Текст книги "Жизнь в ожидании счастья (СИ)"

Автор книги: Галина Евстифеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Однажды Лиза была свидетельницей того, как Дима просидел два часа, слушая бездарное бренчание Лики на фортепиано, и даже не поморщился, когда девушка сбивалась. По правде сказать, играла Лика из рук вон плохо, но Дима, видимо, был рад и этой малости, лишь бы побыть с ней наедине, в малой гостиной, куда мог зайти кто угодно, потому что двери были предусмотрительно открыты настежь.

От наблюдения подобных картин сердобольное сердце Лизы сжималось от жалости к брату. Дима был не соперником Андрею, они были в разных «весовых» категориях. Успешный старший брат, для которого жизнь готовила лишь приятные сюрпризы, и бывший пьяница, который каждый день боролся с собой, чтобы не запить снова, уже от неразделенной любви. Ситуация была ужасной и самое главное – со временем она не разрешалась, а становилась всё более запутанной и трагичной. Самое интересное, что лишь Лиза видела всю картину в целом, только она одна из всех Соколовых смогла понять то, что происходило между Димой и Ликой. Возможно, причиной была наблюдательность девушки, способность к анализу поступков людей, масса свободного времени, когда можно было спокойно размышлять на любые темы, а может быть, причиной этого было то, что Лиза очень любила брата и чутко реагировала на малейшие изменения его настроения.

Лиза вздохнула, скоро часы в холле пробьют 18 раз и семья начнет собираться к ужину. Сегодня должен был приехать в гости Станислав Макаров – лучший друг старшего брата Лизы – Андрея. Мужчины дружили с детства, и Стас всегда был частым гостем в доме Соколовых, его даже считали почти третьим сыном. Все кроме Лизы. Она отнюдь не питала к Стасу сестринских чувств, она его безумно любила, вопреки всем доводам рассудка.

С того самого дня, как Лиза впервые увидела Стаса, бегающего с Андреем и Димой по детской площадке панельной многоэтажки, в которой тогда жили Соколовы, её сердце занимал лишь он. Стас тогда заливался веселым смехом, закинув синий игрушечный автомат на плечо, и криками «Та-та-та-та-та» изображал, что отстреливается от объединившихся братьев Соколовых. Сколько лет прошло с тех пор? Много, больше восемнадцати, почти целая жизнь. А вот только Лиза так и осталась в роли наблюдающей за Стасом через стекло, а ей бы хотелось совсем иного. Девушка мечтала, что однажды Макаров увидит в ней красивую, достойную женщину, но годы шли, а этого не происходило.

Стас никогда не смотрел на Лизу так, как Дима глядел на Лику. Макаров, казалось, вообще никогда не видел Лизы, она была для него, будто мебель, будто фон, присущий этому дому. Никогда за все эти годы, что Лиза и Стас знали друг друга, он не взглянул на неё с интересом, как на женщину. Девушку это злило, она как могла пыталась привлечь внимание друга брата, но всё безрезультатно. Стас был вежлив с ней, но не более, и эта проклятая учтивость злила Лизу больше всего.

Лиза с отвращением вспомнила выпускной вечер в школе, когда она напилась в попытке забыть Стаса и переспала с соседским мальчишкой, просто чтобы доказать самой себе, что может кому-то нравиться, что может быть желанной. Доказать Лизе ничего не удалось, на следующий день этот мальчишка о ней и не вспомнил, а девушка забеременела. Вопрос об аборте даже не поднимался, потому что Лиза слишком долго молчала, чтобы можно было провести эту операцию без угрозы для её жизни. Так она стала позором семьи Соколовых.

Лиза отпрянула от окна, когда Лика направилась к дому, не хватало еще, чтобы её заподозрили в подсматривании. Девушка выскользнула из гостиной и наткнулась на Дениса Владимировича, выходившего из кабинета отца.

– Привет, Лизок, – Денис Владимирович добродушно улыбнулся племяннице. Лиза всегда нравилась ему больше братьев, тихая, застенчивая девчушка, коротавшая время с книжками.

– Здравствуйте, дядя Денис, – она улыбнулась в ответ.

