Текст книги "Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера"

Автор книги: Гала Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Знаете, Рихтер, – сказала мне мисс Гудвин после звонка, – Моя бы воля, я бы вас даже на порог своего класса бы не пустила.

Я отправил ей самую очаровательную из своих улыбок:

– Мэм, вы не поверите, но будь на то моя воля, я даже мимо вашего класса бы проходить не стал.

Ну да, я хам. Но меня действительно раздражают люди, навязывающие свое мнение всем и каждому. Еще больше раздражает, что как раз такие чаще всего идут в учителя.

Мне выставили очередную "D" за урок, и я с чувством выполненного долга побрел к раздевалке. Впереди толкались школьники, которым надо было успеть на автобус, и я, встав чуть поодаль, наблюдал за тем, как они забирают куртки из гардероба, с шумом и визгом. Кто-то упал, кто-то уронил сумку, и ее затоптали. Вот бред. И этот бред происходит каждый день.

Идиоты. Ненавижу толпу. И когда орут, терпеть не могу.

– Рихтер, ты пешком?

– Да. А что?

– Пойдем вместе?

Предложение прозвучало от Неда Дэйвиса, местной "белой вороны" до моего появления. Дэйвис был то ли метис, то ли на четверть индеец, с такими же, как у меня, черными волосами. Черты лица у него были вполне европейские, но резкость скул явно унаследовалась от исторических предков. Я лично слыхал, что девчонки перешептывались насчет того, что Дэйвис хоть и придурок, но симпатичный. Придурком он не был: мне кажется, Нед просто жил в каком-то придуманном собой мире, в фантазиях, куда мало кого допускал. Его травили те же футбольно-бейсбольные звезды, что пытались задевать меня, и уже это заставило меня ответить:

– Пошли.

Мы наконец добрались до курток, и, одевшись, вышли из школы. Начиналась легкая метель, и я поплотнее закутался в подаренный Мелани шарф.

– Ты живешь на Ривер-сайд? – то ли спросил, то ли констатировал он. Я кивнул. – А я на улицу выше. Я читал о тебе в газетах. Ты правда гений?

– Я? – и чего только эти клятые писаки не придумают! – А что, похож?

– Не знаю, раньше не встречал, – усмехнулся Дэйвис, – Но ощущение того, что тебе абсолютно на все плевать, складывается. Так, по-моему, могут только гении или…

– Или кто? – я язвительно хмыкнул. Дэйвис задумался на секунду, а потом все же выпалил решительно:

– Или чокнутые по жизни. Без обид.

– Интересная версия, – я чуть отстал, нагнулся, подхватил комок снега и слепил из него шарик. Тщательно прицелился и запустил в Неда. Глазомер меня не подводил никогда, и вся спина Дэйвиса была в снегу:

– Эй! – возмутился он. Я встряхнул снег с перчаток и довольно развел руками:

– Без обид. Я не совсем чокнутый, и уж точно не гений. Просто, так получается…

– Быть сильным? – спросил он заинтересованно.

А, вот в чем дело, понял я. Неду Дэйвису просто надоела роль местного козла отпущения, и он нашел себе гуру в лице меня. Зря. Мы остановились под фонарным столбом, и в его свете я увидел горящие каким-то жадным огнем черные глаза. Нет…нет, нет, нет! И еще раз нет!

– Слушай, Нед, не обижайся, но тут я тебе не помощник. Я не сильный, просто… я мыслю другими категориями, не как ты или все остальные в школе.

Как бы тебе сказать, чтобы не шокировать, что в то время, когда ты еще читал комиксы, я уже был под надзором доблестной полиции Соединенных Штатов? Вот ведь незадача…

– Какими?

А ты настырный…

– Слушай, Дэйвис, у тебя покурить не найдется?

– Держи, – он протянул пачку мерзкого легкого "Кэмэла", который и курить-то бесполезно. Ну, ладно, мне не для никотина, а для передышки.

– Спасибо.

Я увидел недалеко скамейку, подошел к ней и взгромоздился на спинку, игнорируя удивленные взгляды двух идущих за нами старух. Дэйвис сел рядом.

Внезапно я поймал себя на мысли, что мы, вообще-то, похожи. Не только внешне (я наконец сходил в парикмахерскую, где мои лохмы быстро превратились в аккуратную классическую стрижку, хотя концы все равно жутко завивались – у Дэйвиса была похожая прическа), но и чем-то еще.

