль терять такую красоту, сглупил парень. Но потом все пришли к выводу, что он теперь очень похож на молодого Марлона Брандо и ему это очень идет. А пацаны поржали и на отношениях с ними содеянное не сказалось никак.

Илья сначала огорчился, что запланированное не сработало, а потом постепенно привык брить голову, как-то его эта процедура успокаивала. Так что отпусти он теперь волосы – его, наверное, и узнавать бы перестали: неотъемлемая часть имиджа, так сказать.

Учился он хорошо, в семье это было традицией – на много поколений назад его предки были образованными людьми, немало добившимися в жизни. Это отношение к учёбе, к знаниям, к выбору и освоению профессии было так крепко укоренено в семье, что появлявшимся в семье детям никто как-то особенно и не внушал, что учиться надо хорошо, к знаниям относиться нужно серьезно – эти постулаты были так глубоко зашиты в фундамент рода, что всё это как бы подразумевалось, было чем-то из серии само собой разумеющегося. И, удивительно дело, подобная стратегия срабатывала в каждом следующем поколении на «отлично»: дети вырастали разумными, благополучными, легко учились, не выматывая родителям нервы в процессе, сами всё, что нужно, сдавали, сами поступали, без всех этих часто встречающихся мук с репетиторами и дополнительными занятиями, срочными поисками знакомств накануне вступительных. Не без сбоев, конечно, были и исключения, но определенная тенденция в их роду явно просматривалась.

Была у него, правда, и еще одна особенность: некоторая хвастливость, павлинистость его натуры. Ему мало было просто отличиться – ему нужно было, чтобы были свидетели, зрители его торжества. И тут его привлекательность тоже работала на него: быть красивым человеком – уже половина успеха. Красивому быть виду, быть замеченным совсем не сложно. Отец гордился сыном, по простоте своей не замечая этого качества сына. Мать, натура более сложная и мудрая, эту особенность сына давно подметила, подтрунивала над ним частенько, но уважая трудолюбие сына и его, в общем-то, заслуженные победы, не давила, не гасила в нем этого качества, не считая это большой проблемой.

Профессию Илья себе выбрал востребованную, но не оригинальную: адвокат. Закончил с отличными результатами юрфак знаменитого Московского университета, и сначала долго стажировался в одной известной, у всех на слуху, адвокатской конторе. Но там развернуться в полную силу было трудно. Шел он туда, вдохновленный возможностями проявить себя, блеснуть в полную силу своими знаниями и талантом. Он в мечтах видел себя блестящим защитником и оратором, несущим помощь и освобождение своим подзащитным – Робин Гудом и Суперменом в одном флаконе. Однако действительность в первый же день опрокинула его мечты: ему вручили огромную стопку бумаг, работа с которыми должна была стать его основным занятием на неопределенно долгий срок. И максимум публичности – развезти по судам исковые заявления, проследив за правильностью их регистрации в канцелярии.

Через год он решил расстаться с этой конторой. Для него, с его общительностью, коммуникабельностью и жаждой славы, ковыряние в бумажках было совершенно несносным. Он видел рядом с собой блестящих адвокатов, многие из которых мелькали с комментариями на телевидении, рядом со звездами и известными политиками. Они пробегали мимо него по коридорам, размахивая дорогими портфелями и бесконечно разговаривая по последним моделям айфонов. Его же участью по-прежнему оставался стол, бесконечно заваленный скучными бумажками. Деньгами, кстати, в его карманах тоже не пахло – заработок его, несмотря на громкое имя конторы, где он трудился, оставался по-прежнему более чем скромным.

Решив уйти, он задумался как ему дальше быть. Открыть свой личный адвокатский кабинет? Не в его положении. Клиентов у него своих нет, имени, которое могло бы их к нему привлечь, – тоже пока нет. Он даже аренду не потянет. И его выбор пал на обычную районную юридическую консультацию. Там дело пошло полегче: побольше свободы и самостоятельности, да и денег стало побольше. Да, в его делах не мелькали известные фамилии, журналисты не обрывали ему телефон с желанием взять его комментарий. Но он верил, что у него еще все впереди.

Ему с детства внушали, что успех приходит к трудолюбивым. А он был трудолюбивым! Учителя в школе, преподаватели в университете хвалили его острый ум, умение подмечать детали, способности к дедукции и индукции. Значит, кому и преуспеть, если не ему! Успех задерживается? Да черт с ним, у него хватит терпения его дождаться.

