Текст книги "Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера"

Автор книги: Гала Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Рихтер Гала
Семь историй Чарли-Нелепость-Рихтера

Трем светлым людям,

не дожившим до тридцати:

Ане Моисеенко,

Марине Соловьевой

Джонатану Брэндису.

Вечная Вам память.

ИСТОРИЯ ПЕРВАЯ, ПЕЧАЛЬНАЯ, ВВОДЯЩАЯ В ПОВЕСТВОВАНИЕ ЧАРЛИ РИХТЕРА, И ВСЕ ПРОБЛЕМЫ, СВЯЗАННЫЕ С ОНЫМ ПЕРСОНАЖЕМ.

"Ну, скажи, скажи, кто ты такая? -

Спросила Горлица. – Сразу видно,

Хочешь что-то выдумать.

Я… Я… маленькая девочка, -

Сказала Алиса не очень уверенно."

(Л. Кэррол. «Алиса в Стране Чудес»)

Началось все, разумеется, с начала. Хреново началось.

Я тут сразу извиняюсь за выражения, книжка, которую я тут решил написать на досуге, она вовсе не детская, а пишу я примерно так же, как говорю, так что из песни слов не выкинешь. А хреново – так это я еще мягко выразился.

Началось все с того, что мне понадобились деньги. Ну вот так все банально. В моем возрасте всем нужны деньги на мелкие расходы. И не моя проблема, что по призванию я – карманник. И дел-то было свистнуть у того мужика лопатник из кармана, а взамен сунуть синтетический алмаз с Луна-сити и фальшивую двадцатку – я честный человек, и просто так ничего не беру. Только в обмен. Но мужик оказался не промах, вспомнил меня, заявил в полицию, там перебрали каталоги и нашли меня в два счета. Я бы от них так же быстро бы и отделался. Но вот послать за мной Риди было уже садизмом.

Дик Риди – не просто коп. Это здоровенный негр ростом с платяной шкаф, ученый как Британская Энциклопедия, ядовитый как гремучая змея и наглый как макияж шлюхи. И идеалист. Про идеалиста я вспоминал не всегда, но отрицать это было бы глупо. Только идеалист мог бы носиться с малолетними маргиналами вроде меня чертову уйму времени.

И при всем при этом, он – моя персональная иголка в заднице на протяжении уже пяти лет.

Ах да, я же забыл представиться. Рихтер. Чарльз. Рэндом.

Моя мамаша наверняка обладала пророческим даром, раз уж дала мне такое подходящее второе имя. Риди говорил, она была наполовину ирландка, а ирландцы все с прибабахом. Чокнутые, конечно, и пьяницы, но интуиция у жителей Эйри развита лучше, чем у всего остального населения земного шара. На вторую половину, если верить тому же Риди, она была индеанкой из хайда, но если даже и так, на мне это не отразилось. Не знаю кто был мой отец, но внешностью я, похоже, в него: ростом чуть повыше пяти футов (и это действительно угнетает, если тебе уже почти пятнадцать), телосложением весьма напоминаю скелет и это почти не метафора, лицо скуластое, глаза карие, а волосы вьющиеся и того оттенка, который почему-то принято сравнивать с вороновым крылом. В жизни не видал ни одного ворона, поэтому сравнение обычно проходит мимо меня. Очевидно, мой нелепый внешний вид недобитого эмо из начала века и мешал моей карьере карманника – уж больно часто меня запоминали.

Ну, Риди, по крайней мере, меня узнавал везде и всегда.

Познакомился я с ним пять лет назад, когда свалил из долбаного приюта, куда меня сдала моя долбаная мамаша. Как поется в той песенке… "я сбежал, да – я сбежал, только кто ж меня держал?" По-моему, все воспитатели только рады были, что я покинул их гостеприимный кров, и назавтра не нужно будет разнимать очередную драку. Мне тоже надоело калечиться, так что мой уход устроил всех. Кроме, разумеется, Риди.