– Мне надо знать, – сказал он упрямо, – Не хочу больше быть фриком. Правда, надоело. Все норовят достать, девчонкам нравятся идиоты из команды, даже драться бесполезно.

Я затянулся.

– Дэйвис, поверь мне на слово, лучше быть "белой вороной", чем шляться с малолетства по улицам, жрать то, что успел спереть с прилавка, и жить среди воров и бомжей. У тебя родители есть?

– Да ну их, – отмахнулся он. Значит, есть.

– Они тебя бьют? Или там пьянствуют беспробудно?

На лице у Неда возникло странное выражение.

– Нет, конечно! – сказал он шокированно. – Просто…им плевать на меня.

– Ага, – скептически сказал я, – Дэйвис, плевать – это когда девятилетнего мальчишку мать вышвыривает из своей жизни и сдает в детдом. Плевать – это когда ты знаешь про своего отца только то, что он гипотетически существует, и всё: не имени, ни фото, ни даже трогательной истории о том, что он был астронавт-испытатель и погиб на Плутоне во время экспедиции. Вот это – плевать! А все остальное делаем мы сами. Хотим – отличаемся от всех, хотим – бываем похожими. И ни хрена никто не поможет, пока ты сам, своим умом, до этого не дойдешь.

Я закончил, поражаясь тому, как легко меня оказывается "раскрутить" на эмоции, и, затянувшись едва ли не до фильтра, выкинул окурок в ближайшую урну. Нед смотрел на меня широко раскрытыми глазами:

– Что? – огрызнулся я в ответ на его невысказанный вопрос, – Трагедию в греческом стиле придумывать себе не надо, романтического флера во всем этом ни на цент. Это больно, холодно и обидно, уж поверь на слово.

– Да… проверять не хочется, – поежился он. – В газетах об этом почему-то не писали.

– И не напишут, – пессимистично подвел разговору итог я. Чертовы журналюги… – Пошли-ка домой, сегодня прохладно.

– Пойдем.

На перекрестке мы расстались, кивнув друг другу на прощание, и я, поглубже зарывшись носом в шарф, зашагал к дому.

Дверь открыла Мелани.

– Привет, милый. Звонила твоя учительница по литературе, и по-моему, она была очень тобой недовольна, – сказала она, помогая мне повесить куртку, – Не расскажешь, чем это объясняется?

Я состроил выразительную гримасу:

– Тем же, что и все остальные звонки: мне скучно. А что, еще не звонили по поводу "Нового дома"?

– Нет. Миссис Чанг думает, что они закончат оборудовать территорию охранной системой только к началу марта.

– Вот ведь черт!

– Не ругайся в этом доме, или хотя бы при мне, мальчик! – напомнила Мелани с язвительной ухмылочкой. Я возвел глаза к потолку, и она рассмеялась, – Ты голоден?

– Ага, – сказал я, – Просто чертовски.

Теперь расхохотались мы оба. Мелани дала мне шутливый подзатыльник и погнала в столовую.

Мы с ней, к моему великому изумлению, довольно быстро "сошлись". Я мог игнорировать Лоуренса, отстранять Питера, когда тот меня доставал, и хамить Джой, испытывая при этом настоящее удовольствие, но с миссис Чейс мне было легко и весело.

За столом уже сидели Джой, уткнувшаяся в какой-то яркий журнал и Питер с Лоуренсом, азартно о чем-то спорящие. На столе лежала куча бумаг с какими-то расчетами.

– Пап, смотри, это просто нецелесообразно, – Пит ткнул пальцем в один из листов, – Смотри, здесь погрешность аж несколько сотых! Привет, Чарли, – на секунду он отвлекся, кивнул мне, и снова начал горячиться, – Нет, я считаю, надо брать эти расчеты с поправкой на другие условия.

– Привет, – Джой отложила свою макулатуру в сторону, – Как дела в школе? Твоя училка уже звонила.

– Я в курсе. Дела – как в сказке.

– Это как? – поинтересовалась она. Я пожал плечами:

– Чем дальше, тем страшнее.

– Дочка, принеси с кухни хлеба. Чарли, садись, – скомандовала Мелани, – Вы, двое, убирайте свои бумажки со стола, будем ужинать. Ларри, что я сказала?