Дядя и племянница вышли вместе в холл, не обращая внимания на Валерия Владимировича, который покинул кабинет вслед за братом и теперь шёл несколько позади них.

– И куда мы так спешим, красавица? – спросил Лизу дядя.

– На кухню, что-то Варя моя затихла, нигде её не слышно, наверное, опять печенье таскает у экономки. Наесться, а потом её ужин не заставишь проглотить, проказница она у меня, – девушка улыбнулась, думая о дочери.

– Тоскливо ты живешь, Лиза, тоскливо. Не так должна жить молодая красивая девушка, не об украденных печеньях думать.

– Да, что вы? Бросьте, дядя Денис, у меня всё хорошо.

– Учиться тебе надо, поступай куда-нибудь. Отец наймет няньку и ты вздохнешь свободнее. А там глядишь, и кавалер какой-никакой появиться, – Денис Владимирович добродушно хлопнул племянницу по спине.

– Она уже отметила окончание одного учебного заведения очень весело, теперь вон Варю всей семьей воспитываем, – отрезал догнавший их Валерий Владимирович, – давай, пусть еще одного ребенка родит непонятно от кого.

– Валера, ну что ты такое говоришь? – брат недовольно посмотрел на отца Лизы.

Девушка склонила голову, и, промямлив что-то нечленораздельное в качестве прощания с дядькой, поспешила на кухню, оставив братьев одних.

– Позор она мой, позор, – вздохнул Валерий Владимирович, – ну, ладно, что об этом?

– Всяко в жизни бывает, не одна же Лиза родила ребенка вне брака, – возразил Денис.

– Не одна, – согласился Валерий, – но поверь, мне от этого не легче. Не могу теперь смотреть на сынка Павловского, обрюхатевшего мою дочь. А он живёт себе и в ус не дует, морда его бесстыжая! Даже к Варе ни разу не пришёл, конфетку не принёс! Дело даже не в том, что от него нужно что-то, дочь и внучку я сам обеспечу, но сам факт! Сукин сын!

– Будет тебе, брат, заточили девчонку в доме, будто средневековье какое-то на дворе. Дело твоё, конечно, решай сам. Но мне кажется, что ты не прав. Лиза ведь не дура, да уже и не девчонка малолетняя, – Денис Владимирович задумчиво почесал затылок. – Ладно, дочь твоя, решай сам. А пока давай до встречи.

Братья Соколовы пожали друг другу руки и распрощались полные надежд и планов на предстоящее назначение Андрея, о Лизе уже ни один из них не думал.

***

В это время будущий глава края возлежал на широкой кровати в одном из лучших публичных домов города. Комната, в которой его обслуживали, была обставлена с вульгарной роскошью: огромная кровать с балдахином, который скрывал зеркало, укрепленное над ложем, еще одно зеркало украшало противоположную к кровати стену от пола до потолка, темно-синие с золотом шторы были задернуты, создавая приятный полумрак.

У ног Андрея Соколова свернувшись калачиком, лежала белокурая женщина, её тело было покрыто свежими следами от кожаной плетки, на ребрах начали проявляться синяки. Женщина молилась, чтобы Андрей наконец-то ушел, у него оставалось еще 10 минут, и она беззвучно шептала слова просьбы к Богу, чтобы время текло быстрее, но казалось, что стрелки часов замерли.

Наконец, оплаченного времени осталось 6 минут, и проститутка уже готова была вздохнуть с облегчением, но оказалось зря. Андрей, потягиваясь, поднялся и грубо схватил женщину за плечо.

– Давай-ка, напоследок поработай ртом, – приказал он, наматывая на кулак её волосы, заставляя прижаться лицом к его бедрам.

Женщина послушно выполнила желание клиента, она была готова на всё, что угодно, лишь бы Соколов скорее ушел. Проститутка старалась сделать всё возможное, чтобы этот клиент поскорее кончил и отпустил её, ибо хватка у него была железная. Когда наступила разрядка, Андрей громко застонал, с силой выдернув руку из волос девушки, отчего ей показалось, что перед глазами заплясали красные точки, а череп налился свинцом. Схватившись за столбик кровати, чтобы не упасть, она смотрела как её жестокий клиент направился в ванную, по дороге собирая свои вещи.

