Текст книги "Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера"

Автор книги: Гала Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Я никогда не воровал у женщин и у тех, кто младше меня. Своеобразный Кодекс Чести, если только таковая у меня имеется, не позволял мне этого. И это было хорошо.

– Чарли, мы ведь все правильно делаем, да? – спросила Джой. Она сидела, обняв колени руками, такая необычно беззащитная, что у меня сжалось сердце. Это было на нее непохоже – обычно Джой напоминала локальное проявление какого-нибудь стихийного бедствия: урагана или шторма. Ее было необычайно много, она громко разговаривала, заявляла о себе всему миру и никогда не сомневалась в правильности своих поступков – по крайней мере, на людях было именно так.

Больше всего на свете я хотел бы защитить ее от всего, что может с ней приключиться, если у нас ничего не получится, но… она бы не приняла. Не от меня. Особенно теперь, когда я выложил ей некоторые места из своей богатой биографии.

– Конечно, получится, – заявил я самоуверенно, – Без проблем!

Джой улыбнулась. Вот и славно.

* * *

Через пару дней наблюдения за комендантом мы знали про него почти все. Он обедал в одно и то же время, брал одни и те же блюда ("вот формалист чертов", прошипела на третий день Джой), выходил из своего кабинета на обед, закрывал дверь самым обычным ключом, даже не электронным, даже без пароля ("вот идиот", радостно потирая руки, сказал я), клал его в задний правый карман брюк, а после обеда шагал в кабинет к Синклеру. Объектом он был почти идеальным. Надеюсь только, что этот чертов службист никогда не сталкивался с мошенниками вроде меня.

За минут сорок до обеда, на который мы с Джой возлагали большие надежды, меня поймал в коридоре и прижал к стене Пит.

– Что вы задумали?

– Пит, паранойя обострилась, да? – ответил вопросом на вопрос я. Питер оказался куда наблюдательней, чем рассчитывали мы с Джой.

– Не лги мне.

– Знаешь что: я не обязан тебе ни в чем отчитываться. Тем более, что ты прекрасно знаешь как твоя драгоценная сестрица ко мне относится.

– Чарли…

– Отпусти, – холодно сказал я. – Или будет драка.

Он выпустил меня, зло оглядев напоследок. Видит Бог, я не хотел разговаривать так с человеком, которого искренне считаю своим другом. Когда-нибудь, когда мы выберемся из этого милого местечка, я даже перед ним извинюсь. Но сейчас я безумно хотел закончить это дело. Мне откровенно плевать на политику и экономику, на все правительства и государства в мире, но я ненавижу, когда меня используют.

В столовой Джой села рядом с братом. Мы переглянулись, ничего друг другу не сказав: пока все шло по плану.

Сегодня мы сидели совсем рядом с кухней, откуда подавались блюда, и все, кто заходил пообедать, так или иначе шли через нас, точнее позади меня. Появившийся Скадер, набрав полный поднос еды, как раз проходил сзади, когда Джой кивнула. Я резко встал, делая вид, что собирался отнести свой уже пустой поднос к мойке, и ударился о проходившего коменданта.

Раздался звук бьющейся посуды, стук подносов об пол и негромкое, но весьма выразительное ругательство: весь китель Скадера был в овощном рагу. В другой раз я с удовольствием бы полюбовался таким зрелищем, но сейчас мне надо было не упустить момент. Я с деланным страхом за содеянное принялся извиняться, и, очищая салфеткой форму, мгновенно вытащил из кармана ключ.

– Вам помочь? – поинтересовалась подскочившая Джой, – О, боже, Чарли, ты обжегся?! Дай посмотрю…

Вылитый чай очень удачно попал на ладонь, в которой я сжимал ключ. Джой, в глазах которой плясали ярко-синие бесенята, быстро забрала его у меня.

– Мистер Скадер, Вы в порядке? Может быть, вам надо переодеться? – это был очень опасный момент, но – слава богу – комендант ответил так, как мы предполагали.

– Спасибо за помощь, мисс Чейс, но я вряд ли успею, – спокойно сказал он, снимая китель и оставаясь в рубашке, – А вам, мистер Рихтер, следует быть поаккуратнее.

