Текст книги "Русский Бертольдо"
Автор книги: Галина Космолинская
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)
Попытаемся представить себе этого не совсем обычного русского человека – образованного, владеющего по крайней мере двумя иностранными языками (греческим и итальянским), скорее всего, еще достаточно молодого, поскольку взялся за перевод забавной, местами «соленой», во вкусе низового читателя, книжки. Прежде всего – где он мог приобрести знание иностранных языков?
К концу сороковых годов XVIII в., как свидетельствует объявление в «Санктпетербургских ведомостях», от имени Академии наук приглашавшее переводчиков-добровольцев работать для академической типографии, «охотников» переводить книги с «латинского, французского, немецкого, итальянского, английского или других языков» [267]267
Санктпетербургские ведомости. 1748. № 10, 1 февраля. С. 78–79.
[Закрыть]было уже немало. Приглашение к сотрудничеству начиналось словами: «Понеже многие из российских как дворян, так и других разных чинов людей находятся искусны в чужестранных языках <…>». При этом выбор книг для перевода, сообразуясь с общественной полезностью, определялся самой Академией: «<…> дана будет книга для переводу». Как известно, большинство откликнувшихся на призыв Академии переводили с немецкого или французского языка [268]268
См.: Берков П. Н.Иван Шишкин – литературный деятель 1740-х годов: (К истории русского романа: от рукописной старорусской повести к печатному роману) // Вопросы изучения русской литературы XI–XX веков. М.; Л., 1958. С. 56–57.
[Закрыть]; владеющих итальянским в это время, по-видимому, было меньше.
Начало распространения в России итальянского языка связано с именами европейски образованных греков братьев Иоанникия и Софрония Лихудов, которые согласно царскому указу в течение 1694–1699 годов обучали языкам детей бояр и других чинов людей [269]269
По «росписи боярских и иных чинов детям, которым по именному указу учиться италиянскому языку у учителей-греков Иоанникия и Софрония Лихудиевых» в 1694 г. учеников насчитывалось уже пятьдесят пять – Соловьев С. М.История России с древнейших времён. М., 1991. Кн. 7. Т. 14. С. 470; см. также: Лукичев М. П.К истории русского просвещения конца XVII в. (Итальянская школа братьев Лихудов) // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник 1993. М., 1994. С. 15–19; Лободанов А. П.К истории преподавания итальянского языка на Москве и в Московском университете. М., 1997. С. 9–11.
[Закрыть]. Из пятидесяти молодых людей, отправленных в 1696 г. для обучения за границу, больше половины поехали в Италию [270]270
Соловьев С. М.История России… Кн. 7. Т. 14. С. 523.
[Закрыть]. Практика обучения одновременно греческому и итальянскому языкам, вызванная потребностями «ориентальной» дипломатии, всячески поощрялась царем, который был кровно заинтересован в наступательном союзе с Венецией против турок. По штату Посольского приказа 1689 г. числится только двое толмачей, владеющих одновременно греческим, итальянским и турецким языками [271]271
Это были толмачи Данило Леншин и Дмитрей Петров, см.: Белокуров С. А.О Посольском приказе. М., 1906. С. 135; толмачи (устный перевод) занимали более низкую ступень, чем переводчики (Там же. С. 54–55).
[Закрыть]. В основанной Петром Коллегии иностранных дел (1718) языкам сразу же стали уделять большое внимание. Их обучением занимались также при заграничных миссиях, например при Константинопольской, где, помимо греческого, обязательным было обучение итальянскому и французскому. В Петровское время было учреждено первое консульство в Венеции (1711), просуществовавшее одиннадцать лет [272]272
Вновь открыто в 1756 г., см.: Уляницкий В. А.Русские консульства за границею в XVIII веке. М., 1899. Ч. 1. С. 22–33.
[Закрыть]. В начале 1730-х годов при Коллегии иностранных дел была открыта специальная школа для обучения «ориентальным» языкам, куда уже в 1732 г. были посланы из московской Славяно-греко-латинской академии шесть учеников. Обращает на себя внимание невысокий социальный статус учащихся, из которых предполагалось готовить переводчиков для службы при русских заграничных миссиях; тяжелое материальное положение, в котором они часто оказывались [273]273
Набор 1732 г. состоял из детей подьячего, церковного сторожа, «церковника», иконописца и «кузнецкого человека». См.: Кессельбреннер Г. Л.Хроника одной дипломатической карьеры (Дипломат-востоковед С. Л. Лашкарев и его время). М., 1987. С. 22, 34–35, 38.
[Закрыть], вряд ли способствовало большим успехам в учебе и, следовательно, дальнейшей карьере на дипломатическом поприще. Многим, получившим образование при Коллегии иностранных дел и заграничных миссиях, пришлось пополнить штат скромных переводчиков с очень небольшим жалованьем; они, естественно, были вынуждены искать пропитания сторонними переводами.
Вполне вероятно, что к этой среде не очень удачливых служащих Коллегии иностранных дел мог принадлежать и переводчик «Бертольдо». Его выбор явно выдает коммерческий расчет, основанный на знании того необыкновенного успеха, который роман Кроче имел в Италии. Обращает на себя внимание и довольно свободное владение простонародной (ненормативной) лексикой. Это, с одной стороны, может свидетельствовать о том, что иностранные языки он осваивал не только в классах, но и при непосредственном общении; с другой – о его происхождении, скорее невысоком. Подчеркнем также особенность фонетики нашего переводчика (переписчика) [274]274
Вполне вероятно, что переводчик «коммерческой» книжки сам выступал в роли переписчика, в целях удешевления себестоимости рукописи.