Дик тогда только закончил колледж, мечтал о юридической карьере и подрабатывал в полиции эвакуатором – няней для таких вот детишек, сбежавших из дома. Теперь, зная его тенденцию догонять и причинять добро, я бы ни за что на свете не показался бы ему на глаза. Но тогда я конечно об этом даже не подозревал. Риди определил меня в следующий приют, в котором я задержался ровно настолько, чтобы наесться и выспаться на нормальной кровати, а потом снова исчезнуть.

В общем, попытка меня перевоспитать закончилась для Дика Риди полнейшей педагогической неудачей, повышением в звании до инспектора по делам несовершеннолетних и пятью годами игры в "кошки-мышки", не прекратившейся до сих пор. Готов поспорить, он успокоится только когда мне стукнет двадцать один, и меня с чистой совестью можно будет отправить не в колонию для малолеток, а во "взрослую" тюрьму.

Таким вот образом я и очутился у Риди в участке, оглядывая ставшие практически родными стены и доводя Дика до белого каления.

– Побег из спецшколы, бродяжничество, хулиганство, мошенничество с чужими кредитными картами, воровство, битые окна в магазине – и все за последние три месяца, – монотонно перечислял он, уставившись в объемную папку, лежащую на столе, – Я ничего не упустил из вида?

– Одиннадцатое сентября – это тоже моя заслуга. Ну и пару банков грабанул по мелочи.

Пухлая папка с моим личным делом громко шлепнулась об поверхность стола. Мне ничего не стоило довести человека до ручки, а Риди из всех моих знакомых обладал наименьшим терпением. Заставить его вспылить так же просто, как отобрать у ребенка плитку шоколада.

– И дернул же тебя черт возвращаться в распрекрасный Нью-Йорк, а не сдохнуть где-нибудь в Тимбукту, Чарли Рихтер! Думаешь, мало здесь нарушителей правопорядка без тебя? Я был бы просто счастлив, если бы мне не приходилось каждый раз, когда тебя волокут в мой отдел, искать очередную школу, чье руководство еще не было осчастливлено общением с тобой!

Я не против учебы, правда, не против. Я даже читать и писать умею, не говоря уже о простейшей арифметике, которая необходима любому мошеннику как воздух. Но школа для меня это место, в котором люди попусту теряют время. А уж про колледжи и университеты, в которые стремятся попасть все, кому не лень, чтобы поиметь хороший заработок, дом и крутую тачку и стать воплощением Американской Мечты, я вообще молчу. Так что Риди мог бы особо и не стараться с пристраиванием меня "в хорошие руки". Мне и одному неплохо.

– Знаешь, Дик, ты мог бы просто-напросто отпустить меня под обещание вести себя хорошо и не попадаться тебе на глаза, – предложил я, делая глаза как у щенка спаниеля. Тетки в приютах на такое ведутся. Но Риди был наблюдательным сукиным сыном, и все мои трюки были давно ему известны.

– Я что, похож на идиота? – задал он риторический вопрос. Все в отделении, начиная от буфетчицы Мамаши Роббинс и заканчивая роботом-аналитиком по кличке Славный Малый могли бы ему ответить утвердительно, но, как известно, риторические вопросы на то и риторические, чтобы на них не отвечать. Я хмыкнул. Риди ощерился, – Будешь сидеть здесь и ждать, когда я найду школу с директором, достаточно тупым, чтобы взять тебя на поруки, но достаточно умным, чтобы ты просидел там безвылазно хотя бы до Рождества.

– Валяй, попробуй! – предложил я. – Только не надо больше спецшкол – я не очень люблю решетки на окнах и учителей, похожих на сотрудников СС в первые годы гитлерюгенда!

Дика последняя моя фраза заставила поднять голову:

– Уж не обижали ли тебя, малыш Чарли?

Я даже как-то не знаю, считать ли обидой разбитое колено и пару треснувших ребер, но ответил достаточно емко:

– Знаешь, Дик, если надумаешь возвращать меня туда, лучше уж сразу прикончи, хлопот меньше и денег на мое содержание государство сэкономит.

Риди выглядел задумавшимся. Это и есть основная ошибка тех, кто судит о Дике с первого взгляда – то, что он выглядит задумавшимся отнюдь не доказательство того, что он действительно о чем-то думает.

– Ладно, Чарли, туда ты точно не вернешься.

– Вот спасибо, – съязвил я. Как будто сбежать было уж очень трудно.