Дома решения Ильи, его складывание своей карьеры воспринимались с пониманием, родители лишних вопросов не задавали, Во-первых, они не были юристами, их сфера деятельности была далека от адвокатуры. Мать была врачом-педиатром, потом – завотделением в районной поликлинике, откуда и ушла потом на пенсию. Отец, инженер по профессии, всю жизнь проработал на одном и том же предприятии, куда и распределился в юности после окончания вуза. Во-вторых, они привыкли доверять сыну, который даже в сложном пубертатном возрасте особых проблем им не доставлял.

Блестящее будущее всё не наступало, но он не сбрасывал его со счетов, оно по-прежнему светило ему где-то там, далеко, из-за бытового тумана. Илья был на хорошем счету в своей консультации, пользовался заслуженным уважением коллег, помимо знаний, ценя его сообразительность, хорошее чувство юмора и порядочность. Правда, другие его особенности, некоторое позерство, непрактичность и эпизодический отрыв его рассуждений от действительности они тоже замечали, за что она получил среди них кличку Леголас, как только «Властелин колец» обрел свою популярность в России.

Основательный материальный успех тоже не спешил к нему навстречу. Нет, деньги он, конечно, зарабатывал, на шее у родителей не сидел. Но, во-первых, не достаточно, чтобы условиях такого дорогого мегаполиса, как Москва, начать жить самостоятельно (к чему, он, кстати, не слишком и рвался, ему и с родителями было совсем неплохо!), во вторых, в тратах своих он был очень непрактичен.

Родители его, комментируя эту сторону его жизни, часто шутили, что внук пошел в бабку, Татьяну Витальевну, – та была женщиной легендарной, в плане своих благотворительных наклонностей. После её смерти наследники долго и с изумлением рассматривали специальную тетрадь, куда она рачительно записывала все расходы. Свой ежемесячный доход, состоявший из хорошей пенсии и немалой суммы за сдачу в аренду квартиры в районе Тверских улиц, она делила на 4 части. ¼ уходила на ее собственные нехитрые нужды и надобности, остальные три четверти расходовались ею на добрые дела.

В списке ежемесячно ею поддерживаемых и одариваемых была бедная больная и одинокая бывшая сокурсница Татьяны Витальевны по университету, пара вдов однополчан деда, единственного военного в роду Ильи, какие-то фонды помощи сирым и убогим мира сего, и даже лошадь Пржевальского, обитающая в Московском зоопарке. Илья, любимый внук, на которого легла обязанность заниматься денежными переводами, после того, как Татьяна Витальевна слегла, с изумлением спросил как-то бабушку:

– Ба, ну, я всё понимаю. Но лошадь-то почему?

– Илюш, с ней очень грустная история. Она одинока и брошена, кроме меня ей некому помочь.

– Если бы я не знал твой острый, я бы сказал даже – едкий ум, я бы решил, что ты у меня впала в маразм. Это же уму непостижимо: одинокая лошадь, которой некому больше помочь, кроме пожилой московской пенсионерки.

– Да, так и есть. Её очень долго поддерживали наследники Пржевальского, потом кто-то из них умер, кто-то – переехал жить в другую страну. В общем, лошадь оказалась никому не нужна. У красивых экзотичных животных шансов больше: всякие снежные барсы и белоголовые орланы легко нашли себе спонсоров. А наша обычная лошадь имени Николая Михайловича Пржевальского оказалась никому не нужна. Я просто не могла пройти мимо!

Вот примерно в такой логике жил и Илья. Лошадь Пржевальского, кстати, он тоже поддерживал, в память о бабушке. Правда, уже не на постоянной основе – упавшее знамя после смерти Татьяны Витальевны подхватила компания, выпускающая шампуни для людей, но почему-то с лошадиным колоритом в названии – не то «Топот копыт», не то «Лошадиная мощь», что-то в этом духе. Но дважды в год, на Татьянин день, очень когда-то почитаемый бабушкой праздник, и ее день рождения, Илья переводил крупные суммы в Московский зоопарк, в память о Татьяне Витальевне.

После смерти Татьяны Витальевны он мог бы переехать в её квартиру, прекратив ее сдавать, но, посовещавшись с родителями, он решил этого не делать. Во-первых, арендная плата за эту квартиру приносила очень существенные суммы, что стало надежной финансовой подушкой для его родителей-пенсионеров. Во-вторых, семьи у него не было и в ближайшем будущем не предвиделось, отношения с родителями у него были отличными, взваливать на себя бытовые заботы ему совершенно не хотелось – зачем было что-то менять?