– Да, милая, уже убираем, – Лоуренс потер лоб, и продолжил доказывать свое, – Пит, ты хоть представляешь, сколько денег необходимо, чтобы организовать новую экспериментальную базу? Совет по науке весь изрыдается, если услышит такое предложение от семнадцатилетнего подростка!

– Во-первых, – с достоинством начал Питер, – Мне почти восемнадцать. Во-вторых, они уже утроили все средства, которые вкладывали на предыдущие исследования. В-третьих, это сейчас в интересах правительства!

– Извините, что встреваю… – осторожно начал я, заинтересовавшись тем, о чем они говорили, но меня перебил громкий голос прямо над головой. Мелани ловко поставила поднос с кастрюлями на стол, и рявкнула на мужа и сына:

– А ну марш со своими расчетами в кабинет. Или я за себя не отвечаю!

Лоуренс поднял руки:

– Сдаемся! А Питер?

– Видимо, придется, – Пит задорно улыбнулся, – Мам, ты случаем в армии не служила? Могла бы стать генералом, честное слово!

– Зато тебя, болтун, в разведку бы точно не пустили, – парировала Мелани, одним движением подхватывая все бумаги и перекладывая их на тумбочку.

Мы с Джой прыснули одновременно.

– Бог мой, и это – моя семья, – хмыкнула Джой. Раздался телефонный звонок, и она первая схватила пульт, – Я отвечу. Ма-а-ам, тебя или папу.

Мелани вышла в другую комнату, явно поняв, что при таких шуме и движении, разговор вряд ли получится, а мы, перешучиваясь, сели за ужин.

Я уже допивал свой кофе, когда она вернулась, явно посерьезневшая.

– Ма, что-то случилось?

– Ничего важного, Джой. Ларри, можно тебя на минутку?

Я, Джой и Питер переглянулись, когда они вышли. Я на какую-ту долю секунды встретился с Джой глазами и быстро отвел взгляд.

– Может, с работы, – предположил Питер, неторопливо помешивая ложечкой сахар в чае.

Мы согласились молчанием. Джой еще раз посмотрела на меня, но я успел перехватить ее намерение и отвернуться, якобы увлеченный бушующей за окном метелью.

Мелани зашла ко мне вечером, когда я уже лежал в кровати и читал все того же "Чужака в чужой стране" Хайнлайна (честно говоря, у меня была всего одна постоянно перечитываемая книга). Я уже дошел до того места, когда Майкла похитили из больницы, но отложил книгу, едва только Мелани села на кровать и вопросительно на меня поглядела.

– Можно с тобой серьезно поговорить?

– Серьезно? Ой да исправлю я все эти оценки, вы же понимаете, что эта школа для полных идиотов, – отмахнулся я, – И даже этого дерьмового Сэлинджера прочитаю, если это так уж необходимо для развития меня как гармоничной личности.

Мелани улыбнулась одними губами – глаза оставались…грустными? Печальными?

– Э-э-э, дело не в оценках? – неуверенно предположил я.

– И даже не в том, что твою директрису – по ее, разумеется, словам – твое поведение скоро доведет до сердечного приступа, – усмехнулась она.

Я изогнул бровь:

– А вот это для меня новость. Что случилось?

Следующий вопрос, заданный ею, вверг меня в шок. Мелани перебросила через плечо заплетенные в косу волосы, и спросила в лоб:

– Чарли, как давно ты виделся со своей матерью?

Я резко выпрямился.

– Если считать по факту, то почти три месяца. Она приезжала в "Новый дом". Я видел ее ровно полторы минуты. Мы не разговаривали. А вообще… в детдом она меня сдала пять лет и восемь месяцев назад. До дней, минут и секунд не помню. Что происходит?

– Послушай, я знаю, что тебе это будет неприятно, но… она звонила. Сегодня. Полицейские из департамента сообщили ей наш номер.

Может мне показалось, но сердце вдруг совершило акробатический кульбит, ударилось об горло, а потом оказалось в желудке. В висках застучала кровь.

– Что? Что ей опять нужно?

– Она хочет с тобой поговорить.

– Запретите ей. Вы ведь можете ей запретить?

Черт! А я ведь предчувствовал! А еще этому дурачку Дэйвису пытался умные советы давать, кретин!

Мелани осторожно взяла меня за руку. У нее были теплые тонкие пальцы, которые сжали мою дрожащую ладонь.

