Текст книги "Русский Бертольдо"
Автор книги: Галина Космолинская
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
Характерной особенностью списков «Бертольдо» является то, что контаминация имен собственных и отказ от употребления иностранных заимствований в них связаны напрямую. Как правило, тот, кто не справляется с непонятными именами, не приемлет и иностранных заимствований в языке, предпочитая заменять их русскими соответствиями («инвенции» – «вымыслы», «статура» – «стать», «респектован» – «быть в почтении», «афронтован», «афронтовать» – «обесчестить» и т. д. [409]409
РНБ ОР: Вяз. Q 143. Л. 30, 53 (дважды), 55, 44 об., 64.
[Закрыть]) или произвольно искажать («елемент» – «елеменск», «ординарной» – «ординалной» и т. д. [410]410
ГИМ ОР: Муз. 3793. Л. 6, 7 об.
[Закрыть]). И уж, разумеется, на все лады коверкались выдуманные имена: «Церфоллий Виплупов» – «Церфора/Церфира Вилутов», «Имбралей» – «Амбрул» и т. д. [411]411
РНБ ОР: Вяз. Q 143. Л. 71.
[Закрыть]
Не менее близко соприкасался с текстом, как показывают наблюдения над рукописями нерелигиозного содержания, и низовой читатель. Записи в рукописях «Бертольдо» нередко свидетельствуют, с какой легкостью он, например, включался в игровую ситуацию забавной книжки. Загадки и пословицы, которые и составляли преимущественно содержание итальянского романа, как бы провоцировали продолжить игру в вопросы и ответы. Так, анонимный читатель университетского списка записал на последнем листе рукописи свою загадку с ответом: «В[опрос]. Писал Бог знает кто. И редко кто б мог бы отгадать. О[твет). Никто» [412]412
НБ МГУ: Рук. 191. Л. 56 об.
[Закрыть]. Он даже попробовал свои силы в литературе, предлагая новую версию эпитафии на смерь Бертольдо:
Отметим и характерные свидетельства узнавания архетипа русским читателем: упоминается имя Эзопа, а Бертольдо назван шутом.
Замечательный документ включенности русского читателя в игровую ситуацию инокультурного текста дошел до нас в списке «Бертольдо» РНБ (Q XV. 102): его владелец некий Семен Забелин оставил на последних листах рукописи собственные вирши [414]414
РНБ OP: Q XV. 102. Л. 78–84 об.; полный текст виршей см. в разделе Приложение 2 «Вокруг Бертольдо» настоящего издания.
[Закрыть]. Это соседство забавных виршей с плутовским романом вряд ли стоит считать случайным – очевидно, «подвиги» Бертольдо если и не прямо вдохновили на подражание не очень уверенного в себе автора («Ибо не есмь доволен к писанию и слогу» [415]415
РНБ OP: Q XV. 102. Л. 81 об.
[Закрыть]), то определенно развязали ему руки.
Есть все основания видеть в герое виршей по имени Симеон самого автора – Семена Забелина. Пытаясь вырваться из круга жизненных обстоятельств, он искренне хочет перехитрить судьбу, выбрать себе путь самостоятельно, готов даже пойти на крайность – отправиться учиться в дальние края («Ерзнул бы я и за море в какую науку» [416]416
«Ерзнул бы я и за море в какую науку, / да не хочетца жене учинить тем скуку. / Какою либо дурно без мене сотворит, / беда мне, естьли люди о том станут говорить. / Безчестно» – Там же. Л. 83 об.
[Закрыть]); но все его попытки оказываются тщетными, разбиваясь о непреодолимую косность бытия. В итоге герою ничего не остается, как вернуться к разгульной жизни – именно таким советом (исходящим, надо понимать, прямо от «врага человечества») заканчиваются вирши. Мотив «дурного совета», дьявольского наущения, которому человек не в силах противостоять, хорошо известен в древнерусской литературе: «Ты пойди, молодец, на царев кабак: / Не жали ты, пропивай свои животы!» [417]417
Повесть о Горе и Злочастии, как Горе Злочастие довело молодца во иноческий чин // Демократическая поэзия XVII века. М.; Л., 1962. С. 40; см. также: Резановский Ф. А.Демонология в древнерусской литературе. М., 1915.
[Закрыть]Ответственность за все несчастья ложится на судьбу, горе-злочастие, дьявола и т. д. и т. п., но только не на самого человека. Убежден в этом и Симеон: «Чорт мне дал и к ремеслу великую леность / а дьавол напустил в глупости моей смелость» [418]418
РНБ OP: Q XV. 102. Л. 85.