– Извините, сэр, я правда Вас не видел, – снова начал канючить я. Скадер оглядел столовую:

– Впрочем, место и впрямь неудачное. Я распоряжусь, чтобы столы переставили, – сказал он. Инцидент был на этом исчерпан, и мы с Джой быстренько покинули помещение, побежав к кабинету.

– Я уж думала, что мы пропали, – сказала она у самой двери. Я дрожащими пальцами сунул ключ в замочную скважину:

– Быстро внутрь!

Кабинет Скадера оказался этаким техническим центром жилого отсека: повсюду были развешаны мониторы, на которых отображались данные. Небольшой интерфейс на столе был выключен. Пока Джой занималась компьютером, я старался отдышаться. Да, навыки никуда не делись. А вот психологически я из состояния мелкого карманника выпал. А может и нет – просто сейчас от моего умения зависела не только моя жизнь. И не только жизнь, если быть честным.

Джой – благослови Господь ее фамильную гениальность! – справилась с паролем минут за пять, и не спрашивайте меня, как она это сделала.

– Есть! – сказала она, – Набирай своего Риди, быстрее. Или что там: Интерпол, ФБР, ЦРУ, конную гвардию…

Она тоже нервничала. То, что начиналось как игра, могло привести к непредсказуемым результатам, и мы оба начали это понимать только сейчас.

– Давай, Дик, давай, – попросил я, уставившись в пустой монитор. Ради всего святого – оно же есть у тебя, это святое! – Риди, черт тебя дери…

Прошло еще секунд двадцать, прежде чем раздался щелчок, и на экране появилась знакомая физиономия. Я выдохнул с облегчением: сейчас я даже Дика был готов расцеловать, честное слово.

– Чарли, – удивленно произнес он, вглядываясь в мое лицо, и присовокупив пару предложений, от которых у Джой покраснели мочки ушей. Лично я считаю, что выглядит она при этом довольно мило, но продолжать Риди не дал, – Где тебя носит, черт тебя дери? Миссис Чанг чуть инфаркт не схватил! Думаешь это смешно, скрыться в неизвестном направлении да еще и прихватить с собой целую компанию юных гениев?!

Прекратить его словоизвержение удалось лишь одним:

– Дик, немедленно вычисляй адрес! Мы у "Альтернативного мира", нас похитили.

– Что? Где вы?

– В пустыне. Где точно, не знаю, – я говорил очень быстро. Сердце гулко отзывалось в висках биением крови. Риди мгновенно посуровел:

– Ты в порядке? Вы как там?

– Нормально! Дик, у нас очень мало времени. Если нас здесь застукают, то прибьют.

Джой, караулившая у двери, внезапно замахала руками:

– Кто-то идет, – прошипела она. Я нажал кнопку выключения, успев только губами прошептать Дику: пожалуйста. Он в ответ кивнул, и изображение исчезло.

Джой заметалась в панике – шаги в коридоре приближались. Я схватил ее за плечи и резко кинул в кресло, и, сам не понимая, что делаю, крепко обнял, и начал целовать.

У нее были твердые губы, пахнущие мятой и чем-то сладким – кажется, сливочным кремом от пирожных, что были на обеде, и, одновременно, чем-то соленым, может быть, кровью от нервно прокушенной пять минут назад губы. Она… целовала меня в ответ. Это было чудно – и что Джой Чейс отвечает на мой поцелуй, и вся ситуация в целом. Но в тот момент я ни о чем не думал: просто целовал ее с отчаянностью человека, которому никогда больше такая возможность не светила.

Кто-то – я находился спиной к двери и не видел, кто именно – открыл и закрыл дверь, и только после этого я отстранился, чувствуя, как теряю что-то безумно для меня важное.

– Что происходит? – процедила Джой с мягкой улыбкой, не оставляющей мне ни малейшего сомнения в том, что меня сейчас расчленят. Я выдохнул и пожал плечами:

– Все элементарно! Даже если Скадер понял, что мы взяли ключи, и пришел сюда, то увидел не то, как мы связываемся с властями, а то, как тискаются двое озабоченных подростков. Гормональный взрыв и все такое… Я тоже гений! – закончил я уже с улыбкой.

– Ты – клинический идиот! – отрезала Джой, – Это был Питер. И объяснять ситуацию я предоставлю тебе, уж не сомневайся! Надеюсь, он оторвет тебе голову.