Наконец, он вышел из душа, одетый в дорогой серый костюм, женщина невольно удивилась тому, насколько внешний презентабельный вид обманчив, этот мужчина был ужасающе жесток, злобен и коварен. Андрей Соколов был привлекательным мужчиной, плотного телосложения, с русыми волосами, серовато-зелеными глазами и длинноватым носом.

– Ты мне понравилась, Марина, возможно, в следующий раз я снова возьму тебя, – пообещал Андрей, подойдя к девушке, он небрежным движением погладил её грудь.

– Я рада, что тебе понравилось, – низким волнующим голосом ответила женщина, – ты – настоящий самец, у меня давно такого мужчины не было.

Марина смотрела на Андрея и беззастенчиво лгала, ведь он именно для этого затеял ненужный разговор. Она и так знала, что ему понравилось, а вот сама Марина будет вспоминать сегодняшний день с содроганием. Хорошо, что хоть этот урод заплатил щедро. Но показать своего истинного отношения к Соколову она не могла, поэтому, улыбнувшись, она провела рукой по ширинке его брюк.

Андрей самодовольно улыбнулся, растянув тонкие губы в подобии звериного оскала. Он был настолько уверен в себе, доволен собой, что даже не заподозрил Марину во лжи. Андрей Соколов считал себя самым главным человеком на планете Земля, и ничто не могло поколебать его уверенность в этом. Выйдя из комнаты, в которой провел два увлекательных часа, Андрей встретил своего лучшего друга Стаса Макарова, что поджидал его в коридоре.

– Ну, как тебе эта телочка? – спросил Соколов.

– Хороша, чертовка, у меня до неё не было азиаток, – ответил Макаров.

Друзья часто наведывались в этот бордель, но Стас обычно выбирал одну и ту же проститутку, а вот Андрей любил разнообразие. Блондинки, брюнетки, рыжие, европейки, азиатки, чернокожие – Соколов был всеяден, никаких особых предпочтений у него не было. В конце концов, он убедил в прелести частой смены женщин и друга.

– Мне вообще нравится в этом заведении, я тут всех опробовал и все девки хороши. Да и сама мадам еще хоть куда, – улыбаясь, сказал Андрей, подходя к охраннику, дремавшему в кресле, тот встрепенулся и открыл входную дверь для покидающих гнездо разврата клиентов.

Они вышли на улицу, снаружи здание ничем не напоминало бордель: серые стены, массивная железная дверь и крошечный звонок на стене. Оглянувшись в последний раз на заведение, Стас и Андрей направились к магазину, расположенному через дорогу, на парковке которого они оставили машины.

– Ну, я еще всех не опробовал, но все к тому идет, – засмеялся Стас, – а вот тебе скоро придется завязать, ни к чему губеру в бордель наведываться. И у стен есть глаза и уши, сразу на тебя Дзюба накопает, ты же знаешь, он спит и видит, как бы снова в кресло сесть.

– Да сейчас прямо! – возмутился будущий глава края, – хочешь сказать придется довольствоваться моей святошей – женой? Скажешь тоже! А Дзюба, да пошёл он на хер, тоже мне нашёлся соперник! Что мне на него теперь всю жизнь оглядываться, как бы он мне какую свинью не подложил? Миновало его время, считай, на пенсию вышел наш достопочтенный Дзюба!

– Смотри, дело твоё, я бы не стал рисковать на твоём месте. А жена у тебя красивая, – как бы, между прочим, заметил его друг.

Андрей посмотрел на Стаса и самодовольно улыбнулся, он любил, когда ему завидовали, пусть даже по-дружески. Он вдруг подумал, что если бы Макаров родился в другой семье, более состоятельной и влиятельной, они бы никогда не подружились. Соколову необходимо было ощущать себя первым, самым лучшим и утверждаться в этом за счёт других каждый день.

– Да, Лика ничего, только, как женщина, она никакая, поверь мне, – Андрей щелкнул брелком сигнализации темно-серого «Порше» и отворил водительскую дверцу.

Машина была его гордостью, такая в городе была только одна. Андрей любил эксклюзивные вещи, которые поражают воображение обывателей дороговизной.

