Текст книги "Хемлок, или яды"

Автор книги: Габриэль Витткоп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Пытаясь хоть чем-то заполнить эти большие каникулы сердца, да и за неимением лучшего, Августа влюблялась то в тенора Стивена в роли Риголетто, то в Макса Грейвса в роли Макбета, а то и в Джорджа Александра, игравшего Джона Вортинга.

Шахматная партия, едва начатая в гостиной Синд-клуба двумя молодыми лейтенантами, не задалась с самого начала. Трудно было сосредоточиться на игре, когда в соседней комнате выступал майор Снеллер: его чревовещательный голос, пусть не такой уж сильный, пронизывал гортанным урчанием пространство, заглушая равномерный скрип панкхи [197]197
  Закрепленное на потолке большое опахало, приводимое в движение панюсавалой при помощи шнура. – Прим. авт.


[Закрыть], звон бокалов и шум суетливой беготни.

—Конечно, скандал пока еще не разразился, – мрачно цедил майор Снеллер, – но я вынужден признать, что угроза растет с каждым днем. Этого нельзя допустить, каждый из нас обязан отстаивать авторитет Великобритании, и, право же, помощнику инспектора воинского бухгалтерского учета не пристало влезать в долги, да к тому же в столь крупные – да к тому же у парсского ростовщика!

Хотя сами по себе долги не удивляли никого из членов клуба, которые, как правило, никогда не носили денег при себе и расплачивались векселями, игроки внимательно прислушались: участие парсского ростовщика значительно осложняло дело. Возможно, однообразие серых будней вскоре нарушит опасный скандал, зачинщиком которого, как всем известно, был Эдвард Фэрфилд Фулхэм?

Майор сделал паузу, чтобы глотнуть барра пег [198]198
  Двойное виски (букв, «большое виски»), в отличие от чота пег– одинарного (букв, «маленькое виски»). – Прим. Авт.


[Закрыть], о чем интуитивно догадались те, кто не мог его видеть: даже не расслышав реплику капитана Моллока, они вскоре поняли ее смысл по ответу майора.

—Атрофия руки – еще не повод являться к подчиненным в пьяном виде.

Очевидно, Моллок что-то возразил, поскольку чревовещание рассыпалось сбивчивыми, бессвязными обрывками, после чего, наконец, сложилось в членораздельное урчание:

—Тут вы правы, и этот факт необходимо принять во внимание: в самом деле, если семья покрыла себя славой во время столь серьезного события, как Восстание сипаев [199]199
  Восстание сипаев 1857 – 59 гг. – мятеж индийских солдат против жестокой колонизаторской политики англичан, который положил конец власти Британской Ост-Индской компании.


[Закрыть], ее прямых потомков можно разжаловать лишь в случае государственной измены, громкого скандала или явного мошенничества...

Голос умолк, но потом загудел снова, заглушая своими раскатами крики павлинов в саду.

—Кто знает: возможно, это было бы вполне разумным решением? .. Ведь если Фулхэм не станет влезать в новые долги, его доходов вполне хватит на содержание семьи, и, уже прослужив десять лет, он, вероятно, получит разрешение на женитьбу... Да, заплатить парсскому ростовщику... Остепениться... Энергичная супруга...

Панкха успела скрипнуть всего пару раз, когда майор Снеллер, голосом, доносившимся то ли из гулких катакомб, то ли из чрева библейского Бегемота, заявил о своем намерении направить Эдварда Фулхэма на путь к священным узам гименея.

Эдвард Фулхэм и сам подумывал об этом средстве: ему уже стукнуло тридцать четыре, и он вовсе не собирался оставаться холостяком. Единственная трудность – крайний дефицит потенциальных супруг. Фулхэм тянул время. Высокий и довольно смуглый (загар маскировал вызванную уж точно не минеральной водой эритему), он производил впечатление человека крепкого, хотя левая рука была тоньше и короче правой. Говорил мало, изрекая в основном банальности, и часто проводил рукой по желтым волосам, словно желая убедиться, что они все еще на месте. Уроженец Каунпора, где его отец поступил на службу во вспомогательные войска после победы при Лакхнау, Эдвард Фэрфилд Фулхэм всю жизнь, за вычетом учебы в Эксетерском колледже, провел в Индии и даже не представлял, что можно жить где-нибудь еще. Потому он раз и навсегда перенял англо-индийский уклад, варварские, но вместе с тем весьма запутанные обычаи и говор: этот мир нельзя было сравнить ни с одной другой цивилизацией – отставая от британских нравов на каких-нибудь сорок лет, он был тесно связан со средневековыми традициями моголов. Слабый писк грифов, обходы с визитами (при которых просто оставляли свою визитную карточку в специальной коробке), «клетки», иерархические правила, неожиданное прибытие окружного офицера, курение черутовна веранде и ежегодный Кубок Кадира на аллювиальных равнинах в окрестностях Мирута [200]200
  «Клетки» – бордели.
  Черуты – индийские сигары.
  Кубок Кадира – соревнования по пиг-стикингу, весьма жестокому виду спорта, при котором всадник всеми способами изводит кабана, после чего закалывает его копьем. – Прим. Авт.