– Да пожалуйста, – невозмутимо отозвался Дик, и вышел со строгим наказом сидеть на месте, ничего не трогать, ничего не ломать и самое главное никуда не сбегать.

А куда бы я делся, учитывая, что этот ублюдок прицепил меня наручниками к стулу и свалил на хрен его знает какое количество времени?

Конечно, освободиться от наручников было плевым делом. Но вот запертую дверь я как-то не предусмотрел, а сигануть в окно с третьего этажа мне не улыбалось. От нечего делать я прочел свое досье (вот скука-то – они и трети организованных мною мероприятий не накопали!), выкурил три сигареты из пачки "Кэптен Блэка", оставленной Диком на столе, и, наконец, нашел шахматы.

Я давно уже не играл, и фигуры строились на доске будто нехотя, словно новобранцы, а не хорошо вооруженная профессиональная армия, но я не огорчался. Старая партия кого-то из чемпионов мира, с русской фамилией и английским именем, всплыла в памяти, и я начал самым простым ходом, каким только мог начать – королевская пешка шагнула вперед.

Разыгрывать партию с самим собой – это еще не признак надвигающейся шизофрении, это всего лишь проверка себя, своей памяти, своего воображения. Всегда самое сложное – это такая тихая беседа с самим собой. Не знаю, с какой целью Риди приволок шахматы в участок, может, отобрал у кого из задержанных, потому что на человека, умеющего играть в шахматы даже на любительском уровне он похож не был.

Армия черных тем временем окружила белого короля, обеспечивая такой блок, что мат был просто неминуем, и тут вернулся Риди.

Похоже, он давно стоял, подпирая собой дверной косяк, но я был слишком увлечен и не заметил, как он открыл дверь. Увидел я его только после того, как раздался намекающий кашель.

– Не помню, чтобы оставлял шахматы на столе, – сказал Дик. Я независимо дернул плечами:

– У тебя в системе безопасности уйма пробелов, открыть можно даже сейф, причем голыми руками и за минимальное время. Риди, в полиции работаешь или где?

– В полиции. Но обычно задержанные не имеют обыкновения сидеть в моем кабинете, курить мои сигареты и играть в шахматы.

Я пожал плечами:

– Вот такой я оригинал. Проблемы?

– Если только у меня, – усмехнулся Дик, – Если ты закончил, может поговорим.

Я с грохотом сложил все фигуры обратно в коробку и уставился на Риди. Вид у того был довольный. Видимо, процесс поиска "а кому б еще сплавить этого чертова Рихтера" закончился ожидаемым результатом.

– Ну?

– Между прочим, говорить "ну" невежливо и неграмотно.

– Вот спасибо тебе большое, мой персональный учитель грамматики! Риди, может ты ради эксперимента попробуешь не быть такой задницей.

Дик нахмурился. Лицо у него не очень выразительное, по сравнению с ним даже Арнольд Шварцнеггер показывал чудеса мимики, и поэтому понаблюдать за выражением эмоций стоило.

– Скажи-ка мне Чарли, – начал он, усаживаясь за свой стол и глядя на меня, – Какого черта я трачу на такого законченного мерзавца как ты, самые лучшие годы своей жизни, свое драгоценное время, силы и нервную систему?

– Не знаю, – я развел руками, – Может, это один из видов мазохизма?

Дик скорчил гримасу:

– Вообще-то, это был риторический вопрос. Но спасибо что ответил.

– Обращайся. Я за это денег не беру.

Все время, что мы обменивались любезностями, меня не оставляло плохое предчувствие. Оно, вообще-то, посещает меня каждый раз, когда я вижу этого паразита, независимо от того, по каким причинам мы пересекаемся, и еще ни разу меня не обмануло. Так или иначе, интуиция не подвела меня и сейчас. Риди закурил одну из оставшихся сигарет и по кабинету разнесся аромат вишни и табака.

– Я нашел для тебя школу.

– Мне прыгать от радости? – поинтересовался я, – Куда сплавишь меня на этот раз? Детдом для малолетних преступников? Интернат для чокнутых? Или тюрьма для малолеток?

Риди загадочно усмехнулся.