[Закрыть], которая устойчиво проявляется в глаголах: «догадався», «освободився», «оборотився», «поосердився», «обернувся», «уведомився», «одевся», «разгневався» [275]275
В других списках это явление не прослеживается.
[Закрыть], что может указывать на его западно-южное происхождение.
Следует иметь в виду и то, что в 1730–1740-е годы популярная литература на греческом и итальянском языках не имела еще в России широкого хождения. Интерес к народной книжке на этих языках вряд ли мог быть проявлен в высших или образованных слоях русского общества. В руки же к менее взыскательному демократическому потребителю литература такого рода попадала от случая к случаю, благодаря тем немногим, кто побывал за границей, обычно в Венеции. Иными словами, переводить для низового читателя веселые книжки с итальянского или греческого если и были «охотники», то возможностей для этого у них было не так много.
Неоднозначность вывода о языке оригинала, с которого в начале 1740-х годов был сделан русский перевод «Бертольдо», предполагает как минимум два важных условия: знание переводчиком двух языков и то, что у него под рукой должны были находиться оба текста – новогреческий, с которого он переводил, и итальянский, с которым он сверялся в трудных случаях. Подобный набор в русском книжном обиходе демократического читателя XVIII в., конечно же, встречался не часто. Тем не менее практика «двойного» перевода все же существовала, о чем есть свидетельства. Переводчик переделки романа Кроче «с францускаго» обращался и к немецкому источнику, что подтверждается изменением названия «Histoire de Bertholde» на «Италиянской Езоп» («Der Itälienische Aesopus») или, например, появлением частицы «фон» в имени королевского нотариуса (Cerfoglio de Viluppi) – «Чертоллио фон Вилуппи» [276]276
Италиянской Езоп… С. 176.
[Закрыть].
Все это дает основание разглядеть в смутной фигуре анонимного переводчика университетского списка «Бертольдо» черты, выделяющие его на общем фоне русской жизни той эпохи, следовательно, и его жизненный путь вряд ли был ординарным. Хотя об этом ничего доподлинно не известно, но все же в его судьбе угадываются более широкие горизонты, возможно простирающиеся и до Венеции.
Несмотря на скромное число выявленных нами списков «русского Бертольдо», нет оснований сомневаться, что читательский спрос на него был: сразу два перевода этой книжки появились почти одновременно. Помимо университетской рукописи, текст которой неоднократно переписывался, другой рукописный перевод дошел до нас в единственном списке [277]277
РНБ OP: Q XV. 102. Впервые рукопись была описана А. Ф. Бычковым в «Отчете Императорской Публичной библиотеки за 1892 год» (СПб., 1895. С. 284–287).
[Закрыть]. В руках переводчика, как свидетельствует титульный лист рукописи, оказалось греческое издание «Бертольдо», вышедшее в 1684 г. в Венеции «у Николая Сладкаго от Иоаннинов» – то есть у Николая Гликиса из Янины (Эпир) [278]278
О существовании этого издания до сих пор не было известно. Таким образом, новогреческий перевод «Бертольдо» издавался в Венеции одновременно в разных типографиях – у Андреа Джулиани (экз. РНБ 6.34.11.17) и в том же 1684 г. у Николая Гликиса, – что еще раз свидетельствует о необыкновенной популярности этого текста.
[Закрыть]. «Хитрости высочайшия Бертолдовы» подавались как «творение <…> сложенное италийски от Иулия Кесаря» [279]279
РНБ OP: Q XV. 102. Л. 2.
[Закрыть]– так впервые имя Джулио Чезаре Кроче стало известно и русскому читателю.
Список перевода с новогреческого точно датируется согласно владельческой записи некоего Семена Забелина: «Хитрости Бертолдовы, списанные 1747 года марта месяца» [280]280
Там же. Л. I.
[Закрыть]. Несколько раз в тексте встречаются пропуски слов, вызвавших затруднение при переводе, которые воспроизведены по-гречески на полях [281]281
Там же. Л. 36 об., 40, 41, 44 об. и др.
[Закрыть]. Это может указывать на возможную причастность к созданию манускрипта того, кто трудился над переводом, но чье имя, к сожалению, остается неизвестным. Приписывать перевод владельцу рукописи Семену Забелину нет твердых оснований, тем более что его почерк отличается от тех двух, которыми написан текст. Хотя какое-то отношение к созданию этого списка он все-таки имел – иначе откуда бы ему знать, что текст «списан в марте 1747 года»?
В любом случае фигура Семена Забелина как читателя «неполезной» литературы представляется безусловно интересной, к тому же он был человеком не только книжным, но и не лишенным некоторого литературного дарования. Образцом его творчества являются вирши, записанные его рукой на последних чистых листах рукописи «Бертольдо» [282]282
Там же. Л. 80–85 об. А. Ф. Бычков, назвав Семена Забелина владельцем списка, высказался в пользу его авторства виршей, из которых опубликовал два фрагмента (Отчет Императорской Публичной библиотеки… С. 286–287). Полный текст виршей Забелина см. в Приложении II «Вокруг Бертольдо» настоящего издания.