[Закрыть].
А между тем рядом, на соседних страницах, действует герой совершенно иного типа – самоуверенный, хитрый, как сам дьявол, дерзкий, способный достигать цели. В отличие от несчастного Симеона, Бертольдо не жалуется на свой ум – напротив, именно в нем он видит свое главное богатство, к которому и прибегает как к последнему спасению в самых критических ситуациях. Ни у кого нет сомнения, что необыкновенная хитрость Бертольдо «от лукавого», да и сам он кажется окружающим едва ли не дьяволом. Солдат, впервые увидев его, сразу понимает: «вот какой собою дьявол адской»; да и двор уверен, что Бертольдо «такой лукавой деревенщина, которой имеет в себе беса», что он «бутто бы капдун» или «чорт из ада» [419]419
НБ МГУ: Рук. 191. Л. 41, 48, 16 об., 62 и др.
[Закрыть]. Определенных подозрений, очевидно, не мог не испытывать и низовой русский читатель XVIII в. – а как же иначе простой крестьянин смог стать первым царским советником?
Характерный для европейской литературы XVII–XVIII вв. интерес к «дьявольской» теме становится все более заметным и в России. В книжном репертуаре середины XVIII столетия нет недостатка в модных французских сочинениях типа «Le diable hermite», «Le diable confondu», «Le diable boiteux» или «Dialogue entre le diable boiteux et le diable borgne», издания которых можно было приобрести, например, через Академическую книжную лавку [420]420
См. «Каталог французских книг, продававшихся в Московской академической книжной лавке в 1749–1760 гг.» – Копанев Н. А.Распространение французской книги в Москве в середине XVIII в. // Французская книга в России в XVIII в. Очерки истории. Л., 1986. № 204, 372, 415, 424 и др.
[Закрыть]. Особым успехом у русских читателей пользовался роман А. Р. Лесажа «Хромой бес» («Le diable boiteux», 1709) [421]421
По требованию читателей Московская академическая лавка эту книгу выписывала в 1749, 1750 и 1753 гг. (см.: Там же. № 372).
[Закрыть]; его русский перевод, появившийся впервые в 1763 г., переиздавался впоследствии неоднократно.
Занимательное чтение (и особенно, как отмечают исследователи, западноевропейский плутовской роман), находя живой отклик и понимание у русского читателя XVIII в., все же не могло одновременно не вызывать опасений, связанных с традиционным отношением к смеху как к чему-то греховному [422]422
См., например: Лихачев Д. С., Панченко А. М., Понырко Н. В.Смех в Древней Руси. Л., 1984; Панченко А. М.Русская история и культура: работы разных лет. СПб., 1999; Małek Е.«Неполезное чтение» в России XVII–XVIII веков.
[Закрыть]. До нас дошло немало свидетельств тех разноречивых чувств, которые вызывало чтение или переписывание подобной литературы. Так, насмеявшись вволю над проделками хитроумного Бертольдо, образованный читатель мог сделать на полях рукописи назидательную приписку на латыни: «Per risum multum poteris agnoscere stultum» («По частому смеху узнаешь глупца») [423]423
ГИМ ОР: Муз. 839. Л. 4 об.; зд. вариант средневековой латинской пословицы «Per risum multum debes cognoscere stultum».
[Закрыть].
Разумеется, среди читателей «Бертольдо» были и такие, кто хорошо понимал, что смех не всегда безопасен, что некоторые слова лучше не произносить, тем более не записывать. Это касалось прежде всего непочтительного упоминания имени Государя. А ведь именно так – возмутительно-непочтительно – Бертольдо разговаривал с царем. Их диалог о равенстве, в котором дерзкий крестьянин дает царю урок плебейского эгалитаризма, заканчивается типично карнавальным, но от этого не менее оскорбительным жестом [424]424
«Бертолд <…> вместо отдания поклона царю, оборотил к нему зад свой и отдал ему честь ледвеями» – НБ МГУ. Рук. 191. Л. 30.