– Увидишь на месте, – он кинул в меня моим же рюкзаком, – Поехали.

* * *

Местечко, куда мы направлялись, находилось на побережье. По крайней мере, это я понял, как только Дик свернул с автострады на узкую дорогу, ведущую к морю. Ржавый «Форд» 2057 года, на котором Риди катался не иначе как для устрашения обгоняющих автомобилей, надсадно скрипя, довез нас до большого аккуратного парка, усаженного лиственницами, в глубине которого белело крупное здание, похожее фасадом на палаццо. На колонию это похоже не было, и, если честно, на приют тоже. Скорее, на классический университет или колледж. Я с удивлением покосился на Риди. Дик сделал вид, что следит за трассой, хотя я готов был поклясться, что он включил автопилот еще на полдороги и занимается разглядыванием пейзажей. За все время мы оба не проронили ни слова, если не считать пары-тройки ругательств, в тот момент, когда нас обогнала огромная груженая фура.

– Приехали, – сообщил Риди, плавно тормозя прямо перед белыми колоннами крыльца, на котором стояла, явно дожидаясь нас, пожилая леди с копной седых волос и молодыми глазами. Я схватил рюкзак в охапку и остался сидеть в машине. Дик пожал плечами, вышел и открыл мою дверь снаружи, – Чарли, я сказал, что мы приехали.

– Я что, по-твоему, глухой? – огрызнулся я, – Никуда я не пойду, пока не узнаю что это за место.

Старуха на крыльце и Риди переглянулись. Дик наклонился ко мне:

– Чарли, я понимаю, что ты не в восторге от меня вообще и сегодняшнего дня в частности, но ты окажешь мне великую услугу, если выйдешь из моей машины! – вообще-то, в моем имени только одна шипящая, но Дик умудрился произнести его так, как обычно шипят гремучие змеи при нападении. Я сделал большие глаза и вылез из консервной банки, которую только безнадежно больной на голову человек мог назвать своим автомобилем.

Пожилая дама подошла к нам и протянула мне руку.

– Привет. Ты ведь Чарли, не так ли?

– Ну, – невыразительно ответил я и руки не подал. Дик покосился на меня крайне неодобрительно. Я проигнорировал и его. Женщина то ли не заметила этого, то ли сделала вид, что не заметила, и продолжила жизнерадостно:

– А я – Полина Чанг, директор школы-интерната для одаренных детей и подростков "Новый Дом". Очень приятно с тобой познакомиться, Чарли.

– Не сказал бы, что взаимно, – схамил я… и тут до меня дошло.

Школа-интернат для КОГО?

Я резко обернулся – Дик ухмылялся в воротник своего свитера.

– Сукин сын! Ублюдок! Сволочь! – не знаю каким образом он увернулся от удара в скулу, но под дых я ему врезал здорово, – Скотина! – я бы еще ему добавил, но Риди сгреб меня в охапку, сообщил директрисе, что мы вернемся минут через пять и отволок меня в сторону парка. Я сел на скамейку. Дик плюхнулся рядом.

– И что тебе не понравилось? – спросил он серьезно, – Это не спецшкола, как ты и просил, решеток на окнах здесь не будет, надзирателей тоже.

– Сам догадайся, придурок, – предложил я. О, Господи, это я-то одаренный? Я проучился в нормальной школе ровно два месяца, когда мне было десять, и с этих пор систематическим образованием не занимался вообще. Да, я неплохо знал языки, но это все было следствием путешествий по всему миру, когда мне приходилось понимать людей, чтобы не сдохнуть с голоду или не натворить глупостей из-за брошенного в мой адрес непонятного слова. Но одаренностью это не назовешь в любом случае. Математику я не знал, физику тоже, химию – только азы неорганики. Я не умею рисовать или сочинять музыку, играю, конечно, на гитаре и губной гармонике, но это умеет делать примерно восемьдесят процентов моих сверстников. Не понимаю, как Риди пришло в голову притащить меня сюда.

Очевидно, то, о чем я думал, было написано у меня на лице.

– Шахматы, – сказал Дик.

О да, конечно. Шахматы. Прошлогодний чемпионат Северной Америки в онлайн-режиме. Только вот выиграл я его мошенничеством, хотя никому об этом не говорил.