[Закрыть].
Вирши Семена Забелина представляют собой «забавную» биографию или, скорее, автобиографию поповича по имени Симеон, изложенную в традиционной для древнерусской литературы форме «алфавита» [283]283
<…> «по алфавиту в рифмы самим издашася» – РНБ OP: Q XV. 102. Л. 80.
[Закрыть]. Как форма, так и само содержание свидетельствуют о хорошем знакомстве автора с литературой демократической традиции. В круг его чтения определенно входили и «Азбука о голом и небогатом человеке» («Истории о голом по алфабету»), и «Повесть о Горе Злочастии», и «Повесть о Савве Грудцыне», и другие популярные произведения.
Перед нами типично «барочная» история молодого человека, «именем Симеона впростоте суща: и от многих едва не дураком словуща» [284]284
Там же.
[Закрыть], который живет в Москве и в силу обстоятельств (смерть богатого дяди) становится хозяином не только наследства, но и своей судьбы. Такая ноша оказывается ему не по силам: в компании разудалых друзей наследство быстро и весело пускается на ветер, а несчастный герой остается в одиночестве. Симеон пытается изменить ситуацию, примеряясь к различным жизненным стратегиям, помышляя даже отправиться «за море в какую науку», но безрезультатно. Раздумывая о причинах «горести бедственней», он видит неизбежность всего происходящего с ним: «понеже природа во мне глупа и не постоянна» [285]285
Там же. Л. 82 об.
[Закрыть]. Ему ничего не остается, как сетовать на судьбу, проявляя в то же время готовность смириться, то есть вернуться на путь, ведущий к гибели, – так заканчивается «алфабит».
Возвращаясь к вопросу, мог ли Семен (Симеон) Забелин быть переводчиком «Бертольдо», обратимся к языку перевода и сравним его с языком виршей.
Несмотря на трудности, с которыми переводчику пришлось столкнуться в работе над текстом, осложненным просторечьем, его перевод получился достаточно внятным и одновременно живым [286]286
В настоящей публикации «Бертольдо» (по рукописи МГУ) перевод списка С. Забелина (СпСЗ) используется для уточнения смысла темных мест и расширения словаря народной лексики.
[Закрыть]. Забота о художественной выразительности не была отодвинута им на второй план погоней за точностью смысла: текст, построенный на аллюзиях и каламбурах, требовал в большей степени чуткого уха, нежели циркуля и линейки. Архаизмы («паки», «рещи», «велми», «глаголет», «зело», «колми», «паче» и др.) в языке перевода встречаются весьма умеренно, как и иностранные слова, не считая заимствований из греческого («куриозитас», «цаф» и др.), которые также немногочисленны.
Язык виршей Семена Забелина совершенно иной. Наряду с очень немногими иностранными словами («алехир», «банкет», «фортуна», «партес»), он густо пестрит архаизмами: «мя», «ся», «бо», «есмь», «аще», «егда», «иже», «сице», «зело» и т. д. Для наглядности сравним отрывок из перевода (описание внешности Бертольдо) и текст концовки виршей:
«Хитрости Бертолдовы»:
Бедный Бертолд был також мал лицем, толст головою, весь кругл как пузырь, имел чело сморщено, глаза красные как огонь, брови долгие и дикие будто свиные щетины, уши ословы, рот велик и тот крив, губы повисли вниз будто у лошади, борода часта и зело подогнулась в подбородок и висяще будто у козла, нос у него крив и взнят [sic] вверх с ноздрями широкими, зубы как у дикой свиньи, толстые, три или четыре, которые, когда станет говорить, виделись, будто горшки как кипят, ноги имел козловые, долгие и широкие, будто у сатира, и все ево тело было волосато, чулки у нево были из толстой хлопчатой бумаги все в заплатах, башмаки же высокие и украшены толстыми лоскутками. Коротко сказать, сей был весь во всем противен Наркиссу [287]287
РНБ OP: Q XV. 102. Л. 4–4 об.
[Закрыть].
Вирши Семена Забелина:
О, Симеон! Аще совета моего послушаешь благаго, / Во истину лишишися ругания злато. / Советую бо ти Кирилове
[умерший богатый дядя. – Г.К.]имение все истощите, / И тем возможешь и недругов в любовь привлачити. / Много бо зде может не скупу человеку имение, / Егда им подщисся чинить в дому си увеселение. / В разные дни устрой пространны обеды / И напитки уготови доволно и на соседы, / И тако узриши себе отраду толику, / Яко и мне за совет сей воздаси почесть велику. / Аще же не тако, не отбудешь никако, / Пребудешь единако в поругателстве всяко [288]288
Там же. Л. 84 об.
[Закрыть].
Различия очевидны. Впрочем, нельзя не учитывать, что обилие архаизмов в виршах может оказаться лишь признаком более консервативной поэтической речи. К тому же Семен (Симеон) Забелин был выходцем из духовного сословия («рода левицка и племене, родихся от отца поповска семене» [289]289
«Аз есмь Семен рода левицка и племене / родихся от отца поповска Семене: / и аще кто назовет мя попович: / в лепоту мне яко есмь Орловской попович: / и знатной» (Там же. Л. 79).
