Текст книги "Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера"

Автор книги: Гала Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Риди всегда говорил, что я похож на неисправный электроприбор: сначала коплю в себе эмоции, а потом происходит замыкание, бах-бах, и пожар. Пожары в моем исполнении обычно были катастрофичнее знаменитых калифорнийских и опаснее торфяных. Обычно, мне удавалось как-то контролировать свои эмоции, но нахождение в четырех стенах отвратительно влияло на мою выдержку.

Так, Чарли, спокойно. Без истерик. Нервничать и срываться сейчас было нельзя. На кону стояла не только моя, если уж объективно, дешевенькая такая душонка, но и жизнь Питера. И Джой. Мне надо было выбраться отсюда, выбраться во что бы то ни стало, чтобы найти их и вернуться домой, чтобы Дик не беспокоился и…и…

Я запнулся. Я даже не думал раньше, зачем мне нужно вернуться в "Новый дом". Какой, к шутам, очередной приют, если мне было хорошо и славно в любом кабаке, на любой улице любого города мира, если раньше мне хватало для жизни лишь чего-нибудь пожрать, выкурить оставленный какой-нибудь доброй душой окурок или косяк, стащить пару долларов из чужого кармана? Зачем – если мне было легче там, где я никому ничего не был должен?

Наверное, потому, подумалось мне уж совсем тоскливо, что чертовому интернату Полины Чанг, получалось и впрямь стать домом для всех тех, кто туда попадал. Потому что там, в той, оставшейся за бортом неизвестного флайера, жизни, остались Дик Риди, Рахиль, даже чертов филантроп Лестер, и близнецы – в общем, все те, кто был мне дорог. И только Питер и Джой были где-то здесь, совсем рядом, но найти их я смог бы только выбравшись из этого дерьма.

Просидев еще сутки, но уже без еды, я укрепился в желании побыстрее вылезти из этой дыры. На следующий день, когда я уже озверел от голода и желания разнести все в округе к такой-то матери, за мной пришли.

– Здравствуй, Чарли, – сказал высокий крепкий мужик с армейской выправкой, с острым худым лицом, похожим в профиль на лезвие бритвы. Откуда он знал мое имя оставалось только догадываться, но его улыбка меня не впечатлила.

– И вам туда же, – сказал я невежливо, – Предлагать присесть не буду, я думаю, сидеть на полу вам не понравиться.

Мужик ухмыльнулся и уселся прямо на пол:

– Да ничего, нормально, – сказал он, – Есть хочешь? Могу позвонить, чтобы сейчас принесли.

– Да катитесь вы, – предложил я, плюхнувшись напротив, – Игра в хорошего и плохого полицейского – это глупо. Можете не кормить меня, можете пристрелить – кстати, так, наверное, и надо было сделать сразу, мне плевать. Понятно? Пле-вать, – по слогам повторил я, – И, кстати, если уж вы знаете, как меня зовут, то было бы неплохо узнать ваше имя.

– Поль Синклер, – бросил он. Судя по имени и акценту, он был из Канады. Я присмотрелся к его лицу: спокойные наблюдательные светло-карие глаза, короткий агрессивный ежик, нос с горбинкой, узкие губы – признак душевной холодности, если верить физиогномистам, которым я никогда не верил. – И я вовсе не собираюсь играть с тобой ни в какие игры, мальчик.

– Тогда какого хрена я здесь? – взорвался я.

То, что в одной комнате со мной находится потенциально очень опасный человек, меня уже не тормозило. Изображать "Нервную Нелли" было одним из моих самых любимых занятий во все времена, и я всегда справлялся с этим на ура.

– Это случайность, – развел руками Синклер. – Ты просто не вписался в наши планы.

– Планы? Какие к чертям собачьим планы? Мы летели в Вену, на конференцию! На конференцию, вашу мать!

– К моему сожалению, у меня были планы на твоего друга и его сестру.

– У вас? Да кто вы вообще такой?

– Я уже представлялся, – напомнил он, – Меня зовут Поль Синклер. Что еще тебя интересует, мальчик?

– Я вам не мальчик, – огрызнулся я, – А подросток в самом критическом возрасте. Так что, давайте уж без виляний.