– Но с женами обходятся иначе, от них не требуют того, что и от шлюх, – заметил Стас.

– Зачем они тогда нужны жены эти? Всё бабы одинаковые, что жены, что шлюхи, – пожав плечом, сказал Соколов.

– Тебе виднее, – улыбнулся Макаров, – ладно, давай до вечера.

– Ага, ужин будет, как обычно, в шесть, не опаздывай, – Андрей подал другу руку и тот ответил ему крепким рукопожатием.

Соколов уже отъезжал с парковки, когда Макаров садился в свою «Ауди» черного цвета. Стас посмотрел вслед «Порше», проводил его глазами до ближайшего поворота и покачал головой. Андрей был дураком, который не ценил того, что имел, ему слишком легко всё давалось в жизни. Макаров же дураком не был, и за своё место в администрации будущего главы региона готов был бороться любыми методами, даже трахая девиц известного сорта просто за компанию с будущим губернатором.

***

Андрей миновал шлагбаум «Ясного» в начале четвертого пополудни. Движение в посёлке почти отсутствовало, поскольку день была будний, время рабочее. Поставив машину в гараж с автоматическими воротами, Андрей заметил брата, сидевшего в беседке.

Тот часто просиживал вечера в этой небольшой резной деревянной постройке, украшавшей сад. Видимо, младшему Соколову было там спокойно и уютно, обвивающий стены плющ создавал приятную тень и прохладу даже в жару, а отдаленность беседки от дома давала иллюзию одиночества и свободы. Андрей не понимал прелести ни того, ни другого, он всегда находился в гуще событий, создавал видимость бурной деятельности и был в курсе всех действий окружающих. Брат же был совсем иным, непохожим на него человеком, кроме внешней схожести их мало что объединяло, и так было всегда.

Дмитрий равнодушно посмотрел на старшего брата, кивнул и затянулся сигаретой. Андрей направился к нему по усыпанной гравием дорожке, не замечая буйства весны вокруг. Переступив порог беседки, он бросил кейс с документами на резной дубовый стол.

– Привет, – поздоровался он, усаживаясь на скамью, стоявшую напротив той, на которой сидел младший брат.

– Ну, привет, – нехотя ответил Дима, задумчиво глядя на куст белых роз и осу, кружившую около него.

– Что сидим? Что делаем? О чём думаем? – вопросы Андрея сыпались один за другим.

– Курю, – в доказательство своих слов Дмитрий выдохнул струю табачного дыма прямо ему в лицо.

– Я вижу, что ты куришь, – Андрей начал терять терпение, он уже жалел, что подошёл к брату, – почему бы тебе не сделать что-нибудь полезное? Например, устроится на работу?

– Зачем? У нас же есть ты – работник всея Руси, а я так, как-нибудь вашей милостью проживу, – хмыкнул, ответил тот.

– Ты – бездельник, Дима, – Андрей отвернулся от него, словно ему было невыносимо видеть младшего брата.

– Ага, а еще алкаш, или ты забыл? – Дмитрий улыбнулся ему, почти искреннее.

– С тобой невозможно говорить…

– Ну и не говори, кто заставляет-то? Вот станешь пресловутым губером, кинешь мне, как собаке кость, непыльную работёнку, и я перестану быть бездельником, – младший брат рассмеялся, словно сказал что-то забавное.

– Но не перестанешь быть алкашом, – с издевкой проронил Андрей.

– Чертовски верно, братишка, не перестану, но в этом есть особая прелесть, шарм, так сказать, – Дима усмехнулся, затушив окурок в пепельнице, стоявшей посередине стола.

– Ладно, с тобой говорить бесполезно. Ты не видел Лику? – спросил его брат.

– Я слышал, как она Лизе говорила, что поехала к матери.

– Что за женщина? Каждый день к своей родителям и сестрице ездит! Вышла замуж так и живи, нечего по городу болтаться! – вознегодовал Андрей.

– Видимо, твоей жене не хватает нормального человеческого общения. Не каждому дано понять всю прелесть родственных подъебок семьи Соколовых, – зевнув, протянул Дмитрий.

