Текст книги "Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера"

Автор книги: Гала Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Что ж, по крайней мере, лицо у него было виноватое. Я сменил гнев на милость.

– Да ладно. Откуда это все? – я сел рядом и кивнул на бардак, который творился на полу. Питер невесело усмехнулся:

– Это все, что отдали нам военные. То, что нашли тогда на этой базе, на Севере.

О том, что база актива "Альтернативного мира" располагалась недалеко от полюса, я уже знал от Дика, и потому не удивился. Гораздо более странным выглядело то, что вещи, принадлежавшие Чейсам, отдали Питеру и Джой, а не зажали для непонятных опытов.

– А что тут?

– В основном, записи. Семейные фотографии… я уже многого и не помню, оказывается… Мамины дневники, она вечно вела дневники.

– А это что? – я поднял с пола совсем светлую бумагу. На ней было написано тем же разборчивым мелким почерком, что и на остальных, только вот время написания, похоже, было совсем недавнее, чернила казались намного темнее. – "Погодное явление – моя дочь – комиксы про супергероев". Здесь еще приписка: "ключ от всех дверей".

– Шторм, – отозвался Питер. Сравнить Джой со штормом было конечно очень верно, но как-то не-отцовски, подумал я и хмыкнул. Пит улыбнулся, – В смысле, когда родилась Джой, мама-то была в больнице, а мы вообще остались в другом штате из-за штормового предупреждения. Это у нас с отцом была такая игра, он загадывал загадки, а я отгадывал и получал за отгаданные то поход в зоопарк, то игрушки.

– Забавно, – я отложил листок в сторону и развеселился, – Шторм… Кто бы мог подумать… Твой отец – шутник!

Я подавил легкий припадок зависти (у меня-то отца не было вообще), и мы благополучно направились в студию.

* * *

В итоге, спектакль удался. Я снова остался героем первоклашек, Полина объявила мне благодарность за проявленную инициативу, и несколько последующих часов я принимал открытки от малышей. Питер торжественно вручил мне новую губную гармонику взамен моей старой, которая издавала натужные хриплые звуки, Натали – маленький амулет на шнурке, который надо было носить на шее, близнецы скинулись на теплый свитер, который был весьма кстати, учитывая скудость моего гардероба. От Рахиль я получил маленький ежедневник в кожаном переплете. На большее количество подарков я не рассчитывал, но в комнате меня ждали новый рюкзак от Полины и бумажный пакет. Развернув его, я обнаружил конверт с пачкой баксов и письмо от Дика.

"Здорово, Чарли!

Поздравлять тебя с Рождеством не буду, ибо прекрасно знаю, что ты терпеть не можешь праздники. Эти деньги меня попросила передать тебе твоя мать. Конечно, компенсацией за последние шесть лет это не послужит, но на крайний случай можешь просадить их на тотализаторе.

Дик."

– Мать твою! – выругался я и набрал номер Риди, чтобы от души и в простых словах посоветовать ему, в какое конкретно место он может засунуть эти деньги. Но Дика не было ни в участке, ни дома, и даже мобильный не отвечал. Я оставил на автоответчике длинное, по большей части нецензурное послание, в котором, помимо ругани, задал вопрос об адресе своей мамаши, чтобы лично переслать ей ее гребаные деньги.

Настроение после этого испортилось. Мне уже не хотелось ни праздника, ни дискотеки – ничего. Злой и растерянный (и чего это ей вздумалось присылать мне какие-то деньги?) я заперся в комнате и выкурил пять крепких сигарет за раз.

В комнате было тихо, гул праздника был еле слышимым, и я порадовался тому, что есть место, где можно просто посидеть в одиночестве.