Я думал, что сейчас меня быстро поставят на место, но, к моему удивлению, Синклер оглушительно расхохотался.

– Ох, – сказал он, вытирая выступившие слезы, – Конечно, мистер и мисс Чейс предупреждали меня о том, что их друг весьма прям в словах, но я не ожидал, что настолько.

– Вот ведь незадача: сюрприза не удалось, – съехидничал я, но упоминание о Питере и Джой меня успокоило. – Так какого рожна мы посреди гребаной пустыни, а не в прекрасном городе оперы и пирожных?

– Ты все-таки хочешь есть? – задал встречный вопрос Синклер. Я разозлился:

– Не купите! Даже не пытайтесь. Я просто хочу все знать.

Хотя есть я, безусловно, хотел. Но поддаться сейчас было бы глупо. Кажется, я уже создал себе в глазах этого парня образ чертовски разозленного школьника, который хочет понять, что происходит.

– Ну, хорошо, – сказал, наконец, Синклер, – Что ты знаешь об истории, мальчик? Ладно, извини, Мистер Подросток.

Его тон малость сбивал меня с толка. Передо мной на грязном сером полу сидел высокий сильный мужчина в камуфляже, на поясе у него висел пистолет, а говорил он со мной как учитель с не очень умным школьником…и этот голос, спокойный, богатый интонациями, странно знакомый голос… Я даже не обиделся на насмешку, которая прозвучала в нем предельно явственно, слишком уж ситуация была нелепой.

– Историю я знаю достаточно хорошо, – резко ответил я. – И, подозреваю, вы тоже.

– Тогда ты должен знать, что история имеет тенденцию повторяться. Так сложилось, что на Земле всегда было множество государств со своими традициями и законами, а сейчас, к концу двадцать первого века, происходит объединение в Земную Федерацию.

– А что в этом плохого? – спросил я, неожиданно даже для себя, поддаваясь влиянию этого странного человека. Его тонкие губы изогнулись в усмешке:

– Ты когда-нибудь слыхал про Вавилонскую башню, мальчик?

Ну конечно, хотелось сказать мне, моя мамаша была ирландка и католичка, еще бы мне не знать библейских сказаний, которыми она меня пичкала в мои лет так шесть-семь. Вместо этого я утвердительно кивнул:

– Я же сказал, что хорошо знаю историю.

– Тогда ты должен помнить, чем закончилась история объединения всех народов, – невозмутимо продолжил Синклер. – Возгордившихся людей, которые решили добраться до небес, попросту выкинули с Башни, и лишили возможности понимать друг друга.

– И что? – не понял я.

– Сейчас происходит то же самое, мальчик. Организация, которую я возглавляю, выступает против глобализации и объединения государств в Федерацию.

– Мне вы зачем этом рассказываете? – искренне подивился я. Пока я знал это все из рассказа Риди и тех разрозненных клочков информации, что были в Сети.

– Ты – фактор Х в этой игре. Ты не должен был оказаться здесь, и, если я понял правильно, вообще в этой школе для одаренных. Слишком много случайностей – это подозрительно. Но ты мне интересен.

– Вот спасибо, – отозвался я ядовито, – Мне вообще непонятно какого черта вам нужны были родители Питера и Джой, и вообще, зачем надо было похищать ученых с Луна-Сити? Вы говорите, что я– "выскакивающая" в вашей игре, но я даже не понимаю, что это за игра! Допустим, вы против Земной Федерации, но что мешает просто заявить об этом? Я не понимаю!

Синклер окинул меня пронизывающим взглядом. Кажется, я слишком разболтался, подумал я с каким-то странным чувством безразличия. Этот человек видел меня насквозь, и, судя по всему, увиденное его забавляло.

– Ты, мальчик, подумай, – сказал он, поднимаясь, – У тебя будет на это много времени.

– Я увижу Чейсов? – спросил я, так же, рывком, вскакивая на ноги. – Меня так и будут держать в этом склепе?

– Сейчас тебе готовят комнату в жилом крыле. Роберт проводит тебя туда через несколько часов, и там ты сможешь увидеться со своими друзьями. Я не мог определить тебя туда, пока не имел о тебе информации, Чарли.