– Дима, тебе бы всё зубоскалить! Тоже мне остряк самоучка нашёлся! Весь из себя такой остроумный, прямо тошно! А, по сути, просто дармоед!

– Ага, я ж бездельник и алкаш, надо и мне чем-то заниматься. Вот, такое занятие я себе и нашёл – острю в своё удовольствие. А ты не завидуй, у тебя нет чувства юмора, поэтому не понять тебе, братишка, всей прелести бесед со мной, – Дима засмеялся, увидев, что брат разозлился. По какой-то необъяснимой причине младшему Соколову очень нравилось дразнить старшего, и эта дурная привычка была у него с детства.

Андрей поднялся и, не сказав брату больше ни слова, прихватив свой кейс, направился в дом. Он шагал широко, размашисто всем своим видом выражая недовольство женой, братом и всей жизнью. А Дима лишь улыбнулся ему вослед грустной улыбкой проигравшего.

ГЛАВА 4

Маргарита Ковалева всегда завидовала своей младшей сестре – Анжелике, да и как не завидовать, если та умудрилась настолько удачно выйти замуж? Не абы за кого, а за старшего сына Валерия Соколова – бывшего владельца всего городского транспорта. Не каждой девчонке так потфортит, что уж и говорить. Особенно обидно, когда твоей родной сестрице так повезло, а ты нисколько не хуже её, а вот жизнь начхать хотела на тебя и все твои мечты и планы.

Когда Андрей только начал ухаживать за Ликой, Рита была уверена, что он быстро её бросит. Какому мужику будет интересно общество её зануды сестры, всей из себя такой положительной? Рита с нетерпением ждала, когда же Соколов «поматросит и бросит» сестрицу, но этого не происходило. Он каждый день привозил её из института, пару раз в неделю возил ужинать, иногда приглашал на концерты заезжих артистов. Этот вялотекущий роман длился несколько месяцев, за ним даже со стороны наблюдать было не интересно. Сестра меньше всего походила на влюбленную девушку, ни блеска в глазах, ни хорошего настроения, бьющего через край, ни милых романтичных глупостей. Лика молчала и вздыхала, словно свидания эти были ей не в радость, а в тягость, словно повинность исполняла какую-то. Однако, отвадить богатого кавалера сестра не решалась. В конце концов, Анжелика все свои карты разыграла правильно, с Андреем держалась скромно и вольностей ему особых не позволяла. Видимо, это его и зацепило.

Рита вспомнила тот день, когда Лика сказала, что Соколов предложил ей выйти за него замуж. И ведь эта дуреха даже не особо радовалась такому повороту событий! Всё мямлила, что душа у неё не лежит к Андрею, что не хочет она жить в семье Соколовых. Благо мать быстро Лике мозги вправила, напомнила о бедственном материальном положении семьи, пристыдила. Не каждой девчонке так повезет, ведь обратил на неё внимание не кто-нибудь, а сам Соколов! И Лика прогнулась, она всегда была послушной и правильной девочкой, во всем слушающей родителей. И вот теперь живёт и в ус не дует, счастливая. А Ритка осталась при своих интересах, в родительском доме, на грошовой зарплате.

И так было с самого детства, Анжелика всегда была везучей, её всегда ставили в пример другим детям в детском саду, в школе, ведь она такая умница, красавица и примерная девочка. А Рита всегда была второй, чтобы она не делала, как бы сильно не старалась обойти сестру в чем бы то ни была, этого у неё не получалось.

У Лики всё выходило легко, без усилий, будто сама судьба несла её на руках, а Рите приходилось за всё бороться. Устав постоянно быть на вторых ролях, в восемнадцать лет Рита выскочила замуж за однокурсника. Их брак продлился недолго, да и как иначе, если они жили в доме Ковалевых, где молодым приходилось подстраиваться под родителей жены, да и младшая сестра маячила вечным искусом для новобрачного. Не то чтобы Лика чем-то поощряла интерес Ритиного мужа, просто, когда рядом с мужчиной живет молодая красивая девушка, проблемы в семейной жизни возникнут сами по себе.