[Закрыть], восходящим к «Соломону и Маркольфу» (хотя там он, нужно признать, намного натуралистичнее [425]425
Маркольф, спрятавшись в печи, свернувшись так, что не было видно его лица, но только обнаженный зад, отвечает на вопрос царя «зачем ты лежишь здесь?», что он сам велел ему больше не показывать носа… (Соломон и Маркольф // Парламент дураков / Пер. с лат. Н. Горелова. СПб., 2005. С. 50–51; см. также: Отто Б.Дураки. Те, кого слушают короли. СПб., 2008. С. 220); ср. тоже в немецком варианте неканонического шванка «Соломон и Маркольф»: на приказ царя «Чтобы более твоей рожи я не видал!» «послушный» шут демонстрирует ему свой голый зад ( Реутин М. Ю.Народная культура Германии. Позднее средневековье и Возрождение. М., 1996. С. 69).
[Закрыть]). Не менее известен этот трюк был и в исполнении Эйленшпигеля. Однако в России при определенных обстоятельствах подобный – даже литературный – жест мог оказаться весьма опасным. Во всяком случае, в университетском списке «Бертольдо» текст «спора о равенстве» старательно изъят: половина листа, на котором он был написан, оторвана, притом что сама рукопись довольно хорошей сохранности [426]426
Учитывая, что титульный лист рукописи, где могли содержаться сведения о создателе или владельце рукописи, также не сохранился, рискну сделать предположение о неслучайном характере этих утрат.
[Закрыть]. Любопытно, что иллюстрация на том же листе рукописи, бессловесно передающая суть спора, осталась нетронутой.
Как ранее уже упоминалось, тот же эпизод, доведенный до голого буффонного гротеска, с предельным минимализмом разыгрывался в интермедии «Царь Соломон и маршалка». В контексте русских реалий XVIII в. выразительный карнавальный жест, естественный для народной культуры, читался на грани пикантного и крамольного, а уж подкрепленный дерзкими словами, явно оказывался ближе ко второму. Может быть, поэтому текст с «опасным» эпизодом необходимо было изъять из университетской рукописи? Смеяться на площади в безличной толпе балаганного театра было, разумеется, намного безопасней. Двоякое отношение к смеху, прежде всего в народной среде, сохранялось до конца столетия, чему есть немало свидетельств, которые удается обнаружить даже в материалах следственных дел [427]427
См.: Смилянская Е. Б.К вопросу о народной смеховой культуре XVIII в. (Следственное дело о «Службе кабаку» в комплексе документов о богохульстве и кощунстве) // ТОДРЛ. СПб., 1992. № 45. С. 436–438; см. также: Она же.Волшебники. Богохульники. Еретики. Народная религиозность и «духовные преступления» в России XVIII в. М., 2003. С. 232, 235.
[Закрыть].
Представить себе русский «мир веселья» раннего Нового времени и самого человека, причастного этому миру, отчасти помогает широкий спектр бытовавших тогда разнообразных смеховых форм: народная комика и комическая литература, разного рода травестия, анекдоты, игры, балаган и просто всяческое «валяние дурака». Его оборотная сторона – «мир страха» – не менее важная составляющая человеческой жизни, в которой оба эти «мира» одинаково неизбывны и неразделимы [428]428
См.: Бахтин М. М.Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1990. С. 56, 106 и др.
[Закрыть]. Если рассматривать «русский смех» XVIII в. как естественное проявление внутренней оппозиции к господствовавшему порядку вещей (для чего есть достаточно оснований [429]429
Подробное изложение такой трактовки смеха см.: Farrell D. E.Laughter transformed: the Shift from Medieval to Enlightenment Humor in Russian Popular Prints //Russia and the World of the Eighteenth Century. Columbus, 1988. P. 157–176.
[Закрыть]), то нельзя не согласиться, что очень часто мы имеем дело с подсознательным проявлением страха. Следует учитывать, что предмет работы политического сыска в России до правления Екатерины II [430]430
Подсудность слова впервые была отменена специальной статьей в «Наказе» Екатерины II (1767), что в действительности не прекратило преследований за «непристойные слова». Весьма показательным является дело отставного прапорщика Ивана Рожнова (из поповичей), который в 1797 г. был обвинен в разглагольствованиях о том, что «государи все тираны, злодеи и мучители», что «люди по природе все равны» и т. д. ( Романович-Славатинский А. В.Духовенство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права. Свод материала и приуготовительные этюды для исторического исследования. СПб., 1870. С. 235; см. также: Клочков М. В.Очерки правительственной деятельности времени Павла I. Пг., 1916. С. 492–493).
[Закрыть]состоял почти исключительно в расследовании дел о произнесенных кем-то «непристойных словах» или насмешках, оскорбляющих честь государя, о недонесении об этих словах теми, кто их слышал (а может быть, и смеялся), а также о мифических «непристойных словах», то есть ложных доносах. Если бы не эти дела, утверждает Е. В. Анисимов, «то никакого бы политического сыска и не было» [431]431
Анисимов Е. В.Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке. М., 1999. С. 686–687.