[Закрыть]), а значит, мог знать греческий язык. Во всяком случае, решая вопрос, кто был автором перевода «Бертольдо» с новогреческого, его кандидатуру полностью исключить нельзя.
Среди перечисленных выше списков «Бертольдо» отдельно стоит рукопись из собрания И. А. Вахрамеева (ГИМ), являющаяся копией с печатного перевода французской переделки итальянского романа, вышедшего сначала в Санкт-Петербурге (1778), а затем в Москве (1782) под названием «Италиянской Езоп». Изготовил ее Стефан Рубец, который завершил свой труд 29 апреля 1792 г., записав, что «сия книга <…> им переписана и оправленна» [290]290
ГИМ ОР: Вахр. 186. Л. 1.
[Закрыть].
А. А. Титов, а вслед за ним А. Н. Пыпин отмечали, что «эта рукопись имеет разницу против напечатанной» книги и что «переписчик <…> при переписке действительно ее оправил» [291]291
Титов А. А.Рукописи славянския и русския, принадлежащия… И. А. Вахромееву. [Вып. 1]. М., 1888. С. 119. № 186; Пыпин А. Н.Для любителей книжной старины. Библиографический список рукописных романов, повестей сказок, поэм и пр., в особенности из первой половины XVIII века. М., 1888. С. 8 (выделение в цитате принадлежит автору).
[Закрыть], то есть дополнил текст от себя. Но к сожалению, эти многообещающие наблюдения не подтверждаются – напротив, можно сказать, что Стефан Рубец проявил редкую аккуратность при переписывании текста [292]292
Единственным «вторжением» в текст со стороны переписчика можно считать опущенное в списке «Предуведомление» от французского переводчика; других заметных расхождений с изданием «Италиянского Езопа» обнаружить не удалось.
[Закрыть]. Его слова – «переписана и оправленна» – не следует понимать так, будто читателю предлагался новый, отредактированный им текст. Скорее речь идет о тех двух листах его собственных рассуждений, которые предваряют рукопись, как бы обрамляя («оправляя») ее, и которые представляются ему крайне важными (вот почему он и упоминает об этом). Для нас список ГИМ – еще одно ценное свидетельство интереса, проявленного русским читателем XVIII в. к переводной книжке забавного характера на новом этапе ее литературной трансформации [293]293
См. об этом в гл. 3 «„Бертольдо“ и его русский читатель XVIII века» настоящего издания.
[Закрыть].
Издания
Первые русские печатные переводы «Бертольдо» появились лет через тридцать после рукописных. Литературная ситуация к этому времени изменилась: отшумели первые споры о романе, характерные для рубежа 1750–1760-х годов, а русский читатель получил возможность шире знакомиться с литературными новинками этого жанра [294]294
Подробнее см.: История русской переводной художественной литературы… Т. 1. С. 120–125, 142–143 и далее.
[Закрыть]. На волне читательского интереса к занимательной литературе путь к печатному станку оказался открытым и для «Бертольдо». Однако ни один из уже имевшихся рукописных переводов не был востребован. Тем не менее оказалось, что этот «народный» роман идеально подходил для разного рода просветительских интерпретаций, и французская литература-посредник предложила свой, иной образ Бертольдо, который был с готовностью воспринят на российском книгоиздательском рынке второй половины XVIII в.
В 1778 г. перевод французской переделки романа Кроче был напечатан в петербургской типографии Артиллерийского и инженерного шляхетного кадетского корпуса, содержателем которой в то время был Х. Ф. Клеэн [295]295
СК. Дополнение. С. 280.
[Закрыть]. Его новое пространное название – «Италиянской Езоп, или Сатирическое повествование о Бертолде, содержащее в себе удивительныя с ним приключения, остроумныя выдумки, хорошее поведение при дворе купно с его духовною» – содержало существенное для того времени уточнение жанра. Забавная «народная» книжка становилась «сатирическим повествованием». Таким же образом, под маркой сатиры во второй половине XVIII в. русский читатель получал и «Житие Езопа», и «Разговоры в царстве мертвых» Лукиана, и многое другое [296]296
См.: Стенник Ю. В.Русская сатира XVIII века. Л., 1985.
[Закрыть].
Имя переводчика «с францускаго», как нередко бывает в подобного рода изданиях, не названо; сведений о нем не дает и «Сводный каталог русской книги XVIII века» [297]297
СК 3322.
[Закрыть]. Мы лишь можем судить о его профессионализме: перевод выполнен довольно тщательно, и, несмотря на то, что стихотворные тексты заменены прозой, в целом со своей задачей русский переводчик справился. Искажение имен древних авторов, встречающихся в тексте, незначительно (хотя порой забавно) [298]298
Из двух римских историков – Диона Кассия и Арриана – он сделал одного: «Дионкассия Ариана»; вовсе опустил имя византийского историка второй половины V в. Зосимы ( фр.«Zozime») – Италиянской Езоп… С. 167.
[Закрыть], что в общем позволяет видеть в нем человека более или менее образованного.