– Посмотри на меня, – я поднял глаза, – Послушай меня, мальчик. Я сказала, что сначала поговорю с тобой, и, если ты захочешь, вы встретитесь.

– Я не хочу, так и передайте, – мне внезапно захотелось сжаться в комок, закутаться в одеяло и выключить свет. Но Мелани, кажется, этого не понимала.

– Я не знаю, что такого она тебе сделала, что тебя до сих пор трясет от одного только упоминания о ней, но так нельзя, Чарли.

– Не надо меня учить, – огрызнулся я со злостью, – Психологов я уже проходил.

– Мальчик, я не психолог. Я – мать, – сказала она. – Я бы отдала все, лишь бы поговорить со своим ребенком.

– Вы своих детей не бросали!

Что-то мокрое вдруг упало мне на руку. Слеза. Моя?

Плакала Мелани.

– А что, по-твоему, Питер и Джой делали в приюте? Я все равно что бросила их, когда отправила на Землю.

– Вы их защищали. Они бы погибли в Луна-Сити!

– Может, и она тебя от чего-то защищала? – серые глаза все еще были влажными, но она быстро справилась с собой и перестала плакать. Это было хорошим знаком: в своем нынешнем состоянии утешать еще кого-то я был не в силах.

– Я что-то сомневаюсь.

– Но ты ведь никогда не узнаешь этого наверняка, а, мальчик?

Я отвернулся. Не верю я в это. Не верю, и всё.

– Когда Синклер нас захватил, мы ничего не знали о судьбе Питера и Джой. Это было невыносимо больно: не знать ничего об их судьбе, не знать даже долетели ли они до Земли. А знаешь, что было самое страшное? Это ведь я велела им сесть в тот грузовик, я, их мать. Как ты думаешь, каково мне было?

Ее голос был ровным, но я услышал в нем скрытую нервную дрожь – так бывает, когда говоришь о том, что давно пережил, но что до сих пор вызывает в тебе боль. Я и сам так говорю – временами.

– Я не осуждаю твой выбор, Чарли, – сказала она, вставая. Пальцы разжали мою ладонь, другая рука коснулась волос, – Ты имеешь право ненавидеть. Но я и ее не осуждаю. Она имеет право тебя любить.

Нет, не имеет, чуть не закричал я.

Чертов трус! Чего ты боишься – увидеть женщину, которая тебя выносила и родила? Увидеть в ее глазах прежнюю ненависть? Чего?!

– Я поговорю с ней.

Мой голос был глухим, но я, охрипнув от напряжения, все же сказал это. Мелани кивнула, мягко закрывая за собой дверь.

Это должно закончиться раз и навсегда. Не завтра, не через годы – сейчас.

* * *

Лоуренс открыл ей дверь и проводил в гостиную.

Мелани смотрела на нее с пониманием, Питер – изучающе, Джой – со злостью. Все четверо Чейсов вышли, оставляя нас одних.

Она не очень-то изменилась за эти годы: волосы такие же блестящие, глаза такие же выразительные. Когда-то она считалась красавицей, только сейчас ее красота стала зрелой, не девической, а женской. Движения стали плавней. Изменился стиль одежды – больше не было кричащих тонов, появилась…респектабельность, что ли.

– Здравствуй, Чарли, – сказала она. И голос был такой же: яркий, певучий.

Я кивнул, все так же стоя у окна. Там шел такой привычный для этой зимы снег.

– Ты… очень вырос. И очень изменился.

– Ты тоже изменилась. По крайней мере, больше не похожа на дешевую проститутку. Дороже берешь?

– Чак…

– Чарли, – поправил я, – Я ненавидел, когда ты называла меня Чаком, помнишь? Скорее всего, нет. И только не надо воображать, что раз ты приехала, я стану рыдать у тебя на плече от радости.

Она села в кресло, обхватив плечи руками:

– Ты имеешь право на меня злиться, – сказала она, – Я совершила ужасный поступок, и я раскаиваюсь. Поверь, Чарли, мне ужасно жаль… Три года назад я вышла замуж и стала искать тебя… Хотела поговорить, попросить прощения. Господи, мне правда жаль, – она разрыдалась, закрывая лицо ладонями.

Мелкая противная дрожь, поселившаяся внутри, сменилась мстительным удовлетворением. Получай, сука, за всё.