[Закрыть].
Другое дело, что смех создавал иллюзию свободы, и за чтением забавной литературы страх, побежденный смехом, мог отступать, а мог и уступать место другому, более глубинному – «страху Божьему». Разумеется, никакие преобразования, хотя и существенно обновившие картину русской жизни, не могли быстро и кардинально изменить вкусы и привычки «человека нового типа», чье формирование так или иначе происходило в русле традиционной православной культуры. Чтение книг назидательно-религиозного содержания (Псалтирь, Пролог, Минея четья, Великое Зерцало) продолжало составлять неизменную часть житейского обихода демократического читателя, служа внутренним, подсознательным заслоном тому «соблазну», который несла в себе светская «неполезная» литература.
Случай Стефана Рубца [432]432
Сведений о нем, к сожалению, обнаружить не удалось. Фамилия Рубец указывает на малороссийское происхождение; упоминание о некоем Степане Рубце, служившем в 1722 г. во флоте, встречается в опубликованном Дневнике генерального хорунжего Н. Д. Ханенко (1691–1760) – Киевская старина. 1896. Т 54. С. 190.
[Закрыть], просвещенного читателя, прилежно переписавшего полностью «Италиянского Езопа» [433]433
Италиянской Езоп, или Сатирическое повествование о Бертолде, содержащее в себе удивительныя с ним приключения, остроумныя выдумки, хорошее поведение при дворе купно с его духовною. Переведена с францускаго. СПб.: [тип. Артиллер. и инж. кадет, корпуса], 1778 (2-е изд. – М.: [Сенатская тип.], 1782).
[Закрыть], – один из ярких тому примеров.
Завершив 29 апреля 1792 г. свой немалый труд, Стефан счел необходимым дополнить его собственными рассуждениями – или, как он сам выразился, «оправить» [434]434
«Сия книга Стефана Рубца, коя им переписана и оправленна. 1792 году, месяца Априля 29 дня» – ГИМ ОР: Вахр. 186. Л. 1; полный текст рассуждений Стефана Рубца см. в Приложении II «Вокруг Бертольдо» настоящего издания.
[Закрыть]. Из них мы узнаем почти исповедальную историю еще молодого, по-видимому, человека, получившего образование за границей, который вернулся в Россию окрыленный приобретенными знаниями («упоен был мечтою о моих знаниях») и верой в безграничные возможности Разума («на разум мой надеяние из мер выходило»). Сразу представился и «случай к возвышению». Но счастье, казавшееся столь близким, неожиданно изменило: внезапный «апоплехтический» удар лишил его «руки, ноги и части употребления языка». Сразу резко пошатнулись позиции «торжествующего Разума»: в тот момент, когда потребовалось найти основания, чтобы просто продолжать жить, полученные знания оказались малопригодными, уступив место традиционным православным ценностям. Все случившееся он объясняет с величайшим смирением, как и подобает христианину:
Всевидец, зная, что таланты мои могут быть более вредны, нежели полезны, отнял у меня способы изъяснится словами и писменно, и просветил меня в разсуждении меня самого, с благо[го]вением ношу я наложенный на меня крест и непрестан[у] до конца жизни моей восклицать: Господи, благо мне, яко смирил мя еси [435]435
ГИМ ОР: Вахр. 186. Л. 1–2. Заметим, что почерк рукописи никак нельзя назвать почерком парализованного человека. В записях личного характера он несколько иной, но тоже достаточно четкий и ровный; обращает на себя внимание то, что в заключительной записи тщательно вымаранное имя (возможно, настоящего переписчика?) заменено на инициалы «S. R.» – Стефан Рубец (л. 131 об.).
[Закрыть].
Нет сомнения – человек вернулся к себе, к своим истокам, к тем мировоззренческим основам, на которых он оставался, несмотря ни на что.
Однако не может не показаться странным: почему, пережив столь трагический «метаморфозис», физический и нравственный, он вместо того, чтобы, например, идти в монастырь или переписывать какую-нибудь «повесть зело душеполезну и страшну», берется за развлекательное чтиво? Почему в восприятии несчастного Стефана «Италиянской Езоп» оказался не более забавен, чем, скажем, «Екклесиаст»?