Французским оригиналом «Италиянского Езопа» послужила анонимная переделка романа Кроче, вышедшая в 1750 г. в Гааге под названием «Histoire de Bertholde» [299]299
Нistoire de Bertholde, contenant ses aventures sentences, bons-mots, réparties ingénieuses, ses tours d’esprit, l’Histoire de sa Fortune, et son Testament; traduite et paraphrasée de l’Italien de Giulio Cesare Croci [sic], et de Messieurs les Académiciens della Crusca. A La Haye: Aux dépens de l’éditeur; se vend chez P. Gosse, junior, 1750.
[Закрыть]. Весьма удачное с точки зрения читательской конъюнктуры изменение названия, как уже отмечалось, выдает знакомство русского переводчика с немецким вариантом той же французской версии – «Der Itälienische Aesopus» (1751) [300]300
Der Itälienische Aesopus, oder Bertholds satyrische Geschichte, darinnen seine sonderbaren Begebenheiten, sinnreiche Einfälle und kluge Aufführung bei Hofe etc., nebst seinem Testamente enthalten. Aus dem Französischen ins Teutsche übersetzt. Frankfurt; Leipzig, 1751.
[Закрыть].
Из «Предуведомления» от французского переводчика (он же редактор и издатель) русский читатель мог узнать не только имя автора «Бертольдо», «славнаго в свое время Болонскаго стихотворца», но и о «славной» Академии делла Круска, которая
то есть освещалась история создания стихотворной версии романа, инициированной и изданной Лелио делла Вольпе в 1736 г. в Болонье. Особо подчеркивалась необычайно широкая популярность романа:
В то же время читателю предлагалось не само сочинение Кроче и даже не его «академическая» версия, а новая переделка «Бертольдо» в просветительском духе. Под пером французского редактора забавные эпизоды «народного» романа оказались как нельзя более удобным поводом для современных философских рефлексий. Макаронический площадной говор «низкой» комедии был решительно вытеснен бесконечными рассуждениями о глубинной сущности описываемых явлений, о мотивах поступков персонажей и человечества в целом. Во всем этом видна попытка направить не слишком высокий читательский вкус в нужное русло. Действительно, читатель (в том числе русский), потянувшись за развлекательным чтением, по сути, получал в руки популярное изложение важнейших идей эпохи Просвещения.
Тема «торжества Разума», одна из наиболее актуальных, пронизывая весь роман, варьируется здесь на разные лады: «тонкой, здравой и проницательной разум» – самый щедрый дар природы человеку, «сокровище», «блистание необыкновенной остроты», скрытое за безобразным видом, грубостью языка, одежды и поступков; он важнее знания «обыкновений и обрядов» и даже может вывести человека «из подлаго и беднаго крестьянскаго состояния», сделав его «любимцем однаго из славных Государей». Плодом магического упования на Разум являлась мысль о недопустимости судить о человеке по его внешнему виду, к которой очень часто прибегает французский редактор в качестве некоего «философского» аргумента. В конце концов, он позволяет себе снизить накал и высказаться проще: «Естли б по виду человеческаго тела о разуме рассуждали, и о последнем по первому заключали, то бы я, конечно, не отважился представить моим читателям описываемую мною теперь особу» [303]303
Там же. С. 7, 9–10.
[Закрыть].
Рассуждения подобного рода становятся уже навязчивыми, когда они, целиком заполняя обширное «Предуведомление», переходят и на первую главу. Похоже, словесная стихия настолько захватила французского анонима, что, несмотря на неоднократный повествовательный зачин «Между тем я начинаю», ему никак не удается приступить к самому повествованию ни в первой главе, ни даже во второй. Прежде чем выпустить на сцену самого героя, он еще и еще раз делает попытку объяснить феномен «из грязи в князи», что, впрочем, ему плохо удается. В том, что богатый и знатный может достичь высочайших степеней счастья, рассуждает он, нет ничего удивительного, но чтобы «крестьянин, не имеющий друзей, ни одобрительных писем и ниже самаго малейшаго знакомства при дворе <…> ни какой другой помощи кроме своего собственнаго разума, до самаго высочайшаго степени чести дошел <…>» – короче говоря, «случай Бертольдо» представляется ему просто уникальным [304]304
Италиянской Езоп… С. 11. Кстати, в России царь Петр пытался доказывать обратное, что, по-видимому, имело некоторое воздействие на умы; Екатерине II уже пришлось насаждать мысль о том, что человек должен быть счастлив на своем месте.
[Закрыть].
Свое развитие получает в «Италиянском Езопе» и другая, не менее острая тема эпохи – «естественное равенство» [305]305
См.: Космолинская Г. А.«Естественное равенство» как тема плутовской литературы XVIII века (итальянский роман о Бертольдо в России) // Европейское Просвещение и развитие цивилизации России. М., 2004. С. 287–300.
[Закрыть]. Известный разговор Бертольдо с царем об эгалитаризме, когда в качестве основного аргумента герой использует собственный зад, во французской версии подан в лаконично-смягченном пересказе, фактически лишенном своего комизма [306]306
Италиянской Езоп… С. 102.
[Закрыть]. «Французский Бертольдо» серьезно озабочен поисками причин неравенства людей в обществе: с поистине просветительским оптимизмом он внушает читателю, что главная причина кроется в социальных амбициях людей, в их «безумном тщеславии», что различие между людьми состоит ни в чем ином, «как токмо во мнениях и мыслях человеческих» [307]307
Там же. С. 99.