– Жаль? – спросил я, – Я тебе не верю, ясно? Хочешь узнать, чем я жил все эти годы? Я был беспризорником и вором. Убийцей. В моей долбаной жизни не было ни единственного светлого пятна, ради которого стоило бы жить. Меня презирали, унижали и били. Сказать тебе сколько раз я почти подыхал с голода? Не сосчитать. Если бы Риди за меня не боролся, я давно уже умер от наркоты, или сидел бы в тюрьме, или в психиатричке. Что, это для тебя открытие? В тринадцать лет я уже "кололся"! А ты что думала: я юный гений и шахматный чемпион? Все хорошее, что было за это время, случилось вопреки тому, что ты сделала!

– Чарли… – она пыталась что-то сказать, но я продолжал говорить, словно вколачивая слова, вытаскивая их сердца – навсегда.

– Я хочу, чтобы ты знала – что бы ты сейчас ни делала, какие бы деньги ни посылала – я не хочу тебя видеть в своей жизни.

– Я – твоя мать.

– Черта с два! У меня нет матери. А если даже и была, то давно умерла. Я хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни, и никогда больше в ней не появлялась. Если бы у меня была такая возможность, я посмотрел бы, как ты мучаешься в геенне огненной, и продал бы душу дьяволу лишь записать это на видео.

Она впервые пристально посмотрела на меня – как на незнакомца.

– Ты стал жестоким, – прошептала она, и я узнал себя в этом страдающем лице. Мне удалось заставить ее страдать, так же, как страдал когда-то маленький мальчик, не имеющий будущего, бредущий без цели по дорогам всего огромного враждебного мира.

– Это ты сделала меня таким, – безжалостно добавил я, – А теперь уходи. Забудь дорогу в этот дом, забудь мое имя. Ты – всего лишь призрак прошлого. Не больше. Убирайся.

Она встала и медленно, словно в бреду, подошла ко мне. Я инстинктивно отшатнулся, когда она попыталась меня обнять.

– Прочь!

В комнату, похожая на маленький ураган, ворвалась Джой, и вклинилась между нами.

– Уходите. Немедленно!

Она ушла бледная, точно привидение, оглянувшись у порога с выражением странной мольбы на бледном лице.

Джой смотрела на меня со смесью заботы и какого-то суеверного страха, и я запоздало подумал, что, наверное, все слышали мои крики.

– Как ты?

– Хреново. Мне надо пройтись, подышать воздухом. Извини.

Я отстранил ее и вышел через черный вход, накинув на себя куртку Питера, которая была мне размеров на восемь больше. Охрана то ли "проспала" мой выход, то ли наблюдала уж больно профессионально, на "наружки" на себе я не заметил, хотя ощущение, что за мной кто-то наблюдает, было.

Снег проникал за шиворот, но это было хорошо. Как-то отрезвляло. Я чувствовал себя выпотрошенным как панцирь омара, абсолютно опустошенным. Ненависть, подпитываемая годами, выплеснулась в один короткий разговор, и мне было не по себе – словно исчезла неотъемлемая часть меня. Она не исчезла, но пропал страх, многолетний ужас того, что однажды меня снова кто-то выбросит на помойку как переставшего быть забавным котенка.

Сегодня я перестал быть ребенком, понял я. Тот насмерть перепуганный мальчик, что ютился в уголках подсознания, исчез, и остался лишь хмурый язвительный парень, у которого была надежда на будущее.

В парке, куда я машинально забрел, было малолюдно, но до меня все же успели докопаться.

– Чарли, здорово!

– Дэйвис, сделай милость, отвали, – попросил я. Нед посмотрел на меня неприязненно. Его черные волосы были все в снегу – неподалеку резвилось двое мальчишек лет семи-восьми, похожих на него, наверное братья. Вместе они играли в снежки.

– Рихтер, ты чего? Не понимаю…

– Какая конкретно часть словосочетания "Дэйвис, сделай милость, отвали" тебе непонятна? – съязвил я и, обойдя застывшего от изумления Неда по широкой дуге, пошел дальше по дорожке.

Я прошагал еще пару метров по дороге к маленькой беседке, где можно было посидеть и выкурить пару сигарет, как меня снова догнали.

– Эй, ты – Чарли Рихтер? – спросил рослый молодой мужик с неприметным лицом, которое принято классифицировать словосочетанием "без особых примет".

– Ну, я.