Разумеется, прочитанное не равнозначно содержанию книги, и есть все основания утверждать, что «текст существует лишь постольку, поскольку существует читатель, способный придать ему смысл» [436]436
«Таким образом, любая история чтения – это неизбежно история как самих письменных объектов, так и свидетельств, оставленных их читателями» – A History of Reading in the West / Ed. by G. Cavallo and R. Chattier. University of Massachusetts Press, Amherst, 1999. P. 1–2 (первое изд. на итал. яз. – 1995; рус. перевод – М., 2008).
[Закрыть]. Парадоксально, но из плутовского романа образованному (подчеркнем это) православному читателю XVIII в. удалось вычитать (или вчитать в него) все те же «вечные истины»: о суетности мира сего и справедливости божьей воли, о преходящей славе перед лицом смерти, которая уравнивает всех, «несмотря ни на титлы светлости, ни на силу знатности, ни на блеск сокровищ» [437]437
ГИМ ОР: Вахр. 186. Л. 2.
[Закрыть].
Действительно, такого рода рассуждения при желании можно найти в «Италиянском Езопе». Даже, как ни странно, в уже упоминавшемся наиболее забавном эпизоде спора Бертольдо с царем о равенстве: «Мы все из земли произошли, и все паки в нее возвратимся <…>», «оба мы сотворены одною рукою и одинаким образом омуравлены», «рука сотворшаго всех нас, когда оной угодно, сокрушает нас, яко скудельник соделанныя им чаши», «<…> вспомним свой конец, котораго, мы видим, всякой день подобные нам достигают <…>» и т. д. [438]438
Италиянской Езоп… С. 99–100.
[Закрыть]То, что спор заканчивался в традиционно-карнавальном духе (хотя и изрядно смягченном французским редактором), Стефана, по-видимому, не смущало. Им были добросовестно переписаны почти двести страниц книги, которая, по сути, никак не предназначалась для душеполезного чтения, но на деле оказалась вовсе не такой уж бесполезной.
Итак, просвещенный русский читатель конца XVIII века принял переделку забавной народной книжки за полезное наставление в духе времени. Усилия французского редактора оказались не напрасны: «глупый» смех народной комики удалось потопить в дружном хоре назидательной сатиры, а глубинная смеховая стихия «Бертольдо» была нейтрализована. То, что не смог сделать Кроче, перекраивая Бертольдо из средневекового Маркольфа, удалось довершить эпохе Просвещения, отношение которой к смешному, пожалуй, как нельзя лучше отражает известный оксюморон Вольтера: «смех – дело серьезное».
Позиция Вольтера, считавшего смех Рабле дурным вкусом [439]439
Вольтер Ф. М. Философские письма // Вольтер. Философские сочинения. М., 1988. С. 175; об отношении Вольтера к смеху см.: Бахтин М. М.Творчество Франсуа Рабле… С. 130–132.
[Закрыть], разделялась российской критикой, в чьих глазах народная литература, даже в перелицованном под эпоху Просвещения виде (с набором расхожих идей, с маркировкой «сатирическое повествование» и с эпиграфом из Горация), все же оставалась моветоном.Как писал «Санктпетербургский вестник» (1778), «Италиянской Езоп» – книга не для «людей тонкого вкуса»:
Сей италианский Езоп, нам кажется, не родился ни хорошим, ни весьма приятным, а от переездов своих из Италии во Францию, а из сея в Россию, так подурнел, что люди тонкаго вкуса, не уповательно, чтобы захотели с ним время свое делить [440]440
Санктпетербургский вестник, содержащий: все указы ея имп. Величества и Правительствующего сената; известия о достопамятных произшествиях в столицах, в наместничествах и губерниях; росписание всем выходящим в государстве книгам, с кратким разсуждением об оных; разныя мелкия сочинения, для полезнаго и приятнаго чтения; перечень важнейшим иностранным новостям и протч. С высочайшею ея имп. Величества привилегиею. СПб.: тип. Вейтбрехта и Шнора, 1778. Ч. 2. Сентябрь. С. 228.
[Закрыть].
Никакие просветительские ухищрения не смогли, по мнению рецензента официального вестника, в корне изменить его «низкий» характер и предназначение – «забавлять людей своего [подчеркнуто мной. – Г.К.] состояния, к чему он имеет прямые способности» [441]441
Там же. Заметим, что список подписчиков «Санктпетербургского вестника» возглавляла сама Екатерина II; кроме нее журнал заказывали придворные и титулованные персоны (например, И. И. Шувалов и П. И. Панин), лица, носившие генеральские чины, чиновники всех уровней, купцы, представители духовенства и разночинцы. Анализ состава подписчиков см.: Самарин А. Ю.Читатель в России во второй половине XVIII века (по спискам подписчиков). М., 2000. С. 108–109, 219 (№ 4), 222–269.