[Закрыть]. Ведь Эдвард Фулхэм обитал нынче в Мируте, где из-за малообщительного характера его определили в казначейство.

Конформист от рождения и, возможно, в силу заменявшего мудрость смирения, Эдвард Фулхэм нисколько не сопротивлялся угрюмо ворчавшему майору Снеллеру, который убеждал его жениться по случаю выхода в отставку.

Вольный год пролетел, как один день: поначалу Эдвард Фулхэм пьянствовал и удил рыбу в Соммерсете, затем курсировал по Бристольскому заливу, после чего, вдруг спохватившись, провел пару недель в Лондоне. Он делил время между покупками самого необходимого и поисками супруги, которую рассчитывал найти среди учащихся санитарок какой-нибудь больницы, так как ему сообщили, что это займет минимум времени, но затем вдруг забил тревогу и даже подумывал о «рыболовной флотилии» [201]201
  «Рыболовной флотилией» называли молодых барышень, которые ежегодно, обычно под материнским присмотром, приезжали зимовать в Индию – в надежде найти себе мужа. – Прим. авт.


[Закрыть]. Хотя, в конце концов, почему бы и нет?..

—Да входи же, Гусси... Нет, ты нам не помешаешь...

В комнате еще царил полумрак, и темный силуэт Августы на секунду проступил на фоне освещенной лестничной площадки.

—Зажги, пожалуйста, свет, Гусси, и я познакомлю тебя с мистером Фулхэмом.

Свет распустился матовым тюльпаном, залив холодным голубым молоком лежавшего на белой кровати дядюшку Фреда в длинном плаще с подпалинами, стол с остатками чаепития, выцветшие и продавленные приземистые кресла. Столкнувшись лицом к лицу, Эдвард и Августа не заметили друг в друге ничего особенного или хотя бы привлекательного, но подумали об одном и том же. Эдвард промямлил что-то о старинных индийских знакомствах и расходящихся неисповедимыми путями судьбах. Подобно дядюшке Фреду, он тоже произносил: «Инндхия». Ну, и каково живется в Мируте? Да как и повсюду в Инндхии...

Августа понимающе кивнула: она досконально изучила эту жизнь – под звуки барабанов торжественно шествовали слоны в попонах из золотой парчи, а пажи размахивали большими опахалами с серебряной бахромой; кружевные дворцы из розового камня, сверкавшие зеркалами галереи, мраморные фонтаны в садах, благоухавшие ладаном храмы – венец всякого совершенства. Она молча грезила, но разговор у дядюшки Фреда и мистера Фулхэма не клеился: им нечего было друг другу сказать.

После ухода гостя Августа принялась корить себя за то, что так и не смогла блеснуть, терзалась мыслью, что снова упустила свой шанс, но на следующий день Фулхэм пришел уже с дорогущим букетом и попросил ее руки.

Миссис Гудвин испытала огромное облегчение. Джимова дочка – уже двадцатичетырехлетняя, некрасивая бесприданница, но, главное, дочь того самого Джима, что разгромил механическое пианино! Наконец-то миссис Гудвин избавится от ответственности (ведь в наше время ни в чем нельзя поручиться), наконец-то жить станет легче. Вырвавшись на волю, миссис Гудвин рассудила, что полезно съездить на море, ведь погода стоит превосходная, но загвоздка была именно в том, что столь позднее время года не подходило для отъезда Августы.

—С марта по конец июня Индия превращается в пекло, – сказал Эдвард, – а потом начинаются муссоны. Для первого знакомства это не годится.