– Дик, я сжульничал в финале. Какая к чертям одаренность?

Он, казалось, вовсе не удивился.

– Про финал мог бы и не рассказывать, это я и так знал. Я вообще…

– А что вообще, Риди? Что ты вообще обо мне знаешь? – меня начало нести.

Когда меня начинает так вот заносить, я вполне верю в то, что в моих жилах течет ирландская кровь. Уж не знаю кто конкретно из моих предков был предполагаемым членом ИРА, но в состоянии злости я могу нанести не меньший урон обществу, чем батальон боевиков. Но следующие слова Риди меня немного отрезвили.

– По крайней мере то, что тебе нужен нормальный дом, а не трущобы по которым ты шляешься, и нормальные друзья вместо блатной компании! – рявкнул он и продолжил уже тише, – Я понимаю, что тебе откровенно чихать на то, что с тобой будет, но я вот такой странный тип – мне не плевать! И в колонию для малолеток, которая, если честно, по тебе давно уже плачет, я тебя отправлять не намерен, потому что если ты туда попадешь, то выйдешь уже совершенно другим человеком. Надеюсь, ты меня понимаешь, и у тебя хватит здравого смысла сейчас встать, извиниться перед Полиной и молча направиться в свою комнату.

– Да пошел ты, – сказал я, схватил рюкзак и направился к миссис Чанг.

* * *

В итоге все оказалось не так уж и плохо. Мне выделили небольшую светлую комнатку, с окнами, выходящими на солнце, светло-голубыми обоями и маленьким, но мощным компьютером, с выходом в Интерком, через который можно было найти любую информацию, какая только существует в Солнечной Системе, даже если она и находится под восемью паролями. Очевидно, в школе для одаренных детей этому уделяли особое внимание. Полина Чанг проводила меня до моего нового жилища, по пути объясняя правила общежития. Курить, пить, принимать стимуляторы, устраивать дебоши и приглашать посторонних без разрешения директора или кого-либо из преподавателей, запрещалось. Все остальное – пожалуйста. В обязанности вменялось посещать не менее трех пар в день, выбрать себе расписание предметов по желанию, прибираться в своей комнате самостоятельно и помогать готовить на кухне по графику. Знакомить меня с однокашниками директор не стала, выразив надежду, что я справлюсь сам. Я уверил, что справлюсь. По правде говоря, ни с кем знакомиться я не хотел. Не потому что я не люблю ничье общество, просто задерживаться где бы то ни было не в моих привычках. Когда кого-то знаешь, уходить труднее. Намного.

А пока я просматривал расписание, выбрал себе органическую химию, молекулярную генетику и право в качестве основных предметов и набрал факультативов по коллоидной химии, основам физики, алгебры и геометрии. Я, вообще-то, гуманитарий по своей природе, и многие вещи, которые большинство изучает в школе, познал на собственной шкуре, но, раз уж я сюда попал, мне захотелось окунуться на некоторое время в совсем другую сферу.

На некоторое, очень недолгое время.

Что бы там не утверждал Дик Риди, в моей компании никогда не было уголовников. Честно говоря, у меня вообще не было компании. Хотя на улице невозможно выжить, если ты не принадлежишь своеобразному "клану", группировке или просто какой-либо субкультуре – а я определенно не принадлежал ни к чему подобному – тем не менее, я был одиночкой настолько, насколько позволяла ситуация. У меня были знакомые среди медвежатников, карманников, форточников, проституток и прочей шушеры, которой полно на улице и в притонах, куда меня иногда заносило. Я и сам воровал, бил окна магазинов и курил траву в подворотнях, но моя клятая натура каждый раз протестовала против того, чтобы быть "как все". Думаю, поэтому-то Риди меня и не любит: он привык все классифицировать, всему находить определение, загоняя в узкие рамки своих представлений о мире. Впрочем, это беда не только Дика, но и большего количества представителей "Homo sapiens".