– И много узнали? – вызывающе спросил я. Мое нахождение здесь становилось понятным и оттого бесило еще больше. Конечно, это ведь так замечательно, ты, Чарли, посиди-ка малость в четырех стенах, пока мы узнаем детали твоей весьма сомнительной биографии!

Синклер сказал серьезно:

– Достаточно, чтобы сделать выводы о твоих аналитических способностях. Чемпион Северной Америки по шахматам, не так ли?

Мысленно я возвел очи к небу: и сколько мне еще будут вешать это чемпионство? Доказывать Синклеру, что я жульничал как последний дворовый игрок, я, правда, не стал. Если меня считают хорошим аналитиком, это козырь в моем рукаве, а не в рукаве противника.

– Ну, было такое, – кивнул я. Он уже был у двери, но обернулся:

– Будем считать, что ты перестал быть "выскакивающей". Мне нужны толковые люди.

И вышел. Дверь тотчас автоматически закрылась. Мое скептическое "Ага, разбежался", отраженное на лице, так и не успело вылиться в слова, и только после ухода Синклера я наконец вспомнил, кто же все-таки этот тип.

* * *

Мой сторож Роберт, чье имя я узнал из разговора с Синклером, и впрямь пришел через пару часов. Миновав несколько сотен метров узких коридоров, полных ответвлений и дверей, мы, наконец, попали в отдельное крыло, где сновавшие туда-сюда люди были одеты не в форму, а в гражданские костюмы. Было прохладно, удивительно насколько, учитывая что там, за стенами, была жаркая пустыня, и я как-то не сразу сообразил, что огромный бункер скорее всего построен под землей – этим убивалось двое зайцев: прохлада в помещении и незаметность при поиске с неба. Учитывая спутниковую систему навигации, здание наверняка построено с расчетом полного слияния с песком.

Роберт завел меня в аскетично обставленную комнату и дал короткие, но ценные указания:

– Из жилого сектора без сопровождения не выходить. На улицу не выходить. Попытка бежать карается расстрелом, а даже если и сбежишь, в пустыне не выживешь. В лаборатории не соваться.

– Дышать-то хоть можно? – съязвил я, – или лучше сразу прибиться об косяк, чтобы проблем не создавать?

– Это твое дело, – сказал он и оставил меня одного.

Я осмотрелся. Не мне жаловаться на отсутствие изысков интерьера, доводилось ночевать и в коробках из-под холодильников, и в камере, поэтому комната, в которой была кровать, полка с книгами и тумбочка, на которой валялся мой рюкзак, показалась мне почти дворцом. Я кинулся к рюкзаку.

– Черт!

Так и есть. Рубашка, которую я сунул, собираясь в Вену, была выстирана и выглажена, несмотря на то, что я этого отродясь не делал, а вещи сложены в том идеальном порядке, который подвластен только профессионалам обыска. Как я и ожидал, теперь в рюкзаке было пусто как в холодильнике после вечеринки. Черт, черт, черт!

Больше всего на свете я ненавижу не то, что меня держат под замком, не то, что какой-нибудь долбаный тип вроде Дика Риди изо всех сил пытается наставить меня на истинный путь – черта с два! Больше всего я ненавижу что-то не понимать.

Наверное, этим я уподобляюсь Риди с его маниакальным стремлением расставить все по полочкам: кое-что у него я все-таки перенял. Я, если чего-то недопонимаю, будь то математическая задачка или то, как сделать удар по печени максимально болезненным для оппонента, я спать не буду три ночи, но выработаю систему. Шахматы дисциплинируют мозг будь здоров, лучше любой другой игры.

Я бросил рюкзак на пол и уселся рядом.

– Итак, что мы имеем? – вопрос, заданный вслух был риторическим. Не то чтобы отвечать было некому, просто те разрозненные кусочки знаний, что были у меня сейчас в наличии, никак не сходились в стройную целостную систему. Я просто не понимал, и это меня бесило.