—Как тактично, деликатно и уважительно с вашей стороны, Эдвард! – прощебетала тетушка Мёртл, а миссис Гудвин испугалась, не разрушит ли какая-нибудь случайность намеченный союз?

—До вашего отъезда еще две недели, Эдвард. Вы можете пожениться сейчас, а Августа приедет к вам осенью.

—Почему бы и нет? Никогда не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

Они сдержанно усмехнулись, и в резком свете люстры лица показались масками. Если бы это зависело только от них, Августа с матерью тотчас занялись бы приготовлениями. Все делалось наспех, впопыхах: две недели спустя, за сутки до отплытия Эдварда Фулхэма, они обвенчались в церкви святой Бригиты – в лихорадочном, немного комичном темпе, напоминавшем инсценировку.

—Оставь нас, пожалуйста, на пять минут наедине, – попросила миссис Гудвин Флоренс, принесшую в картонке фату. Прыснув в руку, неряха вышла.

—Августа, доченька... Ты, конечно, не знаешь, что собой представляет брак?.. Гм, это довольно трудно объяснить на словах... В общем, ты должна положиться на божественное провидение... А в остальном доверься мужу... Что бы ни случилось, на все воля Божья...

Совет показался Августе непонятным, но прямолинейным – точь-в-точь как анатомические атласы или загадочно витиеватые рассказы Эммы.

Свадьбу сыграли в гостиных теннисного клуба, и она ничем не отличалась от церковных праздников, разве что херес был, пожалуй, чуть лучше. Молодожены изо всех сил пытались казаться радостными, хотя многие пришли в черном, а появление мистера Крамбла с траурным букетиком маргариток вызвало у всех неловкость. Одиннадцатилетней Мод Перкинс что-то шепнули на ушко, и она проревела весь вечер, упрямо не желая раскрывать причину. Разумеется, гости опрокидывали чашки, растаптывали на ковре торт, побледневших детей быстро уводили в уборную, а пожилые дамы со слезами на глазах вспоминали собственную свадьбу. Густо напудренной Августе все казалось сном – ни приятным, ни дурным, и ее покоробило, когда явно перебравший Эдвард шагнул к ней с бокалом в руке, чтобы сказать какую-то убогую любезность. «Я не хочу начинать с упреков, – подумала она – право же, не хочу». Но, едва они сели в поезд до Саутгемптона, Августа увернулась от его объятий.

Переночевали в номере гостиницы «Герб Гемпшира», где уже перестали топить, потому что наступил апрель, и простыни были ледяными. Эдварду пришлось несколько раз вставать, и все было так противно, что на следующий день Августа с огромным облегчением проводила взглядом мужа, который, стоя среди прочих мурашек на палубе черно-рыжего парохода, помахал ей сквозь дым и под рев сирены бессмысленным носовым платком.

Она махала бессмысленным носовым платком сквозь дым, под рев черно-рыжего парохода и смотрела, как ей подавали знаки крошечная маменька и тетушка Мёртл, стоявшие среди прочих мурашек на набережной. Августа отвечала только из вежливости, так как вниманием ее завладел оживленный порт: скользившие по рельсам вагонетки, тачки с тюками кофе, перевязанными джутовой веревкой, ссутулившиеся под весом чемоданов носильщики, суматоха, экипажи с фыркавшими лошадьми, которых подводили задом к наружному трапу.

Внезапно корабль тронулся и медленно отошел от набережной. Серые строения, ржавые доки, таможенные склады все больше отдалялись, громадные буквы на афишах складывались в имена, а город выделялся на затянутом копотью небе сиреневым силуэтом.

Маменька с тетушкой Мёртл растворились в темной полоске толпы, а девушку уже окружила другая толпа, обступив своим гулом, охватив своим возбуждением. Вокруг много говорили, много смеялись, немножко плакали.

К счастью, ее попутчица в последний момент заболела, и каюта была в полном распоряжении Августы Фулхэм. Слегка успокоившись, она задумалась и, равнодушно вспомнив Лондон, задалась праздным вопросом: часто ли она будет проводить здесь каникулы, ходить в Друри-лейн, где обитал призрак Человека в сером плаще на галерке, и прогуливаться летними днями по опаленной солнцем набережной Виктории с ее платановыми зачатками?

Августа взяла с собой громоздкий багаж, намереваясь еще пополнить его покупками в Порт-Саиде. В тропиках все следует умножать на два: чемоданы обивать железом, белые зонтики ставить на зеленую подкладку, подшивать широкие узорчатые капоры, надеваемые поверх непременного solar-topee [202]202
  Тропический шлем. – Прим.авт.