Ох, черт, подумал я. Черт, черт, черт…

* * *

Аккуратно закрыв дверь и оставив ключ на полу столовой, как раз в том месте, где мы со Скадером столкнулись, я направился к Питеру. У меня были большие сомнения в том, что Пит сейчас отреагирует адекватно, но подставлять Джой тоже было не дело.

Я постучался в дверь и зашел, не дождавшись ответа. Пит сидел на стуле с какой-то книжкой в руках, но, судя по перевернутой обложке, явно не читал.

– Надо поговорить, – начал я. Питер с заметным облегчением отложил свою книженцию.

– Ну говори. Потешь мою душу.

Я сел на кровать, взглянул на друга. Злился. Да конечно злился!

– Не знаю, поверишь ли ты, но это правда не то, чем могло показаться, – сказал я. Пит скривился как от зубной боли:

– Конечно. Она просто уронила себе что-то в рот, а ты мужественно помогал ей в поисках, – съязвил он.

Я взлохматил и без того растрепанные волосы. Захотелось проорать, что я ни о чем не жалею, и, если бы только какой-нибудь добрый дух дал мне возможность повторить все, что сегодня произошло, я бы повторил без колебаний, и вообще, что Джой – не его собственность, чтобы так остро на все реагировать, и что Пит просто дурак, если он считает, что я настолько большой подонок, что… что я сделал это ради себя…

Но ведь это правда, сказал честный внутренний голос. Я велел ему заткнуться.

– Питер, выслушай меня. Это правда: я поцеловал Джой. Она этого не хотела. Просто мы думали, что в кабинет возвращается Скадер, и это был единственный выход.

Пит резко развернулся ко мне:

– Какого хрена вы делали у него в кабинете? – резко спросил он, – Я же просил тебя, дебила, не делать глупостей, и, тем более, не впутывать в это все мою сестру! Неужели трудно хоть раз сделать то, о чем тебя просят, Чарли?!

– Мы связались с полицией, – тихо вставил я.

– Ты, придурок, на кой надо было устраивать все это представление? А если бы долбаный Скадер или еще какой-нибудь долбаный козел сунулся бы в кабинет вместо меня? Думаешь, только я заметил вашу идиотскую сценку в столовой!

Он орал на меня, но я чувствовал мерзкое чувство облегчения. Питер посчитал, что тот поцелуй и впрямь был необходимостью, единственным выходом. Он так ничего и не понял. Так же, как и Джой.

– Пошел вон! – сказал он, наконец. – И не попадайся мне на глаза, Чарли Рихтер!

В его голосе была злость, но злость сиюминутная, несильная. Он перенервничал, понял я. Просто испереживался за меня и за сестру.

– Что сидишь? Выметывайся, – рявкнул Пит, указывая на дверь и я почел за лучшее пойти к себе.

На душе у меня стояла редкостная сумятица. Мы выполнили то, что задумали, Риди наверняка из кожи вон вылезет, но меня найдет (он делал так, даже когда я не хотел, чтобы меня находили), и, мало того, мне удалось даже поцеловать девушку, которая мне безумно нравилась. Но было что-то в этом неправильное.

Наверное, решил я, заходя в отведенную мне каморку, все дело в том, что я совсем не так представлял себе этот поцелуй. Мне меньше всего хотелось, чтобы это было впопыхах, торопясь. Даже то, что она ответила мне, казалось теперь лишь растерянностью. Она просто растерялась от неожиданности, вот и все.

Будь на месте Джой Рахиль, она бы все поняла.

Этим я и занялся: рухнул на кровать и начал размышлять о Рахиль и Джой. Рахиль вообще была намного сообразительнее чем Джой во многом, подумалось мне. Уж по крайней мере то, что я по уши влюблен в скандальную мисс Чейс она, в отличие от последней, заметила сразу. Джой – так же, как, наверное, и я сам, отличалась редкостным тупоумием в этой сфере.

Наверное, решил я, наконец, все дело во мне. Как и всегда.

Я не соврал тогда Рахиль. Я не умею любить. Меня не научили любить.