Была таинственная организация, цель которой – борьба с глобализацией – явно была надумана. Были похищенные люди, каждый из которых так или иначе был связан с изучением космоса. Был человек по имени Поль Синклер – и это было его настоящее имя – некогда бывший премьер-министром Канады, не продержавшийся даже половины срока. В новостях говорили, что он был настроен против объединения в Североамериканский Альянс, и его "зажали" (об этом я читал, когда жил в Европе: наши журналюги об этом не заикались). Были дети вышеупомянутых гениев. И был малолетний тип, которого вечно тянет на подвиги. А все вместе это было качественным бредом.

Сейчас я бы все отдал за крепкий свежий кофе и пару-другую сигарет, которые всегда стимулировали мою умственную деятельность, но с этим дело обстояло туго. Да, наверное, и курить здесь было нельзя, все-таки мы находились под землей. С другой стороны, одернул я себя, у подобной организации наверняка хватило бы денег на грамотную вентиляционную систему. По идее, надо было бы, наверное, встать и посмотреть что там с вентиляцией (опыт показывает, что знание о таких вещах очень даже пригождается в ситуациях форс-мажора), но энергии не хватило даже на это. И надо было мне отказываться от еды? Ужин, на который полагалось придти в столовую, намечался только часа через два, а где она находится, я не спросил. А вот мысль найти столовку было удачной: я уже даже поднялся, когда дверь распахнулась, и в комнату вихрем влетели двое. Я не успел очухаться, как оказался в чьих-то объятьях.

– Чарли! Чарли, мерзавец ты злостный, сукин ты сын, красотуля ты замечательный, слава богу: живой! – я зарылся лицом в копну светлых волос, от которых исходил яблочный запах.

Джой. Боже мой, за эти дни я почти забыл, каково это: находиться рядом с Джой, чувствовать это сумасшествие при запахе ее волос, при каждом легком прикосновении…

– Эй, а со мной пообниматься? – ухмыльнулся возвышавшийся над нами Питер. Мы с Джой резко отпрянули друг от друга, будто нас застали за чем-то неприличным. Я почувствовал, как начинаю мучительно краснеть. Я посмотрел на Джой и увидел, как она прячет лицо в волосах.

Питер ухмыльнулся со здоровой долей цинизма. Его, судя по всему, ситуация забавляла: все-то он понимал.

Мы торжественно пожали друг другу руки, и, наконец, обменялись новостями.

Как оказалось, в то самое время, пока я сидел взаперти, жизнь вне моей камеры была куда как полна жизни. Я был "выскакивающей", а Питер и Джой – персонами VIP, поэтому им обеспечили более теплый прием.

– Этот Синклер дал нам поговорить с мамой и папой по видеофону. Они не здесь, или он не хочет говорить, что они здесь – черт его знает. Похоже, таких лагерей у "Альтернативного мира" не один и не два. Или даже и не десяток, – сказал Питер задумчиво.

Джой сидела, подперев ладонью щеку, и вид у нее был грустный.

– Мы даже не знаем, когда увидимся с ними, – она говорила о родителях, понял я. И понял еще одну вещь: сейчас этим двоим было плевать на политику, плевать на то, где мы, и почему. Синклер мог вернуть им родителей – и это было главное.

Если меня кантовали несколько дней, то их привели к Синклеру сразу. Разговор был недолгим: он лишь дал им поговорить с родителями, и объяснил то, на каких условиях они будут здесь находиться. "Альтернативному миру" нужны были разработки Чейсов. Очевидно, в какой-то момент, Мелани и Лоуренс отказались от работы, и этот ублюдок Синклер решил воздействовать на них через детей. Питеру и Джой дали свободу перемещения по жилому сектору, без захода в научно-исследовательский отсек, но их жизнь теперь зависела от того, как быстро их родители смогут выполнить заказ "Альтернативного мира".

Равно как и моя.

Меня могли прикончить сразу же. Помогло то, что Питер успел в разговоре сказать родителям обо мне, и те поставили Сиклеру условие: жизнь троих, а не двоих детей в обмен на то, что они делали. То, что он потом узнал обо мне, было, видимо, его личной инициативой.

Обо всем этом Питер рассказывал, потупив глаза.