Так и получилось, что перед самым окончанием учебы Рита осталась одна, с новорожденным сыном на руках. Несмотря на постоянные заботы о ребенке, ей всё-таки удалось окончить университет по специальности «экономика и менеджмент». Сессии были для Риты настоящим испытанием, иногда на экзамены или зачёты приходилось идти вместе с ребенком на руках, но победа осталась за ней, Ковалева не бросила учебу. Она всегда была цепкой и к своей цели шла, преодолевая все преграды. Это было и обидно Рите: кому-то всё легко и просто, а кто-то должен лбом прошибать стены, бороться каждый день и особой победы не видеть.

Но всё Риткины обиды, зависть были сущей ерундой, по сравнению с тем горем, что обрушилось на неё потом. Спустя примерно год после окончания учебы, Риту постигла сама большая беда в её короткой жизни. Несколько месяцев назад, она оставила коляску с полуторагодовалым сыном возле магазина, забежала на минутку, купить воды, уж больно жаркое лето выдалось. Но этой минутки хватило, чтобы пустая фура, выгрузившая продукты, разворачиваясь, задела коляску. Так оказалось просто потерять сына, просто прийти в магазин во время разгрузки продуктов, просто оставить ребенка в коляске, просто не подумать о последствиях. И так тяжело жить после этого, с постоянным, неотвязным чувством вины.

Смерть сына, такая страшная, нелепая заставила Маргариту по-новому взглянуть на свою жизнь, она стала законченной пессимисткой. У Риты не осталось веры во что бы то ни было, кроме несправедливости обрушившихся на её голову бед. А еще она стала еще больше завидовать младшей сестре, практически маниакально. Анжелика жила и в ус не дула, никогда горя настоящего не изведывала, не знала, что значит похоронить собственного ребенка, видеть свою кровинушку мертвым. А Маргарита всё это знала, испила свою чашу до дна. Почему же кому-то всё, а кому-то ничего? Куда смотри Бог и есть ли он, если такое творится на этом свете? Когда же ей воздастся за её муки?

Вот и сейчас, глядя на сидящую напротив неё Анжелику, мирно попивающую чай с медом на родительской кухне, Маргарита бесилась. Злость и горечь поднимались в её душе и накатывали удушливыми волнами. Ничего не ускользнула от жесткого взгляда голубых глаз Риты: ни уложенные в мягкий узел пушистые волосы сестры, ни дорогое черное платье, ни сумка из лакированной кожи ярко алого цвета. Весь образ Лики излучал богатство и довольство, только лицо её было, как обычно, печальным, задумчивым. О чём эта кукла вообще могла думать? У неё ведь всё было, всё принесено на блюдечке с голубой каёмочкой, а она все жизнью недовольная.

– Анжелка, ну что ты кислая такая сидишь? – спросила Рита, вставая из-за стола с чашкой в руках, – ей Богу, смотреть противно!

– Я? Кислая? – удивилась сестра.

Лика встрепенулась и посмотрела на старшую сестру, она так задумалась, что Риты и не замечала. Разговор с Димой никак не шёл из головы, зря она его так жестоко обидела. Но, с другой стороны, ведь так правильнее, зачем давать человеку надежду на то, чего никогда не будет. Это ведь недостойно. А тут Рита, как подглядела её безрадостные мысли, опять с упреками накинулась. Как же они с матерью ей надоели! Вечно она не так говорит, не так думает, не то делает.

– Да, глаза бы мои на тебя не глядели. Ничего ты в этой жизни не видела и не знаешь, а видок у тебя такой, словно всё горе мира ты испытала, – Рита энергично терла губкой с «Фейри» свою чашку, повернувшись спиной к сестре.

– Рит, не начинай, а, – отмахнулась от неё Лика.

– Что не начинать? Что ты так правду-то не любишь, мученица ты наша? Смотреть противно, какой мужик с тобой жить-то будет? Домой хочешь вернуться? Давно «Докторской» колбасы и сарделек на ужин не ела? Уйдет от тебя твой Андрей, кому приятно такую кислятину рядом с собой видеть, – пророчествовала старшая Ковалева.

– Тебе-то, конечно, всё о мужиках известно, – не подумав, огрызнулась Соколова.