[Закрыть].
Установка на читателя «своего состояния» нередко сохранялась у русских писателей XVIII в. в качестве внутреннего барометра. Даже Василий Иванович Майков (1730–1778), известный своей любовью к народным нравам и литературным вульгаризмам автор бурлескной поэмы «Елисей, или Раздраженный Вакх» (1771), с помощью различных оговорок упорно старался дистанцироваться от низких народно-карнавальных элементов, обильно переполнявших его поэму [442]442
Подробнее см.: Клейн И.Пути культурного импорта: Труды по русской литературе XVIII века. М., 2005 (Studia philologica). С. 452–453.
[Закрыть], – имевшую замечательный успех у публики, между прочим, не в последнюю очередь благодаря именно этим элементам.
На иных позициях стоял переводчик «Библиотеки немецких романов» (1780) Василий Алексеевич Левшин (1746–1826), взявший на себя труд познакомить русского читателя с лучшими образцами литературы народно-комической традиции в контексте мировой культуры – «Эзопом», «Эйленшпигелем», «Бертольдо» и др. [443]443
Заметим, что в том же 1780 г. В. Левшин начинает издавать сборник «Русских народных сказок», где влияние плутовского романа также ощутимо.
[Закрыть]В предисловии к роману «Совьязеркало» («Eulenspiegel») содержится пояснение, чрезвычайно важное для понимания процессов культуры: «Каждый народ имеет своего Совьязеркала. Езоп собственно был не иное что, как Совьязеркало Греков и в первой части сей Библиотеки включили мы Бертолда Италианскаго, коего в сей же клас [sic] считать должно» [444]444
Библиотека немецких романов. Пер. с берлинскаго 1778 года издания Всл. Л[евшиным]. М.: Унив. тип. у Н. Новикова, 1780. Ч. 2. Раздел: «Романы народные». С. 155.
[Закрыть]. На страницах «Библиотеки» можно найти не менее ценное для думающего читателя указание на родство Бертольдо с Эзопом и Санчо Пансой [445]445
Бертольдо «есть род Езопа или Санхопансы» – Там же. С. 261.
[Закрыть].
Впрочем, духовными властями этот культурный посыл не был оценен должным образом. Напротив, «Библиотека немецких романов» вместе с «Русскими сказками», а также «Собранием народных песен» и тому подобными изданиями попала в число двадцати трех «сумнительных книг» во время антимасонской и антиновиковской кампании в Москве. Ревизовавший их архиепископ Московский Платон (Левшин) сделал следующее заключение: поскольку в них «ничего полезного не заключается, то потому они и печатаны быть не заслуживали» [446]446
«Ведомости книгам из типографии Новикова при реэстре присланным и оказавшимся сумнительными» (1785) опубликованы: Западов В. А.Краткий очерк истории русской цензуры 60–90-х годов XVIII века // Русская литература и общественно-политическая борьба XVII–XIX веков. Уч. записки Гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена. Т. 414. Л., 1971. С. 110–113, 112 (№ 21). Указом 1786 г. книги вернули Новикову и разрешены к продаже (с. 117).
[Закрыть]. Нужно добавить, что сам архиепископ, кажется, был совершенно чужд смеху, однако с его именем связан анекдот совсем в духе Бертольдо, имевший место в 1782 г. и получивший огласку.
Почтенному старцу, архимандриту Симоновского монастыря Амвросию (Андреевскому) неожиданно от имени архиепископа Платона было велено «кланяться политичным образом пониже». Видимо, Платон не усматривал в своем приказании ничего комического, зато многих эта вышедшая наружу история насмешила. Ответное, довольно язвительное письмо Амвросия от 2 декабря долго переписывалось и ходило по рукам [447]447
Письмо Амвросия переписано на бумаге с филигранью «1819» в составе рукописного сборника, составленного М. П. Штером под названием «Разные мнения и сведения» (1820-е гг.) – НБ МГУ: Рук. 165. Л. 28–28 об.
[Закрыть]. Абсурдное приказание Платона кланяться, пусть даже и иерарху, «пониже» архимандрит парирует не хуже Бертольдо, не желавшего никому кланяться, таким образом как бы встраиваясь в ставший уже хрестоматийным забавный дискурс: «<…> сам Бог положил заповедь сию Господу Богу твоему поклонишися,а того чтоб, низкоили понижекланяться не предписал» [448]448
Там же. Л. 28 (выделение в тексте соответствует выделению в рукописи).