– Ты извини, что втянули тебя во все это, – сказал он негромко, – и Вену не увидели, и вот это все…

Я махнул рукой: мол, да ладно, с кем не бывает, и поймал удивленный взгляд Джой. Что ж, если бы они пропали, а я остался в "Новом доме" – это было бы намного хуже.

Год назад, в Детройте, мне не повезло принять участие в одной драке. Две банды делили территорию, а я, дурак, не зная этого, ошивался на улицах и занимался тем, что воровал кошельки у добропорядочных граждан. Как следствие, попал в разборку, где меня и пырнули ножом с молчаливого согласия обеих сторон и копов, которые по тому району ходили исключительно по трое и с оружием. После этого попал в больницу, а потом Дик, изворчавшийся как старый холодильник, определил меня в последний, до "Нового дома" приют, потеряв, видимо, всякую надежду на мое так называемое "исправление". После больницы я понял две донельзя элементарных истины: что лезть в чужие разборки глупо, и что жизнь у каждого из нас одна. Целый год после этого я старался придерживаться этих истин, и не ходить не по краю. Что бы там не думал Риди, я стал осторожнее, и даже мои знаменитые "взрывы", когда я сносил всё на своем пути, стали реже. Шрам от ранения давно уже зажил, оставаясь лишь тонкой белой полосой на коже, но память осталась. И вот теперь я нарушил оба своих кредо, и влез в такое колоссальное дерьмо, которое грозило не только целости моей шкуры, но и чему-то куда большему.

Жизни тех, кто мне дорог.

Может, я даже и считал, что Синклер в чем-то прав. Создание единого государства, объединяющего весь земной шар было, как врали политики и писаки, экономически целесообразным, исчезали границы, отпадали визовые режимы, и человек с любого конца Земли мог жить там, где ему нравилось, а не там, где он имел право. Но одновременно смешивались даже те культуры, которые по определению были уникальными. А я винегрет не люблю. Тем более, что есть государства, которые привыкли навязывать свое при любом раскладе. "Альтернативный мир", будь он легальной организацией, собрал бы до черта сторонников, но Поль Синклер решил по-другому. Став террористической, по сути, организацией, "альтернативщики" начали убивать и использовать людей, и вот это меня не устраивало. Очень не люблю быть использованным и убитым, знаете ли.

– А пойдемте есть, – жизнерадостно предложила Джой, – Я просто умираю с голода.

Я согласно кивнул: есть хотелось и мне.

– А что, нет ни одного места, откуда можно было бы вылезти в Сеть и дать о себе знать в ФБР или в полицию? – спросил я по дороге в столовую. Питер хмыкнул:

– Если бы… Я бы взломал какие угодно пароли, если бы была возможность.

– Вот черт, – отреагировал я, – Что, вообще никак?

– Вообще! – повысил голос Питер, и я понял, что задел больную струну. – Единственный во всем крыле комп с Сетью в кабинете здешнего коменданта, Скадера, а ключи от него нам заказаны. Вот и все, – его голос стал тише.

Я уже пожалел о том, что начал этот разговор – повисла долгая напряженная пауза. Мы дошли до столовки и взяли себе по обеду. Я молча озирался по сторонам: светлое большое помещение, столы, казенная еда. Если мои подсчеты были верны, то человек триста за один раз здесь умещались вполне.

Значит – если, конечно, здесь нет еще пары-тройки таких столовых – все население базы составляет не больше пятисот человек. Я еще не вполне понимал, зачем делаю это, но инстинкт самосохранения, который так или иначе присущ любому, кто хоть чуть пожил на улице, говорил, что так надо.

Обед как раз начинался и зал наполнялся народом:

– И как он выглядит, комендант-то? – спросил я. Комендантов любого общежития всегда надо знать в лицо, это я, спасибо моей драгоценной мамаше, усвоил хорошо.

Питер кивнул на проходящую мимо группу из пяти мужчин и одной высокой темноволосой женщины:

– Вон он, – и указал на мужика в застегнутом, несмотря на жару, синем кителе. На вид ему было лет пятьдесят, но форму он не потерял. Прямая спина и плавные спокойные движения. На злобных теток из приютов он не походил. К сожалению. С тетками у меня проблем не возникало.