В область под сердцем мне ткнулся тускло блеснувший черным пистолет. Заряженный и снятый с предохранителя. Это что еще такое?

– Идешь со мной. Дернешься – сдохнешь.

Я оценил ситуацию: рыпаться было бесполезно, и на веселую шутку это мало походило.

– Вы кто?

– Заткнись и иди.

Мы шли к выходу из парка, где стояла, явно ждавшая нас серая "тойота", каких полным-полно на каждой дороге. Мужик втолкнул меня на заднее сиденье и сел рядом, даже не думая убирать оружие.

– Что за чертовщина здесь проис… – начал я и осекся. Сидевший спереди пассажир обернулся, и я узнал Поля Синклера. Его улыбка была тонкой как лезвие бритвы.

– Вот и встретились, – сказал он, – Роберт, поехали.

Единственное, что я успел сделать, это вышибить локтем окно, и проорать все еще следящему за мной глазами Неду:

– Дэйвис, твою мать, номера!

Мы быстро отъезжали, но я успел заметить, как Нед сгреб в охапку своих мелких и побежал по направлению к дому Чейсов.

ИСТОРИЯ ПЯТАЯ, МЕСТАМИ НЕЦЕНЗУРНАЯ, С ЭКСКУРСОМ В КЛИНИЧЕСКУЮ ПСИХОЛОГИЮ, ИСТОРИЮ И ГЕОГРАФИЮ.

Кто мы – Куклы на нитках, а кукольщик наш – небосвод

Он в большом балагане своем представленье ведет.

Он сейчас на ковре бытия нас попрыгать заставит,

А потом в свой сундук одного за другим уберет.

Омар Хайям «Рубаи»

Вот чертово дерьмо!

Я прошипел сквозь зубы множество самых грязных ругательств на всех известных мне языках.

– Сукин сын, твою мать! Ублюдок! Тварь распоследняя! Сволочь!

Ненавижу, ох как же я всё это ненавижу…

Я попытался дернуться, но наручники, которыми меня приковали к сиденью, держали крепко. Попытка выбраться из них оказалась неудачной – модель была новая, не механическая, а электронная. Тут скорее справилась бы Джой, но уж точно не я.

От браслетов, врезавшихся в кожу, заболели запястья. Кажется, железо порвало кожу – на ладонь струйкой стекала горячая кровь. Царапина. Пустяки!

– Урод! – от того, что я пнул сиденье, лучше мне не стало. Вдобавок ко всему, заболела нога.

Адресат всего вышеперечисленного посмотрел на меня с кривой улыбочкой. Я в ответ прошелся по всей его биографии, начиная от предков, явно бывших нетрезвыми в момент его зачатия, плавно переходя к трудному прыщавому отрочеству, и заканчивая крайне нерегулярной сексуальной жизнью, проходящей, в основном, с помощью правой руки.

– Весьма занятно, – заметил Поль Синклер, когда я остановился, чтобы вдохнуть, – Кстати, я – левша.

– Да пошел ты на… – я впечатал еще пару ругательств, и откинулся на спинку.

Это был небольшая серая комнатка где-то в пригороде Чикаго, если судить по тому, что мы ехали недолго. Сказать точно было трудно: после происшествия с Дэйвисом, голову мне закрыли пакетом. Я надеялся, конечно, что у Неда хватит ума сразу же поднять тревогу, однако… Дэйвис – парень, конечно, неплохой и неглупый, но слабак.

– Словарный запас, надо признать, у тебя богатый, – констатировал бывший премьер-министр Канады и главный террорист Земной Федерации, объявленный в розыск в тридцати шести странах мира, – Специально запоминал?

Ага, и записывал, чуть не сказал я ядовито.

– Интересный ты человек, – продолжил Синклер.

– Так вы меня украли, чтобы насладиться беседой? Весьма оригинально. А я-то думал, что для того, чтобы шантажировать Чейсов.

– Мальчик, не стоит быть таким самоуверенным. Неужели ты думаешь, что Мелани и Лоуренс Чейсы настолько полюбили бедного сироту, что будут готовы отдать все свои разработки ради твоего спасения?

– С-с-скотина! – я рванулся с места, так, что наручники едва не врезались в кости.

Так. Спокойно, Чарли. Если этот козел пытается тебя достать, ему это определенно удается. Не надо так остро на все реагировать.