Все свое детство – а помню я себя лет с трех – мы куда-то ехали. Я привык к трейлеру, к постоянной тряске, к тому, что мама часто уходит, оставляя меня то одного, то с какими-нибудь новоявленными знакомыми в небольших придорожных мотелях, где мы останавливались на ночь-другую. Мы жили на съемных квартирах – по месяцу или больше, но нигде больше полугода, и мужчины возле нее сменялись по несколько раз за неделю, и я уже путался и никого не называл папой, как было с ее первыми кавалерами. Она не кричала на меня, нет. Просто меня не было в ее жизни.

Однажды, когда мне было уже лет семь, мы все-таки осели. Мама продала трейлер, добавила откуда-то взявшиеся деньги и купила маленькую квартирку в Бруклине. С тех пор, я и считаю Нью-Йорк своим родным городом. Я начал ходить в школу, она стала работать. Иногда по вечерам, после наспех приготовленного ужина из полуфабрикатов, она обнимала меня, и мы вместе делали мои домашние задания. Я помню, как она смеялась над моими ошибками по английскому: грамматика у меня и тогда хромала на обе ноги. Я помню, что она была красивая – темноволосая, с длинными черными ресницами, и такими же как у меня темно-карими глазами. Все говорили, что я очень на нее похож, только она – смуглая, а я светлокожий, в отца, как, смеясь, говорила она. Так продолжалось полгода – только она и я. А потом появился Брэд. А потом Тимоти. И еще много кто. И ей снова стало не до меня. С работы она бежала на свидания или в клуб, и все чаще от нее пахло странной смесью запахов: сигареты, дешевый виски и мужской одеколон. Я начал прогуливать школу, почти забросил занятия, слоняясь без дела по кварталу. Начались проблемы.

Я уже не помню, за что она ударила меня в первый раз. Кажется, это было после звонка моей классной руководительницы. Я почти не посещал школу, "запустил" всё, что только было можно, дрался с каждым, кто бросал на меня косой взгляд. Это было по детски, и стоило только маме на неделю забросить свои развлечения, как я снова выправлялся. Но в тот раз она начала кричать.

"… – Ты – урод! Такой же, как твой папаша! И закончишь так же!

Я стою перед ней, и мне страшно. Мама, такая близкая, такая родная, как же она может так.

– Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу! – кричит она, и из глаз по красивому, но сейчас искаженному лицу текут потоки злых слез. Я пытаюсь оправдаться, но она со всей силы бьет меня по лицу, – Ненавижу тебя! Ублюдок!

Пронзительная боль от хлесткой пощечины. Я падаю, корчась в рыданиях.

– Мама! Мамочка, пожалуйста!

От нее пахнет спиртным, но глаза у нее трезвые. Я знаю, я вижу это. В свои восемь лет я очень хорошо понимаю, что такое пьяные люди. В нашем квартале, да что там, в нашем доме, таких полно. Пьяные – добрые. Они могут дать денег или конфет, или похвалить ни за что. Но мама не пьяная".

После это начало повторяться. Не знаю, что она на мне вымещала, какие обиды, какие свои лишения. Но через три месяца постоянных побоев, я впервые от нее сбежал. Просто сидел этажом ниже, в конуре у старика Мендеса – полоумного мексиканца, который ни слова не знал по-английски, и пытался сдержать слезы. Удавалось плохо.

Она нашла меня через день. Испуганная. Заплаканная. Обещала, что такое больше не повторится. И я ей поверил.

А еще через пару месяцев оказался в том самом своем первом приюте.

Мне просто неоткуда было научиться любви, вот в чем дело.

* * *

Я уже почти уснул, когда услышал звук тревоги. Чертова сирена орала так громко, что я подскочил с парой нецензурных предложений, куда можно было засунуть источник этого долбаного звука.

– …твою мать, – закончил я витиеватое ругательство и, наконец, понял.

Риди! Дик, миленький, если это ты, то я больше никогда в жизни не буду с тобой лаяться, только давай уберемся из этого милого местечка! Черт, я еще никогда не был так рад возникновению этого растяпы – лишь бы только все у нас получилось. Пожалуйста, Дик, пусть все получится!

Я схватил рюкзак, а потом бросил его обратно. Если это действительно подмога, плевать на вещи. Лишь бы уцелеть.

Дверь распахнулась. Две пары одинаково синих глаз посмотрели на меня с благоговейным ужасом.