Разговор на публике не клеился. На нас явно обращали внимание, вокруг были одни взрослые, и подростки (хотя Питер уже был ростом с самых высоких из присутствующих) среди них выглядели как паук на взбитых сливках. Хотя редкие из обедающих были вооружены, я все-таки предложил, допивая обжигающий чай:

– Может, пойдем отсюда. Не люблю, когда все косятся, прямо кусок в горло не лезет.

Питер саркастически хмыкнул: я стрескал весь обед, и увел из под его носа его же пирожное, и, при этом, даже не думал переживать.

– Пойдем, – легко согласилась Джой. Ее это повышенное внимание тоже не радовало.

– Есть идея, – заявил я, едва мы вышли из зала. – Но обсудить надо в месте, где нет "прослушки".

– Пошли, – сказал Пит.

Далеко идти не пришлось: он затолкал нас в небольшой склад за кухней, взломав пароль на электронной двери секунд за десять. Как он объяснял потом, это было элементарно, защита была слабенькая, для роботов – поваров, а не для "дипломированного специалиста, лучшего, на сегодняшний день, на Восточном Побережье". Что ж, скромность – отличительная черта семейства Чейс, подумал я, но ничего не сказал.

– Ну и какая идея тебя осенила? – поинтересовалась Джой, осматривая ящики с консервами, сложенные в аккуратные горочки.

– Мы можем украсть у коменданта ключ к комнате и вылезти в Сеть, – выпалил я. Брови Джой медленно поползли вверх:

– Чарли, ты в своем уме? Если Скадер или сам Синклер нас на этом поймают, мы – трупы. Гарантированно!

– Тогда это должен сделать я!

Я и сам не понял, как это сказал. Я – не потенциальный суицидент или – упаси Господь – альтруист. Я нормальный пятнадцатилетний парень, который чертовски любит жить, и терпеть не может ненужный героизм. За всю свою жизнь я сделал ради кого-то, а не во имя собственной безопасности, поступок-другой, не больше. Честно говоря, я даже место в транспорте и то не уступаю, и, поэтому, эта непонятная жертвенность изрядно удивила меня самого.

– Разрешите-ка мне вставить свои "два цента" в вашу, безусловно, милую беседу, – язвительно начал Питер, – Во-первых, Джой права, и это действительно опасно. Во-вторых, друг мой Чарли, тебя случайно не били чем-либо тяжелым по голове в последнее время?! А то создается впечатление, что ты малость не в себе! Я не позволю тебе – кретину, рисковать собой из-за кого бы там ни было. Ясно?

– Ясно, – сказал я, – Я действительно кретин. Именно поэтому я буду поступать так, как считаю нужным.

– Чарли! Это – опасно!

– И что?

– А то! Никаких необдуманных поступков мы совершать не будем.

Мне нравится Питер. Честное слово. Но вот когда мной начинают командовать, я брыкаюсь.

– Знаешь что, Питер, – начал я, постепенно закипая, – Ты – может, и не будешь! А я не собираюсь тусоваться здесь, зная, что есть возможность сообщить Дику о том, что здесь происходит. Разговор окончен! – сказал я, заметив недовольство на лице Пита, и вышел, хлопнув дверью.

* * *

Настроение было паршивое.

Я сидел в чужой мне комнате с серыми стенами, где не было даже окна, и вспоминал уютный беспорядок своем залитом солнцем жилище в "Новом доме". Не прошло и недели с того дня, как мы сели в серебристый флайер, а казалось – годы. И сегодняшний разговор это мне показал со всей отчетливостью.

В дверь коротко стукнули.

– Войдите, – крикнул я.

Вошла, к моему изумлению, Джой.

– Не помешаю? Или ты предпочитаешь сидеть в позе задумчивого героя у камина.

– И попивать мартини с долькой лимона, есть фондю и слушать оркестровую версию "Yesterday", – с энтузиазмом подхватился я, но сдулся, – На самом деле, я просто сижу на кровати и думаю о том, что жизнь – чертовски дерьмовая штука.

– Да уж, за это стоит выпить, – усмехнулась она одними губами. Глаза оставались серьезными.