Одиночество мне не приедалось. За много лет я настолько привык к тому, что нахожусь один, и постоянное жужжание над ушами немного напрягало. Нет, мне, правда, было приятно, что у меня в кои-то веки появилось окружение, которому я был дорог не как талантливый карманник, а как человек. Меня радовал каждый день, проведенный вместе с друзьями, но иногда хотелось просто побыть наедине с собой. Беда в том, что каждый такой раз меня охватывало чувство грусти. Я пытался анализировать эти приступы, но натыкался на полное непонимание себя. Может быть, это было вызвано взрослением, может еще чем-то, я не знал. Это было, как и все, происходящее последнее время – учеба в школе для одаренных детей, влюбленность в Джой, непонятное появление моей матери – странным. Раньше я никогда не разбирал себя и свои поступки, мне гораздо проще было решить проблему более простыми способами – либо уйти, либо решить дело кулаками. А теперь все изменилось.

В дверь кто-то постучался.

– Открыто!

В комнату вошла раскрасневшаяся Рахиль в красивом красном платье.

– Почему ты ушел? – спросила она, коротко меня поцеловав, – Пойдем танцевать!

Я неловко отстранился.

– Извини, Рахиль, я устал.

– Чарли, пойдем! Там весело!

– Я же сказал, что устал! – резко ответил я, а потом осекся, – Извини, я не хотел так орать.

Наступила неловкая тишина. Рахиль прикусила губу.

– Скажи честно, если бы тебя пригласила эта Чейс, ты ведь согласился бы.

– Честно? – мне было стыдно говорить это. Я не хотел обижать эту красивую смелую девочку, не постеснявшуюся первой признаться в симпатии парню, и искренне пытающуюся сделать меня счастливым, но соврать в ответ на такой вопрос я не мог. – Честно – да. Прости меня, пожалуйста.

В карих глазах Рахиль блеснули слезы. Она судорожно вздохнула:

– Я так и знала. С Рождеством, Чарли, – бросила она и убежала. Я постоял мгновенье, а потом бросился за ней, но лишь успел увидеть шлейф алого платья в конце коридора.

Вот черт. Черт!

Веселого Рождества тебе, Чарли Рихтер!

Весь следующий день я пытался поговорить с Рахиль, но она старательно избегала любого общения со мной. Даже Питер заметил наши маневры и поинтересовался за обедом:

– Вы что, поругались?

– Расстались, – буркнул я.

– Ну, надо же, – он почему-то не казался удивленным. – И из-за чего?

Я в ответ посоветовал ему засунуть свое любопытство куда подальше. Пит укоризненно посмотрел на меня, а потом – многозначительно – на Рахиль, сидящую через пару человек. Она ела ирландское рагу, обильно поливая его кетчупом, и старательно делала вид, что меня не замечает. Глаза у нее были красные.

После обеда я выловил ее в коридоре.

– Рахиль, нам надо поговорить.

– Мы уже поговорили, – отрезала она.

– Пожалуйста.

В безлюдной по поводу праздников библиотеке, куда она все-таки согласилась зайти, было прохладно. Я сел на широкий подоконник, Рахиль устроилась в кресле.

– Говори, – предложила она. Я спрятал ладони в рукава свитера – вряд ли в помещении было настолько холодно – просто меня всегда знобит, когда я сильно волнуюсь.

И я совсем не знал что говорить – вот в чем дело. Я хотел переложить ответственность за наше расставание на нее, но сам же знал, что это нечестно.

– Меня не научили любить, – сказал я вместо этого, неожиданно для самого себя, нарушив гнетущую тишину. – Так уж вышло. Я умею злиться, ненавидеть, презирать, бояться. Я обижаю даже тех, кто мне дорог. Ты мне дорога. Очень. Но Джой…это другое дело.

– В чем же разница? – лицо Рахиль почти полностью скрывали густые пряди, и я не мог видеть ее глаз, но в голосе было сейчас явно не только любопытство.

– Я не умею любить, – повторил я, – И даже когда люблю кого-то, это чувство…оно дикое. Бесконтрольное. Чтобы не причинить людям боли, я и пытаюсь находиться подальше. Я не могу быть с ней. Но и с тобой тоже не могу.

Рахиль молча встала, подошла ко мне и ловким движением убрала мои отросшие лохмы за уши. В этом простом жесте было столько ласки, что я едва не закричал – я не был достоин ее.

– По-моему, ты просто не знаешь, чего хочешь, – сказала Рахиль мудро, и ушла, оставив после себя тонкий свежий запах духов, и ощущение теплоты ладони на моей щеке.