Лика помнила как кричал Ритин муж, когда уходил из дома Ковалевых, что он на прощание говорил сестре, да так громко, что все соседи слышали. Несмотря на всю жестокость тех слов, была в них некая правда. Рита всегда была завистливой, обидчивой и жесткой, не готовой к компромиссам. Этим о попрекал её бывший супруг и ответить на это Рите было нечего.

– А это было жестоко, сестренка, – замерла у раковины Рита.

– Прости, я не подумала, – Лика, встала и подошла к сестре, взяла её за руку, но Рита выдернула свою ладонь, словно ей было противно дотронуться до сестры.

Лика, не знавшая, как загладить свою вину перед сестрой, нервно переминалась с ноги на ногу посередине кухни. Глупо всё вышло, не красиво, и так у неё получается часто. Лика никогда не любила конфликты, но так выходило, что с сестрой они обычно ругались на пустом месте.

– Рит, ну не дуйся, я не нарочно, я ж так по глупости сказала. Вы меня с матерью достали, вечно вы мною недовольны, будто я девчонка пятилетняя, – примирительно проронила Лика..

– Ладно тебе, не мели чушь, – Рита прошла мимо сестры за кухонным полотенцем и стала тщательно вытирать кружку.

Лика виновато отвела глаза, они стояли возле одного из кухонных столов, совсем близко, а на самом деле были разделены ледяной стеной непонимания. Лика отошла и села на своё прежнее место, только вот чай пить уже не хотелось. Она окинула беглым взглядом родительскую кухню, всё здесь сияло новизной и чистотой. С тех пор как свекор Лики устроил свата на новую работу, жизнь в семье Ковалевых явно пошла веселее. Всему, что было куплено, они обязаны были удачному замужеству младшей дочери. Лика, склонив голову, смотрела на новый кухонный гарнитур с хромированными ручками блестящими бежевыми панелями, но восторга он в ней не вызывал. За всё это было заплачено ею, её жизнью, её свободой.

– Что ты можешь знать о том, каково остаться одной, совсем одной? – Ритка сказала это так зло, будто все эти минуты молчания копила желчь, чтобы выплеснуть её на сестру в нескольких словах. Она обернулась, держа в руках чистую чашку, с которой, несмотря на всю тщательность протирания полотенцем, соскользнула одна капля воды и упала на новенький ламинат бледно-соломенного цвета.

– Ты не одна, мы с тобой, Рита, неужели ты этого не чувствуешь? – ответила Лика.

– Со мной они, – сестра безнадежно махнула рукой, – что толку от вас? Каждый живет своей жизнью и пьет свою чашу горести. Ладно, проехали. Лик, а у тебя деньги с собой есть?

– Зачем тебе? – вопрос вырвался сам собой, Лике даже стало не по себе от него, стыдно за такой интерес, она стала лихорадочно открывать сумку.

– Нужны, – Ритке теперь всегда были нужны деньги, она брала все подработки в своей конторе и постоянно клянчила у сестры.

– У меня совсем мало с собой, я просто не знала, что тебе понадобятся, – смущенно проронила Лика, доставая красный кошелек и вынимая оттуда цветные бумажки.

Рита жадно схватила протянутые купюры и положила в карман джинсов, глаза её холодно смотрели на сестру.

– Муж почти губернатор, а у нее в сумке всего 2000 рублей, страмота!

– Я же не знала, что тебе деньги понадобяться, – мямлила младшая сестра.

– Ладно тебе, забыли, и на том спасибо.

Ритка отпрянула от сестры, ловко, плавно, словно пружина разжалась, и пошла в свою комнату, не попрощавшись с Анжеликой. А та так и осталась глядеть ей в след, после развода с мужем и смерти племянника Рита сильно похудела, да и немудрено, горе никого не красит. Она почти перестала следить за собой, затягивая длинные светлые волосы в хвост на затылке, не подкрашивая голубые, теперь такие холодные и безжизненные, глаза.

Лика нехотя допила свой чай и подумала о том, что эта жизнь имеет всех, просто кого–то сразу и жестоко, а кого-то понемножку, но всю жизнь. Встав со стула, она невольно поморщилась, на бедре был синяк и при каждом движении он отдавался болью. Она была женщиной, которую избивал муж, она была женщиной, которая это покрывала ради своих родственников, ради того, чтобы они жили безбедно.