Следующее после моего прибытия в "Новый Дом" утро, ознаменовалось Происшествием. Рано утром я вышел из комнаты и направился на кухню – позавтракать. Директор с вечера провела меня по всем подсобным помещениям, и я точно знал, что чтобы попасть на кухню необходимо пройти до основной лестницы, спуститься на первый этаж и свернуть налево. До пресловутого поворота все было нормально, и, как и в любом другом интернате в пять утра – тихо. Стоило мне повернуть к кухне, я столкнулся лицом к лицу с чучелом.

Чучело было выше меня ростом, имело взбитые голубые кудри, фантазийный макияж и было одето в нечто сверкающее и обтягивающее.

– Смотри куда прешь! – рявкнуло чучело хорошо поставленным сопрано, выдавая свою половую принадлежность.

– Эй, это ты на меня налетела! – возмутился от души я. Подозрения о том, что далеко не все наказы директора здесь выполняются добросовестно, во мне крепли все сильнее. Раскрашенное пугало явно вернулось с развеселой вечеринки.

– Ну конечно, – ехидно отозвалась девчонка, – Носи с собой карту, если нормально ходить не умеешь.

Если приглядеться, у чучела были синие-синие глаза. Цвет был настолько неправдоподобно красивым, что я сразу решил, что девчонка носит линзы. Учитывая ее боевую раскраску, это было вполне логично. Мне почему-то до смерти захотелось смыть всю штукатурку и посмотреть на ее лицо. Это было настолько нелепое желание, что я даже не ответил на ее реплику.

– А. – сказала она понимающе, – Ты еще и тормоз…

Она обошла меня по широкой дуге и исчезла за следующим поворотом. Даже на высоченных каблуках двигалась она с грацией гимнастки или танцовщицы. Я обругал себя идиотом и направился завтракать.

Вот за что я ненавижу столовые так это за дешевый молотый кофе. Нет, я пил и худшую дрянь чем "Нескафе" по два доллара за банку, но любви к этой гадости у меня не прибавлялось. Но оставленные с вечера блинчики были неплохи, а апельсиновый джем – одно из моих самых любимых лакомств, и завтрак мне вполне понравился. Я все еще думал о странной девушке, которую встретил в коридоре и не мог не признать, что она мне понравилась. Мне вообще нравятся люди, похожие на меня.

Дверь на кухню распахнулась и вошел парень лет семнадцати с длинными светлыми волосами, собранными в конский хвост. Мешковатая серая футболка на нем явно переживала свои последние дни, драные джинсы тоже, но очки были дорогие, явно не пластик. Был он намного выше меня, широк в плечах и скорее всего занимался спортом. В потенциальные противники я бы его записывать не торопился – хотя мне и периодически сносит башню, определенная доля здравого смысла во мне живет.

Он мельком оглядел меня и направился к холодильнику.

– Питер Чейс, – сказал он, подсаживаясь рядом с пакетом молока, огромной тарелкой овсяной каши от которой меня перекосило, и кружкой чая, на которой была изображена подмигивающая и постепенно раздевающаяся девица. Я пожал протянутую руку, мимолетом удивившись тому, что ладонь у этого субъекта, похожего на помесь неформала, живущего под скамейкой в Централ-Парке и наследника какой-нибудь европейской королевской семьи, узкая и сухая, а пальцы похожи на пальцы пианиста или хирурга.

Или карманника, не так ли, Рихтер?

– Чарли, – представился я. Называть фамилию или нелепое второе имя я не стал. А вот фамилия Чейс мне что-то напоминала, что-то неуловимое, вроде прочитанного когда-то рассказа, или услышанной давным-давно мелодии. Но спрашивать не стал – не то чтобы было не интересно, но каждый волен рассказывать о себе ровно столько, сколько считает нужным. Но похоже этот Питер Чейс то ли был словоохотлив, то ли абсолютно беспечен.

– Чарли и всё? – спросил он, улыбаясь. – Обычно новички рассказывают о себе чуть побольше.

Я пожал плечами: о чем рассказывать этому юному интеллектуалу? Вряд ли Питер Чейс понял бы хоть часть того, о чем я мог рассказать, так же как и я не пойму того, что волнует его. Хотя, несмотря на претенциозность названия Школы для одаренных детей и подростков, "Новый Дом" все же был интернатом, а значит, родителей у этого Чейса не было.