[Закрыть]. По сути, смех побежден резонерством. Забавно-грубоватый эпизод, который в «народной книжке» прочитывался как центральный, здесь полностью нейтрализован – впрочем, его судьба и без того была предрешена эстетикой прекрасного, господствующей в XVIII столетии. Неудивительно, что в другой переделке «Бертольдо», которая входила в состав «Bibliothèque universelle des Romans», специально предназначавшейся для дамского чтения, пикантный момент эпизода был вовсе опущен.
По версии «Италиянского Езопа», Бертольдо – само воплощение идеи равенства. Каждый его шаг удостоен авторской рефлексии: герой без страха входит во дворец – это потому, что он искренне убежден, что «все люди единым творцом и в совершенном равенстве сотворены»; смело обращается к царю – так как уверен, что «нет в свете ни одного человека, с которым бы не можно было откровенно общаться», и т. д. [308]308
Там же. С. 17.
[Закрыть]
Образ такого человека, который не имел ни «другого учителя, кроме самой природы, ни других правил жизни, кроме предписываемых нам здравым разумом» [309]309
Там же.
[Закрыть], вполне естественно провоцировал рассуждения на другую столь же популярную тему – «золотого века». Эти не менее многословные рассуждения, разрастаясь все больше по ходу повествования, иной раз переходили в настоящие ностальгические стенания: когда-то монархи были доступны своему народу, они за «честь и несказанное удовольствие вменяли употреблять все свои силы к услугам своих подданных»; им и теперь полезно было бы иногда «забыть свое звание и Величество» и сравняться со своими подданными, но «о, счастливые времена! о, обычаи, столь соответствующие здравому разсудку, природе и самой истине, где вы ныне? увы, к нещастию нашему мы едва и напоминание о вас имеем!» [310]310
Там же. С. 16, 20.
[Закрыть]– и т. д. и т. п.
Таким образом, читатель плутовского романа получал урок популярной философии. Говорить о глубине просветительских концепций здесь, конечно, не приходится; тем не менее важен сам факт – зерна тех же самых идей, которые выдвигала эпоха, прорастали повсюду, даже в литературе развлекательного свойства. Тем не менее в России это не меняло критического отношения просветителей к несерьезному чтению. Оно зачастую оставалось прямо враждебным.
Рекреативной литературе инкриминировалось серьезное по тогдашним понятиям преступление – неполезность. В борьбе за русского читателя просветители всячески старались «обезвредить» сочинения, целью которых являлось только развлечение. Одним из способов было использование «старой песни на новый лад»: в качестве уступки недостаточно развитому читательскому вкусу в заглавии давалась мнимая установка на смех и развлечение, на самом же деле старый текст подвергался редактированию согласно горацианской концепции сочетания «приятного с полезным» [311]311
Подробнее см.: Małek Е.«Неполезное чтение» в России XVII–XVIII веков. Warszawa; Łódź, 1992. С. 47, 58, 61 и далее.
[Закрыть]. Все эти условия были соблюдены и при издании «Италиянского Езопа»: эпиграф из Горация на титульном листе – «Смеясь, говорить правду кто запрещает?» – не оставлял сомнений, что читателю предлагалось сочинение «приятно-полезного» свойства.
Вскоре «Италиянской Езоп» был переиздан содержателем Сенатской типографии в Москве Фридрихом Гиппиусом [312]312
Италиянской Езоп, или Сатирическое повествование о Бертолде, содержащее в себе удивительныя с ним приключения, остроумныя выдумки, с приобщением… переведена с французскаго. 2-м тиснением. [М.: Сенатская тип.], 1782. 224 с.; сохранился вариант титульного листа, датированный 1781 г. – СК 3323. Далее – Италиянской Езоп… М., 1782.
[Закрыть]. Московское издание отличалось от первого тем, что вышло «с приобщением» четырех небольших сочинений: «О безпорочности и приятности деревенския жизни», «Храм земнаго увеселения во сне виденный», «Дворянин в деревне» и «О людях, обещаний своих неисполняющих». Все они в той или иной степени перекликались с содержанием притчи о мудром крестьянине во французской редакции. Первое – может быть, несколько больше других.
«О безпорочности и приятности деревенския жизни», принадлежавшее перу В. К. Тредиаковского, уже было опубликовано 25 лет назад [313]313
Ежемесячные сочинения к пользе и увеселению служащих… 1757. Июль. С. 66. См. также: Бодрова А.О французских источниках Тредиаковского-переводчика: («О беспорочности и приятности деревенской жизни» в литературном контексте) // Русская филология. Тарту, 2007. № 18. С. 18–22.
[Закрыть], что отнюдь не смутило издателя. Он, по-видимому, счел это сочинение отличной парой к главе «Похвала деревенской жизни; сколь нега вредна здравию», введенной в текст «Италиянского Езопа» французским редактором [314]314
Италиянской Езоп… М., 1782. С. 35–36.
[Закрыть].