[Закрыть]. Эдвард рассказывал, что к мужским курткам даже подшивают специальные подкладки, защищающие позвоночник при избыточном потоотделении. Если слишком сильно взопреешь, надо сразу выпить стакан подсоленной воды. Августа ничуть не удивлялась этому, представляя «жару» чем-то вроде европейского июльского зноя – не более того. Сидя на полу каюты, она перебирала свое приданое, поглаживая богатый второсортный гардероб: корсеты из тканого и мерсеризованного тика; расшитые гладью воротнички и высокие стоячие воротники с поддельными ирландскими кружевами; переда корсажей, горловины, манишки, карканы, жабо, берты, пелерины и накладки из греческого тюля; нижние юбки, обшитые тесьмой, басоном, шнуром, с четырьмя оборками, плиссированные и стеганые; короткие юбки из шотландской, черной и белой тафты; балайезы из фая и саржи цвета слоновой кости; рубашки дневные и ночные; нансу-ковые кофты с машинной вышивкой; оборчатые ночные колпаки; линон-батистовые, батистовые, перкалевые и прошитые туалеты; панталоны с продетыми розовыми лентами; пеньюары из нубийки и домашние халаты из зенаны, шелковые и вышитые чулки; замшевые перчатки с перламутровыми пуговицами, перчатки из искусственной замши на кнопках, длинные перчатки из белого шелка, ирландские перчатки сеточкой, перчатки из желтого шевро; бенгалиновые и крепоновые корсажи; болеро из шелковых оческов; и связанные дюжинами хлопчатобумажные носовые платки. В специальных коробках – канотье из рисовой соломки, флорентийские капоры, синельные токи, шляпки из ворсового фетра; затем зонтики с ручками из симили и рога, сизые парасоли из силезии, знаменитые зонтики от солнца на зеленой подкладке; веера китайского фасона; туфли-лодочки из бежевой замши; ботинки из лощеного меха козленка на шнурках, опойковые ботинки на пуговицах; ватники из кремового шелка с атласным бантом; вышитые по канве туфли без задников; и даже завернутый в синюю бумагу купальный костюм из белой фланели – с полосками кораллового молескина и маленькими пуговицами. Постельное белье лежало в трюме – в окованных железом ящиках. Все эти сокровища ее утешали: Августе нравилось смотреть с койки на канвовые сумки и чемоданы из вулканизированной фибры.

Путешествуя вторым классом на борту «Карфагена» – парохода компании «П. и О.» [203]203
  «Пенинсьюлар энд Ориентал» – одна из самых известных британских компаний, обслуживающая азиатские рейсы. – Прим. авт.


[Закрыть], Августа могла спокойно изучить военные и деловые правила установленной на борту субординации. Она быстро поняла, что подобная иерархия, вероятно, определяет любые взаимоотношения в Инндхии и что придется с этим смириться, но это не так уж сильно ее огорчило, ведь она кое-что смыслила в классах и кастах. Замужество избавило Августу от родового ярма, так что в миссис Фулхэм не осталось почти ничего от «Джимовой дочки». Августа черпала в этом относительную уверенность (к чему, конечно, приложила руку и миссис Гамильтон) и уповала только на будущее. На прощанье ее благословил дядюшка Фред: « Тата, – сказал он, – да пребудет с тобой Господь...»

«Карфаген» перевозил, в основном, англичан, возвращавшихся в Индию после долгого отпуска, первые экземпляры «рыболовной флотилии», а также несколько пар молодоженов. На вершине социальной пирамиды стояли военные и важные шишки из ИГС [204]204
  Индийская гражданская служба, членов которой иронично прозвали «брахманами», или «небожителями». – Прим. Авт.


[Закрыть], а в ее основании помещались плантаторы и купцы с супругами, не считая всяческой мелюзги – нянек, гувернанток, барышень на выданье и т.п. Сами эти классы подразделялись на категории, чей статус отчетливо читался на лице стюарда, когда тот ставил перед пассажиром тарелку. Августа подметила невыразимое отвращение, с каким стюард грохнул перед ней суфле из семги с побегами спаржи, но тревожиться было не о чем: видимо, к обеду просто следовало надеть шляпку поэлегантнее. Повсюду мелькали токи с эгретками, опаловые броши, крупные жемчуга – всевозможные сокровища, купленные за бесценок во время предыдущих поездок в Индию. Августа горячо надеялась сорвать и свой куш.