[Закрыть]. Разумеется, Амвросий не забывает, согласно традиции, и апеллировать к равенству всех перед Богом.
Круг распространения народной книжки о Бертольдо в России XVIII в., как уже отмечалось, не ограничивался низовой читательской аудиторией. При этом благородный русский читатель явно предпочитал оригинальному тексту XVII в. его современные итальянские или французские переделки, которые гораздо чаще встречаются в составе частных книжных собраний.
Так, в описи 1744 г. парижской библиотеки известного италофила князя Антиоха Кантемира, составленной после его смерти, числится: «Bertoldo con Bertoldino е Cacasenno in Venezia 1739, 8°» [449]449
Александренко В. Н.К биографии князя Кантемира. Варшава. 1896. Кн. 2. С. 36. № 552.
[Закрыть], то есть поэтическая версия Академии делла Круска, напечатанная впервые в Болонье в 1736 г. Лелио делла Вольпе и переизданная Франческо Сторти в Венеции [450]450
Bertoldo con Bertoldino е Cacasenno, in ottava rima con Argomenti, Allegorie. In Venezia: F. Storti, 1739. 256 p.; ill. 8° – экз. Британской библиотеки описан: Rouch М.II «Bertoldo» et il «Bertoldino» di Giulio Cesare Croce e loro imitationi e derivazioni: studio bibliografico // Strada Maestra, Quaderni della Biblioteca Communale Giulio Cesare Croce di S. Giovanni di Persiceto. Bd. 5. Bologna, 1972. P. 36. V. 5.
[Закрыть]. Одно из многочисленных изданий этой академической версии, не менее популярной, чем оригинальный текст, – Venezia: A. Savioli, [1772] – находилось в библиотеке графа С. М. Воронцова [451]451
Экземпляр РНБ: 6.65.11.21.
[Закрыть]. До нас дошел также экземпляр издания «Histoire de Bertholde» (La Haye, 1750), анонимной французской переделки итальянского романа, который принадлежал князю А. Н. Голицыну [452]452
ГПИБ: 37–7/25.
[Закрыть]; другой – из библиотеки подмосковной усадьбы Орловых-Давыдовых «Отрада», основанной графом В. Г. Орловым во второй половине XVIII века [453]453
РГБ MK: инв. XVIII 1864. Начало огромной библиотеки в имении «Отрада» было положено еще князем Г. Г. Орловым (1734–1783), будущим графом, фаворитом Екатерины II, большим поклонником, как и императрица, современной французской литературы.
[Закрыть]. Не столь именитый владелец библиотеки, некий Иван Тишков, оставил на страницах петербургского издания «Италиянского Езопа» (1778) свое имя с пометой: книга «записана по регистру № 37.7» [454]454
Италиянской Езоп… СПб., 1778. С. 2 (оборот тит. л.), 177, последний форзацный лист – РГБ МК: инв. III-1831.
[Закрыть]. Примерный ход мысли неизвестного читателя «Histoire de Bertholde» (La Haye, 1752) можно угадать по его записи на нижнем форзаце одного из экземпляров этого издания: «La laideu[r] aimable» (милое уродство) [455]455
РГБ МК: инв. XVIII 956; судя по почерку, запись сделана, скорее всего, русским и достаточно еще молодым человеком.
[Закрыть].
Другая французская переделка «Бертольдо» («Vie de Bertolde») входила в состав многотомной «Bibliothèque universelle des Romans» (Paris, 1775–1782), которая, хотя и предназначалась преимущественно женской читательской аудитории, но пользовалась самой широкой популярностью. В России парижское издание «Bibliothèque» сочли нужным приобрести такие персоны, как генерал П. И. Панин [456]456
«Catalogue par ordre alphabetique de la Bibliothèque du Comte de Panin» – НБ МГУ: Рук. 723. Л. 6 об.
[Закрыть], первый куратор Московского университета И. И. Шувалов [457]457
НБ МГУ: Шувалов 348 (сохранился только т. 2).
[Закрыть]и даже сама Екатерина II [458]458
Парижское издание «Bibliothèque» числится в «Реестре книг, назначенных к выписке или вытребованных через А. В. Храповицкого» для императрицы – РГБ ОР: Ф. 323 (А. В. Храповицкий). М 1347. № 9.
[Закрыть].