Присутствие «деревенских» текстов в дополнении к «Италиянскому Езопу» вряд ли было простой случайностью. Характерный интерес к крестьянской тематике, не в последнюю очередь подогревавшийся идеями физиократов, в полной мере отразился в литературе и искусстве 1780–1790-х годов. Появился целый ряд сочинений наподобие «Сельского Сократа» Г. К. Гирцеля (М., 1789), «Учения добродушнаго Рихарда» или «Науки добраго человека Рихарда» Б. Франклина (СПб., 1784; М., 1791), в то время как сцены театров были заполнены «благородными поселянами», «сельскими философами» и «мудрецами» [315]315
См.: Драмматической словарь, или Показания по алфавиту всех российских театральных сочинений и переводов, с означением имен известных сочинителей, переводчиков и сослагателей музыки, которыя когда были представлены на театрах, и где, и в которое время напечатаны. М., 1787. С. 26, 123–124.
[Закрыть].
Поиски всеобщего счастья все чаще были обращены в сторону простой и разумной жизни тех, кто жил непосредственно своим трудом: «Какое бы было благополучие для нашего отечества, естьли бы дворяне наши преобратились в Клиогов [имя „сельского Сократа“. – Г.К.], а крестьян своих преобразовали в его детей!» Рецепт казался настолько универсальным, что в роли «сельского Сократа» можно было представить и самого государя: «Не худой бы был <…> Государь земледелатель; и естьли бы сие был Клиог, благополучным бы сделался тот народ, который бы им управлялся!» [316]316
Гирцель Г. К.Сельской Сократ, или Описание экономических и нравственных правил жизни философа-земледельца… / Пер. Василия Новикова; М.: Унив. тип., у Н. Новикова, 1789. С. 15, 19.
[Закрыть]В анонимной комедии «Сельской мудрец» сам король, умилившись тихими радостями крестьянской жизни, восклицает: «<…> естьлиб я не был Королем, то бы желал быть земледельцом Иваном» [317]317
Сельской мудрец. Комедия в 5-ти действиях с хорами и ариями. Испанское сочинение / [Пер. А. Ф. Малиновского] // Собрание некоторых театральных сочинений, с успехом представленных на Московском публичном театре. М.: Тип. при Театре у Хр. Клаудия, 1790. Ч. 2. С. 37.
[Закрыть].
Между первым и вторым изданиями «Италиянского Езопа» свет увидела другая переделка романа Кроче: «Жизнь Бертолда, сына его Бертолдина и его внука Каказенна» в переводе Василия Левшина была опубликована в составе «Библиотеки немецких романов» (1780) [318]318
Жизнь Бертолда, сына его Бертолдина и его внука Каказенна // Библиотека немецких романов. Переведена с берлинскаго 1778 года издания, Всл. Лвшнм [Василием Левшиным]. М.: Унив. тип. у Н. Новикова, 1780. Ч. 1. С. 261–308 (раздел: «Романы иностранные»). СК 568.
[Закрыть]. Хотя источником перевода «Библиотеки», действительно, послужила берлинская «Bibliothek der Romane» (1778–1779) [319]319
На титульном листе сообщалось: «Переведена с берлинскаго 1778 года издания», в подзаголовке ч. 3 «<…> с берлинскаго 1779 года издания»; имеется в виду изд.: Bibliothek der Romane / Hrsg. von H. A. O. Reichard. Berlin: Ch. F. Himburg, 1778–1781. 21 v.
[Закрыть], за которой Левшин следует почти буквально, повторяя даже формат издания, однако назвать «немецкой» его русскую версию можно только условно, поскольку немецкий оригинал, в свою очередь, сам восходит к французской «Bibliothèque universelle des Romans» (1776) [320]320
Vie de Bertolde, de Bertoldin son fils, et de Cacasenno son petit fils // Bibliothèque universelle des Romans. Sixième classe: Romans satyriques, comiques et bourgeois. Septembre. Paris, 1776. P. 133–178.
[Закрыть].
В предисловии к «Жизни Бертолда» («Повесть романа») русскому читателю напоминалось о родственной связи героя Кроче с Эзопом и Санчо Пансой [321]321
«Бертолд есть род Езопа или Санхопансы»– Жизнь Бертолда… С. 261. Следует подчеркнуть, что «Повесть романа» – также всего лишь перевод, а не самостоятельный, «программный» текст В. Левшина, как это до сих пор трактуется в литературе.
[Закрыть], а его соседями по «Библиотеке» не случайно оказались Эйленшпигель и Гаргантюа. Однако текст романа, являясь переделкой, предназначенной для дамского чтения, вполне естественно, был подвергнут строгой цензуре: «многие острые замыслы» Бертольдо были сокращены, язык «вычищен от грубости» и переведен на «слог нынешний». Все это было сделано еще до того, как к нему обратился русский переводчик. Если перед анонимным французским редактором из числа «первых ученых» Франции [322]322
О предполагаемом авторе французских версий романов, опубликованных в «Bibliotheque», см. прим. 98 к гл. 1 «Родословная Бертольдо» настоящего издания (В файле – примечание № 136 – прим. верст.).
[Закрыть]прежде всего стояла задача адаптировать «народный» текст к тонкому вкусу читательниц, то Левшин, в свою очередь, хотя и старался соблюсти приличия, заменяя отточиями некоторые «грубые» слова типа «урыльник», тем не менее вовсе отказываться от просторечья не захотел. Его перевод отмечен вульгаризмами, характерными для русского сказочного фольклора: «бабы», «молодушки», «девка», «мужички», «рожа» и т. д.