ГЛАВА 5

Ужин в семье Соколовых был ежевечерним ритуалом для участия, в котором собирались все члены семьи. Трапезничали всегда в одно и то же время, в чрезвычайных случаях перенося ужин минут на тридцать, не больше. В общем и целом, охарактеризовать отношение Соколовых к вечерней трапезе можно было одной фразой: «война войной, а ужин по расписанию».

А еще ужин был одним из самых тяжких испытаний для Лики. Ей вообще несладко жилось в семье мужа, где она была даже большей белой вороной, чем Лиза. Но Лика не любила семейные сборища не только из-за того, что чувствовала себя на них неуместно, а еще потому что вся обстановка вызывала у неё внутренний протест. Так мерзко было слушать похвальбу свекра, который заработал своё состояние на преступных аферах, противно было становиться свидетельницей честолюбивых планов мужа, он громогласно обещал поставить всех «чинуш раком и заставить их нести деньги в нужный карман», «горе – бизнесменов платить дань», «выкинуть старых козлов из правительства, чтобы ничто не напоминало о временах Дзюбы». Лика была неприятно поражена цинизмом семьи мужа, у Ковалевых всегда всё было просто и никто не иронизировал по поводу и без. А отец девушки – Вячеслав Олегович вообще не любил злословить на чей-либо счёт, а уж тем более кого-то обсуждать или осуждать и пресекал такие попытки у матери Лики – Светланы Александровны. Хотя, что сейчас говорить об отце, он тоже продался, поддался уговорам матери и получил новую должность, благодаря Соколовым.

В большой светлой комнате со стенами, окрашенными в бежевый цвет, был установлен дубовый овальный стол, за которым помещалось 16 человек. Стол был накрыт белой, льняной скатертью, с такими хрустящими крахмальными складочками, что их невольно хотелось потрогать. В центре стояло большое блюдо с запеченной свининой, истекающей ароматными соками, обложенной по краю молодым картофелем, салаты, закуски, нарезки мяса и рыбы, фрукты довершали ужин. Лика невольно вспомнила обычные ужины своего девичества, когда на обеденном столе в доме Ковалевых была лишь рисовая каша с окорочками или гречка с сосисками. Да, что об этом говорить, жили они не особо шикарно и только мечтали о подобном изобилии. А сейчас и есть не хотелось.

Справа от Лики сидел её муж – Андрей, она искоса бросила взгляд на него. Была в его облике какая-то вызывающая раздражение холеность, которая бросалась в глаза и нравилась большинству женщин. Он был ухожен, даже слишком, что заставляло новых знакомых думать, что Андрей также чистоплотен в делах, как и в одежде. Обман, опять обман и видимость, иллюзия того, чего нет. Темно-русые волосы были подстрижены лучшим парикмахером города, карие глаза смотрели на всё с ленивым любопытством.

– Стас, я тебе говорю, мы еще с тобой заживём! – салютуя бокалом с вином другу, сидящему напротив него, сказал Андрей, – поскорее бы пришло назначение и мы развернёмся по полной!

– Еще как развернёмся! – подхватил Макаров, поддерживая тост.

Лика задержала взгляд на Стасе, что-то было в нём скользкое, отталкивающе, хотя первое впечатление он производил прекрасное: высокий, широкоплечий брюнет, с модной трехдневной небритостью и холодными голубыми глазами. Но стоило узнать Стаса чуть ближе, как бросалась в глаза его беспринципность, циничность, даже некая жестокость. Хотя, Лиза же была от него без ума, а знала давно, но почему она этого не видела? Почему не замечала в Стасе дурного? Лика не могла этого понять. Она посмотрела на невестку, та сидела, будто кол, проглотив, не шевелясь и, казалось, даже не моргая. Светло-каштановые волосы легко падали на плечи, окутывая Лизу пушистым облаком, орехового цвета глаза то и дело бросали грустные взгляды на Макарова. Хотя, не ей осуждать Лизу, Лика сама долго не видела истинного лица своего мужа. А ведь были «звоночки», были – это нельзя не признать. Но она не хотела видеть, уговаривала себя. Так что всё справедливо, она имеет то, что заслуживает.