За окном опять летел белый невесомый снег. Мне было хорошо в такую погоду. Я люблю снежные зимы больше всех времен года, вместе взятых, быть может потому, что зимой мне спокойно. Зима – это словно передышка, время подумать перед стремительной весной, деятельным летом, хлопотливой осенью – целительный спокойный сон без преследующих меня кошмаров.

Странно, но зимой я чаще всего задумывался о будущем. Раньше, еще какой-то год назад, мне было сложно себе представить себя взрослым. Быть взрослым, в моем тогдашнем представлении, было иметь хату, тачку покруче и девчонку посимпатичнее. О том, откуда бы взяться у бездомного мальчишки с изрядно испорченной репутацией дому и машине, я не думал вообще. Пожалуй, я и не верил всерьез в то, что благополучно доживу до того возраста, когда люди начинают взрослеть по-настоящему. А сейчас – мне пятнадцать, и я уже хочу определиться с тем, куда идти, и чего я хочу от жизни.

А забавно, подумал я, как мои мысли соприкасаются с тем, что сказала Рахиль.

"По-моему, ты просто не знаешь, чего хочешь".

Я и в самом деле не знал. Все в "Новом доме", даже малыши, твердо знали, чем им хочется и нравится заниматься. Но наука была для меня темным лесом, даже если и были какие-то способности, момент был упущен. Это в пять лет можно из человека лепить все, что угодно, хоть гения. В пятнадцать – бесполезно. Оставаясь на улице, я рано или поздно либо стал бы "авторитетом" среди таких же придурков, как я, либо меня прибили бы за излишнюю инициативу конкуренты. Не сбеги я с того приюта для "трудных", следующим моим этапом была бы колония для малолеток или психбольница – на выбор. Сейчас я понимал это с неожиданной остротой. Но теперь я мог выбирать свое будущее сам, использовать все имеющиеся возможности – и это было страшнее всего.

Легче всего, когда у тебя всего лишь один путь – по накатанной. Сложнее, но ненамного, когда выбор стоит перед двумя-тремя возможностями. Но вот когда перед тобой весь огромный мир с миллионом вариантов – тут ты теряешься. Но это все равно лучше, чем идти по той, первой дороге.

Я никогда не понимал гамлетовского "быть или не быть", а вот сейчас – начал. Наверное, это и есть взросление, когда ты начинаешь испытывать то, чего доселе не испытывал никогда.

Мне до чертиков надо было поговорить с Диком – и по этому поводу, и вообще – но он снова не отвечал на мои звонки. Я пошел к Полине.

– Миссис Чанг, можно вопрос.

– Да, конечно, Чарли. – Полина отложила какие-то бумаги, сняла очки и устало потерла глаза. Обычно она выглядела моложе своих лет, но сегодня, казалось, обрела все свои шестьдесят пять. Я раньше как-то не замечал за ее вечной улыбкой, что наша директриса устает, работая и день и ночь. – Присаживайся, говори.

– Это насчет Дика. Ну, в смысле, инспектора Риди. Я пытался дозвониться ему, но никак не получается, – неуклюже объяснил я. Полина задумчиво меня оглядела:

– А я никак не могу помочь тебе вместо инспектора Риди?

– Нет, – излишне быстро ответил я. – В смысле, я хотел именно с ним поговорить.

– Боюсь, это пока невозможно, – мягко сказала Полина. Я резко ее перебил:

– Как это – невозможно? Что-то случилось?

– Нет, Чарли, ничего не случилось. Просто мистер Риди уехал.

– И не предупредил меня? Бред!

– Чарли, поверь, бывают ситуации, когда просто не успеваешь никого предупредить. Я думаю, что инспектор Риди сам расскажет тебе все, когда вернется.

– А когда он вернется?

На лице Полины появилось недовольство. Я понимал, конечно, что перегибаю палку, и уж кто-кто, но она не обязана мне отчитываться, но остановиться не мог. Она первая справилась с собой:

– Я не имею ни малейшего понятия, – ответила она, – Извини, Чарли, я занята.