– Да не я это, не я, – схохмил я по привычке. Питер и Джой – одетые и собранные – одновременно нервно хмыкнули, – У нас получилось, Джой!

– Знаю, – она посмотрела на меня странным, благодарным взглядом, совсем непохожим на тот полный яда взгляд, которым одарила днем. Внезапно я понял, что еще немного, и я буду выше нее: она уже сейчас смотрела на меня снизу вверх. Это открытие, сделанное не ко времени, меня отчего-то порадовало. – Пойдем!

Позже я так и не понял, что произошло. Мы бежали по узким серым коридорам, проталкиваясь через толпу паникующих людей, и попали в самую перестрелку.

…Пятнистая форма отрядов антитеррора. Синие кители и терракотовые значки "Альтернативного мира". Оружие. Крики. Я всегда боялся именно такого…безликого, что ли…боя. Когда ты не видишь, кто против кого. Когда тебя может убить случайный выстрел с любой из сторон. Я оттолкнул Питера и Джой в коридор, а сам лихорадочно соображал что делать. Это заняло не больше пары секунд, хотя мне показалось вечностью.

Как странно, в такие моменты время всегда замедляет ход. Я видел, как падает человек в синем, и на груди у него расплывается бурое пятно. Видел, как бежит, срывая на ходу каску, высокий негр со знакомым лицом и что-то мне кричит. Видел, как появился из какой-то двери Синклер, как он, отстреливаясь, бежит к Питеру и Джой. Они были нужны ему, для какой-то глобальной цели, для чего-то слишком важного, ради чего он с легкостью пожертвует своими людьми, понял я, и в тот же момент понял, что буду делать…

Я кивком показал Дику на Джой и Питера, дождался той секунды, когда он рванет к ним, защищая, а сам бросился наперерез Синклеру. Ни черта у него выйдет, билась в голове упрямая мысль. Я не позволю ему сделать с ними что-нибудь плохое. Не позволю, и всё!

Тонкое лицо Поля Синклера было омрачено гримасой разочарования. Я радостно оскалился, но моя радость была недолгой. Мимо, около уха с тихим, я бы даже сказал мирным, жужжанием пролетела пуля, и я запоздало понял, что нахожусь в самой гуще событий. Синклер, стоявший совсем рядом, окинул поле боя оценивающим взглядом, а потом повернулся ко мне и врезал прикладом. Последнее, что я помню: то, как кто-то взваливает меня на спину.

Дальше шла темнота.

ИСТОРИЯ ЧЕТВЕРТАЯ, ЛИЧНАЯ, ПОВЕСТВУЮЩАЯ О ТОМ, ЧТО У КАЖДОГО ПОСТУПКА ЕСТЬ ПОСЛЕДСТВИЯ, И ИНОГДА ОНИ УЖ БОЛЬНО БЫСТРО НАСТАЮТ.

"..Делал обход. Тварь в Круге меняла

форму и в конце концов приняла вид

весьма привлекательной собачьей леди.

Но я не поддался на обман и не

нарушил границу Круга. С запахом ей

справиться не удалось…"

(Р. Желязны. «Ночь в тоскливом октябре»)

Было больно. Черт, как же было больно.

Боль загнездилась в виске и скреблась тонкими острыми коготками. Боль была цвета стали. В уютной темноте, в которой я находился, боль выделялась как молния в ночном небе. Озноб… Холод…

Больно. Мать вашу, как же больно!

Я кричу от боли, тело выгибается дугой. Кто-нибудь, боже, кто-нибудь, избавьте меня от этой боли! Пожалуйста!

– Тихо, Чарли…Тихо… – чья-то мягкая рука касается виска, гладит голову. Голос. Спокойный женский голос, такой спокойный, что кажется, это море в тихий вечер. Голос дает желанное тепло, и боль растворяется в нем, становится частью вселенной.

– Мама, – шепчу я, – Мам… Не уходи.

Но тепло никуда не исчезает. Ладонь все гладит голову, пальцы перебирают давно забывшие о расческе лохмы.

– Я не уйду, мальчик. Не уйду…

Я верю ему, этому голосу. Темнота становится дружеской, почти материнской, и я погружаюсь в нее все глубже.