С личной жизнью дело у него обстояло примерно так же, как и с карьерой. Заполняя свою страничку в одной из социальных сетей, в графе «отношения/семейный статус» он, подумал, поставил «всё сложно». Хотя сложностей, вроде бы, особенных и не наблюдалось. Как, собственно, и отношений как таковых. Так, случались адюльтеры той или иной степени тяжести, не более того. С браком вот как-то не складывалось (пока не складывалось, как говорил себе Илья). Казалось бы, такому красавцу, в бабах можно как в сору рыться и самую лучшую себе выбрать, после большого конкурса. Но что-то все время шло не так. Хотя, что греха таить – и «рылся», и перебирал, и монахом отнюдь не был. А вот как-то осечка следовала за осечкой. Как любят говорить гадалки с последних страниц глянцевых журналов, «венец безбрачия» мешал.

Первый его серьезный роман случился на последних курсах университета. Угораздило его влюбиться в замужнюю однокурсницу. По молодости лет, Илья к ней относился очень серьёзно, практически с первой совместной ночи строил планы на брак и семью. Но барышня, на которую он потратил, в общей сложности, целый год, как оказалась, просто тешила самолюбие своё и дразнила мужа, который нет-нет, да и посматривал налево. С большим запозданием разобравшись в происходящем, Илья с барышней порвал, но страдал ещё очень долго, даже стихи пытался писать, романтическо-упадочнические, рифмуя, как водится, «любовь» и «кровь», «уйдёшь» и «поймёшь». Потом, конечно, боль и обида притупились, стихоплетство от него ушло безвозвратно, но к женщинам относиться он стал куда недоверчивее.

Вторую свою избранницу он нашел позже, уже работая адвокатом в консультации – она представляла на процессе интересы «противной стороны». Лилия была старше Ильи на 8 лет, разведена, успешна, эмансипированна и цинична. Замуж за него она совершенно не собиралась, роман с молодым красивым любовником, хорошо воспитанным и образованным мальчиком, льстил ей, добавляя дополнительных баллов к репутации в глазах подруг и коллег. Своего избранника, человека, за которого она согласится пойти замуж, она видела совершенно иным: немолодым, успешным, состоятельным, состоявшимся и известным. Если с молодостью у Ильи дело обстояло ещё так-сяк – это проходящий все же недостаток, то всё остальное отсутствовало совершенно очевидно. Так что крах и этих отношений был абсолютно предсказуем.

Постепенно он пришел к выводу, что его неженатый статус вовсе не требует от него немедленных изменений. И есть в нем своя прелесть и выгоды, особенно если сравнивать с тем, что он видел в домах своих женатых друзей. Пеленки, распашонки, сопли и ветрянка, вынос мусора, ПМС у жены, сложные отношения с тещей, ипотека и кредит на машину – не об этом он мечтал. Конечно, ему хотелось, чтобы и здесь жизнь его сложилась на зависть окружающим, но спешить точно не стоило. И строить свою жизнь по имеющимся перед глазами шаблонам ему точно не хотелось. Так что романы разной степени тяжести в его жизни случались, а брака не было ни одного.

Антон, его студенческий друг, в шутку, подтрунивая, рассказал Илье стишок, который нашел где-то на просторах интернета:

на днях жена моя сбежала,

за ней собака и коты,

сижу, смотрю как трудно рыбкам

аквариум к двери толкать

Посмеялись все, но в голове он, стих этот, похоже, засел только у Ильи. Ведь это ж практически про него – не задерживается никто в его жизни. Может, все-таки с ним что-то не так? Мысль эту он гнал от себя, но она то и дело возвращалась к нему, жалила, как привязчивая осенняя муха.

А пока все силы Илья отдавал работе, вечерами занимался капоэйрой – бразильским полутанцем-полуборьбой, которая своей некоторой манерностью и нарядностью, оригинальностью очень ему нравилась. Летом к развлечениям добавлялась родительская дача в престижном нынче подмосковном Кратове. Там, на большом участке, доставшемся от прадеда, известного московского врача, стоял старый, но вполне крепкий деревянный дом в окружении огромных старых сосен, где на втором, мансардном этаже у него с детства была своя комната.

А еще он часто навещал Светлану Александровну – Лилину мать, к которой был неожиданно очень привязался, еще во времена их романа, и привязанность эта была вполне взаимной. Она ему чем-то напоминала ушедшую из жизни бабушку Татьяну Витальевну, только была как-то острее и аристократичнее, что ли, умершей бабушки. Светлане же Александровне он был как сын – на фоне эмоционально холодной, отстраненной дочери, он был заботливым, внимательным и очень тёплым собеседником.