После того, как меня отшили, мне не оставалось ничего иного, как вернуться в свою комнату. Как назло, наступили рождественские каникулы, и не получалось даже отвлечься на учебу. Как оказалось, сидеть целыми днями на уроках и в библиотеке было очень удобно – разные ненужные мысли и догадки не лезли в голову, забитую формулами, цифрами, датами и терминами.

Конечно, Дик не обязан мне отчитываться в своих действиях. Я сам исчезал на месяцы, не сообщая о себе ничего, и считал это правильным – Риди был мне никем, надоедливым копом, единственной мечтой которого было заставить меня сидеть на одном месте и не сметь мешать ему нормально работать. И он имел право уехать на праздники куда-нибудь далеко, где никто не будет мешать его отдыху. Просто…он был мне нужен.

"Я бы хотел такого сына как ты, Чарли…"

Загоняя совершенно ненужные мысли куда-то в подсознание, я взял с полки зачитанный до дыр томик "Чужака" Хайнлайна и постарался забыть обо всем, что принес сегодняшний день. Получалось плохо. Ситуация не отпускала, заставляла думать. Было во всем этом что-то неправильное, нелогичное. Я пока еще не мог понять, что конкретно, но ощущение неправильности витало в воздухе.

С этими мыслями я провел весь оставшийся день, и даже ночью, во сне, видел не свои обычные кошмары, а непонятные образы. Во сне я пытался решить какую-то головоломку, но ничего не получалось, я ругался, бился со всех сил и, под конец, совсем отчаялся.

* * *

Я проспал довольно долго, и проснулся лишь в половину первого дня. За окном ярко било сизое зимнее солнце, лучи плясали на стенах и потолке. Вставать не хотелось, но какое-то странное чувство заставило меня подняться, принять душ, и я, надев свежую футболку и выстиранные джинсы, направился завтракать. По пути я постучался к Питеру, но его комната оказалась запертой. Наверняка он шарахался где-то с Натали, решил я, но та сидела в одиночество за столом и пила зеленый чай из огромной розовой чашки с надписью "Да, я – блондинка. А что?" и небрежно листала справочник по аналитической химии.

– Доброе утро, – вырвалось у меня. Натали посмотрела на часы, потом перевела взгляд на меня, а потом повертела пальцем у виска:

– Какое утро, Чарли? Уже день давно.

– Утро, – парировал я, – это то время суток, когда человек просыпается. Я проснулся полчаса назад.

– Поздравляю, – отозвалась она, снова ныряя в свой учебник.

Я положил в тарелку немного овсянки и сел напротив. Мы с Натали неплохо ладили, но, в основном, благодаря Питеру, который обладал счастливой способностью заставлять самых разных людей мириться с обществом друг друга. Кроме того, я вообще с трудом переносил общество.

– А где все?

– Если под всеми ты подразумеваешь кого-то по фамилии Чейс, – сказала она язвительно, – то я не знаю. Остальные отдыхают – осмелюсь тебе напомнить, Чарли, что вообще-то каникулы на дворе.

– Спасибо, я как раз не заметил, – съехидничал я в ответ. – То есть, где Питер, ты не знаешь?

– Я не контролирую каждый его шаг, – высокомерно сказала Натали.

Похоже, у этой парочки тоже происходят какие-то изменения в отношениях, и пока ситуация складывается явно не в пользу Пита. Натали была та еще штучка, если уж между нами. Я пожал плечами – дескать, все нормально, я не против, быстро дожевал овсянку и допил кофе и, вымыв за собой посуду, свалил, пока и мне не досталось на орехи. Как оказывается, самое страшное для нас, мужчин, попадаться под горячую руку женщинам.

Как говаривала Мамаша Роббинс, буфетчица в участке Риди: "если женщинам обламывают крылья, они пересаживаются на метлы". Если верить этому учреждению, то всем знакомым мне девушкам крылья уже сломали.

Кроме Рахиль, конечно. Рахиль была ангелом. Жалко только, что мне больше нравилась явная ведьмочка Джой.