При переходе Бискайского залива она не испытывала недомогания, хотя пароход яростно качался на волнах, а, напротив, пришла в изумление, вспомнив, разумеется, Теннисона, и решительным жестом вычеркнула из памяти хилую брайтонскую зыбь, продавцов копченой селедки и биноклей, а также омерзительных девчонок в ажурных шляпках с воланами, втихую повесивших куклу. Море здесь было другим: гибралтарские сирены, некое подобие торта на фоне ярко-голубого неба, безумное оживление на борту, взлетавшие вуалетки, наведенные подзорные трубы, болтовня, пояснения...

После полудня, когда игры на палубе прекращались из-за жары, время словно растягивалось. Матросы расставляли полотняные маркизы, а стюарды покрывали тиковыми чехлами кресла. Горизонт цвета индиго медленно поднимался и опускался. Августе нравилось наблюдать за суетой морских свиней или просто сидеть на палубе, обвязав волосы шарфом, который горизонтально развевался вдоль поднимавшихся и опускавшихся перил. Скулы немного розовели, веки слегка тяжелели. Как ни удивительно, она оставалась одна.

—«Ни одна любовь не устоит перед морской болезнью», как сказал Байрон, наверняка знавший в этом толк.

Она оглянулась на коренастого человечка, явно слепого на один глаз, с подстриженной бобриком бородой.

—Увы, Байрон был англичанином...

—Разумеется. А вы сами?..

—Ну, я-то ирландец!

Он гулко ударил себя кулаком в грудь.

Августа вспомнила, как ее сосед по столу, представившийся Гэваном Кэхиром О’Бирнсом, горячо критиковал закуски, дамские физиономии, правительство ее величества и абсолютно тошнотворное высокомерие, с каким гусары II-го полка вели себя в баре.

—Первая поездка в Индию, не так ли?

—Я еду к мужу в Мирут.

—Что ж, милая дама, полагаю, вы слышали, что стада слонов возглавляет старая самка или, как говорится, старая кляча?.. В британских общинах Индии все то же самое: общественное мнение формируется мемсахибами [205]205
  От «мадам сахиб». – Прим. Авт.


[Закрыть]преклонного возраста. Впрочем, им не уничтожить Индию... Подлинную Индию... Страну Кали... О да, вы откроете для себя родину язв и дерьма, шанкра и мух... Будете на каждом шагу застывать в остолбенении... Инннннндхия... Anus mundi... [206]206
  Задница мира (лат.).


[Закрыть]Ха-ха-ха!.. Вы увидите весьма, весьма аппетитные вещи, милейшая дама! Но будьте осторожны: если вы отвергнете Индию, она вас не признает. Если вы не полюбите ее страстно (а любит она только так, и только так любят ее), то она вас убьет. Иннндхия...

—Убирайтесь, вы пьяны!

—Я просто хочу предостеречь вас от шока. От шока, понимаете, милая дама?

—Оставьте меня в покое.

Он очень моложаво рассмеялся, а затем рассказал о графине Десмонд – разумеется, ирландке, которая умерла в возрасте 121 года, свалившись с вишни, еще в XVI столетии. О’Бирнс упомянул о своей жене-туземке, девятерых детях, торговле индиго («я ведь самый обычный боксвала [207]207
  Уничижительное обозначение европейских купцов, употребляемое британскими официальными лицами. – Прим. Авт.


[Закрыть], дорогая дама»), сделал пару шутливых, бестактных намеков на королеву Викторию и под конец дал несколько советов.

—Кстати говоря, не воспринимайте то, что происходит на судне, слишком трагично: сношаются тут пылко, словно в борделе, но при этом задарма. Смиритесь с мерзкой рожей стюарда и с физиономией вашей соседки – все они жаждут отдаться парням из кочегарки...

Августа сдавленно вскрикнула.

—В этом нет ничего дурного, моя дорогая дама. В Инннндхии вы увидите и не такое! Уж в этом-то не сомневайтесь! Такого насмóтритесь!

Он направился к коридору, злобно и весело смеясь над собственными шутками, как свойственно людям его пошиба, а сконфуженная и оскорбленная Августа осталась сидеть, обмахиваясь сложенной газетой. Разговор оставил неприятный осадок, и, весьма старательно нарядившись к ужину, она весь вечер пыталась игнорировать соседа.