Иногда всё же накатывало на Илью одиночество. Особенно часто – в людных местах: метро в час пик или торговый зал гипермаркета в выходной день. Толпа текла мимо него, замечая его не больше, чем колонну или пустой прилавок. Мелькали пары, семьи с детьми, в душе поднималась жалость к себе, одинокому и никому не нужному. Как сказал один современный писатель, «ужасно себя жалко – всех много, а я один». В такие моменты особенно плодотворно думается о смысле жизни, как и о том, что жизнь устроена неправильно и пора в ней что-то менять. Пока еще не поздно. Хотя Илья был уверен, что ему еще долго не будет поздно: ему нет еще и 40, разве это возраст для современного, ведущего здоровый образ жизни, мужчины? Отец, правда, формулировал его возраст как «уже под сорок», но это извечный спор оптимистов и пессимистов – наполовину полон стакан или наполовину пуст.

Меньше всего, кстати, занимал его вопрос отцовства. Была у него одна история в прошлом, лет 8-10 назад…

С Кариной он познакомился, когда он вел одно дело: защищал бизнесмена, пожилого мужчину, ему чудом приплыла в руки такая крупная рыба и он отчаянно старался не облажаться. У подзащитного была молодая жена, Карина. Мужа её он тогда вполне эффектно отмазал, дали ему меньше меньшего. Но мужик не выдержал передряг и умер прямо во время последнего заседания суда, не дождавшись окончания чтения приговора, что несколько смазало тогда блестящую защиту Ильи.

Ситуация с Кариной сложилась нерядовая, он часто вспоминал тот роман, похожий на американские горки. Детей у нее с мужем не было, сначала тот не хотел – не был уверен, что эта горячая красотка задержится в его жизни надолго. Потом, когда захотел, – было уже поздно, стал бесплоден, и, как не бились врачи и не расходовали на него литры самых новейших препаратов, изменить эту ситуацию они оказались не в силах.

Они и переспали то всего несколько раз. Карина была не из его песочницы – что делать с такими женщинами, помимо постели, он не знал. Ее вкусов и предпочтений он просто не тянул финансово, пойти к богатой вдовушке на содержание ему не позволяла гордость. Не приведешь же ее в родительскую квартиру. Да она и не подавала никаких признаков того, что имеет на Илью серьезные планы. Ей нужно было просто перевести дух перед поиском следующего «папочки», и сделать это так, чтобы не лишать себя некоторых удовольствий.

Забеременела Карина внезапно, неожиданно и для себя, и для Ильи. Они, в общем-то, предпринимали определенные меры предосторожности. Но то ли произошла какая-то накладка, то ли таковое было им предначертано сверху… В общем, две полоски на тесте и утвердительный вердикт врача – такой вот поворот романа.

Сначала Карина испугалась и хотела избавиться от ребенка. А потом внезапно полюбила этого маленького малька, который завелся у нее внутри и которого ей показали на мониторе УЗИ-аппарата. В ответ на натянутое «я, конечно, рад и все такое» от Ильи по этому поводу она отреагировала презрительно: «Уж не думаешь ли ты, что мне от тебя что-то нужно? Не смеши. И вообще, забудь. Это мой ребенок». Все, что ему было дозволено – выступить в роли официального отца в свидетельстве о рождении девочки.

Вся эта история, пока не вошла в определенные берега, изрядно потрепала Илье нервы. Он не понимал как себя вести в такой ситуации. Родители про эту историю так и не узнали. Сначала он не знал как подступиться с этим разговором к ним. Потом понял, что промедление пошло ему на пользу. Скажи он матери и отцу, людям очень чадолюбивым, что у них родилась внучка – они захотели бы встретиться с ней, начать общаться. А, значит, пришлось бы как-то выстраивать отношения и с Кариной – а отношения эти сразу прервались после того судьбоносного разговора. Нечаянная его любовница сдержала свое слово: ничего от Ильи не требовала, быстро набрала значительную дистанцию, сократила общение до минимума. Так что знакомство родителей с внучкой осуществить было практически невозможно без существенных эмоциональных потерь и неприятных разговоров.

Уже потом, после того, как Карина родила девочку, Марьяну, и снова вышла замуж – за мужчину еще более пожилого, и еще более состоятельного, чем ее первый муж – она назначила Илье встречу, чтобы, как она выразилась, «обсудить накопившиеся вопросы».