* * *

Через сколько часов произошло мое следующее пробуждение, я не знал. Подозревал только, что не через один день. Открыв глаза, я увидел светлые стены больничной палаты и открытое окно, в которое врывался, шевеля голубые занавески, холодный ветер. Пахло лекарствами, снегом и женскими духами – легким, почти воздушным ароматом.

С трудом приподнявшись, опираясь на локтях, я осмотрелся. На небольшом прикроватном столике стояла ваза с букетом, явно надранным не на местных клумбах, и валялся свежий выпуск "Нью-Йоркского времени". Отлично, решил я, хоть с определением места пребывания париться не придется.

Палата была странная. Будто частная. Раньше я частенько попадал в больницы, и всегда это была полупрозрачный бокс, через стены которого было видно, как бегают врачи, и слышно, как орет гудок в реанимации, и медсестры ругаются с санитарами. Но кто, и, главное, по какому поводу, мог положить меня сюда? Вроде я не такая важная шишка, чтобы лежать в собственной палате.

Так, оглядываясь, я начал методично вспоминать, что за такая хрень произошла, и почему я вообще в больнице. Обрывки воспоминаний сплетались в нечто целостное с трудом, и я рухнул обратно на подушки, мечтая, что придет какая-нибудь добрая сестричка, принесет мне кофе и сигарет, и я почувствую себя человеком.

Питер. Джой. Долбаный "Альтернативный мир" со своим рехнувшимся Синклером. Стычка в коридоре. Дик. Черный тяжелый приклад, стремительно летящий в лицо. Женский шепот в благословенной всеми богами темноте.

– Матерь Божья, – с чувством сказал я. Вообще-то, хотелось ругнуться, но я не стал, учитывая свою относительную целость и то, что мы вообще смогли выбраться из того, несомненно, милого местечка.

Дверь в палату открылась, и вошла молоденькая симпатичная медсестра с убранными в длинную косу рыжими волосами. Лицо у нее было типично строгое – и почему это у всех медиков такие лица?

– Здравствуй, Чарли, – сказала она, приближаясь к кровати, – Меня зовут Дона. Как себя чувствуешь?

– Как будто по мне асфальтоукладчик проехался. А в остальном – ничего. Где это я?

– В военном госпитале Нью-Йорка, – сказала она и улыбнулась. Военный госпиталь? Охренеть! Теперь палата VIP показалась мне маленькой и неприглядной. – По каким конкретно частям тела проехался твой асфальтоукладчик?

– Вроде только по голове, – ответил я, прислушавшись к ощущениям. Тело тоже болело, но это были, скорее всего, последствия от долгого лежания и от лекарств. – Но со всей дури!

– У тебя было сотрясение мозга, когда тебя к нам привезли, – поведала Дона, – Так что, убедительная просьба не вскакивать с постели от радости, не бегать, не прыгать и не играть в бейсбол.

– Ненавижу спорт, – утешил я, – А… ко мне никто не приходил? В смысле, я слышал женщину…

Воспоминание снова обожгло память, и я успел поклясться себе, что если это заявилась моя драгоценная мамаша, я вымету ее из палаты метлой для очистки снега, даже если мне придется из-за этого проторчать на кровати еще пару недель. Вот ведь дрянь, подумалось мне.

– К тебе много кто приходил, – усмехнулась Дона, – Одну ночь около тебя дежурила миссис Чейс, может, ты ее слышал.

– Миссис Чейс? – переспросил я в радостном недоумении, уже забыв про сам вопрос, – Миссис Мелани Чейс?

– Да. А что?

Я улыбнулся так широко, как только позволяло "окаменевшее" за несколько дней без мимики лицо. Ха!

– Да так, – ответил я, – Ничего особенного.

Пока Дона проверяла мою реакцию, я, краем глаза, изучал передовицу газеты. На первой же полосе была фотография семейства Чейс в полном составе: радостно ухмыляющийся Пит, Джой в обнимку с высоким темноволосым мужчиной и чуть полноватой, по домашнему какой-то уютной что ли, женщиной со светлой, как у Питера и Джой, шевелюрой. Там же, я с удивлением обнаружил и отвратительное фото самого себя, выдернутое, видимо, из моего "дела", лежащего у Риди – вид у меня на нем был куда как криминальный. Газетенка была от пятого января. Я мужественно перенес проверку глазной реакции, а потом все-таки не выдержал:

– Э-э-э, Дона, извините, а какое сегодня число?