На следующий день Августа столкнулась нос к носу с Гэваном Кэхиром О’Бирнсом на узкой лестнице красного дерева.

—В Адене мы запасемся углем, а при переходе через Красное море кок умрет от удара, потому что так требует традиция. Это как пить дать! Кок окочурится – такая уж у него работа. За это ему и платят. Даже акклиматизироваться не надо. Вся закавыка в акклиматизации... Рассказать вам о скоропостижной кончине Джозефа Арчибальда Кокса, умершего от перитонита после двухмесячного пребывания в Индии, во время которого он только тем и занимался, что боролся с нищетой туземцев?.. Или о том, как миссис Идалия Грин, ненавидевшая в Индии буквально все – от климата и пищи до прислуги и пейзажей, отдала концы, пока ее везли на запряженной волами телеге в больницу Шимлы?.. Самое любопытное, что лучше всего акклиматизируются (или, точнее, с наименьшим трудом обвыкаются) кельты – нуда, наш брат, уроженец Корка и Лимерика, Тирконнела и Килкенни...

—Пропустите меня, – сказала Августа, втянув плечи и протиснувшись вдоль перегородки.

—Ну конечно, дорогая дама, с удовольствием! Пусть превратности нищеты, эмиграции, голода и войн или, наоборот, удивительный подъем по социальной лестнице сводят нас с другими народами, пусть мы роднимся со славянскими царскими домами, зажиточными евреями либо прусскими юнкерами, но мы всегда, всегда остаемся прорицателями – vates(вы ведь знаете латынь, дорогая дама?), мечтательными чадами алкоголя и зеленого дождя...

Августа захлопнула дверь своей каюты и, тяжело дыша, прислонилась спиной к полированному дереву. Она догадывалась, что о некоторых особенностях Индии дядюшка Фред умолчал, придется открыть их для себя самой.

Зашли в порт Неаполя – цвета сепии, кости и ярь-медянки, как на старинной хромолитографии в столовой. Осмотр Помпей с их крошащимися развалинами и разрушенными дворцами, заросшими под дождем мятой и цикутой, смутил Августу, топтавшуюся в туристическом стаде.

Восток начинался с Порт-Саида, где пароход штурмом брали коробейники на царапавших его бока баркасах. Сперва сверкала зубная и глазная эмаль, а затем перевязанные веревками руки поднимали на борт вожаков обезьян, торговцев сувенирами, иллюзионистов, юнцов, магов, продавцов непристойных открыток и фруктов. Они приносили с собой на корабль запахи, волнение, беспокойство – предвестия дальних стран.

В Порт-Саиде горбатый хиромант внимательно изучил ладонь миссис Августы Фулхэм, после чего молча скрылся, даже не попросив денег. В Порт-Саиде доводилось запирать двери от угольной пыли и воров. В Порт-Саиде существовал обычай: целыми компаниями ходить в эмпорий Симона Арца, чтобы купить там тропический шлем, без которого вмиг умрешь от солнечного удара: следовало всегда надевать его перед выходом на улицу. Августа выбрала парочку – оба обвязанные зелеными шелковыми шарфами, и еще ее уговорили купить платье из сюры [208]208
  Тонкая шелковая ткань.


[Закрыть]с застегивавшимися карманами. Гброда она практически не видела, но вечером слышала, как по коридорам шумно проходили возвращавшиеся из борделей подвыпившие мужчины.

Теперь палуба превратилась в грибницу из белых парасолей, и разряженные в муслин дамы усердно обмахивались. Оркестр назойливо играл вальсы Штрауса, потому что пассажиры танцевали, несмотря на жару. Августа дансинга избегала, боясь встретить там Гэвана Кэхира О’Бирнса, чьи пророчества не на шутку испугали ее: кок действительно умер от апоплексического удара при переходе через Красное море. Уж такая у него работа, за это ему и платили.

***

Их именины приходятся на один день – дополнительное связующее звено. С днем рождения, любовь моя. С днем рождения, душа моя, что же нам пожелать? – Мы не решаемся высказать свои пожелания. Мы желаем, чтобы все это оказалось просто дурным сном и мы бы вскоре проснулись. Мы желаем, чтобы все произошло очень быстро. Чтобы все было, как прежде. Желаем невозможного.