Черт! Ну и денек у тебя выдался, Чарли Рихтер.

– Что? Вам? Нужно? – процедил я, – Снимите наручники, больно.

Синклер усмехнулся.

– Я тебя изучал, юноша. Так что, рисковать не буду.

Ладно. Я тебя тоже изучу, гад. И найду слабое место, такое слабое, что при малейшем касании будет язва. И тогда посмотрим кто кого!

В комнату вошел тот мужик, который схватил меня в парке:

– Флайер готов, сэр, – коротко сказал он. Синклер кивнул:

– Минуту, Генри. Мистер Рихтер летит с нами. Позаботьтесь, чтобы он ненароком не исчез, боюсь, его многочисленных талантов на это может хватить.

– В вашей каюте, сэр?

– Да, разумеется. Хочу держать его под присмотром.

– Куда вы меня везете? – спросил я, после того, как меня затолкали во флайер, – Почему? Почему я?

Синклер не ответил, глядя в иллюминатор. Даже в штатском костюме и куртке вид у него был абсолютно военный: выправка, манера держать голову, поза – одновременно свободная и угрожающая. Этому невозможно научиться за месяц-другой, армия должна быть в крови. У Риди, например, несмотря на весь его опыт, совсем другая осанка, и движения не такие плавные. Питер двигается ловко, как спортсмен, но в нем нет этой скрытой угрозы, ежесекундной готовности к нападению и обороне. За собой я не раз замечал привычку горбиться, но искоренить ее сил не хватало.

– Куда мы летим? – не унимался я, – Ох, ч-ч-черт!

Внезапное ускорение вжало меня в кресло, и меня замутило. Странно, до этого я летал на флайерах, но такой реакции не было ни разу. Я зажмурился до разноцветных кругов, стараясь сдержать подступающую к горлу тошноту (не хватало еще блевануть на глазах потенциального противника), а когда желудок наконец вернулся на свое историческое место, в круглом иллюминаторе была странная картина.

Не облака, нет.

Ох, ну я и влип…

Отличие флайера от другого летального средства передвижения, скажем, самолета, состоит в том, что на нем можно летать не только в пределах земной атмосферы. Особая конструкция и наличие двигателей Тодда позволяет вытащить эту посудину на орбиту Земли, и, если очень постараться, даже и дальше. Конечно, для этого надо быть искусным пилотом, знающим все тонкости техники такого уровня – большинство же владельцев флайеров были богатыми придурками, покупающими технику экстра-класса и использующими ее на уровне аэромобиля. Я не особо разбираюсь в технике, но у меня была куча знакомых, осчастливить которых можно было только выслушав полную лекцию об устройстве и принципах работы какого-нибудь шарикового подшипника.

В иллюминаторе был космос.

Я потрясенно уставился на черное пространство вокруг флайера, уплывающую позади громадную бело-голубую Землю и сухой, безжизненный шар Луны. Сидящий напротив Синклер внезапно потерял свою значимость.

Я видел фото и голографии Земли, сделанные из космоса. Видел модели в нью-йоркском планетарии, куда возили однажды воспитанников одного из приютов, в котором я тогда жил. Но я никогда не думал, что это может быть настолько странное и пугающее чувство: Земля не была маленькой идеально круглой каплей, висящей в пустоте – она была удивительна и величественна.

– Красиво? – поинтересовался Синклер.

Я хотел съехидничать, но не стал. Только кивнул.

– Поразительно. Вы не удивлены?

– Я не в первый раз в космосе, юноша. Но не перестаю любоваться этим зрелищем, если быть честным.

Я промолчал. Если забыть о том, как я здесь оказался, увиденное могло стать одним из самых ярких впечатлений моей жизни, и мне просто захотелось впитать его в память, чтобы когда-нибудь похвастаться перед восторженными слушателями. Жаль, что Пит и Джой выросли на Луне, и уже видели все это собственными глазами.

Мы двигались еще несколько часов, но Земля все не "отпускала". Я неосознанно дотронулся до синего камня, висящего на шнурке у меня под свитером, и вдруг подумал о том, что кулон, который я так хотел подарить Джой, похож на мою планету.

Забавно, у меня никогда не было родины. Я не знаю, где родился, да и вырос в самых разных местах, и даже Нью-Йорк, который я знал досконально, не был моим родным городом. Я никогда не думал, что я смогу ощутить странную теплоту к огромному шару, что оставался позади флайера.