В то же время переживший серьезную перелицовку роман подавался читателям как публикация «древнейшего памятника» итальянской литературы, который несет на себе поучительнейшие следы нравов и обычаев тех времен [323]323
Жизнь Бертолда… С. 261.
[Закрыть]. Апелляция к древнему происхождению текста как к надежному гаранту его литературного достоинства (по крайней мере, нравственной ценности) – характерный прием европейской литературы Нового времени, хорошо знакомый русскому читателю.
Кстати, дань моде на древность отдавалась и в «Италиянском Езопе» [324]324
«Древность содержит в себе для любопытных нечто почтенное и прелестное <…>» – Италиянской Езоп… С. 71 и далее.
[Закрыть]. Французскому редактору этой версии удалось убить сразу двух зайцев: избежать «опасных», дискредитирующих власть подробностей об исключительной роли Бертольдо-королевского советника в успешном правлении Альбоина – именно эти листы «древней рукописи» итальянского романа («более полутораста страниц»!) якобы были съедены мышами [325]325
Италиянской Езоп… С. 66–67. На самом деле у самого Кроче этих подробностей тоже нет.
[Закрыть]; и от души поговорить на любимую тему о библиотеках [326]326
Например – пространное рассуждение о повсеместной гибели древних манускриптов от мышей, считавшихся главным бичом библиотек (Италиянской Езоп… С. 166–168); в качестве одного из наиболее простых и надежных способов борьбы с ними предлагалось делать в книгохранилищах маленькие окошечки в дверях для кошек (с. 167).
[Закрыть], которые, как известно, были непременным атрибутом жизни эпохи Просвещения.
Прием перенесения «низкого» текста в разряд «литературного памятника» поучительной древности не исключал, однако, моментов пикантного свойства, столь характерных для литературы XVIII столетия. В расчете на непритязательный вкус массового читателя они обильно включены в текст «Италиянского Езопа» [327]327
См., например, среди появившихся новых эпизодов: ссора королевы с королем из-за любимой собачки, которая обмочила постель (Там же. С. 163); молва обвиняет королеву в любовной интриге с одним из придворных (с. 152–153) и даже намекает на интимный эпизод между ею и Бертольдо в духе «Поругания Лукреции» (с. 154); король, когда узнал, что королева в печи сидит, «подумал, что его супруга сошла с ума»; поспешив во дворец, он обнаружил «свою супругу на судне сидящую»: от гнева на Бертольдо у нее возникли «понос и весьма сильное разлитие желчи» (с. 149–150) и т. д.
[Закрыть], но и в предназначенной для дамского чтения «Жизни Бертолда», как уже отмечалось выше, без них не обошлось. Эта «дань времени» в виде разного рода романных клише, отражающая характерный литературный быт эпохи, представляет большой интерес для истории повседневности и массового сознания.
Присущее архетипу свойство отзываться на вызов времени проявилось во всех версиях «Бертольдо» XVIII в. В России забавная история о «царском шуте», занявшем, несмотря на противодействие завистливого двора, место первого государева советника, появилась на фоне живейшего интереса к содержательной стороне придворной жизни, инициированном еще самим Петром I. В 1726 г. с подачи царя выходит перевод знаменитого трактата Самуэля фон Пуфендорфа «О должности человека и гражданина», ставшего, можно сказать, «настольным руководством для нескольких поколений русских просветителей» [328]328
См.: История русской переводной художественной литературы… Т. 1. С. 111 (глава написана Р. Ю. Данилевским).
[Закрыть]. За ним последовали «Истинная политика знатных и благородных особ» Николя Ремон де Кура (1737), «Придворный человек» Бальтасара Грассиана (1741), анонимное «Наставление о хорошем поведении при государевом дворе», дошедшее до нас во множестве списков, и другие сочинения, переиздававшиеся и переписывавшиеся помногу раз. Роль придворного, его успех и ответственность в качестве советника государя, атмосфера двора, ее влияние на личность придворного и многое другое обсуждалось на страницах популярных западноевропейских трактатов, вошедших в жизнь русскоязычного читателя в 1720–1740-е годы; эти вопросы не переставали остро интересовать на протяжении всего столетия.
Было ли случайным совпадением появление «Бертольдо» в России на волне этого интереса? Во всяком случае, содержание романа Кроче, и особенно его французских переделок, имело много общего с перечисленными наставлениями. Прежде всего это касается определения двора. Рукописное «Наставление о хорошем поведении при государевом дворе» (перевод с французского Сергея Беклешова) использует образ волнующегося моря, чтобы описать опасности, которыми полон опутанный интригами двор:
Двор великаго государя лутчаго сходствия ни с чем так иметь не может, как с волнующимся морем, наполненным каменными порогами, где пребывают всеминутно в опасении, дабы не претерпеть разбития корабельнаго <…> [329]329
НБ МГУ: Рук.110 (старый шифр 3Di 32). Перевод, возможно, сделан Сергеем Андреевичем Беклешовым (1752–1803) в годы его пребывания в Сухопутном кадетском корпусе (1763–1773).
[Закрыть].
В «Италиянском Езопе» размышления на тему «Что есть двор» также подтверждают это представление;