В детстве X. называет свои именины днем роз и вишен. Ровно через двадцать два года, в четверг, когда над каштанами тихонько шелестит атлантический дождь, рождается Хемлок. Час рождения – «Die Stunde der Geburt», каким его изобразил Альфред Кубин [209]209
  Кубин, Альфред (1877 – 1959) – австрийский график, писатель и книжный иллюстратор.


[Закрыть] : с каменной набережной исполинский краб, похожий на паука с огненным взором, пытается выловить в пруду лимба бессознательный зародыш, пока гомункул взлетает в небо или же, наоборот, оттуда падает. Итак, день рождения, совершенно случайная дата: почему же цикл зачатия и вынашивания должен был закончиться именно сегодня? Солнце в третьем знаке Зодиака, над небом властвуют Кастор и Поллукс – двойственность, двусмысленность, быть может, двуличность. X., а затем и Хемлок появились на свет среди мясного зловония и всех ужасов деторождения: как пишет один из отцов церкви,inter faeces et urinam nascimur [210]210
  Мы рождаемся посреди мочи и экскрементов (лат.). Блаженный Августин.


[Закрыть] . Похоже, X. никогда не хватало любопытства или бесстыдства, чтобы расспросить родителей об этом событии, тогда как Хемлок, напротив, была осведомлена обо всех подробности, сопутствовавших ее рождению. От нее не утаили ни одной. Каминные часы сдавленно пробили семь, когда она вышла наружу, придушенная пуповиной, иупала вверх тормашками на окровавленную белую материю. Вот она – синевато-пурпурная, липкая, с наискось зажатой акушерскими щипцами головкой. Доктор Пижон говорит: «Девочка». В стекла беспрестанно бьется залетевшая в комнату мясная муха. Повсюду кровь, в каждом углу чаша с кипяченой водой. В каждом углу ноги поскальзываются на пробках из-под шампанского. Уже приносят первые букеты белой сирени и пионов – они как раз расцвели. Кто-то глубоко поранил палец. Роженица злобно кривится. Самое время проветрить. Дом оглашается шагами и эхом, в любом случае здесь обитают привидения, стены смеются и всхлипывают. Феи ничего не говорят расиновским языком, склонившись над колыбелью, не происходит никаких чудес. Лишь показывается плацента – стеснительная сестра и бедная родственница, изобилующая гормональными веществами, которую живо убирают, будто сверхкомплектного, да к тому же весьма неказистого близнеца. Все уже шепчутся, что Хемлок нанесла непоправимый ущерб. В комнате царит похоронная атмосфера. Всякое рождение – страница Куртелина, переписанная Октавом Мирбо [211]211
  Куртелин, Жорж (1858 – 1928) – французский писатель-юморист, член Гонкуровской академии.
  Мирбо, Октав (1848 – 1917) – французский писатель, романист, драматург, публицист и художественный критик, член Гонкуровской академии. Представитель импрессионизма и декаданса.


[Закрыть] .

Родители ужаснулись бы, знай они о будущей жизни собственного чада наперед, просмотри они кинопленку его бедствий и преступлений, наблюдай они за его дряхлением, медленной агонией и смертью. Покажи Лабель гороскоп Беатриче донне Эрсилии, бедная женщина закололась бы кинжалом или бросилась в Тибр. Знай Дрё дЮбре, что его малышка Мари-Мадлен будет втихомолку травить его восемь месяцев подряд, он бы пожалел, что произвел ее на свет. Предчувствуй миссис Гудвин и тетушка Мёртл, что Верховный суд Аллахабада приговорит «Джимову дочку» к смертной казни, они бы страстно желали обнаружить ее задушенный труп в углу лестницы или ее выпотрошенное тело на какой-нибудь фабрике хирургических инструментов. А если бы мать увидела X. в нынешнем состоянии, чего бы она пожелала? Какое бегство – вперед или назад – совершила бы Хемлок в каменную февральскую стужу?

Хемлок молча вспоминает всю жизнь X. и задумывается о своей. Труднее всего подытожить собственную. Хемлок лишь знает, что не будет следовать фактам, а заново переживет собственную судьбу – свой беспокойный, полный опасностей, драм и чудес жребий. И это все? «Даже зная обо всем заранее, будь это возможно, я бы прошла через все еще раз: успехи, поражения, ошибки, авантюры. Постаралась бы только быть поласковее с X. Поупражнялась бы в человечности». Ей бы высказать эту мысль вслух и тем самым обрадовать X, но она почему-то хранит сокровище при себе. Доброту, как и мускулатуру, за один день не нарастишь.