– Восьмое, – не переставая проводить какие-то процедуры, отозвалась она, – И ты меня очень обяжешь, если не будешь дергаться, и дашь мне делать мою работу.

– А. Извините.

Она покрутилась около меня еще пару минут, записала что-то в блокнот, неодобрительно поджав губы. Кажется, будучи без сознания, я ей нравился больше.

– Извините, – в который раз повторил я. Столько извинений я не приносил за несколько лет вместе взятых, а тут за одно только утро – общение с медработниками всегда приводило меня в состояние некоторого ступора. – А когда меня выпустят?

– Когда посчитают нужным, – отрезала она, но все-таки смягчилась, – Не переживай, долго тебя здесь не задержат. Все показатели в норме, просто нельзя перенапрягаться. А теперь, извини, у меня есть другие больные.

Дона вышла, прикрыв по дороге окошко. В палате почти сразу же стало теплей. Я потянулся было за газетой, но стоило только перелистнуть страницу, заболела голова, и я, в кои-то веки не стал рисковать. Размышлять было не так интересно, как узнавать о событиях, творившихся в мире, но зато не так накладно.

Значит, родителей Джой и Пита нашли. Здорово. Нет, правда, я был рад за них.

Ну кого я сейчас обманываю? А?

Теперь, когда семья воссоединилась, жить в интернате Чейсам было не нужно. Пит и Джой наверняка переедут к родителям, я останусь в "Новом доме", и ведь останусь же, и никуда не сбегу, потому что я не такой уж дурак, чтобы угробить единственный шанс в своей жизни хоть на что-то хорошее. У Питера вообще выпускной класс, и он все равно бы уехал. А Джой…Джой…

Я нашел на шее шнурок, нащупал кулон и вытащил его из-под больничной пижамы. Камень ярко и весело сверкнул в электрическом свете. Идиот я. Даже не подарил его, момент упустил, кретин!

Мысли от Джой перескочили к словам медсестры о том, что около меня дежурила миссис Чейс. И чего это ей вздумалось околачиваться возле незнакомого мальчишки, который – если только Питер рассказал свою версию некоторых событий – подбивает клинья к ее дочери? Я бы поверил, если бы Дик здесь тусовался денно и нощно, но это, кажется, было с моей стороны чистым оптимизмом.

В итоге, ни до чего я не додумался, и уже даже почти уснул, как двери снова распахнулись.

– К нему нельзя. Больному прописан покой, – пыталась отбиваться моя новая знакомая Дона, но против урагана по имени Джой это было все равно, что пытаться затолкать зубную пасту обратно в тюбик. То есть, теоретически конечно возможно, но на практике еще ни у кого не получалось.

– Да он пятый день в покое, – брякнула Джой, – Хватит уже! Ну Дона, миленькая, не вредничайте! Питер, скажи ей!

– В самом деле, – я услышал вкрадчивый бархатный питеровский голос, которым он обычно говорил с Натали и учительницей по астрономии, старой мегерой мисс Томпсон – двумя самыми опасными женщинами в его жизни, – Дона, мы обещаем, что не будем шуметь и вываливать на него новости, и даже особо трогать не будем. Честное слово.

Не знаю, на что они ведутся, но строгая медсестра повела себя в точности как все остальные одурманенные образом "пай-мальчика и лучшего ученика" женщины мира. Я пришел к выводу, что это нечто вроде фамильной магии и мне секретов такого обаяния не постичь никогда.

– Ладно, – сказала Дона, – Но не долго.

– Конечно, – пообещал Питер с улыбкой чеширского кота. – Не больше часа.

– Полчаса!

– Сорок пять минут, – выторговал Пит с выражением лица профессионального аукциониста. Был бы рядом молоток, я бы стукнул по столу с возгласом "продано!". Дона сдалась еще быстрее, чем я думал:

– Ладно, – сказала она и вышла. Я присел на кровати, поправляя сбившееся одеяло:

– Черта с два вы не будете шуметь и вываливать новости! Выкладывайте, иначе я натравлю на вас самого злобного копа всего штата Нью-Йорк, и даже не поморщусь! – пригрозил я. Джой прыгнула на кровать и начала меня обнимать, да так, что я чуть поморщился: боль в голове сразу усилилась. Она заметила это, да и угрожающий взгляд брата, и отпрыгнула. Пит осторожно приобнял меня за плечи и пожал руку.