– Чарли Рихтер, – все же назвался я после минутной заминки. Реакция оказалась ожидаемой:

– Рихтер? – парень посмотрел на меня с чуть большим интересом, – Шахматы? Прошлогодний чемпионат среди юниоров?

Черт тебя побери Дик Риди, в очередной раз подумал я. Шахматы – это была его идея. В секции я правда прозанимался ровно три месяца (на большее ни у меня, ни у тренера не хватило сил), бросил, свалив из очередного приюта, а на чемпионат попал самым простым мошенничеством, решив срубить немного денег с призовых. Денег, кстати, так и не дождался. А сама победа меня особо не радовала: не то чтобы я не люблю побеждать, просто…

Просто я не люблю побеждать нечестно.

На этой мысли я скривился бы окончательно, если б не Питер.

– Если хочешь, – сказал он, видимо угадав мой настрой, – я расскажу тебе о школе.

Не знаю, что послужило причиной – то ли явное дружелюбие моего нового знакомца, то ли давешний забавный эпизод с девчонкой, но я согласился.

Пока Питер рассказывал мне о "Новом Доме", я с трудом удерживался от желания немедленно направиться в Нью-Йорк, вломиться к Риди в кабинет, взять его за воротник и методично встряхивать его до тех пор, пока Дик не осознает какую глупость он совершил. Но поскольку до Нью-Йорка было пять часов езды, а от школы до шоссе надо было идти пешком еще пару часов, то я решил перенести месть на более поздний срок.

Питер был прирожденным рассказчиком, умеющим перенести слушателя в те события, о которых он рассказывал, и я почти видел как и кто строил эту школу. Случилось это после Второй Мировой, когда многие дети остались без родителей. То была эпоха технического взрыва, первых космических полетов и экспериментов с атомным оружием. Какому-то умнику из военных пришла в голову мысль не париться с поиском талантливых ученых, а растить их самим, отбирая из сирот по всему континенту. Шли годы, "холодная война" закончилась, закончился и эксперимент – интернат стал ведомством Министерства образования, а не военным, но сюда по-прежнему везли одаренных детей и подростков, давали здесь фактически университетское образование, а из выпускников этого заведения девять человек стали Нобелевскими лауреатами. Уже учась здесь, школьники публиковали свои исследования в самых элитарных научных изданиях мира и занимались собственными разработками.

– Я, например, изучаю геометрию космоса, – поделился Питер, – Ну и так, по мелочи. А Джой – это моя сестренка – гений математики и физики.

Наверное, на этом месте мне следовало съязвить по поводу ботаников, которые жизни не нюхали, но я промолчал. Во-первых, потому что Питер был мастером спорта по легкой атлетике, а следовательно уже не ботаником, а во-вторых, потому что вспомнил наконец где я слышал фамилию Чейс.

Это случилось лет шесть назад. Луна-Сити.

Как так вышло, что первый внеземной город, гордость наших и русских ученых, Луна-Сити, был захвачен чертовыми террористами не понятно какой национальности – хрен его знает. Писали, что те, кто строил лунный город, больше заботились о том, чтобы опасность не пришла от природы, и совсем позабыли про человеческий фактор. Судачили, что администрация Луна-Сити ни черта не была готова к нападению, и оборону держали жители – в основной своей массе ученые и исследователи. В общем, пираты захватили город и продержались там пять недель. А когда с Земли пришли на подмогу, большее количество людей уже было мертво или считалось пропавшими без вести.

В том числе, Лоуренс и Мелани Чейс. Он был математик, она – автор нескольких книг по психофизиологии. В новостях еще показывали то, что в день начала штурма они сумели отправить двоих своих детей на Землю в отходившем грузовом беспилотном корабле.

Я еще раз взглянул на Питера. Загорелое лицо, смеющиеся синие глаза, крупные, но не грубые черты. Он не был похож на человека, пережившего такую драму, но, если присмотреться, можно было увидеть и ранние морщины вокруг глаз и то, что кривая усмешка скорей могла бы принадлежать другому, гораздо более взрослому человеку.