С Питером мы пересеклись в гостиной, куда я пришел сыграть партийку в шахматы с Рыжиком – Гордоном Нильсеном. Играть с ним было одно сплошное удовольствие – в прошлом году на чемпионате мы как раз схлестнулись в полуфинале, когда я его сделал. Сейчас Гордон мстил мне, пытаясь в каждой сыгранной партии одержать верх. Пока я побеждал, но Рыжик Нильсен не терял надежды. За него болела сестра, за меня, не отрываясь от каких-то расчетов, Тони Лестер, с которым мы помирились.

Кто-то читал, свернувшись клубочком у камина, кто-то играл, как и мы, в шахматы или нарды, малышня затеяла чемпионат по собиранию средневекового замка из лего на скорость. Кто-то поставил легкую музыку, и я почти "нырнул" в атмосферу всеобщего покоя и каникулярной расслабленности (а что, гении тоже люди!), когда в гостиную вошел Питер и присел на соседнее кресло, начав внимательно наблюдать за игрой.

– Привет, – сказал я, не отрывая взгляда от доски, – Тебя искала Натали, но лучше к ней сейчас не подходить. Рискуешь огрести по полной. Гордон, еще раз попытаешься переставить фигуру, я засуну тебе этого слона в ухо, – предупредил я. Рыжик имел обыкновение жульничать. Впрочем, я, как опытный жулик, успевал это перехватывать. Все захихикали.

– Привет, – ответил Пит, – А нас с Джой пригласили на симпозиум в Вену. Полине только что звонили представители Венской Академии наук.

– Поздравляю, – откликнулся я, зажав белого короля в углу, в окружении слона, ферзя и пешки, которая неизвестным даже мне способом добралась-таки до противоположного края доски, – Гордон, тебе шах и мат. Завтра по кухне дежуришь ты.

Рыжик невнятно ругнулся – играли мы на дежурство. Предложил это сам Гордон – такой же отпетый лентяй, как и я – и дальнейшее было его проблемой. Я, например, вообще не азартен.

– Вена, говоришь… – сказал я задумчиво, пересаживаясь поближе к Питеру, – Там здорово. Архитектура, знаменитая венская опера, пирожные в кофейнях, – я облизнулся, вспомнив те замечательные кремовые пирожные, которые мне довелось попробовать в Австрии. Я пробыл в Вене проездом полтора дня, и мне безумно понравился этот красивый, какой-то "ажурный" что ли, город. К сожалению, в тот раз меня разыскивали австрийские жандармы, и особо разгуляться было сложно.

Питер подпер щеку ладонью и уставился на меня:

– Тебе там понравилось?

– Ужасно, – признался я. – Когда-нибудь, я снова туда вернусь.

– А давай с нами, – предложил он. – Австрийцы обещают прислать за нами транспорт, так что, думаю, никаких проблем с поездкой не будет. А пожить ты вполне можешь в одном номере со мной, в крайнем случае, кому-то достанется кровать, кому-то – кресло.

Предложение было таким заманчивым, что я едва сразу не выпалил, что очень хочу поехать. Раньше максимальный срок моего постоянного пребывания где-либо составлял не более месяца, а в "Новом доме" я пробыл почти безвылазно уже три, и, если честно, начал уставать от однообразия.

– А что, – сказал я, представив, что несколько дней проведу вместе с Питером… и Джой, – Было бы круто.

* * *

Я почему-то хорошо запомнил, как собирался в то утро. Новый рюкзак, подаренный Полиной на Рождество, был наполовину пуст – мы ехали всего на три дня. Я взял с собой лишь чистую белую рубашку – все-таки, мы ехали на конференцию, хотя я и в качестве бесплатного приложения, смену белья, зубную щетку и всякого по мелочи. Губная гармоника – подарок Питера и маленький складной нож – мой неизменный спутник удобно устроились в многочисленных карманах. Кулон с небесно-синим аквамарином царапал кожу – я надел его на шнурок и повесил себе на шею. Мне надоело носить его в кармане, а расставаться я почему-то не хотел.