– Джой, если ты пришла по просьбе своего брата, и собираешься читать мне лекции о примерном поведении, то предупреждаю сразу – это бесполезно, – сказал я, выпрямляясь. Джой села рядом.

Я старался не смотреть на нее, но в поле зрения постоянно попадали то длинные светло-русые волосы, то родинка на шее, то удивительные синие глаза. Мы сидели так близко, что я мог чувствовать запах ее волос, тепло, исходящее от кожи. Она не спешила отвечать, и мы сидели в тишине, нарушаемой лишь нашим дыханием.

Мое тело отреагировало на ситуацию по-своему, и меня это напугало. Я поспешно отодвинулся и вопросительно хмыкнул.

– Я вовсе не собираюсь читать тебе нотаций, – сказала она, наконец.

– Вот как?

– Да. Я считаю, что ты прав. Пит трясется над нами как курица-наседка.

Я не стал сейчас говорить о том, что в отношении младшей сестры у него были на то веские основания. Джой была та еще штучка, могла выкинуть любой фортель, так что я бы на его месте запер ее в комнате, этаже так на восьмом, чтобы не могла выбраться, и вдобавок, поставил бы человек десять ее сторожить.

– Уточнение, – произнес я, – Ты – его младшая сестра. Поэтому он обязан быть наседкой.

– Ты – зануда, такой же, как и он!

– И ты пришла, чтобы сообщить мне об этом лично?

Джой убрала со лба упавшую прядь. Я в этот момент вел с собой тяжелую внутреннюю борьбу – главным моим желанием было поцеловать ее, но мозг приводил контр-доводы. Я не ее парень, она знать меня не хочет, ее брат меня убьет, если я до нее дотронусь, и откуда вообще я могу знать – чувства это, или внезапно вспыхнувшее с новой силой половое созревание. В итоге, ничего у меня не вышло. Я ничего не решил – потянуться ли губами к ее губам, или навсегда забыть об этом наваждении.

– Нет, – сказала она, – Я пришла, чтобы помочь тебе. Надо отсюда выбираться. Питер просто дурак, что этого не понимает. Он не хочет уходить, потому что у Синклера папа и мама. Он думает, что если они сделают то, что нужно Синклеру, мы будем вместе.

– А ты? – вырвалось у меня. Джой помолчала секунду, потом пожала плечами:

– Я почти их не помню, Чарли. Это для Пита дом остался на Луне. Для меня, дом – это школа, а моя семья – это Пит, Полина, ребята. Вот так то. Я, наверное, говорю ужасные вещи, но это действительно так.

– Они не ужасные! – воскликнул я. И подумал о собственной матери.

Почему-то такие вещи приходят в голову в самый неподходящий момент. Внезапно я вновь пережил историю месячной давности, и меня передернуло. Наверное, то, что я думал о женщине, которая меня родила, тоже можно было назвать "ужасной вещью". Но я не отказывался от собственных мыслей в угоду тому, что обо мне могли подумать. Плевать!

– Ну так что? – спросила Джой, – Что мы будем делать?

Я чуть не грохнулся со стула:

– Не понял…

Гримаса, появившаяся на лице Джой, мигом напомнила мне первые дни нашего знакомства. Она возвела очи к потолку и вздохнула:

– Какая часть вопроса "что мы будем делать?" тебе непонятна, Чарли Рэндом Рихтер? Или слухи о твоей умственной неполноценности все-таки оказываются правдой?!

– Ну… во-первых, эти слухи распространяла ты, – парировал я, – А во-вторых, никакого "мы" не будет. Питер мне точно голову оторвет, если с тобой что-нибудь случится!

– Ну да, с твоей активной мозговой деятельностью это не так уж актуально!

– Сука! – не выдержал я. И тут же опомнился. Боже праведный, как я мог это сказать ей в лицо!

Джой, к моему великому изумлению, не набросилась на меня с кулаками, и не расцарапала лицо. Она расхохоталась.

– Боже, Чарли, ты все-таки еще большее хамло, чем я! И как Полина не вешалась от нас двоих, пока мы были в школе?

Она все смеялась, и я понял, что все-таки в чем-то ошибался. Я покраснел: молоточками застучала в висках кровь, и в глазах стало темно.