***

Жизнь на борту – прелюдия к ожидавшей в Индии феерии -Августе нравилась. Она впервые почувствовала себя свободной и планировала сделать все для того, чтобы присутствие Эдварда не выходило за допустимые рамки. Она рассчитывала обрести в нем скромную опору, при необходимости полезного советчика и, если удастся, социальный трамплин. Ну а правила игры надеялась освоить легко и быстро.

Пароход – театральное судно, праздничная гондола в парадном убранстве – воплощал фантастические чаяния тех, кто мечтал найти в Азии Эльдорадо и вести недоступный в Европе образ жизни. Новоиспеченные выпускники коллежей и военных академий, порой совершенно необразованные и лишенные всяких достоинств, помимо молодости, отважно поступали на службу в банки, полицию, медсанчасти или на промышленные предприятия. Они полагали, что будущий успех уже записан на небесах, так как принадлежали к народу завоевателей, властителей и господ. Они подчинялись только правительству, обладавшему правом вознаграждать и наказывать магараджей, прибавляя либо вычитая пушечные выстрелы из своих протокольных салютов. Словом, они были сахибами.

В утреннем октябрьском свете показались берега, бирюзовые лагуны с застывшими в тумане кокосовыми пальмами, а затем вдалеке – пепельный Бомбей оттенка запекшейся крови. Все вывалили на палубу. Почти никто не разговаривал. Берег стремительно приближался – кишевший, загадочный, похожий на сцену, где танцевали сумасшедший балет. Нельзя было даже шевельнуться, приходилось ждать, но, разумеется, все тотчас придет в норму в вестибюлях «П.&О.» Маневры казались поначалу нескончаемыми, затем вдруг все ускорилось, и Августу увлек поток высаживавшихся пассажиров. Внезапно она увидела Гэвана Кэхира О’Бирнса. Он был трезвым, без своих грубоватых манер и серьезно посмотрел на Августу.

—Поверьте, какая бы драма ни разыгралась в вашей жизни, главная роль достанется Индии, ну а вы будете всего-навсего статисткой.

Она уставилась на него, не понимая:

—Д-драма?.. Какая еще драма?..

Но он уже спускался по сходням.

Наконец-то Августа прибыла в Индию: самое страшное, что мы всегда получаем то, чего страстно желаем. Толпа понесла Августу вперед, и ее охватила паника при мысли, что она может разминуться с Эдвардом. Едва ступив на индийскую землю, Августа окончательно утратила зародившуюся на корабле уверенность, которую больше уже не обретет никогда.

Августа с трудом узнала Эдварда, так мало похожего на свою фотографию: Августа не успела запомнить его лицо, но успокоилась в его объятьях, хотя руки были неодинаковыми и ассиметричными. Горький аромат гирлянды бархатцев у него на шее уже перемешался со сложными запахами Бомбея.

—Как поездка, Августа?.. Отправиться осенью – и впрямь превосходная мысль... В жаркий сезон, даже на судах «П.&О.», в каютах невозможно спать: стюарды выносят койки на палубу – мужчины у левого борта, женщины у правого, а утром приходится поскорей убираться, пока матросы не пришли драить доски.

Августа решила про себя, что преувеличения – отличительная черта индийских британцев, и в ответ лишь улыбнулась. Она ощутила смутную тревогу и, пока Эдвард улаживал формальности, порадовалась, что рядом есть мужчина, так как внезапно почувствовала усталость и, словно сквозь дымку, смотрела на кипучую аморфную толпу, которая заполняла вестибюль подпрыгивавшими, точно карнавальные маски, лицами с глазами, носами и оскаленными ртами. Шляпы, тропические шлемы, тюрбаны – все это возникало, проносилось мимо, а затем исчезало. Если не считать носильщиков и прислуги, толпа все еще была европейская – с родными голосами и красками.

Эдвард решил переночевать в гостинице, а на следующий день отправиться в Мирут: его bearer [212]212
  Личный слуга (англ.). – Прим. Авт.


[Закрыть]уже приказал доставить багаж Августы на вокзал. Сидя в тонге [213]213
  Двухколесная повозка с установленными спина к спине сиденьями. – Прим. Авт.


[Закрыть], она впервые смогла взглянуть на Индию.