Вот так и получилось, что через несколько дней мы втроем поднимались на борт флайера, присланного за нами из Вены. Второй пилот покосился на меня неодобрительно, но Полина объяснила ситуацию, и, кажется, его успокоило то, что вместо двоих означенных в списке пассажиров, появилось трое. На флайере не было никаких опознавательных знаков, но потом я понял: такой транспорт – довольно дорогое удовольствие, и куда проще и дешевле нанять корабль с пилотом на раз, чем держать постоянно в штате.

Усевшись, Питер в первую очередь достал какую-то умную книжку, Джой уткнулась в модные журналы, лежавшие на столике, а я откинулся на спинку кресла и приноровился поспать. Наблюдать за проплывающими облаками – занятие ужасно интересное, но только в первый полет. Во второй раз это навевает мысли о величии природы, а после третьего – только скуку. Я люблю летать, но больше предпочитаю путешествовать так, чтобы увидеть то, что мне нравится, а не пялиться на бело-синее пространство за стеклом.

Вот так я и уснул. Обычно мне снились красочные, полнометражные сны, по большей части, ужасы, но сегодня снов не было. Лишь глухая чернота. Не успел я осознать неправильность происходящего, как проснулся.

– Долетели, – сказал Питер, откладывая книгу. Джой торопливо причесывалась.

Мы уже не двигались, видимо приземлились пару минут назад. Я отстегнул ремень и пригладил взлохматившиеся волосы рукой, снова подумав о том, что пора бы уже добраться до парикмахерской, но в очередной раз безрезультатно. Пилот вывел нас на площадку и тут я решил, что либо я очень давно не был в Вене, либо происходит что-то очень – очень странное.

В Вене только один порт для флайеров – в Европе они пока не получили такую популярность как в Азии и Америке. В прошлый раз, когда меня увозили на транспорте доблестной полиции Соединенных Штатов, это было небольшое помещение в поле около пригорода столицы. Никакой пустыни там не было по определению. А тут – была. Я, в своей зимней куртке, мгновенно почувствовал, как капли соленого пота текут по телу.

Джой и Питер изумленно озирались, видимо тоже не въезжая в ситуацию. Я оглянулся на флайер, и, как выяснилось, это было как раз вовремя – тот самый второй пилот, который подозрительно меня оглядывал, наставил на нас внушительного размера автомат.

– Ребята, – позвал я, съеживаясь под его взглядом – ужасно я не люблю огнестрельное оружие, – Может вы в курсе, что происходит, а?

Питер и Джой резко обернулись, и теперь уже мы все могли видеть второго пилота, который не выходил из рубки при посадке. Он был одет в обычную темно-синюю форму, но на значке, прицепленном к лацкану я увидел терракотовую эмблему, которую встречал в Сети, пока искал сведения о теракте на Луна-Сити.

"Альтернативный мир".

– Твою мать, – с чувством выругался Питер, и мы поняли, что попали.

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ, ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ, О ТОМ, ПОЧЕМУ НЕКОТОРЫМ ЛЮДЯМ ИНОГДА СТОИТ ДУМАТЬ, А УЖ ПОТОМ ГОВОРИТЬ.

"Ну и молодежь пошла! Ты ему в морду, а он сразу в драку…"

(Из сетований пенсионеров, подслушанных автором в метро)

Случайность – это единичная закономерность. Это не закон логики. Это я вывел, собственноручно. Тенденцию влипать во всевозможные неприятности с непрошибаемостью бронетранспортера и скоростью света трудно назвать случайной, особенно учитывая, что происходит такое с завидной (или скорее незавидной) регулярностью.

Ну, как, например, сейчас.

В полуподвальном помещении, куда меня кинули без особых нежностей, было жарко. Окон не было. Дверь закрывалась снаружи на электронный замок, и я, безуспешно поколотив в нее кулаками минут десять, понял, что выпускать меня никто не собирается, и решил-таки сесть и разобраться в ситуации.

Все было продумано до мелочей. И конференция – интересно, кстати, выдуманная она или все же есть, а если должна проходить, то приглашали ли на нее Пита и Джой – и флайер без опознавательных знаков, и место, из которого трудно сбежать по определению. Чейсы наверняка нужны как метод воздействия на своих родителей, или… ну, не знаю… вообще-то Питер и Джой тоже типа гении, может поэтому. Хотя, с другой стороны, тогда можно было попросту захватить всех учеников "Нового Дома", и на этом успокоиться. А это значит, что первая версия более вероятна. Но все равно непонятно – шесть лет как-то воздействовали без них, а теперь вдруг понадобилось похищать.