– Извини. Я не хотел говорить о тебе так.

Джой лишь отмахнулась:

– Пустяки, бывает! Ну, так что мы будем делать?

Всё, понял я. Попал. Джой Чейс не из тех, кого легко отшить, если уж она прицепилась, то это надолго. Я всерьез начал прикидывать, каким образом буду скрываться от Питера, если он обнаружит заговор, который мы плели за его спиной.

– Надо продумать, – сказал я, – Надо все тщательно продумать.

* * *

В воровском мире славного города Нью-Йорка и, если уж быть совсем честным, то еще нескольких десятков городов Матушки Земли, меня знавали как Чарли-карманника. Если там мал ростом, умеешь производить приятное впечатление (те, кто знал меня недолго, утверждали, что на первый взгляд я его производил), и владеешь хотя бы простейшими навыками, то успех на этом поприще тебе обеспечен. Уж мне-то можете поверить.

Конечно, совсем уж профи я не был. Не то чтобы я мучался угрызениями совести после каждого обчищенного кармана, просто когда-то очень давно мне все-таки привили дурацкие принципы типа "не укради". Я воровал не из озорства или желания кому-то что-то доказать (хотя нет, было и такое…), а больше по голодухе. Теоретически, государство должно было платить мне пособие как детдомовцу, но поскольку я за последние лет пять поменял с двадцать всяческих приютов, концы были потеряны.

Так или иначе, в моем арсенале было не так уж много способов обирания ближних, хотя и имеющихся было достаточно, чтобы укатать меня в колонию для малолеток года так на три-четыре, что, несомненно, было рождественской мечтой Дика Риди на протяжении последних лет. Одним из методов, которым я пользовался чаще всего, был простейший отвлекающий момент. Нет ничего проще, чем налететь на человека в толпе, особенно, если у него заняты руки. То, что было в руках, от неожиданности рассыпается, я начинаю активно помогать и в этот момент просто беру то, что мне нужно. Разумеется, для начала необходимо понаблюдать за потенциальной жертвой: где человек носит деньги или ценные вещи, какая у него реакция, и так далее. Профессиональный "щипач" может "развести" так любого. Я обычно практиковался на провинциальных олухах, которые приезжают в большие города – уж очень забавно было наблюдать за каким-нибудь юным искателем приключений из Цинциннати, сбежавшим от папочки с мамочкой на выходные в Нью-Цорк: огромные глаза при виде небоскребов и смога, обязательное посещение Централ-Парка и прогулка по Бродвею. На большее у подобных типажей почему-то фантазии не хватало.

Иногда я "прокалывался". Но вот Джой, которой я рассказывал свой план, знать это было совершенно необязательно. Один чувак из "профессионалов" как-то сказал мне такую вещь: когда сомневаешься в успехе, обязательно случается какой-нибудь промах. У меня такое бывало, и я принял совет на вооружение.

– Слушай, а ты ведь не воровал с тех пор, как попал в "Новый дом", верно? – поинтересовалась Джой, после того, как я честно признался в том, что мне приходилось делать и такое, чтобы выжить. Отчего-то она не удивилась. Я погрешил на Питера, который мог от души и в простых словах рассказать сестре мою историю, но она только пожала плечами – дескать, всегда подозревала.

– Ну да.

– Навыки не потерял? – спросила она обеспокоено. Я криво усмехнулся:

– Не переживай. Это как езда на велосипеде – раз научился, уже никогда не забудешь.

Забыть и впрямь было непросто. Особенно те моменты, когда меня ловили. Я не оправдываю себя – воровство это не способ заработка, и я вполне мог наняться на работу каким-нибудь уборщиком, или оставаться в приюте, на полном попечении государства, и у каждого из нас всегда есть выбор… Но я до сих пор не понимаю, какого хрена надо было каждый раз бить уличного мальчишку, стянувшего у тебя десять долларов, чтобы не сдохнуть прямо на этом самом асфальте от голода и холода, не понимаю, почему есть люди, которые словно ждут такого момента, чтобы выместить всю свою злость на том, кто заведомо младше и слабее.