– Если ты имел в виду мистера Риди, то не надо врать, Чарли. Он очень милый парень, – отозвалась Джой, поудобнее устраиваясь на моей кровати, и в процессе этого севшая на мою ногу. Я взвыл, – Ой, прости, я случайно.

– Ну-ну… – засомневался я. Назвать Дика милым мог только слепой от рождения. Или известная своей экстравагантностью Джой Чейс.

– Как ты? – Питер сел рядом в позе лотоса, с интересом оглядел меня, – Выглядишь отвратительно.

– Спасибо тебе, – произнес я с чувством, – С такими друзьями, как и ты и Джой слова Отчаяние и Невыносимость прямо таки теряют свой смысл. Выкладывайте, что у вас там?

Джой подперла щеку рукой и уставилась на меня своими ярко-синими глазами. Я почувствовал, как у меня по всему телу забегали здоровенные мурашки. Питер перевел взгляд с нее на меня, но ничего не сказал. Впрочем, самого взгляда, которым с самых древних пор братья награждали парней, влюбленных в их младших сестер, мне хватило. Я отвернулся, сделав отсутствующий вид.

– Ну… – сказал Пит, – Этот ублюдок Синклер чуть не разбил тебе череп и сбежал. Спецназовцы так и не смогли его задержать. Но данных, которые были у него в документах, хватило, чтобы найти остальные базы "Альтернативного мира".

– И папу с мамой, – добавила Джой, – И всех остальных пленных.

– Ну да, и Джой уже положила глаз на Лукаса Волинчека, – сдал сестру с потрохами Питер. Я скривился.

– А что, он симпатичный, – парировала Джой, – и ма его любит как родного.

Настроение у меня и вовсе упало до отметки ниже нуля.

– Вот так, – продолжил Пит, – Сегодня родители поехали в "Новый дом", чтобы забрать наши вещи. Мы переезжаем в Чикаго, там у нас дом, вообще-то. Вроде фэбеээровцы должны выделить нам охрану как важным свидетелям, потому что Синклер сбежал, и они подозревают, что он будет искать нас.

– А ты теперь герой, – радостно перебила брата Джой, – Во всех газетах о тебе пишут. Правда, о нас тоже, но мы сказали, что если бы не ты, ничего бы не получилось! Чарли Рэндом Рихтер – самый популярный герой со времен Супермена!

Идиоты, решил я обреченно. И шутки у них идиотские. Увидеть бы Риди и пропесочить его за то, что он позволил двум этим кретинам рассказывать обо мне в СМИ. Придурки!

– А еще мы хотим, чтобы ты жил с нами, – сказал Питер уже серьезно, – В смысле, с родителями и нами в Чикаго.

Я поднял голову, внимательно осмотрел лица Джой и Пита. Непохоже было на то, что они шутили.

Питер поправил пальцем сползающие очки и поспешно добавил:

– Э-э-э… если ты не против, конечно.

Впервые за всю мою жизнь у меня совершенно не было слов. Неловкую тишину прервал скрип открывающейся двери и в палату ворвалась Дона, подталкивающая тележку с едой. Увидев сидящих прямо на кровати Пита и Джой, она разразилась длинной тирадой о гигиене, профилактике и нерадивых посетителях, которых с поразительной скоростью отнесло к двери.

– Пока, Чарли! – успела только крикнуть Джой, и дверь за ними закрылась.

Я пристроил подушку к спинке кровати и, улыбаясь, начал хлебать бульон.

* * *

Без Риди, разумеется, не обошлось. Он приперся после обеда, показал невнятно что-то возражавшей Доне полицейский жетон, уселся на стул, повернув его спинкой вперед, и достал сигарету. Осознав, по всей видимости, что больничная палата – не лучшее место для этого, спрятал ее обратно.

Я проводил сигарету тоскливым взглядом, но ничего не сказал. Что касается соблюдения больничного режима – я всегда "за". По крайней мере, с тех самых пор, когда я валялся с ножовым порезом в больнице, и мне вздумалось прогуляться, а шов открылся, и я чуть не истек кровью. После этого накрепко выученного урока нарушать предписания врачей мне было совсем не с руки.