Логик из меня, конечно, как из слона балерина, но, тем не менее, определенный смысл во всех моих построениях был. Кажется… И если все было так, как я думал, то мне определенно следовало бы порадоваться тому, что я сижу в этой гребаной душной камере, а не валяюсь с простреленной головой на солнышке.

Черт! Черт, черт, черт!

Я начал паниковать еще в тот момент, когда меня обыскали, отняли нож и кинули в эту чертову комнату как ободранного котенка, но сейчас паника начала достигать максимальных размеров. И это было плохо. В критические моменты я не начинаю визжать и метаться, как многие, и не впадаю в ступор, как некоторые: у меня реакция похуже – я начинаю действовать. Учитывая, что соотношение сил обычно отнюдь не в мою пользу, получается только хуже. Риди всегда бесил меня, утверждая, что большинство своих "подвигов" я совершил именно испугавшись чего-то до чертиков, и только сейчас я был склонен с ним согласиться.

Ох, Дик, сукин ты сын, а ведь надо было нам с тобой поговорить!

Я запоздало подумал о том, что мог бы никуда и не ехать, и вообще нафига мне была нужна эта Вена, вместе с этими клятыми Чейсами. Друзей у меня никогда не было, и ничего – жил себе нормально, а что до девушки, то Рахиль – мечта любого парня на расстоянии километра, и нечего было придумывать себе неземную любовь к Джой. Это ж бред!

– Так, стоп, Чарли, – сказал я себе вслух, чувствуя, что сейчас накручу себя до какой-нибудь подлой мыслишки. – Без эмоций. Пит – мой друг, Джой мне нравится, и это не обсуждается. То, что мы попали в этот чертов бункер – стечение обстоятельств, несчастный случай, и это тоже не обсуждается.

Кажется, я противоречил собственным логическим выкладкам о природе случайного, но меня это не смутило. Я продолжил рассуждать вслух, постепенно начиная успокаиваться.

– Плохо, что нас разлучили, втроем легче было бы что-нибудь придумать, в конце концов, гении-то они, а я нет, но с другой стороны, в одиночку действовать легче – не несешь ни за кого ответственности. Что же делать-то?

Я говорил до тех пор, пока не заметил в углу потолка маленькую красную лампочку камеры, после вовремя заткнулся и начал озираться в поисках еще чего-нибудь подобного.

Ну да, в каждом углу по такому огоньку. Даже если звук не записывается, прочитать по губам – элементарная задача, это даже я умею. Поэтому, решил я, все свои будущие действия лучше обдумывать про себя.

В свое время, шастая по Мексике, я попал в местную каталажку из-за…ну, в общем, неважно по какому поводу… и свалил оттуда старым добрым способом – изобразив смертельные муки. Дежурный, увидев мои мучения, прислал на помощь медсестру с конвоем, конвоиру досталось от меня на орехи, а сестричка сама особо не сопротивлялась: словом, я исчез из камеры спустя секунд двадцать после того, как они вошли. С другой стороны, это было возможным, потому что я знал, куда бежать дальше: Мехико все-таки город, причем большой, и спрятаться в нем элементарно. Куда идти в долбаной пустыне, даже не зная на каком континенте находишься, я понятия не имел. Вот дерьмо!

Я обследовал всю комнату, но больше никаких выходов, кроме двери, не было. Пометавшись еще минут пять, я уселся на пол, достал из кармана губную гармонику и заиграл тоскливую мелодию. У меня забрали даже рюкзак с вещами, решив, очевидно, что среди нижнего белья может оказаться какое-нибудь смертельное оружие. Я снова задумался: что же такое задумали эти ублюдки из "Альтернативного мира", что сочли угрозой даже худосочного подростка? Я, несмотря на все свое самомнение, все-таки понимаю, что максимум, кем меня можно счесть – это одноклассником Чейсов, таким же ботаником, как и они, даже малость сумасброднее (наверное, не следовало сразу же лезть на второго пилота с кулаками). Уж чего проще было дать мне прикладом по голове, выкинуть тело где-нибудь над океаном (вот тут-то я и пожалел, что проспал весь наш полет, и не знаю даже примерного нашего место расположения, может, мы и океан-то не перелетали), и забыть обо мне в принципе?