– А это что за хрень? – сказал я через полтора часа, повернув наконец голову в другую сторону. Мы двигались к явно искусственному объекту, висящему в пространстве перед нами. Объект был…космическим кораблем?

Всем известно, что космических кораблей таких размеров не существует. Есть ракеты. Есть спутники. Есть флайеры, вроде того, в котором летели мы. Но на объект таких размеров понадобилось бы огромное количество энергии – чтобы он мог двигаться, вырабатывать кислород для экипажа, чтобы приборы, обеспечивающие его жизнедеятельность, могли работать. Навряд ли хоть у одного из государств мира хватило бы денег и возможностей – а может и просто смелости – на то, чтобы отгрохать такую махину.

Мозаика, начавшая складываться еще месяцы назад, после сообщения о том, что нашлась первая база "Альтернативного мира", внезапно обрела целостность. Корабль. Космический корабль, прям как в фантастических книжках.

– Мать честная, – пробормотал я себе под нос, – Вот оно что… Вы строили корабль. Поэтому вам понадобились Чейсы, и все остальные тоже.

Но, чуть не сказал я, для чего нужен этот черный металлический монстр, выглядящий как привет от "Звездных Войн"? К счастью, я вовремя прикусил язык. Вряд ли Синклер сказал бы мне правду, а даже если бы и сказал, я уже не был уверен, что хочу знать ответ.

– Но я вам зачем? Для чего вам я? Вы что, один из этих чертовых маньяков-педофилов, или еще что-то? Потому что я не верю в то, что нужен вам только потому, что я – хороший аналитик!

Сказался дерьмовый долгий день. Сначала эта проклятая женщина, потом путешествие в космос и теперь вот это… Наверное, я уже заработал себе право немного поистерить.

Синклера аж перекосило.

– Мальчик, у тебя скверное воспитание и ложное представление о мире, – сказал он, передернувшись. Я мрачно наблюдал за тем, как он ищет что-то в карманах. Наконец, он вытащил кожаный бумажник и, достав тончайшую пластинку, нажал на кнопку и бросил на стол, – Смотри!

Я взял в руки голографию осторожно, как ядовитую змею. На ней было изображение Синклера, который держал за плечи смеющегося мальчишку лет семи-восьми. У парня были темные кудри и серые веселые глаза, загорелая кожа, и едва заметный тонкий шрам над правой бровью. Синклер на фотографии был моложе и, как мне показалось, намного счастливей.

Я перевернул фото и увидел на обороте надпись, сделанную детским крупным почерком: "Деннис и Папа". Если верить дате, фотографии было около восьми лет.

Я поднял на него взгляд.

– Это…Ваш сын?

Поль Синклер медленно кивнул.

– Да. Он был бы твоим ровесником, мальчик, – сказал он, со странной печальной улыбкой.

– Был бы? – переспросил я, очень надеясь, что всегдашняя проницательность меня обманула. Но Синклер ответил, не отрывая взгляда от фото:

– Это наша последняя съемка. Восемь лет назад мою жену и моего сына убили по приказу американского правительства, а меня, воспользовавшись ситуацией, выжали с поста премьера моей страны. А знаешь почему, мальчик?

От его мягкой улыбки у меня побежали мурашки – Синклер не выглядел рехнувшимся, но и нормальным его назвать было сложно.

– Почему? – спросил я.

– Да потому что почти никто в Канаде не хотел объединяться в одно государство с Соединенными Штатами. Их взорвали у меня на глазах. Так что, не надо считать меня чудовищем, юноша.

Я заткнулся и молчал до самого момента пристыковки флайера к кораблю.

* * *

Давным-давно, лет в семь, я – как и многие мальчишки – увлекался коллекционированием моделей. Кто-то собирал миниатюрные копии гоночных машин, кто-то парусники, а мне, с молчаливого попустительства тогдашнего мамашиного хахаля, подфартило на серию "космос". Потенциальный папочка – назовем, его, скажем, Тед – был механиком и сам "болел" моделями, и заразил меня. Я хорошо помню, как целый месяц увлеченно искал, менялся, находил, до того самого дня, пока мы не тронулись с места в очередной раз, и Тед оказался не у дел. Мою коллекцию мать сплавила ему на прощанье, увлекаться стало нечем, и вскоре я об этом позабыл.