– Что? – спросил он, заметив, что я промолчал. Я не стал говорить – вряд ли ему нужны моя жалость или мое сочувствие. Если бы он хотел, то рассказал бы сам. Но я бы например таким делиться не стал, – Да, особой разговорчивостью ты не отличаешься.

Я только кивнул. Питер был мне симпатичен, было в нем обаяние умного и сильного человека, но раскрывать перед ним душу я не собирался.

Как, собственно, не собирался этого делать ни перед кем.

Тем временем, школьники начали просыпаться. Где-то над кухней, там, где находились жилые комнаты, уже слышались шаги, оживленные разговоры и даже чье-то пение. Дверь распахнулась и в комнату, сшибая на ходу табуретку, влетела девушка моего возраста с такими же как у Питера светлыми длинными волосами.

– Доброе утро, Питер! – воскликнула она, поворачиваясь к нам, – О, это ты!

Последние слова явно относились ко мне.

Ну, смойте с пугала, которое я видел с утра в коридоре, всю штукатурку, снимите парик, переоденьте его в нормальную человеческую одежду – джинсы и футболку с надписью "Я – гений. А ты?", и оно превратится в симпатичную девушку – синеглазую, светловолосую, ростом повыше меня (и почему все симпатичные девушки выше меня?).

– О, да, это я. И что? – язвительно спросил я. Питер изумленно оглядел нас обоих:

– Вы что, ребята, знакомы?

– Нет! – ответили мы одновременно. Девушка выглядела раздосадованной. Я хмыкнул. Питер перевел взгляд с меня на нее и обратно. Я пояснил, – Она налетела на меня в коридоре.

– Нет, это ты чуть меня не угробил!

– Так, – сказал Питер, – поправь меня, если я ошибаюсь, но Джой, черт тебя побери, что ты делала с утра пораньше не в своей спальне?!

Ух, ты! Так Джой – его сестра. И, кажется, я послужил причиной намечающегося семейного скандала.

– Рад был познакомиться, спасибо за беседу и все такое…ну я пошел, – протараторил я и быстро смылся из кухни.

Уже прикрывая дверь, я услышал шипение Джой – она говорила что-то вроде"… и это не твое дело, катись к черту, Питер Чейс…".

* * *

– Итак, что вызвало знаменитый банковский кризис 2069 года? Как вы считаете… мистер Рихтер?

Черт. О знаменитом банковском кризисе 2069 года я впервые услышал секунд тридцать назад, когда меня спросили о его причинах на лекции по экономике. За первой партой резко взметнулась вверх рука Джой Чейс – уж она-то точно знала все на свете и не преминула бы ткнуть меня в это носом.

– Понятия не имею, мэм, – честно признался я, вызвав ухмылки умников, которые уж всяко знали о таких элементарных вещах, и получил очередной "неуд" в личный табель. За сегодняшний день – третий. За прошедшие две недели – семнадцатый.

– Рихтер, ты – идиот, – сообщила мне Джой, когда преподавательница спросила кого-то другого, – Что, трудно было открыть на пару минут учебник, чтобы пролистать главу?

– Не очень-то люблю экономику, – сказал я. Она язвительно фыркнула:

– Ну, конечно. А так же все остальные предметы школьной программы. Я удивляюсь, каким образом ты вообще попал в "Новый дом".

– Поверь, это не было моим заветным желанием, – проворчал я и поднял руку, – Извините, мисс, могу я выйти?

– Да, Рихтер, конечно.

В коридоре было тихо и солнечно. Начало осени, "индейское лето", синее-синее небо, паутинки, серебрящиеся в воздухе, первые желтые листья. Тихое и безмятежное время.

Ненавижу осень. Всегда ненавидел.

И, черт побери, за эти гребаные недели я успел возненавидеть еще и эту долбаную школу. Да, Риди был прав – здесь не было решеток на окнах и никто не подкараулил бы меня на перемене, чтобы избить до полусмерти, и преподаватели были вежливы, особенно если не брать в расчет их взгляды – "посмотрите-ка в нашу школу попал клинический идиот". Но я чувствовал себя здесь намного хуже, чем в предыдущих приютах – там я мог оказывать сопротивление потому что это был мой выбор, а здесь я был одинок, просто потому что не дотягивал до уровня своих одноклассников.