Это мне повезло, проскрипел внутренний голос, который так напоминал мне бурчание Риди. Хорошенькое везение!

Мои размышления прервал голод. Я находился в камере уже часа два, а в последний раз ел еще в школе, утром. Задумавшись над тем, сколько еще времени меня продержат без еды и возможности справлять естественные надобности, я снова разозлился. Уж если не прибили сразу, могли бы отнестись по-человечески!

Дверь распахнулась и почти сразу же закрылась, как только в комнату вошел высокий мужчина в камуфляже. Я резко вскочил с пола, неосознанно принимая защитную стойку.

– Где Питер и Джой? Что происходит? Зачем вы нас похитили? – включил я дурака. – Кто вы?

Мужик посмотрел на меня испытующе. У него была типичная европейская или североамериканская внешность – хищные серые глаза, светлая кожа и каштановые волосы.

– Ешь, – сказал он по-английски, но с легким, почти неуловимым акцентом, протягивая мне пластмассовую коробку и бутылку с водой. Я отрицательно помотал головой, и он аккуратно положил коробки на пол, – В туалет надо?

– Где Питер и Джой? Почему мы здесь? – я не переставал сыпать вопросами, пока мы шли по широкому, ярко освещенному коридору.

– Парень, хочешь бесплатный совет? Не задавай лишних вопросов, – сказал мой сопровождающий. – Тебе расскажут, когда сочтут нужным.

Я попытался определить, откуда он родом, но мне это не удалось. Я неплохо знаю испанский и французский, понимаю итальянский и немецкий и разговариваю по-русски, но этот акцент был мне незнаком, хотя по-английски он говорил очень чисто, не подбирая слова.

После посещения туалета меня снова отвели в ту комнатку без окон, и я остался один, размышляя о том, почему меня не пришибли сразу, и какие теперь строят планы на мою персону.

* * *

Примерно в таких же размышлениях прошло два следующих дня. Два раза в сутки приходил мой безымянный сторож, приносил еду и отводил меня в туалет, сказав за все это время слов пять-шесть от силы. Выудить из него больше у меня не получалось ну никак. То ли мои дипломатические способности резко упали до нуля, то ли у мужика уже был опыт общения с малолетними раздолбаями.

С одной стороны, решил я в итоге, пристрелить меня пока никто не собирался, и это был очевидный плюс. Я чертовски люблю жить, так уж получилось. С другой стороны, меня держали черт знает где, я понятия не имел, где находятся Джой и Питер, и вообще что происходит. Может быть, нас уже искали, но подать о себе известия я не мог по объективным причинам, а Риди хоть и неплохой коп, но не думаю, что он один попрется против огромного синдиката.

На третий день, когда меня в конец все достало, я не выдержал и наорал на пришедшего меня кормить сторожа:

– …мать твою так и разэдак, какого хрена меня держат в этом идиотском месте?! Ты что, глухой, придурок? И не надо кормить меня побасенками про то, что мне все расскажут, когда сочтут нужным!

Вот теперь меня несло, как байдарку по горной реке.

– …и еду свою можешь засунуть себе в задницу, ублюдок!

Про еду я сказал зря, потому что после устроенного мной скандала, обеда мне не досталось. Мой охранник с минуту понаблюдал за мной с видом титана, взирающего на бегающих где-то на земле мелких людишек, забрал с собой еду и вышел. Я подскочил к закрывающейся двери и начал в нее колотить:

– Сволочь! И вы все сволочи! – прокричал я в воздух, подозревая, что в каждом углу этой долбаной камеры понатыкано по целой пачке "глазков". Я матерился еще минут десять, стараясь не повторяться, на всех известных мне языках, наконец, выдохся и сел на пол, спиной опершись об дверь. – Вот я идиот.