Екатерина, как свидетельствует ее статс-секретарь А. В. Храповицкий, вообще была неравнодушна к сказкам, в которых, по ее словам, находила отдохновение от напряженной умственной работы [459]459
«Оне надобны для разбития мыслей, и суть такого рода, что при чтении не требуют внимания» – Памятные записки А. В. Храповицкого, статс-секретаря императрицы Екатерины Второй. М., 1862. С. 34–35.
[Закрыть]. Известно, что в тревожные годы русско-турецкой войны именно с этой целью она выписывала пословицы и прибаутки Санчо Пансы. О любви тогда еще великой княгини Екатерины Алексеевны к романам упоминает в своих записках и секретарь французского посольства в Санкт-Петербурге Ж.-Л. Фавье [460]460
«Observations sur la cour de Russie, le Ministère et le système actuel» // Исторический вестник. 1787. Т. 29. С. 388.
[Закрыть]. Русская императрица сама сочиняла комедии, где высмеивались пороки общества, но где, на самом деле, было мало смешного. Тень Бертольдо несложно уловить в ее комической опере «Федул с детьми» (1790), тем более что знакомство императрицы как с французской переделкой «Бертольдо» в составе «Bibliothèque universelle des Romans», так и с его театральными версиями не вызывает сомнений [461]461
См. также гл. 2 «Русский „Бертольдо“» настоящего издания.
[Закрыть]. Но и без «Федула» присутствие Бертольдо на русской сцене было достаточно заметным [462]462
Вспомним полный зал на постановке пародии «Бертольдо при дворе» и восторженную реакцию присутствующего там будущего императора Павла I, который «очень много аплодировать изволил» ( Порошин С.Записки, служащие к истории его императорского высочества… Павла Петровича. 2-е изд. СПб., 1881. С. 550–551).
[Закрыть]и давало массу возможностей для знакомства с ним даже тем, кто не читал романа Кроче ни в каком виде.
И все же, несмотря на многочисленные свидетельства широкой популярности «Бертольдо» в России XVIII в., довольно сложно дать более точный ответ на вопрос: как именно воспринимался этот непочтительный и дерзкий плебей «людьми тонкого вкуса», образованными представителями высших слоев русского общества? Различные издания романа Кроче, дошедшие до нас в составе русских частных библиотек XVIII в., содержат, к сожалению, слишком мало письменных свидетельств непосредственной рецепции этого текста «благородным» читателем.
Гораздо чаще впечатления о «русском Бертольдо» обнаруживаются в составе рукописей, которые еще долго оставались востребованными в книжном обиходе демократического читателя. Его незамысловатая, но всегда искренняя реакция на прочитанное зафиксирована в записях, которые направлены на то, чтобы дать оценку книге и даже шире – понять смысл и назначение книжного знания. Конечно, эти записи не всегда внятны, зачастую противоречивы и даже как бы не о том, но интенцию высказывания за всем этим все же угадать можно.
Например, один из читателей рукописного «Италиянского Езопа» (1792), затрудняясь определить свое отношение к французской переделке, но явно чувствуя неоднозначность этого, казалось бы, забавного текста, предпочел высказаться «философски»: «Сколко есть на свете человеческих голов, столко и разномысленных в них умов. Угодить единому на мнение кажд[аго] отнюдь не возможно» [463]463
ГИМ ОР: Вахр. 186. Л. 133 об.
[Закрыть]. Более определенно выразил свои впечатления читатель XIX в. – некий А. Громов, в чьих руках оказался список «Бертольдо» (1751) [464]464
ГИМ ОР: Муз. № 839.
[Закрыть], который он изучал буквально с карандашом в руках, оставив многочисленные пометы и сделав несколько записей оценочного характера. Его читательский вердикт однозначен: «Очень недурная книжка» (на первом листе) – «Хранить с бережливостью» (на последнем). В то же время другая, более развернутая запись, сделанная его рукой, обнаруживает уже знакомый феномен традиционалистского сознания: в «Бертольдо» он ищет и находит забавную книжку с назидательным содержанием [465]465
«Не замечая касательно слога ничего худого <нрзб.>, касательно содержания сей книжки можно сказать: Содержание ея нравоучительное забавно, вероятно для препровождения скучного времени; есть мысли заманчивые, <нрзб> возбуждающее в читателе нескучное расположения сердца вообще» – Там же. Л. 45 об.
[Закрыть]. Как видим, и через сто лет русский читатель все так же нуждается во внутреннем оправдании «неполезного» чтения.
